Текст книги "Забвению. Тексты"
Автор книги: Екатерина Жилина
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Екатерина Жилина
Забвению. Тексты
Сон: думала украсть в букинистической лавке (черные стены и светло-деревянные стеллажи) очень старую книжицу в переплете-панцире. Помню его как биологически-неровный прямоугольник и находящих друг на друга пластин, кажется с застежкою. Называлась она Платочек – стихи придворной дамы 16 века, обращенные к недосягаемому предмету. Название указывало на то, что книжица, – как бы рукописная (но достаточно было бы открыть её, чтобы убедиться в обратном), – принадлежала к роду интимнейших обиходных предметов, никому кроме этой дамы, не могущих довериться.
Не унывай
Невидимый и босой, то один мысок терзая, а то другой, наедине, наедине, наедине, прибегнув к безсловесной речи с её интонациями, которые никак не воспроизвести вслух, не выказав себя читателем какой-нибудь «Книги заклинаний для прогулок в дождливую погоду в саду» и прочих безполезных руководств к действию, либо бездействию, и, – конечно, – неудачником, там где лежит сфера совершённых деяний.
***
Не унывай над белизной листа, —
её скорее обрати в слова, —
для почтальона здесь работы нет
…и не будет.
Ветер помнит, где звезда
Забывай, скользи по кругу —
наполняя паруса,
ветер помнит,
где звезда.
Вилочковая косточка, ломается у основания, – так велики разъединяющие силы, – отодвинувшись за горизонт, выбьешь табурет из-под ног у висельника, – развилка сделается только двумя дорогами.
***
Кровь не молчит, как старое письмо, как сон упрямый, – за ночью ночь, за ночью, за полночь, – и под ноги нарочно не глядишь, и знаешь, – в метро спускаясь, проходя двором, штанины подвернув, в ручей вступая, – несомненно – для тебя, – напитанная солью земля.
***
И милосердный листопад,
за годом год,
за годом год,
за годом
Последние часы
Выдох перекопанной земли, забытые не срезанными астры. Последние часы, чтоб выйти, томясь предчувствием. Палец наколов веретеном, ждёшь, чтобы с шага сбилось сознание, – не ровен час, заснёшь на лавке в парке.
***
Перегоны в обход жилья, на полях круги
под светом пристальным проступят уже к утру, —
печати небесных эшелонов, оставленные,
как и всякий след
в пыли и небрежении, —
покуда из дому никто ни шагу, и разве между штор
взгляд меланхолиею заражённый глянет
на эшелоны
небесные,
быстрее берегов.
С обочины заглядывать в истёртые ветрами небеса,
у сердца выносив паролем перестук колёс —
известно,
не в сáмом сердце
душа.
Закрытый горизонт
Сворачивает уличка, едва покажется, что выпустить готова —
ведёт, как бы закрыв ладонями глаза – не издали махнёт,
но постоянно рядом, – как бы сама не знает, где свернёт,
а то и раздвоится, – чтобы вновь сойтись? —
и снова привести к развилке? —
всё рядом, – то умчится
недалеко вперёд,
то тронет за плечо из-за спины,
заставив обернуться, то взойдёт
повыше, – указав
на спуск пологий,
в который,
как в распадок,
покатишься,
то на вершину сферы
заманит,
но и спрячется сама
Покинуть такелаж
Дать пылью хрупкой гулкой пустоте осесть,
завесить мебель и светильники,
те мелочи, которые не уберутся с глаз,
попрятать,
не слишком призадумавшись над тем,
чтобы не допустить горчайших расставаний, —
всё это до поры, как до поры и —
выпустить из пальцев нить,
тугую, как натянутая снасть,
покинуть такелаж,
как покидает своё жилище рак,
выходит из покровов
цикада.
***
Заперев на ключ, оставить до поры из глины
горшочки, пару рукавиц и прочее – да! – мимо
не проходить за делом или без дела,
других одежд и книг принять
объятия —
найти закладки и в карманах мелочь
какой в ходу уж нет
***
Сезонный перелёт.
Чему довериться?
Чему довериться, когда столь многое – ложь и небыль? Когда шёлковая мягкость небес – ложь, непознаваемая чрез посредство пальцев, когда не завернуться в рдяной покров перед заутреней, чтоб выглянуть в окно, когда облачные крепости не распахнут ворот и не опустят мосты, впуская путника, прибравшего с собою зонт – не зная как правильно одеться?
***
Перо, черпавшее небесный синевы пригоршни и найденное в парке, обёрнутое ныне валиком волос, принять свидетельством без доказательств, знать – так же, безусловно, как знают, что ночью с кровати ноги лучше не спускать.
Когда-нибудь зимой
Когда-нибудь зимой, когда в полях
разсыпавшися цепью бродят птицы,
и в глубину ушла хитиновая рать,
и колокол далёко слышен, —
волнуя сердце, корабликом
дрейфующее сквозь
пещерные озёра дома
души во тьме и в тишине, —
предвестием касаяся лодыжек
вдруг мимо, словно выдох,
словно вдох, усаженное иглами,
скользнёт незнаемое что-то, —
так вечером отходят все ко сну,
малознакомые,
в своём жилище каждый,
неуспокоенные, —
за осенью вослед
подходит час, в котором пух
небесный не укроет дол.
***
Обманутый молчишь.
***
Сухие листья шаркают по сухому асфальту и трутся между собою – сухие, поспешные звуки. Какое-то дерево сбрасывает плоды – золотистые как бы выцветшие лопасти, и они решительнее прочих, отданных сию минуту здесь за окном на волю ветра, стремятся к земле, вращаясь вокруг оси, закреплённой в одном из краешков.
***
Всё это, – заполнение пустот, – как в самый час, назначенный для приезда таксомотора, вдруг берутся перекладывать с места на место, и даже из-под клеёнки на столе извлекут ключи, какие-то записки, счета и бланки, а вслед за этим начинается среди всего этого и разыскание билетов. Разорённый отъездом быт.
***
Необязательность, невыносимость пустоты и собственного безмолвия.
Свет
Тревожный, нежный выморочный свет,
в лазури разведённый без следа —
пустой стакан на краешке стола,
один, свидетель безсловесный,
перенесённый в десять тысяч мест,
подальше, из истории изъятый
и обращённый в скрытого лгуна.
***
Ладонью проникать под мёртвую листву,
не находя ни стрелки первоцвета —
пустое небо, тишина в груди,
навязчивый мотив… Нет ничего
под покрывалом сна – пустое небо.
***
Придти, войти,
не шарить выключатель по стене – снаружи
без того довольно света. Ждать тихо-тихо,
спиною сев к стене и руки на коленях
сложив – избегнув окон, не задернув штор,
с собою принеся невинный запах сада,
которым шёл сюда.
Пусть.
Небеса пусты, предчувствия —
и выслушаны, – будут отвергнуты,
придти, войти, а дальше
Румянец
Как снегири на одинокой ели среди боярышника – алые шары. И словно налита в глазах вода – до краешков, – кивнёшь и потечёт. О чём и плакать – не о чем. Как просто, кажется, шагнуть вперёд, прервав ответ на свой вопрос. Прорехи в небе выпускают облака наружу – всё враньё, и небо – подклад. Как спрячут во внутренний карман кота, он забывает, какова с лица одёжа, свернувшись клубом засыпает он, тем временем снаружи
***
расшита ткань
зеркально отражёнными зверьми и словесами,
боже упаси читать их. С лица истаешь, слабость
в руках приобретёшь. Напрасно
перерождается в цветок след, или
слеза, или дыхание, когда произнесёшь
иное слово. Каждый
из них меняет цвет, как будто с переменой кожи
и сам меняешься. Не дозовёшься тайны,
которая так избирает ход
наружу, как будто не для нас, а просто так,
как будто заповедано давно,
без памяти о побудительных мотивах.
Заря какого-то несчастия прихлынет, —
и оно всегда одно – одно, одно.
Скрип и гудение
А дерева
касаются до неба прежде крыш,
и обступают, как трава,
и окунают в свет тела,
в их кронах застревают облака,
а по весне вокруг себя кружок
дыханием оттают, —
и вот,
до самой темноты гудение и
скрип, скрип и гудение.
Сны не приводят к желаемому
Сны не приводят к желаемому. С ними, как с иными злодеями наперёд ясно, что заведут, и так же, как со злодеями, – всё же идёшь. Всё решаешь – затворить ли за собою дверь? – между тем, от неё прошёл далеко, – не выйти, ежели и решишься повернуть назад.
***
Потирающие друг дружку колени в непомерной траве, – ведёт но забывает привести, – даст подержать в руках, и – дело за тобою, – но так и не откроешь, как старенький журнал с историею, – взойти на холм, не окликая сесть рядом, – но
***
Нет никакого холма. Кто бы лёг спать, когда уверится, что не с кем сговориться? – кошмаров нет иных, чем пережитых въяви, в сон не вложить чего бы сам не знал, – всё глубже, всё тесней, оскудевает воздух и не раскинуть рук, и вечные зимы, и что-то непрестанно и кропотливо ждёт попасться на глаза, – едва последыш проклятой семьи в права наследства вступит.
***
Смешок,
взгляд неузнающий,
на краю стола – непозволительное —
я имел неосторожность к вам написать,
ты же имел неосторожность – ответить
в первый раз, после которого
не отложить пера, —
в комнате – никого, забрать и уйти, —
будто не был разоблачён,
трепет, тёплый рот, женское платье —
такие лишние, напрасные —
теперь.
Вечные зимы
И вечные зимы́, как жабы в молоке, оставившие ход следить часов, – равно им – что завтра, что теперь, что никогда, но им и не сходить с ума при ветреной погоде. Следы <…> самая пора, пыльца, и пение, и тайная печаль, туман, – окно глядит в невидимый предел, – взойти на воздух, – соскользнуть, – в отчаяньи, но – цел, и словно что-то – было, дотронулась
***
Не нужно розыскивать, – всё тонко, считай, за давностью не помнишь, позабыл. Затянуты узлом за словом слово туго, – кусать и пить до дна <…> и после – как не бывало. На шаг предвидеть любые признаки зари, – быть изворотливу, сражаться до конца, – пускай темно в глазах и звуки глуше, – всё к пробуждению, – оставить за собою хотя бы что-то
***
Как глупо – и верить, и мысли не допускать, по кругу мчать, верчась вокруг себя
***
Тропинка уведёт в далёкие холмы,
как рычажок уводит куклу
в театре за кулиски гор
картонных, и разбегающихся
на две стороны, чтобы раскрыть, —
как раскрывают ладони говоря «увы», —
что руки слабы́ и слáбы попытки выйти
на берег, где уже в песок
носами вогнаны спасательные шлюпки.
***
Десятком тысяч лапок пробегать
ландшафта всякий перепад,
и обнаружить
пустоты, и мостки,
и блоки, нити,
и тот обман,
когда наклонятся,
как будто против ветра,
и выдадут за атмосферы
дыхание. Да мало ли чего
не выдумают, коли обещать
кроме себя и – нечего.
***
Неловкость сопряжённая с дождём,
который требует,
чтобы нас впустили в дом.
Узы слабеют
Ветви сбрасывают перезимовавшие ягоды
и ими усыпано вокруг стволов,
как красными бусами,
которых нитка разорвалась.
***
Узы слабеют,
притяжение земли сильней,
чем крепи сопряжений
плоти.
Ей и принимать дары ветвей,
уставших ждать
крылатых едоков.
***
Одно в другом
что сверху – тоже – внизу.
Плоды равны пернатым —
и для них
даль с близью
поменяются местами
единожды они увидят дом,
как бы далёко отойдя
и обернувшись.
Прибой
На горке сесть, смотреть как набегает
прибой – трав остролистых
и древесных крон
и своешумное, и мерное качанье, —
здесь все и каждый —
поклон и вспять, поклон и вспять,
на волнах далеко не убежать —
всё вверх да вниз и всё на том же месте.
***
Здесь сходство с возвращением домой
и переодеванием в домашнее —
всё то же, ничего не решено.
И гул и скрып
И гул и скрып как будто задевают
за небо в супротивных вращениях,
и те, что пали – не выдюжили.
Лечь на спину в опавшую хвою и наблюдать,
врастая в бессловесность волн грядущего.
***
Полынь при дороге, незаметная потому что всегдашняя.
Кто мимо проходит – обрывает листок или соцветие
и растирает в пальцах и пальцы нюхает.
***
Над цветущим репейником,
над раскаленной мякотью цветка,
как над разцветшим сердцем,
в панцирь покуда не обёрнутым —
белянка-бабочка.
Шорохи и гулы
Шорохи и гулы запустения, —
Где-то – невидимо – обрушается,
растрескивается, сходит на нет.
Что ни делай – всё нестойко,
не выстоит и года, ежели не поновлять.
***
Зиянье тишины и воздух пустоты —
крик вод и земли,
который вызывает боли в сердце.
Ввалившиеся куполы,
искания напрасные —
всё суеты и всё пустые хлопоты,
а всё же утра всё приходят вновь.
***
Незыблем только след
злодейства.
Без дождевика под ливень
Так к спящим приближаются – отнюдь не всякий шум из сна выносит – не слышней, чем переступит лошадь по прошлогодней прели, копыта погружая в труху, избавленную от соков, как в бездну вод – остуживая и смиряя жар крови и забывая, забываясь, мстя неузнаваньем.
***
Без дождевика под ливень выходить и отдаваться дробной тишине, какая отмывает от разговоров о постороннем испод рассудка в котором ею вплавь пущены невнятные мечты – быть может так воображают закрытый дом, который где-то есть, которого крышу осыпают сосны, которого в окна надобна решимость чтобы заглянуть, – даёт уединенье без одиночества, молчание и оборачивает на улице, на столе, возле того дома, оставленной на год тарелкою – в неё и иглы, и коры накопятся, укроют белизну, год повернётся, лопнет антипод забвения – она и выступит, пусть трещины впитали сор времени, осадок, который из сита вымыт, забивается в углы – он одевает собою злато, в нём ли оно росло? Пустая шкурка или долгий сон и пробужденье?
***
И задыхаться, словно бы пытаясь петь под толщею воды в такт набежавшей сумбурной фразе, вдыхая губительный бентальному покой поверхности, завёртку сумеречной меркнущей души разрывая в клочья.
Зима открыла
Перезимовали листья под крыльцом, закрученные стружкою, сухими листками завёрнутые листья, хрупкость уз сулящие цветами ржавчины – распознают металл по ржавым очёсам коры, как и растение, посредством микроскопа и реактивов.
***
Безлистною порой не до малюток, – птиц и зверьков, – убежище пусто, перевёрнутой шапочкой свитое из травы и синтетической веревочки, гамачком прикреплённое к побегам кустарника невысоко над землёй, и он нескоро вознесёт его вверх, как воронье гнездо на мачте в эмалевую синь.
***
Лист, забредший за балконное стекло, оставшийся близ рамы, дальше не заходя.
***
О ветрах судить по кронам, об окончании дождей – по повисшим на веточках и травинках каплям.
Птицы I
Сопротивляясь ветру неподвижны птицы.
Задёрнут шторы, ощупью нашарят на стене
и щёлкнут —
всё по-другому, чем зажечь свечу, —
на спички огонёк не дунут,
и не оставят истекать дымком,
отворотив лицо, ладонью заградя
свечение, которое снесут к себе.
Но тёмная купель безвестности близка —
подвески дребезжат хрусталь поддельный
робок, и голос у него совсем не звонок, —
кружочек света в шторма
зрачке.
Птицы II
Птицы – всё кажется, что они поводят плечами заложенных за спину рук и, наклонясь, подымут в пальцах предмет, чтобы поднести к глазам и рассмотреть.
Птицы поводят плечами,
Рук не выпрастывают из-за спин,
Им читают вслух, думая,
Что они не могут переворачивать страницы
Сами.
Птицы III
Голуби в чердачных проёмах,
блудливыми девами на своих балконах,
ждут-пождут,
не сводят круглых глупых глаз,
того не ведая,
что надо бы на взгляд иной и не ответить,
быть скареднее выцветших обоев,
кода со стен всё снято и от них
всё отодвинуто.
Птицы IV
Внести многоразличных птиц —
комочки певчие и сверх того утят —
в трескучих ивовых сферических плетёнках,
притихших пассажиров,
копошливый груз.
И выдернуть скрепляющий пруток,
чтоб наблюдать, как соблюдают
границы прежние и предоставить
сердечкам колотиться,
как у зверьков, ведомых пением
во глубину лесов во сне.
Решатся ли пройти опушку?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
