Текст книги "Калмкорп. Очаг №9"

Автор книги: Екатерина Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Глава 4. Склад

Сама не знаю почему, я несколько раз оглянулась по сторонам, прежде чем подойти ко Льву.

– Заходи, бегом!

Он втолкнул меня в магазин и запер дверь.

– Идем!

Мы проталкивались в темноте среди полок и ящиков. Может быть, это не была такая уж хорошая идея, прийти сюда к парню, которого я знаю два дня? Что меня тут ждет интересного? Пачка чипсов? Лучше бы я училась, чтобы перейти в класс получше.

Я просто старалась не думать, что или кто может прятаться в этой темноте. Вдруг что-то дотронется до меня. Когти сожмутся на запястье или лодыжке. Холодная рука закроет рот и утащит меня в подземелья дома, чтобы сожрать.

Наконец, хлопнула дверь за спиной и включился свет.

– Привет!

Две девушки сидели в подвале среди мешков и, кажется, ждали меня.

– Кира, Вика, это Злата. Злата, это Кира и Вика.

Постараюсь запомнить. Кира с веснушками, а Вика маленького роста.

– Если что это секрет и его никому нельзя рассказывать.

Кира многозначительно хмурила брови.

– Поняла?

Теперь еще и Вика смотрела на меня выжидательно. Лев незаметно кивнул, и я вслед за ним замахала головой и затараторила, что согласна со всеми условиями, что бы они тут ни делали. Это в любом случае развлечение, и не в моих интересах отказываться.

Наконец, эти трое убедились, что я не из тех, кто чуть что орет от ужаса. Они переглянулись, достали что-то из-за мешков и разрешили посмотреть.

– Краски!

– Тихо!

Три ладони закрыли мне рот.

– Нам нельзя этим пользоваться, даже близко подходить. Тем более тут находиться. Мы знаем, Лев нам говорил, что ты любишь рисовать. Мы тоже. Вертимся как можем.

Пока они болтали и объясняли, что воруют акварель, ватманы и кисти из школы, чтобы Лев тоже мог рисовать, что сами они с верхних этажей, а Кира вообще с десятого, что «искусство должно быть доступно всем», а нас обделяют и это несправедливо, я хватала листы и коробки с красками. Такие красивые, яркие, разноцветные прямоугольники, казалось, что мои глаза уже стали отвыкать от такого. Странно, что им вообще выдают какие-то цвета, кроме серого и бежевого. Я-то надеялась, что они из них пытаются создать красоту. Теперь еще обиднее. Самые крутые кисти, самые дорогие краски, а то, что они называют «ватман», на самом деле плотная хлопковая бумага, которая продается не во всех городах страны. Видно же, логотип не срезали до конца. Такие вещи людям, которые будут растить плесень в пробирках и перекладывать бумажки. А нам что? Класс без учителя, чтоб отупели и рады были, что за нас решат кем мы станем?

Эти девочки еще… Такие добрые, заботливые, но оттого только сильнее бесят. Почему им все, а мне ничего? Я тоже должна была это получить!

– А учебники у вас есть?

Хотелось, чтоб они были, чтобы я могла готовиться хотя бы вот так. Хотелось, чтобы их не было, и я могла наорать на двух зажравшихся зазнаек, что тогда все бессмысленно и мы просто переведем зря материалы и потратим время.

– Пока нет, но… – Вика, не переставая, крутила свою серую косичку. – У меня есть план.

– И какой? Просто без учебников…

– Да, да, мы понимаем, поэтому хотим вынести один из школы и спрятать в комнате, но не знаем, есть ли места, где не проверяют уборщицы.

– Уборщицы? Ходят по нашим квартирам и проверяют вещи?

– Ну да. Убирают и проверяют. Ты просто их не видишь, потому что у них есть ваше расписание, чтобы не доставлять вам дискомфорт и не сталкиваться.

Блин, блин, блин, ложка под матрасом. Моя Ми. Последнее, что осталось от дома. На месте ли она все еще, или ее уже нет?

– Мы вынесем учебник, спрячем его у себя до вечера, а потом, когда он уже будет тут, можно будет не бояться, тут полно места, можно спрятать что угодно.

Не очень-то они мне нравятся, но, видимо, стоит подружиться, раз уж это единственный вариант.

– Очень здорово, вы такие молодцы!

Надеюсь, прозвучало убедительно. Мне не нравилось быть таким человеком, но каким можно быть еще в таких-то условиях. Хотелось бы, чтобы тут были мои друзья, настоящие.

– А что нужно сделать, чтоб выпустили в город погулять?

– Наверное, тебе уже говорили…

– Да, вроде как нельзя, но, это ведь не совсем нельзя? А при каких-то условиях можно? По субботам? Нет? По праздникам? Если хорошо учишься? Сбежать через черный ход? Через знакомых, у которых окна выходят на лес?

– Последнее, наверное, могло бы сработать, но вот только я не знаю никого, кто там живет.

– Серьезно? Даже у вас на десятом?

Кира кивнула.

– А у вас на первом? Нормальные соседи напротив? Выпустят?

– У нас нет соседей, там не живут. Спросим у других завтра в классе?

Лев, конечно, очень полезный человек. А с другой стороны, если бы я попала в класс, который мне соответствует, мне бы и не нужна была его помощь.

Я вспомнила про идею с побегом от родителей насовсем. В шестнадцать даже замуж можно будет выйти, главное – как-то дожить. Тогда никакая полиция не сможет меня отправить сюда снова. Выберусь и поговорю с настоящими друзьями.

А не этими. Рисуют коробку с чаем и рады. Да и ту рисуют так себе.

Я же стала рисовать Льва.

Я так сильно скучала по акварели, по потокам воды, размывающих яркую краску, что, когда дело дошло до волос, решила, что пришло время рисовать по мокрому. Для этого хорошо мочат лист, чтобы потом краска расплывалась мягкими лучами. И, конечно, все это течет.

Сначала я услышала, как на меня орут шепотом три человека. Что ты делаешь? С ума сошла? Караул, спасите помогите, все погибло. Или что-то в этом роде. А уж потом увидела, как оранжевые капли барабанят по картонным коробкам с бананами.

– Хорошо еще, что это бананы, а не конфеты! Иначе бы пришлось завтра нам всем делать вид, что намечается серьезное чаепитие.

– Не смешно, Лев. Мы чуть все не попались. Нужно соблюдать правила, Злата!

Правила, правила, везде одни правила, даже порисовать после школы для себя – уже тоже нужно по правилам. Тоже мне подпольщики, андеграунд.

– Я лучше домой пойду, спасибо вам за все. Проводишь меня до двери?

Затараторила я сразу же, как только закончила оттирать бананы и пол. Идти одной через темный магазин хотелось еще меньше, чем сидеть тут.

– Иди вдоль стены, там темная полоса, фонари не достают, и для камер слепая зона. В подъезде, если двигаться очень медленно и пригнувшись, свет и камеры не включаются, мы проверяли. Если все-таки охрана заметит – скажи, что не знала, что нельзя ходить ночью. Или притворись лунатиком.

– Ха, мило. Спасибо.

Лев тихо приоткрыл дверь, и я прижалась спиной к холодному бетону.

Замок щелкнул. Значит, осталась одна. На противоположной стороне площади ходил мужчина в форме. Вдруг заметит? Вдруг это тот самый, который весь день достает меня? Шевелиться было страшно, и я просто замерла, как мышь перед хищником, надеясь, что он меня не заметит, если не шевелиться.

Охранник несколько раз прошел до статуи и обратно к стене, взглянул на наручные часы и скрылся в одном из подъездов.

Уйти я не успела.

Одна дверь подъезда еще не закрылась, как открылась другая, в углу здания. Из нее, словно порывом ветра, вынесло парня в серой толстовке с капюшоном. Он за секунду подскочил к стене, приклеил к ней огромный изрезанный кусок бумаги и стал поливать его краской из баллончика. Потом сорвал, смял, быстро сунул в сумку, достал из сумки еще один баллончик, взмахнул пару раз рукой, и снова распылил.

Я, наконец, пришла в себя и вышла из оцепенения. Нужно бежать. Если этот парень явно знает расписание охраны, то я нет. Он успеет спрятаться дома, а я окажусь на площади одна, рядом со свеженьким граффити.

Перед тем как закрыть за собой дверь подъезда, я не удержалась и посмотрела, что же в итоге получилось у ночного художника.

С бежевой стены смотрела женщина, поглощающая огромную порцию салата большущей вилкой, глаза ее были совершенно пустыми, с блуждающим взглядом, а наверху, вместо прически, он пририсовал открытую черепную коробку, в которой ее, словно кукловод за ниточки, дергал за извилины металлический кальмар. На рисунке, нарисованным черной краской, очень сильно выделялся ярко-красный рот женщины, будто она не салат ела, а пила кровь из этих листьев.

Хотелось бежать в свою комнату, укрыться в ней от всех впечатлений дня, но быстро двигаться было нельзя. Приходилось сжимать свою панику, разгоняющую сердце до бешеной скорости, в маленькую точку в груди и почти ползти до квартиры. Лифт я вызывать побоялась, он же зашумит, внутри зажжется свет. А значит и камеры включатся. Пришлось пробираться до пятого этажа медленно и бесшумно. Гул, раздающийся среди стен, помогал скрыть звук шагов. Только когда мне удалось повернуть ключ почти без щелчка и тихо закрыть дверь, я смогла упасть в коридоре и рассмеяться.

Еще один человек! Тут есть еще один нормальный человек! Такой же, как я!

Глава 5. Поиски

Надя, кажется, вырывала мои волосы с корнем, чтобы стянуть их в косы. Если я не сбегу и проживу тут три года, я обязательно облысею.

А с другой стороны, это отвлекало. Всю ночь я не спала, сначала стояла в темноте и смотрела, как охрана закрашивает граффити и пытается найти следы того, кто это сделал. Кажется, я даже смогла услышать, что у парня есть какое-то кодовое слово, которым его обозначают.

Потом веселье прекратилось, охранники ушли в свой подъезд, и на улице наступила тишина.

А в доме не наступила. Гул, который я слышала в подъезде, стал немного громче и отчетливей. Будто трубач сошел с ума и играл то, что слышит в своей голове.

Я бросилась включать свет, проверила дома ли родители, надеясь, что если да, то они меня защитят, а потом обреченно бродила по пустой квартире и зажигала ароматические свечки. Запах болота стоял просто невыносимый. Пришлось приоткрыть форточки, а я так боялась, что охранники придут и начнут спрашивать, чего это я не сплю, не я ли это рисую на стенах.

Только убедившись, что есть еще светящиеся окна и бродящие за ними люди, я успокоилась.

Нашла ложку. Навязчивая мысль, что ее надо спрятать надежнее, не покидала меня.

Словно в знак протеста я пошла на кухню, где гул и запах были сильнее всего. Свет же горит, значит не стану бояться, значит бояться нечего.

Я заварила чай и стала его размешивать своей чайной ложечкой, даже не положив сахар. Вот же, милый пушистый медвежонок, не то что эти скользкие кальмары.

Я поела по чуть-чуть всего, что можно было есть ложкой и начала озираться в поисках убежища для Ми.

Вот, например, вентиляция. Пыль на огромной решетке, а значит, уборщица ее не трогает. Теперь нужно просто взять стул, дотянуться, открутить вот этот шуруп…

О господи, я что порезалась? Теплая плотная капля упала на голую ногу.

Нет. Это что-то черное. Пахнет бензином.

Я размазывала пальцами маслянистую жидкость. Видимо, строители что-то за собой не убрали. Откуда они могли еще взяться? Что там внутри? Пыль и пауки?

Со стула было не видно, поэтому пришлось пододвинуть стол и, только встав на цыпочки, я смогла заглянуть в шахту.

Не знаю, правда, можно ли это теперь называть шахтой. Там же целая комната! А в комнату и из комнаты ведет коридор. Узкий и темный, но все-таки там бы легко прошел человек, даже больше меня.

Возможно, я бы даже рискнула залезть туда и пройтись по коридору. Но, во-первых, там было очень темно (и только это уже могло меня остановить), а во-вторых, я увидела, что по стенам и потолку тянутся темные полосы пахнущей бензином темной жижи.

Я спрыгнула и схватила решетку. Так и есть! С обратной стороны она вся испачкана и с нее даже натекла вонючая лужа прямо на бежевый ламинат.

Пришлось положить завернутую в салфетку ложку на проем в стене, прикрыть это снаружи решеткой и быстро закручивать ее, пока не перепачкались обои. А потом всеми чистящими средствами, что были дома оттирать жир и запах, пока не вернулись родители.

Только я прочувствовала как приятно растянуться на прохладной простынке, под мягким одеялом, как радио взревело, настаивая, чтобы я пошла в школу.

Очередь на прическу двигалась медленно. Женщины и девушки иногда спорили кто должен пройти раньше, все нервничали. Только я, зная, что в любом случае останусь последней, немного дремала.

И даже сейчас, когда Надя старалась сделать меня приличной настолько, что аж почти лысой, пока она замазывала тоналкой красные пятна на моем лице и ругалась, что я не пользуюсь кремом и масками, я все равно засыпала.

Солнце слепило не по-октябрьски, отражалось в кальмаре и кривые солнечные зайчики падали на стены. И на одной из них сквозь бежевую краску просвечивало красное пятно.

Сонный мозг дорисовывал то, что посылало ему зрение. То кальмар начинал бежать на месте, то весь дом взлетал в воздух, то вниз на брусчатку вместе с листьями падали парашютисты-полицейские, чтобы забрать меня.

А вот красное пятно расплылось, вздрогнуло и женщина с рисунка заговорила с Надей.

Сон слетел за секунду. Она настоящая. Не галлюцинация от недосыпа.

– Здравствуйте!

Зачем я это сказала? Теперь она смотрит на меня, как на жука.

– Надежда, ну, бодрее, поторопитесь.

– Ай!

Это что, ее подруга, что она готова ради нее меня пинком из кресла выгнать?

– Вы меня что, толкнули?

– Да! И не кричи, а то Жаба услышит.

– Это она?

Женщина с красной помадой стояла в стороне, смотрела на часы, качала головой и вздыхала.

– Да, так что беги, уже нормально выглядишь.

– Ваша подруга?

– Издеваешься? Жаба? Не-е, она тут одна из самых главных. Видишь помада какая? Только ей так краситься можно.

Ого. Да тут не просто творческий бунт, а бунт против власти. Интересно. Кто-то ненавидит все это странное заведение и его создателей так же, как я. Узнать бы кто. Как вообще можно найти человека, о существовании которого, возможно, знает только охрана?

А может быть, пусть и он меня ищет? Тогда шансы познакомиться увеличатся.

Я обязательно должна тоже сделать что-то не менее крутое и так, чтобы он меня увидел.

Все мои одноклассники уже дремали за партами, и я тоже приготовилась провести ленивый день, даже радуясь, что нас не учат. Высплюсь, подумаю над своими идеями и планами, вдруг что-то смогу изменить, если подключу креативность.

Из колонки на стене рявкнула музыка.

В класс вбежала учительница, имя которой я до сих пор не знала, крикнула, чтобы мы вставали и начала петь, немного отставая от орущей из динамика песни.

Что-то о дружбе и радости в Калмкорп, «мы команда и семья», «наш путь» …

Все подвывали вразнобой, Лев просто открывал и закрывал рот, а я старалась не рассмеяться. Наконец музыка остановилась, заскрипели стулья и столы, я, продолжая улыбаться, тоже собиралась сесть.

– Стоять.

– Это вы мне?

Что за тон? Я понимаю, что она учитель, но это было как-то слишком грубо.

– Думаешь это смешно?

– Да, конечно! Разве вы это включили не для того, чтобы посмеяться? Такая ирония? Будто у зданий бывают гимны.

– Это. Очень. Серьезно. Это твое отношение к нашему дому, к нашему обществу, к каждому из нас. Отвечай, почему ты всех нас презираешь? Повернись ко Льву и начни с него. Говори. «Лев, я презираю тебя потому, что…».

Впервые в жизни я так растерялась. Лев сделал внимательное лицо, видно было, что он старается не смеяться, но держится.

Я же сдержаться не могла и просто расхохоталась в голос.

– Не стану я такое говорить, вы с ума сошли? Гимн у вас дурацкий, при чем тут Лев и остальные? Даже вы ни при чем, вы же просто учитель. Не сочиняли его, не управляете домом. Зачем нам всем гимны петь? Мы тут никто.

– Это уважение! Нам дали работу, крышу над головой и еду!

– Да мы и до этого не голодали, правильно?

Я обернулась к классу, ожидая одобрительных кивков и смеха. В моей школе, когда я такое устраивала, меня на руках готовы были носить.

Сейчас отчего-то все побледнели и старались смотреть на свои руки, прилежно сложенные на партах.

– Наказание!

Я снова усмехнулась. Видимо, меня переведут в нулевой класс или минус сотый.

Учительница нажала на какую-то кнопку на ее столе. Раздался неприятный треск. Лев быстро схватил меня за руку, сжал и шепнул: «Это всего на неделю».

Что на неделю-то?

Дверь резко открыли. В класс ввалились два охранника, один из них нес коробку. Похоже, тяжелую.

– Кто опять, Тамара Геннадьевна?

– Она.

Я медленно встала, потому что мне казалось, что, если я сама не подойду к ним, меня начнут вытаскивать из-за парты силой. Что в коробке? Электрошокер? Паяльник?

Фух, какой-то жилет.

Охранники быстро начали крепить застежки на моем теле, что-то прикручивать, вводить коды на пульте, подтягивать ремни, пока не услышали отчетливый щелчок.

Господи, как тяжело! Жилет весит килограмм пятнадцать, не меньше. А это что? «Худший житель Калмкорп»?

– Спасибо. До свидания.

Тамара Геннадьевна закрыла дверь за охранниками и строго посмотрела на меня. Кажется, она даже попыталась изобразить соучастие и тепло, ну или у нее произошел микроинсульт.

– Люди делают плохие вещи, потому что уверены, что об этом никто не узнает. Тут, в Калмкорп, мы максимально открыты друг другу, тут царит честность, а, значит, жители дома могут позволить себе только хорошие дела. Ты, девочка, будешь ходить так неделю. За эту неделю ты поймешь, как тут относятся к таким, как ты. И, я надеюсь, постараешься измениться и начать соответствовать высокому званию жителя Калмкорп.

Конечно, мы оказались не настолько великолепны, чтобы нас учить. После этой пафосной речи Тамару Геннадьевну как ветром сдуло.

– Бред какой-то. Поможешь снять?

Лев помотал головой. Остальные одноклассники, пялившиеся на меня до этого, снова отвернулись и принялись рассматривать свои руки и тетрадки.

– Да ладно, помоги, ты чего?

Я дергала ремни и застежки, пыталась снять жилет через голову.

– Да не выйдет, ты же не первая такая.

Все, наконец, решились поговорить со мной, столпились вокруг и начали перебивать друг друга.

– Снимать нельзя, срок продлят.

– Да не получится у нее снять.

– Да можно неделю походить, че.

– Главное – не мойся в нем, там внутри уплотнитель, который от воды еще тяжелее становится.

– Подождите! – мне стало интересно, – А вы все его носили?

– Нет! В моей школе в первом классе девочка была…

– А у меня в пятом парень такой…

– Тогда у нас всю семью выселили, это три года назад было…

– Я тут одна новенькая, что ли? Вы сколько лет уже в Калмкорпе?

Все снова заговорили и оказалось, что все тут минимум три года, а кто-то даже пошел в первый класс в школы вот в таких вот домах, но в других городах. Все видели новеньких в каждой школе, но нас таких всегда было мало, основной состав дома всегда формировался из тех, кто давно в теме.

В этом году новеньких тоже немного, в нашем «верхнем блоке» таких нет вообще, а где точно есть – в «среднем» или «нижнем», мои одноклассники уже сказать не могли.

Я уверена, что тот ночной художник из новеньких. Эти все привыкли, притерпелись. Даже Лев сидит и советует быть осторожнее, когда буду ходить по улице. Качает головой, про правила рассказывает.

А художником должен быть кто-то, кто, как я, шокирован происходящим. Кто еще верит, что можно все изменить.

Нужно срочно переводиться в классы выше. Еще же выходит, что Олег Петрович не в целом сумасшедший, других то он отправил куда положено. Значит, мы просто не сошлись характерами. И можно это исправить, и уговорить его изменить мнение.

Только вот не в этом жилете. Да и родители, если увидят его, точно за меня просить не станут. А на это я тоже надежду не теряла.

От родителей, кстати, это можно легко скрыть, если не встречаться с ними на ужине. Ходить в другое время, или вообще не ходить. Они на работе, ко мне в комнату, кажется, не заходят.

На обеде я пыталась придумать отговорку от ужина на каждый день недели, а еще как заранее это говорить родителям, телефонов-то у нас нет. А они перепугаются, станут искать, если не приду.

Я так нервничала, что даже не чувствовала вкуса еды, хотя сегодня нам приготовили суши. Даже раздали многоразовые палочки, естественно с логотипом. Интересно, есть тут хоть одна вещь, на которую не налепили чертова кальмара?). Я машинально макала куски розового лосося в соевый соус и глотала, почти не жуя.

Записки? Бросить им записку под дверь в комнате. Туда они точно зайдут, а в остальные могут и не зайти. На кухню, например.

Написать… Что занимаюсь, чтобы перевели. Что извиняюсь, исправляюсь. А потом, через неделю пойду валяться в ногах у Олега Петровича, а родителям скажу, что все благодаря успехам в учебе.

– У меня получится?

– Не знаю что именно, но уверен, что да!

– Не смейся! Я не специально вечно вслух все говорю!

Я расслабилась и развеселилась. Тут есть хоть какое-то творчество, друзья, даже загадочные парни, а жизнь и на моем низшем уровне не такая уж паршивая. Может быть, я смогу протянуть тут еще пару лет.

Больно!

Скользкий комок ударил по щеке. Наверное, останется синяк. Что это? Какая-то птица залетела в кафе?

На полу лежал небольшой кусок тунца.

Я стала озираться, пытаясь понять откуда он. Тут что, шоу, где повар подкидывает еду и ловит ее то лопаткой, то карманом, то тарелкой? Нет, тишина, все едят.

Лев побледнел. Осматривал большими глазами зал и начал бормотать, что нам лучше пойти на работу, раз уроков больше нет.

Я наклонилась к нему через стол и прошипела как можно тише:

– Ты видел кто это сделал? Что происходит?

– Потом объясню. На складе. Давай, пойдем уже. Там поедим.

– Ладно.

Я не могу ничего сделать, пока не узнаю. Вдруг это тоже какое-то правило, которое я могу нарушить. Пришлось торопливо протискиваться между столами, стараясь успеть за Львом. С его длинными ногами убегать из кафе было легко, а мне приходилось делать три шага на его один, да еще и жилет давил, мешая двигаться.

Когда мне показалось, что я уже у выхода, ноги вдруг налетели на что-то твердое и я с силой шлепнулась на пол под весом жилета.

Лев несколько раз перед кем-то извинился, вытаскивая меня за собой. Я сильно ударилась и не думала ни о чем, кроме боли в колене, пока мы не оказались в подвале.

– Блин, какой неудачный день!

– Да уж.

Голос подозрительно тихий, а еще, кажется, немного саркастичный.

– Я тебя чем-то обидела?

– Нет, не обидела. Совсем не обидела. Только вот теперь неделю из-за тебя мы будем привлекать столько ненужного внимания, сколько… А если бы не в тебя попали, а в Лизу? Она ничего плохого не сделала, а из-за тебя… Веди себя нормально, короче, а?

– Ты что? Ты не понимаешь. Они же этого и хотят, чтобы вы все меня гнобили! Они тогда победят!

– Я-то в тебя едой не кидал. И подножку не ставил. Наоборот. Лучше бы сказала спасибо! Я тебе не враг.

– А они враги?

– Тут разные люди есть. Есть и такие, которые очень любят это место и ненавидят нарушителей всей душой. И ты должна знать, что от таких, как они, охрана не защищает принципиально. Все для порядка. Все для мира.

– Но это не мир!

– Такие правила, Злата! Просто смирись.

Тот парень бы так не сказал. Он не смиряется. И для меня нашел бы правильные слова, а не такие обидные. Не хочу тут находиться. Хочу дружить с другими людьми.