Текст книги "Повседневная жизнь во Франции в эпоху Ришелье и Людовика XIII"

Автор книги: Екатерина Глаголева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

5. Служить бы рад…
Королевская свита. – Лакейство. – Товарищи по несчастью. – Государева служба. – «Адресное бюро»

«Король – единственный человек при дворе, который не является слугой» – это Шарль Лемель написал в XVIII веке, однако его замечание справедливо и для рассматриваемой нами эпохи. Слугами короля были знатные вельможи (вспомните ссору графа де Суассона с принцем Конде из-за права подать королю салфетку), у которых тоже были слуги из благородных (Монтиньи, губернатор Пон-де-л'Арш, был слугой герцога де Лонгвиля), а у тех – уже слуги попроще.

Королевская свита окончательно сложилась именно в XVII веке; она подразделялась на личный штат короля («гражданский дом») и военную свиту. В «гражданский дом» входили придворное духовенство, придворные повара, придворные камердинеры, квартирмейстеры, конюшие, почтмейстеры, ловчие, егермейстеры, церемониймейстеры и постельничие.

Церковный штат состоял из grand aumфnier de France(высшее духовное лицо при особе короля, державшее под своим контролем все, что относилось к области культа); главного духовника короля и исповедника. Духовники, служившие посменно, должны были присутствовать при пробуждении короля и при его отходе ко сну, а также при всех службах, где он бывал; они подавали ему святую воду, а во время божественной службы держали его перчатки и шляпу; перед королевской трапезой они читали молитвы. Помимо этого были еще капелланы, клирики, причетники королевской часовни, ризничий и большое число военных капелланов.

К королевской кухне было прикреплено целых семь придворных служб: там были чашники, кравчие, виночерпии; королевские повара; стольники; хлебодары; дворцовые повара; старшины дровяного двора; распорядители хранилища фруктов. В каждой службе были высшие чиновники и подчиненные. К первым относились дворецкие, главный хлебодар, главный виночерпий, главный стольник, постельничие и т. д. В их задачу, среди прочего, входило закупать товары со скидкой у придворных поставщиков. По понедельникам, четвергам и субботам они проводили собрания, на которых подсчитывали дневные расходы.

Среди камергеров существовала своя иерархия; им подчинялись пажи и слуги обоего пола. К приемной короля были приставлены три привратника; при спальне служили камердинеры и камер-лакеи. Распорядитель королевского гардероба имел в своем подчинении нескольких старшин, слуг, носильщиков, а также купцов и ремесленников, обеспечивавших короля одеждой. Помимо этого, короля обслуживали цирюльники, брадобреи, личные врачи, хирурги, аптекари; особый дворянин выносил королевский ночной горшок. При кабинете состояли секретари, курьеры, библиотекари, печатник, переплетчик, хранитель планов, карт и чертежей, чтецы и переводчики.

На королевской службе находились мебельщики, обойщики, часовщики, полотеры, грузчики, переносившие мебель во время переездов, носильщики, погонщики и разнорабочие. Особые должности были предусмотрены для присмотра за королевскими животными, комнатными собачками и птицами; для выездов на охоту существовали ловчие, сокольничие, псари, доезжачие, конюшие – огромный штат слуг с четкой специализацией: охота на косуль, кабанов, волков, зайцев, цапель, ворон, куропаток, уток…

Всем королевским двором распоряжался главный церемониймейстер; для торжественных случаев были также предусмотрены герольдмейстер, герольды, конные и пешие пажи, оруженосцы и придворные музыканты. Организацией переездов и путешествий занимались квартирмейстеры, фурьеры, вестовые, капитан проводников и его подчиненные.

В военную свиту входили четыре роты личной охраны, «сто швейцарцев» (парадная гвардейская рота), дворцовая стража, жандармы, легкая кавалерия, королевские мушкетеры, конные гренадеры, французские гвардейцы и швейцарские гвардейцы.

14 сентября 1606 года в Фонтенбло состоялась торжественная церемония крещения дофина Людовика и его сестер Елизаветы и Кристины (по обычаю, она должна была проводиться в Соборе Парижской Богоматери, но в столице тогда свирепствовала чума). Дофин встал в восемь утра, позавтракал, а затем его, как и его сестер, развели по парадным спальням и положили на высокие кровати, к которым вели ступеньки, с балдахином и горностаевым покрывалом. Этикет был соблюден: сначала церемония пробуждения, затем раздевание и распределение между присутствующими и слугами королевских детей кувшинов, тазов, подушек, свечей и священных даров.

В четыре часа (!) кортеж выступил в путь, сообразуясь с указаниями главного церемониймейстера: «Впереди шли швейцарские гвардейцы с факелами в руках. За ними следовали сто придворных дворян. Позади шли флейтисты, барабанщики, гобоисты, трубачи и девять герольдов, потом великий прево двора, рыцари ордена Святого Духа и, наконец, три виновника торжества… Господин принц де Конде держал за руку господина дофина, которого господин де Сувре (гувернер. – Е.Г.) нес на руках вместо него (!). Герцог де Гиз нес шлейф горностаевой мантии, за ним выступали двадцать вельмож, освещающих дорогу факелами. Следом шли господин кардинал де Жуаёз – легат, представляющий крестного: папу Павла V, – и госпожа герцогиня Мантуанская – крестная. Принцессы крови, присутствовавшие на церемонии пробуждения, замыкали шествие».

Если добавить к «королевскому дому» свиту обеих королев (правящей и королевы-матери), кормилиц, гувернанток, горничных, лакеев, «дядек» и пр., состоящих при малолетних принцах, а также штат прислуги других особ королевской крови – получится население небольшого городка. Неслучайно, когда сестра Людовика XIII Генриетта-Мария вышла замуж за английского короля Карла I, Мария Медичи и Анна Австрийская поехали ее провожать разными путями и встретились только в Амьене: чтобы не разорить города, в которых они останавливались по дороге (ведь города были обязаны бесплатно оказывать им гостеприимство). Генриетту-Марию сопровождал герцог Бекингем, и его свита не уступала королевской: восемь титулованных аристократов и шесть нетитулованных дворян, двадцать четыре рыцаря, у каждого из которых было по шесть пажей и шесть лакеев. К личным услугам милорда были двадцать йоменов, которых, в свою очередь, обслуживали семьдесят грумов, а также тридцать горничных, два шеф-повара, двадцать пять поварят, четырнадцать служанок, пятьдесят чернорабочих, двадцать четыре пеших слуги и двадцать конных, шесть доезжачих, восемнадцать гонцов – всего 800 человек.

Инфанта Анна Австрийская приехала во Францию, чтобы стать супругой Людовика XIII, захватив с собой свиту из более чем шестидесяти дам и сотни придворных (свита Елизаветы Французской, отправлявшейся в Испанию, была вдвое меньше, и это сразу же вызвало трения между двумя дворами). Через три года при дворе французской королевы состояло уже пятьсот человек: к испанцам примкнули французы. Обер-гофмейстериной двора и главой Совета Анны Австрийской была Мария де Роган, супруга Альбера де Люиня. Эта важная и почетная должность должна была принадлежать по праву вдове коннетабля де Монморанси, статс-даме Анны Австрийской, но та была вынуждена уступить свои прерогативы жене всесильного фаворита и удалилась от двора. Когда Люинь умер, она заявила о своих правах и потребовала отстранить от должности вдову королевского любимца. Дело затянулось до 1623 года, Мария де Роган уже успела выйти замуж за герцога де Шевреза. Людовик XIII устроил по поводу этой тяжбы совещание с юристами и даже специально созвал заседание Совета. Двор заключал пари: одни ставили на обаяние молодости, другие – на почтение к старости. Мария Медичи, неожиданно для всех, приняла сторону герцогини де Шеврез. Король, как это часто бывало, выбрал золотую середину: Шевреза назначил обер-камергером, а должность обер-гофмейстерины отменил вообще.

Любой вельможа содержал целый штат слуг, включая домашнюю прислугу, конюхов, кучеров, псарей, доезжачих, поваров, кухарок, поварят, камердинеров, горничных, лакеев, буфетчиков и обязательно выездных лакеев, стоявших на запятках кареты и носивших ливрею с гербом хозяина.

Слуга – это не только род занятий или общественное положение, это еще и особая психология. В Париже было множество приживалов, сотрапезников и прихлебателей, которые ходили по богатым домам, где держали открытый стол, и питались там «на халяву». Какая там дворянская честь! Один дворянин-гасконец, принадлежавший к племени прихлебателей, как-то за обедом потянулся к блюду с фруктами, ткнул в яблоко ножом и случайно разбил блюдо. Возмущенный хозяин заметил ему на это: «Сударь, блюда можно лизать, но не разбивать же!»

Надо отметить, что прижимистый Людовик XIII вообще не видел смысла в содержании двора, который поглощал огромные суммы денег, но – «положение обязывает»…

Ришелье сам был обер-гофмейстером двора Марии Медичи и главой ее Совета; пользуясь своим положением, он пристроил во фрейлины королевы-матери своих племянниц и других родственниц. С 1624 года он совмещал эту должность с исполнением обязанностей главного королевского министра, пока, наконец, не разразился кризис 1630 года – «День одураченных». Королева-мать дала кардиналу отставку и прогнала всех его родственниц, зато положение Ришелье при короле упрочилось.

Еще неизвестно, какое направление приняли бы события в тот злосчастный и знаменательный день, если бы Ришелье не сумел внезапно появиться в покоях Марии Медичи во время ее бурного объяснения с сыном. А удалось это потому, что горничная королевы-матери, которой кардинал исправно платил, постаралась раздобыть ключ от потайной двери. На неофициальной службе у королевского министра состояла госпожа де Ланнуа, статс-дама Анны Австрийской, исправно доносившая ему обо всех встречах и разговорах своей госпожи. В конце 16 30-х годов Ришелье приставил к королеве чету де Брассаков: муж был назначен гофмейстером ее двора, жена – статс-дамой. Анна нимало не заблуждалась относительно истинной роли этих людей и даже в минуту слабости умоляла госпожу де Брассак замолвить за нее словечко перед кардиналом.

«Прислуга в России – вьючное животное; в Германии – раб; во Франции – слуга; в Италии – товарищ по несчастью». Этот афоризм тоже принадлежит более поздней эпохе, а в начале XVII века слуга во Франции был именно товарищем по несчастью: даже в тюрьму господин отправлялся вместе со своим слугой, который, как правило, следовал за ним добровольно.

Между слугами и господами складывались особые, почти родственные отношения. Нередко дети слуг продолжали служить детям господ, хотя ничто не мешало им поискать себе новых хозяев; бывало, что они не покидали службы, даже если не получали жалованья; слуги повсюду следовали за своими господами, разделяя их горести и радости. Так, когда епископ Люсонский Ришелье, направляясь в ноябре 1622 года в Лион, получил по дороге долгожданное послание от папы, уведомляющее о возведении его в сан кардинала, его верный камердинер Дебурне выскочил из дома, вопя на весь поселок: «Мы кардинал! Мы кардинал!»

У Людовика XIII не было друзей среди слуг; все его фавориты старались извлечь материальные выгоды из своего положения. Впрочем, полюбить короля, верно, было непросто, и его «несносный характер», на который жаловался Сен-Map, нельзя сбрасывать со счетов. Король отказывал своим слугам в праве на личную жизнь (если только сам не брался ее устроить); любое проявление собственной воли с их стороны удивляло его так же, как если бы оловянные солдатики отказались подчиниться приказу. А вот Анне Австрийской служили «не за страх, а за совесть»: даже фрейлина Мария де Отфор, фаворитка короля (!), стала ее лучшей подругой. Ее паж Пьер де Лапорт (официально его должность состояла в том, чтобы нести шлейф королевы во время торжественных церемоний) рисковал свободой, передавая шифрованные письма герцогине де Шеврез и иноземным государям. Однажды его взяли с поличным и посадили в Бастилию, но даже вид орудий пытки не заставил его признаться в чем-либо, что могло бы бросить тень на королеву. Личной преданностью своих слуг могла похвастаться и герцогиня де Шеврез: когда она в 1637 году бежала в Испанию, опасаясь Бастилии, бывший слуга-баск по имени Поте, знававший ее еще госпожой де Люинь, и поверенный герцога де Ларошфуко Мальбати проводили ее за Пиренеи и отказались взять деньги, а когда их потом вызвали на допрос, не выдали ее ни словечком.

Но вернемся к слугам государства.

Исторически главных придворных должностей было пять: королевский казначей, коннетабль, главный сенешаль, великий адмирал и управляющий винным погребом и виноградниками. Должность королевского казначея, управлявшего всеми торговцами и ремесленниками в королевстве, отмерла в 1545 году вместе с последним ее исполнителем – Карлом Французским, герцогом Орлеанским. Должность коннетабля, главнокомандующего вооруженными силами, отменил Людовик XIII после смерти герцога де Ледигьера в 1626 году. (На нее претендовал герцог Анри де Монморанси, среди предков которого были коннетабли; Ришелье обещал ему содействие, но решение короля было твердо; невыполненное обещание оттолкнуло Монморанси от кардинала и побудило поддержать мятеж принцев крови во главе с Гастоном Орлеанским.) Должность главного сенешаля отменил еще Филипп Август в XII веке. Полномочиями великого адмирала был наделен Ришелье, практически создавший французский флот. Тем не менее при Бурбонах количество придворных чинов разрослось неимоверно, причем должности можно было купить и продать; некоторые из них передавались по наследству. Наделение придворной должностью было одним из видов поощрения: ведь должность приносила средства к существованию. Люди, бывшие в фаворе, совмещали несколько должностей; так, поэт Вуатюр, один из первых членов Французской академии, занимал должности королевского дворецкого и камергера, переводчика иностранных послов при королеве, а также первого заместителя генерального инспектора финансов, что в совокупности приносило ему неплохой доход в 18 тысяч ливров в год.

Найти себе применение можно было не только при дворе: существовали должности государственных секретарей, канцлера, губернаторов, военачальников разных уровней, финансовых инспекторов, смотрителей водных, лесных и земельных угодий, послов, сенешалей, прево, судей, менял, муниципальных советников, их секретарей и заместителей и т. д. Графу де Суассону должности губернатора Шампани и Дофине приносили доход в 150 тысяч ливров, еще 40 тысяч он получал с аббатств. Со времен Франциска I должности продавались; а чтобы получать доходы от торговли ими, приходилось придумывать новые. Для буржуа должность открывала дорогу к почестям и богатству; купив должность, можно было обеспечить занятость и доходы не только самому себе, но и своим детям: благодаря полетте [16]16
  «Полеттой» (от имени камер-секретаря Шарля Поле – Paulet) называли ежегодный налог, установленный 12 декабря 1604 года и утверждавший передачу должностей в собственность. Поле подал идею этого налога, а затем взял его в откуп. Судебные и финансовые чиновники были обязаны ежегодно выплачивать королю шестидесятую часть от доходов, которые приносила их должность, получив взамен право передавать должность по наследству. Наследники могли, по своему усмотрению, сохранить должность за собой или продать.


[Закрыть]должности стали передаваться по наследству.

Не менее высоко ценились церковные должности и бенефиции. Их раздачей заведовал кардинал Ришелье, великий капеллан Франции, но и здесь ему иногда приходилось считаться с королевской волей. Например, Ришелье наделил младшего брата маркиза де Сен-Мара, аббата д'Эффиа, скромным аббатством, приносившим небольшой доход; королевский фаворит нажаловался Людовику XIII, тот рассердился и приказал отдать «малому кардиналу» лучшее аббатство. Ришелье-министр отыгрался на самом Сен-Маре: тот хотел быть губернатором Вердена и командующим войсками под Аррасом, но получил под свое командование только легкую кавалерию.

Из-за обладания должностями порой разыгрывались целые трагедии. Так, после первого примирения Марии Медичи с Людовиком XIII, в котором заметную роль сыграл епископ Люсонский, его брат Анри де Ришелье был назначен военным губернатором Анжера. Однако на эту должность претендовал маркиз де Темин, капитан гвардейцев королевы-матери. Между ними состоялась дуэль, маркиз де Ришелье был убит, не оставив прямых наследников. Но и Темин не добился своего: военным губернатором Анжера королева назначила Амадора де Ла-Пор-та, дядю Ришелье по матери.

Феодальные традиции еще не изжили себя: даже исполняя государственные должности, офицеры и чиновники продолжали служить «своему господину», а не государству. Ришелье прилагал все силы к тому, чтобы господин остался один – сам король, но увы, в этих целях он мог использовать только один доступный ему способ, а именно: отдавать ключевые посты своим ставленникам, преданным ему лично. При дворе даже ходили слухи, будто молодой граф де Шавиньи, исполнявший должность государственного секретаря, был сыном не Леона де Бутилье, верно служившего кардиналу, а самого Ришелье.

В феврале 1631 года Мария Медичи сбежала из Компьена, где находилась «под домашним арестом», и сама себя отправила в изгнание. Она держала путь в крепостцу Капель, где ей обещал дать прибежище молодой маркиз де Вард – сын губернатора, ненавидевший Ришелье. Мария не знала, что несколькими часами раньше по этой же дороге, беспрестанно пришпоривая коня, проскакал сам губернатор де Вард. Заметив отсутствие его сына при дворе, Людовик заподозрил неладное и велел отцу взять командование крепостью на себя. Понимая, чем грозит промедление, старик отказался от кареты и пустился в путь верхом, прихватив с собой двух офицеров.

Ровно в полночь они прибыли в городок и остановились перед крепостью. Подъемный мост был поднят. Часовой на стене потребовал назвать пароль, отказываясь верить губернатору на слово. Тот отправился в церковь, разбудил звонаря и велел бить в набат. Вскоре площадь перед крепостью заполнилась перепуганными спросонья горожанами, а на стене появились солдаты гарнизона. Де Вард-старший потребовал, чтобы сын немедленно открыл ворота. «Простите, батюшка, но надо мной теперь не ваша воля!» – дерзко отвечал тот. «Солдаты! – закричал тогда губернатор. – Я ваш командир, поставленный над вами королем, и если вы воспротивитесь королевской воле, вас всех повесят!» Солдаты раскрыли ворота, подняли решетку и выстроились во дворе; капитан подошел к губернатору и сказал, что гарнизон в его распоряжении и ждет его приказаний. Мятежный сын упал перед отцом на колени. Не глядя на него, де Вард велел ему уезжать, пообещав донести королю, будто не застал сына в крепости.

До сих пор мы говорили о придворных и высших государственных должностях, о господских слугах. Но ведь была еще прислуга в лавках, трактирах, кабаках, гостиницах, на постоялых дворах, батраки на фермах – целая армия!

В 1630 году врач Теофраст Ренодо основал «Адресное бюро» – по сути говоря, контору по трудоустройству, куда могли обращаться люди в поисках работы и работодатели. Затем ему пришло в голову выпускать еженедельник с «рекламными объявлениями» – вестник этой конторы. Первый номер «Газеты» вышел в свет 30 мая 1631 года. Ришелье заставил издателя переосмыслить концепцию этого печатного органа, и еженедельник, выходивший на четырех полосах, превратился из рекламного издания в информационно-аналитическое: он оповещал читателей о новостях зарубежной и придворной жизни, делая акцент на политике и дипломатии. Главными корреспондентами «Газеты» были кардинал-министр и сам король.

6. О пище духовной
Цветочные игры. – Друзья Валентина Конрара. – Французская академия. – Салон маркизы де Рамбуйе. – Злоключения Теофиля де Вио. – Придворные живописцы

Самая старинная Академия в Европе была основана в 1323 году в Тулузе семью богатыми горожанами – семью трубадурами, членами «Братства веселой науки», которые призвали всех труверов и менестрелей Лангедока принять участие в состязании поэтов. Состязание назначили на 1 мая, а вручение приза победителю (золотой фиалки) должно было состояться 3 мая следующего года. Так и повелось из века в век.

Впоследствии к золотой фиалке добавились еще два приза: серебряный ноготок и золотой цветок шиповника. Эти призы учредили тулузские капитулы, поощрявшие искусства в Лангедоке и сочинение стихов на своеобразном южном диалекте. С 1515 года «Братство веселой науки» изменило свое название на «Общество цветочных игр». Тогда же заговорили о Клементине Изор (1450—1500), уроженке Тулузы, давшей обет безбрачия из любви к рыцарю, павшему в бою, и неоднократно побеждавшей на поэтических состязаниях. Она стала музой «Цветочных игр», спасла их от забвения и сама вручала призы победителям. После смерти она завещала городу все свое состояние, при условии, что капитулы будут содержать «Общество цветочных игр».

Многие сомневались в существовании Клементины, хотя имя ее отца, Луи Изора, было вписано в городской реестр. Чтобы развеять сомнения, капитулы заказали в 1627 году статую благодетельницы. Трудно понять причину, но статую собрали из фрагментов: голову взяли от одного надгробия из церкви Аураты, а тело (кроме одной руки) – от другого надгробия, из семейного склепа Изальгье. На протяжении XVII века популярность «Цветочных игр» сошла на нет.

Литературной и художественной столицей стал Париж: туда теперь стремились поэты, художники, музыканты. Там была основана Французская академия, которую Вольтер считал главной заслугой Ришелье. Однако она была создана не вдруг и не на пустом месте: гениальный королевский министр лишь направил события в нужное русло и придал стихийным литературным собраниям упорядоченную форму.

Предтечей Академии стал кружок «друзей Валентина Конрара» (1603—1675). Этот человек, коренной парижанин, происходил из буржуазной кальвинистской семьи; отец предназначал его к занятиям финансами, а потому не дал сыну никакого образования. Только после смерти отца Конрар смог удовлетворить свою природную склонность к занятиям изящной словесностью. Он изучил испанский и итальянский, но вот латынь и греческий ему не дались. Подобно ростановскому Рагно из пьесы «Сирано де Бержерак», Конрар привечал у себя литераторов, которым старался подражать, кормил их и ссужал деньгами. В его доме на улице Сен-Мартен, в центре Парижа, собирались Годо, Гомбо, Шаплен, Жири, Абер де Серизи (комиссар артиллерии), его брат аббат Серизи, Мальвиль и Монмар. В 1632 году в этот узкий кружок проникли королевский советник Жан Демаре и кардинальский любимец Франсуа де Буаробер: первый – чтобы прочесть первый том своего романа «Ариадна», а второй – поскольку человек его положения вхож везде. Впрочем, он тоже был литератором: сочинял трагедии, комедии и трагикомедии; впоследствии Мольер позаимствовал две сцены из его пьесы «Прекрасная жалобщица» для своего «Скупого».

Франсуа Ле Метель де Буаробер (1592—1662) был записным шутником и остроумцем; в 1630 году он отправился в Рим, и папа Урбан VIII, покоренный его шутками, подарил ему приорство в Бретани. Буаробер принял сан, стал каноником в Руане, но по-прежнему вел развеселую жизнь. Когда его, как положено, представили Ришелье, тот тоже подпал под его обаяние. Веселый аббат передавал кардиналу придворные сплетни, шутил, острил. Однажды Ришелье серьезно заболел, и его личный врач сказал: «Монсеньор, мы сделаем все, что в наших силах, но все наши снадобья бесполезны, если не добавить к ним одну-две драхмы Буаробера». Средство подействовало, и Буаробер стал королевским духовником, государственным советником и получил дворянство для всей семьи.

Он-то и донес кардиналу о «тайном обществе», собирающемся на квартире у Конрара. Ришелье, главной заботой которого было укрепление престижа Франции на мировой арене, тотчас пожелал придать этим литературным собраниям законную основу и характер государственного учреждения. Но некоторые из «друзей Конрара» восприняли эту идею без восторга: Серизи, не издававшийся автор, был интендантом герцога де Ларошфуко, который отсидел неделю в Бастилии по милости кардинала; Мальвиль был секретарем Франсуа де Бассомпьера, который из Бастилии еще не вышел, а потому всей душой ненавидел Ришелье. Они призывали товарищей сохранять независимость, но Буаробер запугал Шаплена гневом кардинала, ярко живописав все опасности борьбы с главным министром короля (благо, за примерами далеко ходить было не надо). [17]17
  В 1642 году Буаробера самого постигла опала: он позволил себе привести во дворец кардинала на премьеру «Мирамы» двух «сомнительных» женщин. Все академики за него заступались, но тщетно. Однако Ришелье вновь был опасно болен, и врач Ситуа выписал рецепт из одного слова: «Буаробер».


[Закрыть]

Второго января 1635 года Ришелье получил жалованные грамоты на учреждение Французской академии за подписью короля. Парижский Парламент из мелкой мести не регистрировал их целых два года.

Главный королевский министр мыслил себе Академию как некий интеллектуальный олимп, объединяющий все великие умы своего времени, поэтому, помимо литераторов, ее членами стали дипломаты Ботрю и Сервьен, математик Баше, врач Лашамбр. И все же главной целью этого учреждения было очистить и упорядочить французский язык путем издания Словаря, Поэтики и Грамматики (за все время существования Академии ее члены справились только с первой задачей). Конрар стал ее первым постоянным секретарем и успешно исполнял эту должность целых сорок лет. Поскольку Конрар женился, то, чтобы его не стеснять, собрания перенесли к Демаре, на улицу Клошперс, оттуда – к Шаплену, на улицу Сенк-Диаман, потом к Монмару на улицу Сент-Алуа. Так и переезжали по кругу, пока окончательно не обосновались у аббата де Серизи, приживала канцлера Сегье, в особняке на улице Гренель-Сент-Оноре. Канцлера тоже сделали членом Академии, а постоянную прописку Академия получила только через пятнадцать лет.

Академиков было сорок; они избирались пожизненно и сохраняли за собой этот титул навеки, а потому получили прозвание «Бессмертных» (все тонкости, связанные с ритуалом избрания и вступления в члены Академии, сложились позже). Первыми академиками стали «друзья Конрара», а также Вожла, Коллете, Сент-Аман, Ракан, Гез де Бальзак и Вуатюр – завсегдатаи салона маркизы де Рамбуйе.

Итальянка Катарина де Вивонн (1588—1665) в 1600 году вышла замуж за маркиза де Рамбуйе, которому потом родила семерых детей. При этом она не могла похвастаться крепким здоровьем; поездки ко двору ее утомляли, и она сумела привлечь в собственный дом на улице Сен-Тома-дю-Лувр изысканное общество и вести такую же блестящую жизнь, как у себя на родине – в Италии. «Несравненная Артеника» (эту анаграмму ее имени придумал поэт Малерб), красивая, добродетельная, но не ханжа, образованная, но не «синий чулок», сделала свой «голубой салон» «средоточием хорошего вкуса и благопристойности». В отличие от других парижских салонов здесь главенствовали женщины; маркиза специально привлекала в свой особняк молодых, образованных и умных девушек. Занимать гостей ей со временем начали помогать дочери – Жюли и Анжелика.

В 1620—1625 годах среди гостей очаровательной маркизы были епископ Люсонский (будущий кардинал Ришелье), принцесса де Конти (подруга Марии Медичи, вошедшая после ее изгнания в ближний круг Анны Австрийской), писатели Малерб, дез Ивето, Ракан, Вожла и другие. С 1625 по 1648 год им на смену пришли знатные вельможи: герцог Энгьенский, будущий Великий Конде, и его сестра мадемуазель де Бурбон, герцог де Ларошфуко, герцог де Монтозье, который потом женился на Жюли, а также писатели новой волны: Вуатюр, Жорж и Мадлен де Скюдери, Бенсерад, Скаррон; время от времени Пьер Корнель читал там свои новые пьесы. Но после замужества Жюли и смерти Вуатюра популярность салона постепенно сошла на нет, он уступил пальму первенства другим, более оживленным кружкам – в том числе салону мадемуазель де Скюдери.

Винсент Вуатюр (1598—1648) с детства писал латинские стихи и стансы. Он умел польстить кому надо; пленившись его стихами, Гастон Орлеанский осыпал его благодеяниями и дал ему должность: представлять послов. Сохранив верность Гастону и вместе с ним покинув Францию, Вуатюр конечно же навлек на себя немилость Ришелье, но сумел покорить и его, прислав восторженно хвалебное письмо на взятие французами Корби (1638). Он как никто другой олицетворял собой дух эпохи: живой, изобретательный, льстивый, манерный и утонченный; он ввел в обиход романсы на испанский манер, что не могло не понравиться Анне Австрийской. Образованный и остроумный, автор веселых куплетов и непревзойденный мастер каламбуров, он был кумиром публики и душою общества. В салоне Рамбуйе он постоянно затевал всякие проказы. Однажды, когда ему не удалось развеселить маленькую мадемуазель де Бурбон, которая была больна, шуточный «суд» приговорил его к подкидыванию на одеяле к потолку. Он же придумал игры, в которые играли в этом кружке, например, «похищенное сердце» (нужно было отыскать похитительницу), «охота на любовь» (найти того, кто таится в глазах какой-либо дамы), «корзиночка» («Я люблю того-то или ту-то за такие-то достоинства или такие-то недостатки»), игра в буквы (все ответы должны начинаться с условленной буквы). Не все проделки Вуатюра были утонченными: однажды он притащил с улицы двух поводырей медведей, и маркиза чуть не умерла от страха, неожиданно увидев возле самого своего лица медвежью морду. Благородная дама отомстила шутнику гораздо изящнее: велела аккуратно вклеить в старую книгу сонетов новое произведение Вуатюра и оставила ее раскрытой на столе; сбитый с толку поэт в конце концов решил, что действительно скопировал этот сонет. [18]18
  Истории о завсегдатаях «голубого салона» публике поведал Гедеон Таллеман де Рео (1619—1692), женатый на Элизабет де Рамбуйе. Его «Забавные истории» являются любопытным свидетельством о нравах той эпохи и передают пикантные эпизоды из жизни высшего общества, двора и даже членов королевской семьи.


[Закрыть]

Посетители салона много читали и, вдохновившись «Астреей» [19]19
  По мнению современников, этот роман-пастораль отображал любовные интриги при дворе Генриха Наваррского, а в образе нимфы Галатеи была выведена его первая жена Маргарита Валуа («королева Марго»). Пастухи и пастушки (главные герои – Селадон и Астрея) были невероятно утонченными; переплетения любовных сюжетных линий – запутанными; уже два века спустя роман считался невероятно скучным.


[Закрыть]Оноре д'Юрфе (1567—1625), взяли себе прозвища из романа: госпожа де Рамбуйе стала Артеникой, Жюли – Меланидой, Монтозье – Меналидусом, Вуатюр – Валером, а аббат Годо – «карликом Жюли». Они со знанием дела участвовали в литературных спорах, вращавшихся вокруг тонкостей грамматики и стиля, и стояли у истоков «прециозности» [20]20
  Посетительницы салона Рамбуйе обращались к друг к другу «моя драгоценная» – «ma prйcieuse». Красавица Роксана из «Сирано де Бержерака», любительница изящной словесности, тоже была «драгоценной».


[Закрыть]– особой, чересчур возвышенной манеры выражаться, впоследствии высмеянной Мольером в комедии «Смешные жеманницы». Больше всего в этом отношении усердствовал Клод Фавр де Вожла (1585—1650) – член-учредитель Французской академии, руководивший составлением академического словаря: он изъяснялся исключительно «высоким стилем», который был уместен разве что в античных трагедиях. Впрочем, он действительно переводил Квинта Курция. Вслед за Малербом Вожла стремился «облагородить» французский язык, выводя литературную норму из «установившегося обычая» в придворном обществе и между известными писателями. Его авторитет был высок, и Корнель исправлял по нему свои трагедии.

Что касается самого Франсуа де Малерба (1555—1628), то он потратил всю свою жизнь на то, чтобы очистить и упорядочить французский язык, изгнав из поэзии барочный маньеризм стихотворцев минувшего века. Первый теоретик искусства классицизма, он заслужил прозвище «Законодателя с Парнаса», а его мелодичная лирика долго считалась образцом для подражания.

Учеником и другом Малерба был Онора де Бюэй, маркиз де Ракан (1589—1670). Он рано осиротел, был от природы робким и неловким, к тому же картавил и заикался. Но его неловкость не помешала ему сражаться на войне, в частности, принять участие в осаде Ла-Рошели, а непопулярность у женщин – писать нежные элегии и стансы.