Текст книги "Основы человечности для чайников (СИ)"

Автор книги: Екатерина Шашкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

* * *

Сразу после уроков не получилось: сначала Ксюха заглянула к Тимуру и пожаловалась на жизнь. Ну, то есть рассказала про собаку и про разбитый телефон, узнала учительскую версию («Фролова совсем от рук отбилась!») и обменяла прочитанную книгу на новую.

Потом пыталась избавиться от Инги.

Инга Гаврилова была одной из тех девчонок, которые тащились по Тимуру, но училась она на год младше, поэтому остальные фанатки её в свою тусовку не звали. Её вообще никуда не звали, кроме школьных олимпиад, поэтому пухленькая малявка в толстых очках обычно держалась особняком и проводила свободное время, уткнувшись в мобильник. Или прячась от Буранова.

Буранов в принципе считал своим долгом докопаться до всех, кто хоть сколько-то выделялся из толпы. Ксюхе от него поначалу тоже частенько прилетало, но она быстро научилась огрызаться и бить в ответ. Инга бить не умела. Она так и сказала, когда подошла:

– Я тоже его хотела вчера стукнуть, но не решилась. Не умею так, как ты.

– Да чего там уметь-то? Я же не кулаком, а просто сумкой. – Ксюха пожала плечами. – Извини, я тороплюсь. У тебя важное что-то, или так, поболтать?

– Я ненадолго. Только сказать хотела… Я же всё видела, но не полезла к нему. Испугалась. А ты такая крутая!

На мгновение Ксюха растерялась. Или даже на два мгновения.

Ощущение, что её поступок не осуждают, а одобряют, было новым. Странным. Непривычным.

– Спасибо? – осторожно произнесла она в ответ.

– Тебе спасибо. – Инга смущённо улыбнулась. – А не знаешь, что с той собакой стало?

– Понятия не имею. Убежала куда-то. Точнее, убежал, кобель же. Тебе-то он зачем?

– Ну… просто. Познакомиться хотела. Он красивый.

– Красивый, – согласилась Ксюха. – Но я правда не видела, куда он делся. И мне правда пора идти. Извини.

А потом, выйдя из школы, она внезапно обнаружила неподалёку того самого пса.

Или, по крайней мере, очень похожего: такого же серого, лохматого, слегка припадающего на заднюю лапу, которую накануне перетянуло леской. Нормально рассмотреть не получилось: заметив пристальный взгляд, пёс сразу же скакнул за угол и скрылся из виду.

Догонять его Ксюха не стала, только подумала, что либо это очень уж дурацкое совпадение, либо кое-кто её совсем за идиотку держит, либо он сам идиот. Не акцентировал бы внимание на больной ноге – она, может, и не догадалась бы. Или догадалась, но чуть позже. А так – очевидно же всё.

Особенно учитывая, что удирать из условного магического Азкабана удобнее всего в собачьем обличье.

Хотя Людвиг и сказал, что «Гарри Поттера» не читал. Принести ему, что ли? Пусть просвещается!

Конечно, можно было допустить, что хромая собака и хромой человек совершенно никак не связаны, нисколечко, но эта версия казалась гораздо более фантастической, чем предположение, что Людвиг ещё и оборотень. Тем более он сам признал, что они существуют.

Ксюха ещё немного потопталась возле школы, но собака больше не появилась.

Не появилась и по пути на маршрутку.

И по пути с маршрутки до нужного места она тоже никаким волшебным образом не возникла, поэтому Ксюха выбросила её из головы и сосредоточилась на деле.

Пока что всё шло по плану.

Минут десять шло, пока Ксюха не подняла глаза от карты в телефоне и не обнаружила перед собой забор.

Кривоватый такой забор, явно временный, наспех собранный из здоровенных листов серой жести. И даже ворота, сейчас нараспашку открытые, были из такой же жести, слегка погнутой по краям.

А за воротами шла стройка: сновали рабочие, торчали из земли сваи, экскаватор стоял, понуро опустив ковш.

– Круто! – пробормотала Ксюха. Со всем возможным сарказмом пробормотала, потому что на самом деле всё было, конечно, совсем не круто.

Людвиг описывал дом как старый, деревянный, но вполне себе существующий. К старому дому прилагался сарай – такой же старый, ветхий, но, опять же, существующий. Сейчас же перед Ксюхой не было ни того, ни другого.

И что дальше?

Можно было, наверное, вздохнуть, сфоткать забор с котлованом и принести Людвигу снимок вместо денег, но это выглядело как-то… слишком легко, наверное. И бессмысленно. И бесприбыльно (а на прибыль Ксюха, что скрывать, всё же надеялась).

Она на миг представила, что задание ей дал не скрывающийся от правосудия колдун, а родная бабушка. И вот приходит она к бабушке с пустыми руками и говорит: «Нет там ничего, всё снесли».

А бабушка отвечает: «А спросить у тебя язык отсох, что ли? Может, они эту коробку нашли и себе оставили? Или она так и лежит где-то в земле закопанная? Взяла бы да поискала!»

Голос в голове прозвучал настолько реалистично, что Ксюха рефлекторно сжалась и втянула голову в плечи. В этой дурацкой позе её строители и обнаружили. Точнее, один строитель, который как раз в этот момент подошёл ворота закрыть.

– Здра-а-асьте, – протянула Ксюха, не дожидаясь, пока её спровадят подальше, чтобы не мешалась. – А можно спросить? Может, вы знаете? Тут такая история вышла… Понимаете, меня бабушка сюда послала…

Бабушка – это прекрасное оправдание и секретное оружие. Аргумент на все времена! Потому что обычно люди, заслышав это слово, представляют стереотипную старушку в платочке и иногда даже с палочкой – уж это-то Ксюха знала совершенно точно.

А ещё все в курсе, что стереотипная старушка в платочке (особенно если она с палочкой) способна на любые странные вещи, затребовать может что угодно – и попробуй ей откажи, она же старенькая.

Старость надо уважать!

– У неё в какие-то незапамятные времена в этом доме друг жил, – вдохновенно продолжала Ксюха. И погромче, погромче, чтобы остальные строители тоже заинтересовались. Пусть организуют себе внеплановый перекур, расслабятся, посмеются. Главное – внимание привлечь, а там уже как пойдёт. – Ну, знаете, первая любовь, встречи под луной, записочки с признаниями и всё такое. А когда им нужно было разъезжаться по разным городам, они в знак этой своей первой любви закопали в сарае коробку со всякими безделушками – записки те самые, открыточки, цветы засушенные. А потом бабушка отучилась и обратно вернулась, и друг этот тоже вернулся, но они после этого не особо общались, и любви уже никакой не было. Но он умер недавно – старенький уже совсем был, – а бабушка впала в ностальгию и вот вынь да положь ей эту коробку, срочно надо. Хотела сама сюда ехать, но куда ей, она ходит-то еле-еле! Я ей говорю: «Да там и дома-то, небось, никакого нет, не то что сарая, а если есть, то кто меня туда пустит?». Она вся расстроилась, конечно, а ей волноваться нельзя, у неё сердце… Ну я и решила съездить всё-таки. На удачу. Такая вот история. Вы тут коробку не находили случайно?

Строители задумчиво переглянулись. Собралось их вокруг уже шестеро: мужики как мужики, обычные, слегка помятые, но вроде не злые. Прогонять странную девчонку они не торопились, а значит – были вполне готовы к диалогу.

– Да уже, наверное, ничего не найдётся, – наконец ответил один из мужиков, самый коренастый и обстоятельный. – Все вещи бывшие хозяева вывезли, когда переезжали. А потом бульдозер подогнали да снесли всю эту халупу вместе с сараем. И соседнюю тоже. Всё, что внутри оставалось, вместе с мусором и вывезли. Стулья там какие-то были, точно видел. Ящик картошки. Пальто драное. Может, и коробки были, не помню уже.

– Так она же закопана была! Если я правильно поняла, пол у сарая был земляной, и они прямо в нём ямку вырыли. Может, если вы на том месте ничего не копали, всё так внутри и сохранилось?

– Может и сохранилось, кто его знает. – Мужики снова переглянулись, поморщили лбы, подымили друг в друга сигаретами. Со стороны это выглядело так, будто они общались телепатически. И будто разум у них был коллективный, один на всех, а тот крепыш, который говорил с Ксюхой, просто озвучивал общую волю. – Сарай, вроде, вон там стоял. Пошли-ка глянем.

От сарая осталось одно бревно и три прибитые к нему доски. Каким-то чудом они уцелели во время сноса, а потом их выдирать не стали: на бревно прикрутили умывальник, а по доскам расставили старые консервные банки, служившие пепельницами. Стройке импровизированная курилка не мешала, котлован будущего дома находился намного правее.

Ксюха обошла бывший сарай по периметру, прикидывая размеры и планировку. Ближняя к дороге стена наверняка была глухая, та, которая смотрела на забор соседнего дома – тоже. Получается, дверь находилась в одной из оставшихся. А дальний от двери угол… Вряд ли тот, который под умывальником, там землю давно размыло и любой клад вынесло бы на поверхность.

Значит…

– Где-то здесь, – указала Ксюха. – Если там вообще что-то сохранилось, конечно.

Земля в приглянувшемся месте выглядела самой обычной. Цельной.

После дождя она наверняка была мягкой и рыхлой, но не руками же копать. Ксюха прихватила из дома маленький металлический совочек, с помощью которого бабушка пересаживала свои ненаглядные фиалки, но только сейчас осознала, как нелепо выглядит эта почти детская лопаточка на фоне полуметрового слоя почвы. А то и метрового.

Людвиг так и не объяснил толком, как глубоко закопал свои сокровища. Сказал: «Насколько вдохновения хватило».

Положение спас тот самый разговорчивый строитель, который не просто притащил нормальную лопату, но и всем собой являл желание ей воспользоваться.

– Как эта твоя коробка хоть выглядела-то? И по размерам?

– Понятия не имею! – Ксюха искренне понадеялась, что у Людвига хватило мозгов не прятать деньги в какой-нибудь упаковке от принтера или кроссовок, а то вся наспех сочинённая легенда про бабушкины любовные письма пошла бы прахом. – Наверное, не очень большая и не сильно тяжёлая. Бумажки же.

– Бумажки обычно как раз тяжёлые. И как бы они там не разложились за столько лет.

– Да в сухой-то земле что им сделается? – вмешался ещё один строитель. Оказывается, он тоже умел разговаривать. – Раньше-то их крыша от дождя защищала, пока сарай целым стоял. Если грунтовыми водами не подмыло, то могли долго пролежать.

– А дом давно снесли? – заинтересовалась Ксюха.

– Да года два или три назад. Думали, раньше участок застраивать начнут, но с документами что-то затянулось, вот и отложили. Ну-ка двигайся, проверим, уцелело ли что-нибудь.

Лопата с чавканьем воткнулась в землю.

– А жильцы куда делись?

– Расселили, небось. Но тут уж я не в курсе, перед нами-то никто не отчитывался.

Строитель копал осторожно, чтобы не перерубить ненароком коробку. Поэтому и звяканье из-под земли раздалось не слишком громкое. Аккуратное такое звяканье, как будто неведомое сокровище робко высунулось из-за угла и просвистело: «Пссс, я тут!»

Остальные мужики оживились, зашушукались, подтянулись ближе.

Ксюха почувствовала, как губы сами собой растягиваются в улыбке. Неужели нашли? Или это просто лопата наткнулась на какую-то железку?

В четыре руки они с общительным строителем разгребли влажную землю и вытащили наружу круглую жестяную коробку.

Легенда про бабушкину любовь затрещала по швам, но всё же уцелела – жесть местами покрылась ржавыми пятнами, а картинки поблекли и облупились, делая надписи едва заметными.

А надписи выглядели очень знакомо. Почти в такой же коробке из-под датского печенья (чуть менее ржавой, конечно) дома у Ксюхи хранились нитки, иголки и разноцветные пуговицы. Много-много пуговиц.

К счастью, коробка выглядела достаточно винтажно, чтобы никто не обратил внимания на хронологические нестыковки. Всех гораздо больше интересовал сам факт находки. И содержимое клада, конечно.

С последним возникли проблемы: на жестянке висел замок. Не здоровенный амбарный замок, конечно, а маленький такой, декоративный, диаметром всего в пару сантиметров. Легенда про бабушкину любовь взмыла ввысь, а затем со всей дури шмякнулась о землю. Потому что, с одной стороны – замок был сделан в форме сердечка. А с другой – видела Ксюха такие сердечки: их на базаре продают, а потом на мостике влюблённых вешают.

А вот были ли они в гипотетической бабушкиной юности – тот ещё вопрос.

Строители по-прежнему не обращали никакого внимания на поехавшую хронологию. Коренастый подёргал замочек и со вздохом протянул коробку Ксюхе:

– Я б его рубанул чем-нибудь, но жалко. Вроде как чужое имущество. Так что ты хозяйка, тебе и решать, открывать или нет.

«Конечно нет!» – подумала Ксюха.

– Наверное, не стоит, – произнесла она, поколебавшись для вида. – Пусть уж бабушка убедится, что всё на месте. Может, у неё и ключ где-нибудь припрятан, кто ж знает.

– Да ключ не поможет, там, небось, нутро проржавело всё. Так что ищи сразу кусачки какие-нибудь. Ну или топориком тюкнуть можно. Или… ну, разберёшься как-нибудь. Да любой мужик рукастый разберётся. А не найдёшь мужика – обратно к нам приезжай. Только не завтра, завтра тут другая бригада будет, а у нас выходной.

– Спасибо вам огромное! – Ксюха хотела пафосно прижать коробку к груди, но вовремя опомнилась. Жестянка была грязная, а куртка – почти чистая. И очень не хотелось сажать на неё пятна непонятного происхождения, а то бабушка (настоящая, а не гипотетическая) не обрадуется. – Вы меня спасли! Даже не знаю, как отблагодарить.

– Да брось, не надо никаких благодарностей, – отмахнулся лопатой строитель. – Ты, это… лучше расскажи потом, что внутри-то было. Я тебе телефон дам, фотку скинешь? Любопытно же. Столько лет в земле пролежали письма.

Ксюха, конечно, пообещала. И телефон записала. И селфи со строителями сделала. И стройку пофоткала – показать Людвигу и уточнить, где его носило последние несколько лет, пока дом расселяли и сносили. И ещё раз поблагодарила.

В общем, можно сказать, всё прошло не так уж и плохо.

Но главное – Ксюха гнала сомнения из головы, но они возвращались и зудели, как назойливые комары – главное, чтобы это оказалась нужная коробка. И ещё главнее – чтобы Людвиг не забыл, что вечером у них встреча на набережной, и не исчез в неизвестном направлении.

А то зачем Ксюхе коробка, без Людвига-то?

Пусть даже и с деньгами.

Глава 4. Занимательная хронология

Людвиг не забыл.

Он сидел на лавочке – нахохлившийся, растрёпанный и несчастный, как замёрзший воробей. Всё в том же растянутом свитере, драных джинсах и тонких, явно не по погоде, кедах.

К вечеру похолодало, порывистый ветер гонял по асфальту листья, обрывки бумаги, чью-то кепку и дрожащего той-терьера в цветастом комбинезончике. А ещё постоянно пытался вырвать из рук Ксюхи объёмистый пакет – пришлось взять его в охапку и тащить так.

Из пакета аппетитно пахло едой.

Пообедать дома Ксюха не успела – слишком торопилась, поэтому просто покидала в пластиковый контейнер котлеты с макаронами и теперь нюхала их с наслаждением (вкусно же) и с запоздалым сожалением (а греть-то как? Разве только понадеяться, что Дом за прошедшие сутки кухню отрастил).

Судя по бледному виду Людвига, он либо вовсе не ложился спать, либо всю ночь смотрел самые отборные кошмары, так что, похоже, материализация кухни действительно была лишь вопросом времени. Но спрашивать напрямик Ксюха постеснялась, просто плюхнулась на лавочку рядом с этим бедолагой, кинула ему на колени пакет и велела:

– Наслаждайся!

Людвиг сглотнул. Заглянул в пакет так осторожно, словно боялся, что оттуда сейчас выпрыгнет ядовитый паук или змея какая-нибудь. Гремучая, например.

Ну а что? Удобно же, когда хвостовую погремушку за шуршанием целофана не слышно: можно с комфортом подстерегать жертву, приманивать запахом котлет, а потом кусать за нос.

За нос Людвига, конечно, никто не укусил, но лицо у него на секунду стало такое, как будто очень даже укусили.

– Только не говори, что ты вегетарианец, – буркнула Ксюха.

И задумалась, бывают ли вообще собаки-вегетарианцы.

Ну, если теория о том, что хромая собака и есть этот колдун-неудачник, – не последствия разыгравшейся фантазии… А как проверить-то?

– Я… не… – Людвиг снова сглотнул. – Это мне?

– Нам обоим, я тоже голодная. Но тебе больше. Ты сколько не ел-то вообще?

– Не знаю. Там же ни окон, ни часов, ничего нет. Вот я и… Спасибо!

– Да ты бери, бери, не стесняйся. Извини, что холодное, но там ещё чай горячий в термосе, с ним должно быть нормально. Или пошли домой, там поешь.

До дома Людвиг терпеть не стал, всё-таки залез в пакет обеими руками и чуть ли не с головой, неловко вскрыл контейнер и вгрызся в котлету. И сразу же потянулся за второй. Кажется, первую он проглотил целиком.

– Не торопись, жуй нормально, – велела Ксюха. – Никто у тебя еду не отберёт. Ну, по крайней мере, я не отберу. Так что лучше потихоньку. А то говорят, что если долго голодать, а потом резко объесться, то вообще умереть можно.

– Я живучий, – отмахнулся Людвиг, но скорость всё же убавил и челюстями задвигал. – И я не долго. Наверное. Может, пару дней.

– А как же ты на встречу не опоздал, если в Доме часов нет?

– Да я уже давно тут сижу.

– В кедах?

– В кедах… А что?

– А ну быстро пошли греться! – Ксюха вскочила с лавочки, как будто для того, чтобы переместиться в Дом, нужно было действительно куда-то идти. Впрочем, встать в любом случае не помешало бы.

Людвиг с сожалением положил обратно в контейнер третью котлету и бережно захлопнул крышку.

– А салфетка есть?

– Там же, в пакете.

– Ксю, ты сокровище!

– Сокровище твоё тоже в пакете.

– Ты вскрыла коробку?

– Вскрыла, – не стала врать Ксюха. – Хотела убедиться, что нашла именно твой клад, а не какую-то постороннюю жестянку. Но я ничего оттуда не брала, честно. Можешь пересчитать.

– Думаешь, я помню, сколько и чего там точно было? – Людвиг вытер жирные руки, швырнул салфетку в ближайшую урну и медленно, с заметным трудом поднялся. Нормально опираться на правую ногу он всё ещё не рисковал. – Пошли домой.

– Пошли домой, – повторила Ксюха, протягивая ладонь.

Кажется, она уже начала привыкать к перемещениям.

* * *

В Доме ничего не изменилось. По крайней мере, на первый взгляд.

Новые двери не отросли, окна не прорезались, шкаф из стены не вылупился.

Ксюха скинула куртку на кресло и подсела ближе к камину. В нём потрескивали те же дрова, что и вчера, дым послушно уходил в трубу, которая никуда не вела, а искры иногда взмывали в воздух, но никогда не падали на пол. Но от огня шло совершенно настоящее, живое тепло, и комната в отблесках пламени казалась уютной и почти родной.

Это было странно. Как может казаться родной комната, в которой ты очутился второй раз в жизни?

Но Ксюха совершенно точно знала, что может вот так кидать куртку на кресло, а сумку – на куртку, может сидеть на шкуре возле камина, может даже заснуть здесь, если захочет. А если не захочет – может заснуть не здесь, а на кровати. Потому что у неё есть кровать. Потому что Дом сделал ей кровать.

За все пятнадцать лет своей жизни Ксюха спала на кровати только в гостиницах, когда ездила с бабушкой в отпуск. Наверное, это были не самые лучшие гостиницы и не самые лучшие кровати, но всё же не старый продавленный диван, стоящий дома.

Но это были чужие кровати.

На чужой кровати нельзя было свить гнездо из одеял и оставить его в таком виде на весь день, потому что бабушка сразу начинала ворчать: «Заправь постель немедленно! Что люди подумают⁈»

Люди – горничные – вряд ли думали что-то особенное. Убираться в номере и приводить в порядок кровати было, вообще-то, их работой.

И Ксюха же не делала ничего плохого: не била стаканы, не пачкала полотенца, не прожигала столешницу. Она просто хотела спрятать под одеялом немножко сонного тепла, чтобы вечером нырнуть в это тепло, а не в идеальную, без единой морщинки, постель.

А здесь (дома? в Доме?) никто бы слова не сказал на все Ксюхины выкрутасы с одеялами. Почему-то она была абсолютно в этом уверена.

Но ещё больше она была уверена в том, что на ночь всё равно придётся вернуться в тот дом, который с маленькой буквы. Потому что бабушка. Потому что так положено. Потому что… ну… она же не вся в мать, а только немножко. Генетически.

Людвиг прохромал к своей двери (к той, за которую заглядывать было нельзя), пошуршал немного в комнате и вернулся с жестяной миской. Ксюха такие только по телевизору видела – в старых советских фильмах про ответственных советских работников, изредка заходящих в огромные советские столовые.

В миску как раз поместились остатки котлет и макарон, а сама миска отправилась в камин и встала там поверх дров.

– Не подгорит? – на всякий случай уточнила Ксюха.

– Не успеет. – Людвиг вытряхнул из пакета термос, салфетки и единственную вилку. И коробку с сокровищами, на всякий случай завёрнутую отдельно, чтобы ничего не выпало.

Вилке внимания досталось больше, чем коробке. Людвиг осторожно покрутил её в руках, внимательно изучил узор, потыкал пальцем в тупые зубцы. Вздохнул.

– Что? – не поняла Ксюха.

– Да ничего, отвык просто.

– Тебе в этой вашей магической тюрьме вилок, что ли, не давали? А есть как же?

– Ложкой. Или руками. Как повезёт. С вилкой, наверное, проще было бы.

У Ксюхи возникло стойкое ощущение, что последнее предложение относилось не к еде. А к чему тогда? Что было бы проще? Заколоть охранника? Нацарапать на стене завещание? Играть на зубцах, как на губной гармошке? Охотиться на тюремных тараканов?

– У вас там тараканы были?

– Я не видел.

– А сколько ты там вообще сидел?

– Не знаю точно. Недели две-три. Я сначала не считал, а под конец запутался, – честно ответил Людвиг, принюхался и потянулся в камин за миской. Обжёгся о металл, зашипел, огляделся в поисках прихватки или полотенца, не нашёл, кое-как натянул на ладони длинные рукава свитера, опять сунулся за миской, подхватил, быстро переставил на пол, снова принюхался, с удивлением уставился на тлеющий рукав, выругался, стянул свитер и потащил его в ванную. Заодно и руку обожжённую холодной водой сполоснул.

Вернулся. Опустился на шкуры. Буркнул что-то неразборчивое.

– Очень больно? – спросила Ксюха.

– Не, ерунда, на мне быстро заживает, – отмахнулся Людвиг и радостно вонзил вилку в котлету. Потом спохватился и протянул её Ксюхе. – Будешь?

– Ешь, голодающее Поволжье. Я потом, если останется. Или дома.

– Спасибо. Что бы я без тебя…

– Страдал бы. И хватит болтать с набитым ртом.

Людвиг послушно заткнулся и занялся едой. Сейчас он ел уже не так торопливо: тщательно всё пережёвывал, облизывал губы и вилку, жмурился, наслаждаясь вкусом (хотя какой там вкус-то, особенно у макарон?) и выглядел совсем по-домашнему.

Казалось, вместе со свитером он избавился от своей обычной ершистости и обнажил прятавшегося внутри милого и спокойного человека. Хотя, скорее всего, дело было не в свитере, а в голоде.

Впрочем, как выяснилось, свитер тоже кое-что скрывал.

Ксюха подсела поближе, стараясь не выдать любопытства, и уставилась на руки Людвига. На предплечья. На покрывающие их татуировки.

На первый взгляд они казались витками колючей проволоки: резкие угловатые линии, иногда заходящие друг на друга, поросшие какими-то не то шипами, не то зубцами. Никакой гармонии или эстетики, только болезненный тревожный хаос.

С трудом верилось, что кто-то в здравом уме набьёт себе такое.

Людвиг, конечно, на совсем уж здравомыслящего не тянул, но всё же подобное казалось слишком даже для него. Разве что во всей этой мешанине узоров был какой-то скрытый смысл.

– Что это значит? – не стала тянуть Ксюха.

Расскажет – хорошо, промолчит – ну и ладно, тоже не страшно. Из красноречивого молчания иногда можно вытянуть гораздо больше информации, чем из многословного объяснения.

– А, это… – сказал Людвиг и замер с недожёванной котлетой во рту. Посидел так немножко, потом проглотил её явно через силу, без прежнего аппетита, и совершенно безжизненным тоном объяснил: – Блокировка магии.

– Ясно, – пробормотала Ксюха, хотя на самом деле ничего ясно не было. Она-то думала, что блокировка – это какое-то заклинание, которое развеялось, как только Людвиг сбежал из тюрьмы. Потому что сейчас он совершенно точно мог колдовать: перемещался в Дом и из него, превращался в собаку… или не превращался (пока не доказано).

А больше он, в общем-то, ничего и не делал.

То есть…

– И она всё ещё работает? Ты совсем не можешь использовать магию?

– Работает. Не могу.

До стадии принятия тут явно было ещё очень далеко. Людвиг смотрел на татуировки так, будто готов был немедленно выжечь их серной кислотой или просто выгрызть из тела, если бы хоть на мгновение поверил, что это его спасёт.

Но, судя по всему, не спасло бы.

Ксюхе стало неловко, потому что она явно наступила на больную мозоль. Очень свежую здоровенную кровавую мозоль, которая может лопнуть от любого прикосновения. И даже без прикосновений рано или поздно наверняка лопнет.

Но удержаться и не потыкать в эту мозоль было совершенно невозможно.

– И такой блок совсем никак не убрать?

– Только вместе с руками. Но, знаешь, я ещё не настолько отчаялся, чтобы их отрубить. Всё равно без рук колдовать затруднительно.

– А как же ты тогда попадаешь в Дом?

– А как ты домой попадаешь? – спросил Людвиг. И сам же ответил: – С помощью ключа, как любой нормальный человек.

Ксюха попыталась представить себе этот ключ.

На её памяти Людвиг при перемещении совершенно ничего не делал. Просто брал её за руку – и мир вокруг изменялся: набережная превращалась в Дом, а Дом – в набережную. Иногда он при этом щёлкал пальцами (один раз из трёх). Иногда не щёлкал (остальные два раза).

То есть руки у него совершенно точно оставались свободными.

И как это понимать?

Ключ не в руке? А где? Материален ли он? И может ли им воспользоваться кто-то ещё? Например, одна девочка, начисто лишённая магических способностей.

– Покажи! – потребовала Ксюха.

– Перебьёшься. И вообще, хватит на меня глазеть, ешь давай. – Людвиг подвинул в сторону Ксюхи последнюю котлету и четыре макаронины. Он не злился, и даже не похоже было, что пытался скрыть информацию. Просто не хотел объяснять.

Вместо этого он повернулся к коробке со сбережениями и откинул крышку.

Разглядывать содержимое Ксюха не стала, успела уже изучить. Да и не было там ничего эдакого. То есть было, конечно, но недостаточно для вау-эффекта: несколько пачек с деньгами (всё вперемешку: и рубли, и доллары, и евро), какие-то бусы, серьги и кольца, несколько драгоценных камней в маленьком мешочке, чья-то вставная челюсть, бережно завёрнутая в тряпочку.

Отдельно лежала старенькая записная книжка с телефонами и подписями на немецком. Ксюха её пролистала, конечно, но ничего толком не поняла. Ну книжка и книжка, телефоны и телефоны, чего их изучать-то?

Несколько писем на пожелтевшей бумаге, тоже на немецком.

Вроде бы.

Ксюха, честно говоря, не была уверена. Немецкого она не знала, а почерк в письмах был такой, что даже русские буквы разбирались с огромным трудом.

Да, русские буквы там тоже были, на обратном адресе. Откуда – СССР, куда – DDR. ГДР, то есть. Поэтому Ксюха и сделала вывод про немецкий язык. И ещё про то, что письмам никак не меньше тридцати лет. Точнее было не разобрать, штамп на конверте совсем расплылся от времени.

В общем, содержимое коробки Ксюха уже успела изучить, а местами даже переписать и сфотографировать (вдруг пригодится), поэтому сейчас изучала самого Людвига и то, как он перебирает вещи. Письма – аккуратно, но будто бы брезгливо, деньги – небрежно, как что-то второстепенное, драгоценности – с нежностью, челюсть… Ну, как любой другой человек, нашедший чью-то вставную челюсть, – хмыкнул и отложил в сторону.

– Держи! – Людвиг вытащил из коробки стопку тысячных купюр и, не пересчитывая, протянул Ксюхе. – Хватит тебе?

– Должно хватить. Спасибо!

– Тебе спасибо за помощь. Расскажи хоть, как всё прошло? Проблем не было?

– Была одна, совсем маленькая. Тот дом с сараем уже несколько лет как снесли.

Ксюха всё ещё следила за Людвигом. Интересно было, как он отреагирует на эту новость.

Людвиг не отреагировал почти никак.

То есть он помолчал немного, потом сказал «Ясно» и снова замолчал.

И ему-то совершенно точно всё было ясно. А Ксюхе – не всё. Так, кое-что, сущие мелочи.

Например, дом расселили года три назад, но Людвиг об этом понятия не имел, хотя по рассказам выходило, что он до тюрьмы в нём жил.

Самыми крупными российскими купюрами в коробке оказались тысячи, причём довольно старого выпуска. А ведь первые пятитысячные начали выпускать больше пятнадцати лет назад (Ксюха погуглила).

Людвиг не знал, где ближайший торговый центр, который уже десять лет как открылся (Ксюха погуглила).

Людвиг не читал Поттера. И даже не смотрел.

Ладно, это как раз можно было объяснить…

Но остальное-то⁈

Сколько же ему лет? И сколько было, когда он попал в этот свой Азкабан?

По словам Людвига, он пробыл там всего несколько недель, а потом сбежал. Но если бы он сбежал совсем недавно, его бы искали по свежим следам. А он сказал, что уже не ищут и, похоже, не врал.

Что-то не складывалось.

Ничего не складывалось!

Ксюха полезла в сумку за телефоном. Мобильники в России начали массово появляться где-то в начале двухтысячных, смартфоны – спустя ещё несколько лет. Успел ли этот бедолага застать хоть что-то из них?

– На, сам посмотри. Я пофоткала там всё. – Ксюха сунула смартфон Людвигу прямо в руки и сразу поняла: с таким чудом техники он ещё не сталкивался. – Только не урони с непривычки, умоляю, он мне дорог как память о бесцельно прожитых годах!

– Это телефон, – со вздохом сообщил Людвиг, как будто хоть кто-то в комнате этого не знал. – Ладно, подловила. Теперь объясняй, как его включить, а то раньше они по-другому выглядели.

– Сбоку маленькая кнопка. Нажми один раз.

– Круто! А дальше? – спросил Людвиг, когда на экране высветилось требование ввести графический ключ.

Интонация у его слов была странная. Нечто среднее между восторгом (Вау, какая штука!) и досадой (А я ей пользоваться не умею). Причём досада, кажется, всё-таки перевешивала. И не столько из-за неумения пользоваться телефоном, сколько из-за того, как быстро и легко какая-то случайная девчонка это раскусила.

Наверное, Ксюхе стоило гордиться собой, но почему-то не получалось.

Ну да, раскусила. Поймала с поличным. Поставила перед фактом. Практически вынудила человека раскрыть тайну.

Только вот скрывал он эту тайну явно не ради выгоды и не из-за любви к недомолвкам. Просто старался не вспоминать лишний раз, как про те же татуировки.

Как сама Ксюха старалась не вспоминать (и уж точно не хотела бы рассказывать) про маму.

Ну и чем здесь гордиться?

– Твёрдый знак там нарисуй, прямо на экране, по точкам, не отрывая руки, – велела Ксюха.

С квестом по разблокировке телефона Людвиг справился с первого раза, чем совершенно точно заслужил уважение. В качестве награды Ксюха решила не расспрашивать его о прошлом совсем уж нагло. По крайней мере, в ближайший час. Пусть сначала с техникой наиграется!

– Почему именно твёрдый знак?

– Да просто так, он прикольный. Теперь открывай галерею… ну, вот в ту кнопочку просто пальцем ткни. Ага. И листай фотки. Нет, не туда, вправо. Ой, то есть влево…