Текст книги "Мы все из глины"

Автор книги: Екатерина Раюшкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

− Вот видите, человеку не обязательно проходить какие-то задания. И как бы на него ни пытались воздействовать, он своего добьется, − Просов обратился к Андрееву. – И если он захочет, то и вы будете плясать под его дудку. Этот парень может все.

− Это я уже понял.

− Вы быстро схватываете.

− Верните Зябликова, и мы продолжим этот увлекательный разговор.

− Признаться, я уже забыл о нем, − сказал Просов. – Валентин, расколдуй Владимира Петровича.

Мясов щелкнул пальцами. Зябликов очнулся. Выглядел он уставшим и потерянным.

− Как я здесь оказался? – первым делом спросил профессор. – А вы, Просов, что тут делаете? Я вас не вызывал!

− Считаю, Мясов превосходно справился с поставленной задачей, − улыбался Просов. – И тому есть свидетель.

− Ты был под гипнозом, Владимир Петрович, − продолжил Андреев.

Зябликов вскочил, как ошпаренный. Что за день?! То вторгаются в его мысли, то управляют им против его воли. Ему хотелось прекратить все испытания на сегодня. Он был слишком вымотан. Но профессиональная жилка возобладала. Сделав глубокий вдох, он успокоился и стал беспристрастно разбираться в ситуации.

− Давайте по порядку, − обратился он к Андрееву.

− Вы подверглись гипнозу.

− Очень хорошо. У нашего Мясова поразительная способность воздействовать на реальность. Я восхищен!

Андреев заметил, что впервые за все это время юноша улыбнулся, похвала ему явно была приятна. Он даже вступил в диалог.

− Я не знаю, как у меня это получается. Просто если я чего-то очень сильно хочу, во мне будто что-то просыпается, и это я могу направить, куда угодно, − попытался объяснить Валюша.

Доступно донести то, что он чувствует, у него не получалось. Слова застревали в горле, и рассказ состоял из междометий, пауз, так он пытался объяснить свое «что-то». Осознав свое бессилие, Мясов умолк, с надеждой поглядывая на своего товарища.

− Парень – не промах. Согласны?

− Мясов, вы можете идти. А вы, Просов, останьтесь и пересядьте сюда, поближе к Андрееву. Я хочу все-таки занять свое место.

Просов молча пересел. Та веселость, с которой он пришел на подмогу к Мясову, улетучилась. Он опять стал угрюмым и нервно одергивал рукава свитера.

− Для вас задание то же самое. Что написано на бумаге в конверте? – спросил Зябликов.

− Я не обладаю кожным зрением. Я могу лишь увидеть будущее.

− Интересно-интересно. Как мы это проверим?

− Совсем скоро вы будете в спешке собираться домой. Наденете шляпу набок, а плащ наизнанку. Из портфеля выпадут бумаги. У вас ничего особенного не случится этим вечером, всего лишь разобьете чашку во время ужина.

− Какое оно – это будущее для Советского Союза?

− Светлое? – неожиданно спросил Андреев.

− Так далеко пока не стоит заглядывать, − вклинился Зябликов. Но Просов не обратил внимания на его реплику.

− Боюсь вас огорчить. В 1991 году Советского Союза не станет. На смену социализму придет капитализм. Наступит странное и смутное время, когда вроде бы и нет цензуры, но она повсюду. Каждый сам за себя. Потом всем будут заправлять олигархи и чиновники, живущие за счет налогов добропорядочных граждан. А народ будет искать спасение в красивом внешнем виде и духовном наполнении. И таких учителей будет много – все они будут учить, как жить и что чувствовать. Капитализм сменится «духовным социализмом», при котором верхушка предложит так называемый наиболее правильный духовный путь. Только, я вам скажу, человек не будет счастливее, напротив, это породит бунты. Общество, не станет совершенным, как предполагает социализм, а наоборот, на какое-то время погрузится в пучину духовной нищеты.

Андреев не успевал записывать, но боялся прервать пламенную речь Просова. За него это сделал Зябликов, который уже устал слушать, как он выразился, поток сознания.

− Духовный социализм… Остановитесь. Мы все равно не сможем проверить то, о чем вы сейчас говорите. И не факт, что доживем до этого времени. Давайте сузим временной отрезок.

− Я вам сказал, что будет вечером. Более сказать не могу и не хочу. Вы не понимаете, я вижу все возможные варианты будущего. Они, конечно, не всегда сбываются, но очень часто. А если бы знали, сколько миров существует, но их наличие я тоже никак не могу доказать.

− Так. Что вы еще нам можете продемонстрировать? – голос Зябликова звучал тихо и устало.

− Пожалуй, ничего, − Просов пожал костлявыми плечами.

− Ладно. Тогда вы свободны.

Просов поспешил уйти.

− Чашку разобью, − пробубнил себе под нос Зябликов. – Внушает мне, но я не поддамся. Кто у нас следующий на очереди?

− Вячеслав Лихоборов.

− Веди его, и на сегодня закончим. Я уже устал. Продолжим завтра.

За Андреевым в лабораторию просеменил маленький, но весьма пухлый мужичонка. Его глазки часто моргали и не могли ни на чем надолго зацепиться взглядом. Несмотря на тучность, его движения были легкими и плавными. При виде Зябликова он широко улыбнулся. Андреев в пятый раз положил на стол конверт, уже чуть смятый посередине. Лихоборов оживился еще более. Его ноги двигались сами по себе, отстукивая что-то наподобие чечетки, руки кружили над конвертом.

− И что надо сделать? – спросил он, не отрывая взгляда от белой шершавой бумаги.

− Ах, да! Простите, вы не первый, совсем вылетело из головы, − спохватился Зябликов. – В конверте лежит письмо, и вам надо, не вскрывая конверта, сказать, что там написано. Вы поняли?

Лихоборов утвердительно кивнул и все внимание сосредоточил на конверте. Так он сидел минуту, потом вторую, третью. Зябликов уже стал поглядывать на часы, но стрелки бежали медленно.

Андреев развлекал себя тем, что рисовал в тетради нечто футуристическое. Среди высоких стеклянных домов, касающихся неба, в воздухе маневрировали летающие машины – «Копейки» и «Волги» с пропеллерами на крыше. Он настолько увлекся, что не замечал ни скучающего Зябликова, ни Лихоборова, который был одновременно сосредоточенным и отрешенным. Тишину перебивало лишь частое шарканье ручки. Зябликовское терпение лопнуло – ждать больше нечего.

− Вы готовы сказать, что здесь написано?

− Секундочку…, − буркнул Лихоборов и еще усерднее стал вглядываться в конверт.

Андреев продолжал рисовать и слышал разговор фоном, как если бы он стоял в очереди.

− Ваше время уже вышло. Если хотите, продолжим эксперимент завтра.

− Завтра – это уже не то. Хочу сегодня.

Лихоборов напрягся, глаза превратились в две щелки, руки свела судорога. Он продолжал смотреть на конверт. И тут случилось нечто. Андреев сначала увидел это боковым зрением, и сразу оторвался от своих рисунков. Перед Лихоборовым в воздухе висел конверт. Зябликов тем временем, дремал, издавая тяжелый глухой свист.

− Владимир Петрович! – негромко позвал его Андреев.

Лихоборов вздрогнул, и конверт упал на стол. В этот момент проснулся Зябликов. Картина была все та же. Лихоборов сидел неподвижно, склонившись над конвертом. Только Андреев выглядел каким-то взволнованным.

− Вячеслав, давайте попробуем завтра, − зевая, сказал профессор.

− Владимир Петрович, вы бы видели, что произошло, − вклинился Андреев. – Он поднял взглядом конверт! Прямо перед ним в воздухе конверт висел, представляете?

Лихоборов заинтересованно смотрел на Андреева.

− Тебе не привиделось? − спросил Зябликов.

− Нет! Ну, что ты?!

− Я ничего не помню, − Лихоборов был взволнован.

− Голубчик, вы владеете телекинезом, − констатировал Зябликов.

Лихоборов непонимающе захлопал глазами.

− Вы свободны, − в заключение сказал профессор.

− Пожалуй. А то я очень устал, − Лихоборов ушел, с трудом волоча ноги.

В его движениях больше не было легкости. Тело казалось большим и грузным.

− На сегодня хватит. Продолжим завтра, − сказал Зябликов.

− Как он это сделал? – Андреев был под впечатлением.

− Совершенно иной уровень сознания. Хотя он, кажется, даже и не подозревает об этом. Эти люди умеют находиться в настоящем моменте. Это и есть осознанность, − Зябликов поспешно складывал бумаги в портфель. – Господи, что далеко ходить?! Любой философ и мыслитель во все времена пытался совершить качественный скачок в познании истины, человеческой природы и ответить на вопрос, что такое «здесь и сейчас». Но это разговор долгий, сам понимаешь, а мне уже пора.

− Что значит уровень сознания?

− Если кратко то, чтобы выйти на новый, более качественный уровень сознания, человек как бы переживает трансцендентную смерть.

Вопросов у Андреева появилось еще больше. Но тут дверь снова приоткрылась и лабораторию опасливо заглянул невысокий худенький мужик, больше похожий на подростка, чем на зрелого человека.

− Товарищ Жбан, на сегодня мы закончили.

− Я бы хотел сегодня, если можно. Уж очень я настраивался на эту встречу, − неожиданным, густым басом попросил товарищ Жбан.

− Ладно. Проходите. Сделаю для вас исключение, − снизошел Зябликов.

Жбан радостно распахнул дверь и просеменил к столу.

− Что мне надо делать?

Зябликов неохотно достал из ящика все тот же конверт.

− Скажите, что за текст в конверте.

Жбан почесал затылок, и его лицо стало очень озадаченным.

− Честно говоря, не знаю. Совершенно ничего не приходит в голову.

− Вы сами напросились, − улыбнулся Зябликов и стал выжидать, когда Жбан сдастся окончательно.

− Погодите немного. Я подумаю.

Его лицо стало еще более обеспокоенным, будто от этого испытания зависела его жизнь. Андреев пытался догадаться, какой сверхспособностью обладает этот неказистый человек. И ему казалось, что сейчас он увидит нечто, что поразит его еще больше, чем все остальное. Он воображал, как Жбан, сидя на стуле, поднимается в воздух, висит там несколько секунд, а

потом со скоростью света мчится к одной из стен и насквозь ее проходит, оставляя после себя легкий белый дым. Андреев посматривал на ножки стула, но они плотно соприкасались с полом и отрываться от него явно не собирались. А Жбан со злостью смотрел на конверт.

− Что-то пришло вам на ум? – спросил Зябликов.

− Нет. Погодите еще немного.

− Голубчик, мы не можем так сидеть до утра.

− Я все понимаю. Дайте мне шанс.

Жбан с мольбой взглянул на Андреева. Тот слегка кивнул.

− Владимир Петрович, если желаете, идите. Я с ним посижу.

− Нет уж. Я тоже останусь! Вдруг пропущу что-то интересное, − с иронией возразил Зябликов.

Картина осталась прежней. Жбан сидел в том же положении. Намека на что-то удивительное не было. Закон всемирного тяготения был сильнее не только Жбана, но и воображения Андреева. И мысль, что Жбан может подняться в воздух, постепенно померкла. Он увидел маленького, беспомощного, отчаявшегося человека, который растерянно хлопал глазами.

− Ваше время истекло, − вынес приговор Зябликов.

− Мне пришло на ум, что в этом письме говорится об огромных галактиках Вселенной.

− Точнее можете сказать? Например, процитировать.

− Во Вселенной насчитывается порядка нескольких триллионов галактик, и где-то там существует такая же жизнь, как на Земле. И как бы ученые ни пытались ее разглядеть в большие мощные телескопы, она все время будет ускользать. Но однажды она сама себя покажет, явит себя.

− Вам бы писателем быть, голубчик, − улыбнулся Зябликов. – Теперь вскройте конверт и прочтите, что там написано.

Жбан дрожащими руками вскрыл конверт и уставился на лист круглыми глазами. Потом раздосадовано махнул рукой.

− Конечно! Мог бы догадаться! – пожурил он сам себя.

Расстроенный Жбан ушел восвояси. Зябликов торжествовал. Ничего выдающегося он не увидел, как и предполагал.

− Владимир Петрович, от чего ты так радуешься его неудаче? – спросил Андреев.

− Совершенно нет, − лукавил профессор.

− Я только одного не понимаю, почему вы его взяли в эту группу. Что в нем такого уникального?

− Я уже не помню. Надо поднимать записи всех экспериментов. Поговорим в другой раз.

Зябликов суетился. Спешка была ему не к лицу. Он надел шляпу набок, накинул плащ наизнанку и не застегнул портфель, из которого посыпались только что уложенные бумаги. Выругавшись, он снова собрал их. Все произошло точь-в-точь, как говорил испытуемый Просов. Андреев заметил это, но профессору ничего не сказал. Тот недовольно что-то бурчал себе под нос.

Глава 2

А что же наш немолодой и больной Андреев? Еще шесть дней он мучился от жара, обливаясь холодным липким потом. На седьмой – почувствовал облегчение. Температура упала, лихорадка прошла. Андреев лежал на кровати, оглядывая комнату просветлевшим взглядом и пытаясь собрать мысли в единое целое. Это получалось. Только вот накатывало странное предчувствие, как будто должно произойти что-то неожиданное. И в такой момент, будто под чьими-то шагами, хрустнул паркет.

– Реднек, ты?

Но в ответ паркет хрустнул еще раз. Андреев скинул плед. На краю кровати сидела Эллочка. Она нежно провела ладонью по руке любимого мужа. Ей по-прежнему было немного больше двадцати пяти. Ее зеленые глаза не моргали, она пристально вглядывалась в родное, хоть и состарившееся, лицо Андреева. Эллочка еще раз провела рукой по его руке. И от этого прикосновения тело налилось теплом. Он не испугался, а наоборот, почувствовал умиротворение и потянулся к жене с поцелуем. Но она отстранилась.

– Эллочка, какая ты красивая! Я по-прежнему скучаю!

– Ванечка, я о тебе всегда помню.

– И я тебя не забывал.

Андреев кинулся, чтобы прижать ее к себе. Но призрак жены исчез так же плавно и внезапно, как и появился. Чтобы избавиться от наваждения, Андреев посмотрел на себя в круглое зеркало, которое, накренившись, висело напротив. Лицо избавилось от болезненной бледности и стало смуглым. В карих глазах появился блеск. Морщины, казалось, разгладились. Даже шрам на правой щеке стал будто менее глубоким и заметным.

Андреев в одних семейных трусах, вышел босиком на крыльцо. Воздух казался ему густым и вкусным, как сливовое вино. Он учащенно задышал. На улице было совсем тихо. В соседних домах окна не светились, ярко сияла только обильная россыпь звезд. Андреев взял с перил фонарь и пошел осматривать свои шесть соток. Местами зацвела клубника, на соседней грядке виднелся продолговатый розовый редис. Андреев вытащил одну редиску и с хрустом съел.

На своем дачном участке он чувствовал себя в безопасности. Москва ширилась, как дрожжевое тесто. Андреев хорошо уяснил, что любое пространство ограничено. И не ровен час, начнутся катаклизмы и гражданские войны. Всему есть предел – количеству автострад

и машин, высоткам и жителям. Быть может, Андреев и вовсе не застал бы темных времен, но считал, что вовремя убрался из столицы. Только на даче ему дышалось легко и свободно.

– Наимилейший, – послышался низкий мужской голос из-за кривоватого деревянного забора.

От неожиданности Андреев выронил фонарь.

– Разговор важный есть, – донесся другой мужской голос, с приятным бархатным тембром.

– Доброй ночи, – с дрожью в голосе произнес Андреев, подняв фонарь. – Вы, наверное, не по адресу обратились.

С места он не сдвинулся и направил фонарь на незваных гостей. Двое атлетически сложенных мужчин загородились от резкого света мощными предплечьями. Они были одеты в черные строгие костюмы с синими атласными галстуками.

– Опустите фонарь. Не ошиблись, мы именно к вам. Дело есть, – низким голосом ответил бородатый здоровяк.

– Какое дело?

– Хватит вопросов, приятель, – перебил второй, лысый и гладко выбритый. В руке он держал небольшой кейс.

– Я сейчас не в том виде, чтобы ходить на деловые встречи, – Андреев, не стесняясь, указал на свои трусы.

– Ничего страшного! В КГБ, наверное, и не такое видели, – усмехнулся бородач.

– Что вам надо? Я давно в отставке, и КГБ, как вы знаете, уже не существует, – ответил Андреев. Его лицо моментально осунулось, а левый глаз немного задергался.

– Дело касается Дождева. Не забыли, он вас от тюрьмы спас, когда вы провалили разработки психостимулятора «Третий глаз»? У каждого члена экспериментальной группы открылись способности ясновидения. У каждого! Нам не было бы равных в мире с этим открытием. Но каким-то таинственным образом все разработки исчезли. А всех членов экспериментальной группы убрали. Физически убрали, припоминаете?

– Мне ничего не оставалось… – занервничал Андреев.

– Не перебивайте. – строго сказал бородач, – А главное, наши биолог и химик были зверски убиты в своих квартирах. Вы, Андреев, сразу же эмигрировали. Насколько нам известно, вы сначала жили, не где-нибудь там, а в Америке. Потом на несколько лет вроде бы осели в Европе. Так что же случилось тогда, Андреев? Вопрос, сами понимаете, риторический. Вы в курсе, что лишь благодаря Дождеву, это дело замяли и прекратили розыск? Так вот, теперь он нуждается в вашей помощи, точнее, его близкий друг. Окажите ему небольшую услугу, тем более он ваш сосед.

‒ Сосед? – удивился Андреев. – Конечно, я очень признателен Дождеву и не раз благодарил его лично. И почему, спустя столько лет, вы задаете вопросы о том, что случилось, разве майор не рассказал? Я до сих пор не знаю подробностей.

– Он говорил, что эксперимент зашел слишком далеко, и некий Просов из экспериментальной группы потерял над собой контроль. Он нарушил договор и стал распространять информацию о будущем СССР и впоследствии России. Им заинтересовались агенты ЦРУ. Но как так получилось, если все подопытные жили под надзором, а ответственность за секретность лежала на вас?

– История действительно темная. Но я ничего не знаю. В тот день я рано ушел из лаборатории и обо всем узнал по факту. Ни одного свидетеля в живых не осталось. Полагаю, что Просов был шпионом.

– Тогда почему его убили? По вашей версии, он был очень ценным сотрудником. Нам верится с трудом. Но Дождев вам доверяет безоговорочно, – сказал лысый, возмущенно жестикулируя рукой с чемоданчиком, – В общем, это неважно. Друг Дождева ждет вас.

Андреев покорно толкнул калитку и вышел наружу. На прощание она ржаво скрипнула и закрылась. Тропинку освещал скудный свет андреевского фонаря. Становилось прохладнее. Андреев пожалел, что не накинул на себя куртку и не надел тапочки. «Какая, наверное, нелепая картина. Я иду почти голый, босиком, между двух амбалов в деловых костюмах», – подумал Андреев. У него часто и беспорядочно пульсировало сердце. Но он смиренно брел, как Иешуа на казнь.

Здоровяки привели его к массивной ограде садового товарищества, за которой начинался молодой сосновый лес.

– Вы довольны своей жизнью? – неожиданно спросил бородач.

– Да как сказать… Счастье – это принятие своей жизни и всех ее обстоятельств. Наверное, я счастлив, − солгал он.

– То есть вы смирились со всеми неудачами и нереализованными мечтами? Одиночеством и предстоящей, простите, уже почти наступившей, старостью?

– Нет, нет! Вы не понимаете, это абсолютно разные вещи, если хотите, состояния. Принятие – это не смирение. Смирение не приносит счастья, оно лишь заглушает боль. Когда принимаешь что-либо, оно становится частью тебя, а как можно чувствовать себя не счастливым, если у тебя, к примеру, есть ноги и руки? К чему эти философские разговоры?

– Дождев, похоже, не ошибся», – сказал бородач своему напарнику.

Андреев думал, его сейчас приведут к какому-нибудь из новых каменных особняков, которые появились в дачном поселке. Но вместо этого они подошли к крыльцу одноэтажного деревянного дома, над крышей которого возвышалась молодая тонкая сосна. В одном из окон тускло горел свет. На лязг калитки вышел ровесник Андреева, жилистый загорелый мужчина в засаленном махровом халате.

– Здравствуйте! – обратился он к гостю, поглаживая густые усы, прикрывавшие верхнюю губу. – Спасибо, что пришли.

– Отказать было сложно, – съязвил Андреев и последовал за ним в дом. За ними также вошли провожатые. Хозяин пригласил Андреева на маленькую кухню, половина которой была загромождена банками с разносолами и вареньем. Пахло сыростью и плесенью. На бытовой газовой горелке закипал эмалированный зеленый чайник.

– Вы общайтесь, а мы пока шашлычок пожарим, – улыбнулся бородач. Другой молча поставил свой кейс возле стола.

– Мои сыновья, – ласково сказал хозяин, когда те вышли. Очень дружны. Ведут совместный бизнес.

– И что за бизнес? – поинтересовался Андреев.

– Ритуальные услуги.

– Интересно, – протянул Андреев, и в горле у него жутко запершило.

– Присаживайся, чувствуй себя как дома, – старик указал на старый советский табурет. – Ты, наверное, меня не помнишь?

– Вы правы, не припоминаю, – ответил он, вглядываясь в орлиный нос, близко посаженные глаза и поседевшие брови.

– Это я, Владимир Зябликов, был психиатром в экспериментальной группе «Третий глаз».

– Неужели?! – Андреев кинулся обнимать его и зарделся румянцем. – Тебя совсем не узнать − богатым будешь.

На что Зябликов нетерпеливо махнул рукой. И действительно, он изменился. Что-то было утрачено безвозвратно. Манерность сменилась свойственной старикам небрежностью. Тогда они ощущали себя причастными к чему-то важному, к некой тайне, которая делала их выше, значительней, чем любой гражданин Страны Советов. А сейчас это была лишь встреча двух почти выживших из ума пенсионеров.

– Не поверишь, мне написал Просов. – Зябликов истерично хихикнул.

У Андреева вновь задергался левый глаз, он попытался что-то сказать, но вместо этого, заикаясь, замычал.

– Ты не ослышался. Это правда. В такое сложно поверить, но…, – Зябликов на секунду задумался. – Я не брежу и не сошел с ума. И мне не нужен психиатр. Я сам психиатр.

Зябликов взял со стола помятую коробку из-под конфет и достал оттуда разлинованный в клетку листок.

– Смотри, – Зябликов протянул лист, а сам пошел за чайником.

«Доброго безвременья! Нет, ни одного бога, ни тысячи. Это миф. Есть никогда не рождающиеся души, и, поверьте, в тонком мире все так же, как и у вас, в проявленной жизни. Они борются, чтобы подняться выше по иерархической лестнице и жить более благостно. Те, кому удается, записывают новые правила и творят реальность. Теперь я могу стать этим самым богом, я получил доступ. Я хочу, чтобы вы ко мне присоединились. Мне нужны верные души. Со своей стороны, я обещаю, что обеспечу вам достойное существование. Вы можете добровольно уйти из жизни, я вас встречу по ту сторону, либо сам приду за вами. Решайте сами. Я даю вам месяц на раздумье и на завершение земных дел. С любовью, ваш Просов. Вне времени и пространства».

– Ты шутишь надо мной. Это очевидно! – возмутился Андреев.

– Это письмо я нашел сегодня утром. Я был совершенно один, калитка и дверь заперты. Само оно не могло залететь, ты же понимаешь, – Зябликов разлил чай в металлические походные кружки.

– Допустим, это все реально. Чего он хочет?

– Сколотить свою коалицию. Думаю, там будут все, кто принимал участие в эксперименте, и вы в том числе, Иван. Нам будет некуда деться, и мы будем ему служить, только

чтобы не прозябать в каких-нибудь зловонных мирах, если хотите, в аду, черт знает, что там.

– И что ты предлагаешь?

– Думаю, пока у нас есть время, Андреев, вам надо отправиться за ним, чтобы остановить его.

– О чем ты говоришь? Куда отправиться?

– У тебя же отменная интуиция, тебя из-за нее и в лабораторию взяли. Не исключаю, что ты можешь путешествовать по мирам.

– Ты смеешься надо мной. Какой из меня шаман?!

– Я полжизни изучал подобные явления. Судя по твоему бледному лицу, неестественному блеску глаз, покраснению белков и припухлости век, я могу предположить, что перед тем как ты попал ко мне, ты заболел, и тебя посещали видения, ты предугадывал события.

– Было такое, – робко согласился Андреев.

– У тебя шаманская болезнь. У меня для тебя подарок, – Зябликов открыл кейс, который до этого держал один из его сыновей, и вытащил оттуда бубен, украшенный витиеватой росписью и перьями. Андреев покрутил его в руках, как симпатичную безделушку.

– Зачем он мне?! − Андреев направился к двери. ‒ Мне пора. Извини, на чай не могу остаться.

– Бубен все же возьми, как-никак подарок.

Андреев поковылял домой, прижал к груди бубен, тихо постукивая кончиками пальцев по упругой кожаной поверхности. Он подумал, что после того, как его настигла шаманская болезнь, все окружающее стало напоминать желе, легкое и зыбкое – стоит только коснуться.

Как Просову удалось прислать письмо с того света? Этого Андреев не в силах был объяснить. Наверное, если Эллочка могла бы, то писала бы письма и открытки каждый день, и он не чувствовал бы себя одиноким. А сколько людей испытали бы облегчение, осознав, что смерть – это просто командировка, и душевная связь не утрачивается, она просто становится другой, но все равно продолжается. Как долго бы Андреев ни думал о Просове, покойной жене и потустороннем мире, мысли вернулись к насущному. Он вспомнил, что уже неделю не поливал тепличные огурцы и еще больше ускорил шаг. Он так спешил на свои грядки, что не заметил, как сбил мужика, укладывающего глину на телегу.

– Не видишь, куда прешь?! – раздраженно гаркнул мужик, одетый в грязный изношенный костюм и пожелтевшую от времени, когда-то белую, рубашку.

– Простите, – растерялся Андреев, и ему стало неловко за свой полуголый вид.

– Недавно здесь? – смягчился мужик.

– Нет, уже лет десять, – ответил Андреев.

– Первый раз тебя вижу.

– Да и я с тобой не знаком, – Андреев пожал плечами и переложил бубен в левую руку, освободив правую для рукопожатия. – Иван.

– Буйный, – мужик отер свою руку об штанину и крепко поприветствовал.

‒ Интересное прозвище, ‒ улыбнулся Андреев.

‒ Имени я своего не помню, ‒ строго, без шутки ответил новый знакомый.

Вставало солнце, и дачный поселок расцветал блеклыми утренними красками. Андреев увидел, что на его улице откуда-то появились странные глинобитные лачуги без дверей. Но раньше их не было!

– Буйный, что это? – заикаясь, спросил Андреев и показал на «игрушечные» домики.

– Иди домой, – ласково, как к больному, обратился Буйный. – И костюмчик новый попроси у родственников, – крикнул он вдогонку. ‒ Голым здесь ходить неприлично.

На месте своего дома Андреев увидел глинобитную квадратную хижину с плоской крышей. Почему-то он не мог туда не зайти. В домике на соломенном настиле в позе лотоса сидел молодой человек, одетый в дорогой кашемировый костюм. И это был Просов. Андреев его сразу узнал, хотя нынешний Просов был мало похож забитого невзрачного юношу в поношенном свитере из прошлого.

Просов при виде старого знакомого сладко улыбнулся:

‒ Здорово, Иван!

В пустом помещении его веселый голос отразился гулким эхом. – С новосельем!

– Просов! – растерялся Андреев. – Я умер?

Просов остался в том же возрасте, каким его видели в последний раз. Он был все также молод, ему было около тридцати. Светло-русые волосы спадали на худые плечи. На рябом лице блестели карие глаза. Когда Просов улыбался, его толстые и бледные губы венчали две глубокие ямочки.

– Я умер? – повторил Андреев и нервно застучал пальцами по бубну.

– Еще нет, не помер, Иван. Рановато. Я свое слово держу. Считай, это репетиция.

– Просов, расскажи, что случилось в тот день?

– Не ищи врагов. Так просто надо было. Все наши из экспериментальной группы это знали, – загадочно подмигнул Просов, прохаживаясь по периметру.

− Что ты хочешь от нас?

− Пока не решил, если честно.

Снаружи послышались громкие крики. Андреев выглянул из лачуги и увидел, как Буйный отвешивает щуплому подростку смачные оплеухи.

– Козел! – орал покрасневший от ярости Буйный. Парень понуро смотрел в землю и лишь вздрагивал, по его щекам катились крупные слезы.

– Просов, разве здесь так можно? – поинтересовался Андреев.

– Каждый сам за себя, – ответил Просов. – Мне пора.

Андреев даже не увидел, как тот ушел. Испарился – и все. Конфликт за эти считанные секунды разгорелся сильнее. Оплеухи превратились уже в частые и крепкие удары. Подросток не устоял, ноги подкосились, и он рухнул перед Буйным на колени. Андреев нерешительно потоптался на месте, но не смог оставаться безучастным.

– Буйный, прекрати! – строго, но по-дружески обратился к нему Андреев. Паренек уткнулся лицом в землю и громко зарыдал.

– Щенок! Не первый раз глину мою ворует, – пожаловался Буйный и лягнул парня в бок.

– Тише, тише, – пытался успокоить его Андреев. – Помоги парню, видишь, молодой он, не справляется сам.

– Слушай, а ты здесь не десять лет, – прищурившись, заключил Буйный.

– Да, новенький, – испугался Андреев.

– То-то же, – сказал Буйный и отвесил ему легкий пендаль. Андреев обиженно взглянул на него и поднял паренька с колен.

– Живи в моем доме, – сказал ему Андреев.

– Так не полагается, дяденька, мне свой построить надо, – прогнусавил паренек.

– Да ничего! Я еще построю, – погладил его по голове Андреев. – Как тебя звать-то?

– Я – Витька Стальной, – ответил подросток.

– Слишком много в тебе агрессии, ‒ обратился Андреев к Буйному.

– Новенький говоришь, – процедил Буйный, и на его лице проступили огромные желваки. – Держи язык за зубами.

Буйный еще раз толкнул Андреева, который не удержался и неловко повалился на спину, ударившись виском о нагруженную телегу. Очнулся он уже от протяжного, насыщенного звука гонга. В помещении было темно, но за окном по-прежнему светила новая луна. Андреев обрадовался, что наконец-то его шаманское путешествие подошло к концу, а вместе с ним закончился кошмар. Ему невыносимо захотелось пить, и он начал вставать. Но каково было его разочарование, когда он понял, что лежит не на своей советской скрипучей панцирной кровати, а на соломенном настиле, на котором увидел Просова. Он испугался и выскочил наружу. На улице между глинобитных домиков, как вереница крупных муравьев, тянулась молчаливая толпа.

– Сегодня день жертвоприношения, – спокойно пояснил Витька Стальной. Андреев невольно приоткрыл рот. Люди, наклонив головы, с трудом волочили ноги. Когда Андреев поравнялся с толпой, все бросали на него беглые печальные взгляды. Даже в глазах Буйного было смирение!

Народ шел к единственному в окрестностях холму. Андреев тоже тяжело запыхтел, поднимаясь на вершину. Попутно пытаясь узнать, куда все так покорно влекутся и зачем.

Никто точно не знал: для чего нужны эти жертвоприношения. Одни полагали, что невидимое для них правительство таким образом пытается решить проблему с перенаселением. Ведь каждый день на этой земле появлялись все новые и новые жители. Глины на всех не хватало. И жрец, который проводил якобы жизненно необходимый ритуал, не был настоящим жрецом, а выполнял роль палача.

Этими размышлениями идущий рядом Витька поделился с Андреевым. Парень говорил, что так думает не только он. Взять хотя бы Буйного ‒ он плюется и все время твердит, что везде одно надувательство. Другие же, наоборот, свято верили в то, что жертвоприношения задабривают злых духов и помогают выжить на суровой земле.

‒ Иногда я хочу, чтобы жрец выбрал меня, ‒ поделился Витька.

Андреев вопросительно посмотрел на него.

‒ Столько мыслей в голове, хочется отдохнуть, ‒ продолжил парень.