Текст книги "Упасть еще выше"

Автор книги: Екатерина Островская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 5

Валерий Иванович вошел в кабинет и опустился в уже знакомое ему кресло.

– Я уже два дня думаю о вашей девушке, – сказала Лена, – представляю, что стало бы с моей психикой, если бы на меня и мужа вот так же напали. А потом муж, будь он вооружен, начал бы стрелять и, возможно, причинил здоровью нападавших серьезный вред.

– Вероятно, я причинил им что-то, – согласился Валерий Иванович, – но ведь они тоже знали, на что идут. И они были готовы убить нас. Теперь подумают, прежде чем повторить подобное с кем-то еще. А что касается моей девушки, то не переживайте, в ее жизни были приключения и пострашнее.

Лена вспомнила историю, рассказанную подругой, и сообщила:

– Мне известно, что в прошлом году, когда вы отдыхали на Ямайке, в баре отеля произошел какой-то конфликт с двумя накачанными ребятами. Что вы им тогда сказали?

– Какой конфликт?

Он не удивился тому, что Лене что-то известно, даже задумался, припоминая.

– Да не было никакого конфликта. Пацаны перебрали основательно и решили немного побыковать. Я попросил посмотреть на меня внимательно и вспомнить, кто я такой. Если они не вспомнят, то посоветовал им домой не возвращаться, потому что жизнь перестанет им улыбаться.

– И они сразу ушли?

– Не сразу. Но я назвал им свою фамилию, которую они, судя по всему, не слышали прежде, но на всякий случай решили не рисковать.

– И вы не испытали никакого страха или волнения?

– Нет, иначе ничего не получилось бы. Эти люди прекрасно понимают, когда их боятся. Человек может держаться уверенно, говорить спокойно, но страх спрятать нельзя, и тогда подобные ребята осознают, что ничего им не грозит и они могут действовать, как им вздумается. Главное – не подать виду, постараться не дрогнуть, когда действительно страшно… Но тот случай к подобным ситуациям не относился.

– Я уже не спрашиваю про вашу девушку…

– Почему она такая бесстрашная – вы это имели в виду? Ответ простой: потому что она никого не любит, а более всего не любит саму себя.

– Такого не бывает.

– Поверить трудно, что она никого не любит? Так я и про себя могу сказать то же самое, но, в отличие от моей подруги, я себя ценю, хоть и стыдно в этом признаться.

– Она всегда была такой?

Валерий Иванович вздохнул, задумался. И достаточно долго молчал.

– Нет, конечно, она не всегда была такой.

– Но вы же ее другой не видели, вы не знаете, какой она была прежде?

– Видел, – спокойно ответил Валерий Иванович, – она была маленькой, испуганной, постоянно плачущей девочкой. В то время она была подследственной, а я вел ее дело.

– Как? – поразилась Лена. – Вы ее когда-то знали?

– Знал, но за последние два с половиной года, пока мы общаемся, ни она, ни я не признались друг другу, что мы знакомы уже давно.

– А что она совершила, что находилась под следствием?

– Не просто находилась под следствием, но была осуждена. Получила десять лет за убийство собственного мужа.

Лена почувствовала, как кровь отхлынула у нее от лица.

– И вы, когда увидели ее страничку с фотографией на сайте знакомств, узнали…

– Не узнал. И когда увидел при первой встрече, не узнал, почувствовал, что виделись прежде, потом понял, что она похожа на ту девочку, но когда поймал ее взгляд, понял, что она тоже меня сразу узнала…

– И согласилась встречаться с вами?

– Я думаю, из-за того что узнала меня, она и согласилась. Мне кажется теперь, что она, не имея ни специальности, ни жилья, ни родных, уже решилась на занятие проституцией, но искала постоянного состоятельного клиента… Я могу даже представить, что она до меня уже встречалась с кем-то. И могу понять мужчин, которые встречаются со странной девушкой, отвечающей на вопросы кивком или покачиванием головы, а в более сложном случае пишущей эсэмэску, – их тянет к ней до болезненной страсти, а она смотрит на них холодно и спокойно, словно выбирая место, куда нужно выстрелить.

– Вы сказали, что она убила своего мужа. Каким образом она сделала это и за что?

– Она его застрелила. Муж был, как теперь принято говорить, авторитетным бизнесменом. Две погашенные судимости, огромная популярность в криминальной среде, раскрученный бизнес: рестораны, казино, гостиницы… При этом раскован, не дурак, но с дурацкой уверенностью, что ему позволено все. Мать моей подруги держала тогда маленький ресторанчик. Этот человек заскочил туда, очевидно, случайно, и место ему понравилось, а если понравилось, значит, заведение должно принадлежать ему… На женщину надавили, полиция, то есть тогда еще милиция, даже не почесалась, чтобы вступиться, и в прокуратуре один идиот посоветовал ей не стоять на пути уважаемого человека. А тот увидел еще и дочку… Захотел присвоить, вероятно, сразу… Девочка просто боялась, боялась смертельно, видя к тому же, как перепугана мама. Мама вроде и не возражала против брака. Но во время церемонии, когда жениха и невесту спрашивают: «Является ваше желание искренним взять в мужья…» и так далее… Вот только тогда несчастная женщина крикнула дочери на весь зал: «Откажись! Ответь ему «Нет!» Ее, конечно, вынесли из зала, а что прошептала девочка, никто и не слышал. Потом был ресторан, пьянка с сотнями гостей… И только тогда молодожен вспомнил о теще, вышел из-за стола, вывел ее в подсобку ресторана и на глазах официантов ударил. Ударил так сильно, что она лежала час или два, пока официанты не догадались вызвать «Скорую» и несчастную не увезли в реанимацию. Но видели, как он ударил, не только официанты, но и молодая жена. А ей было семнадцать, она только-только закончила школу. Тот отморозок как ни в чем не бывало вернулся за стол, потом вспомнил о своих правах и повел жену в номер. Свадьбу праздновали в ресторане принадлежащей ему гостиницы. Вот там, в номере, это и произошло. Услышав выстрел, в комнату ворвались люди и увидели брачное ложе, новобрачного с простреленным виском. А под ним билась в истерике залитая чужой кровью девочка. У этого дурака была привычка класть пистолет под подушку. Дали ей десять лет, хотя прокурор требовал максимально возможного наказания… Она отсидела свой срок полностью… Вышла, пыталась устроиться на работу, но с ее манерой не разговаривать, кто ж рискнет ее взять? А потом появился я.

Лена молчала, так как не знала, что сказать. А Валерий Иванович и не ждал от нее никаких слов.

– У вас нет чувства вины, что не смогли помочь ей?

– Чем я мог? Ее взяли на месте преступления, моя задача была не расследовать, как это случилось, а просто изобразить следственные действия. Естественно, что я искал смягчающие обстоятельства, что было не так уж и просто, ведь ее жизни ничего не угрожало… Я потом уж подходил к назначенному судье и просил оправдать девочку – судья написал на меня докладную…

– А с ее мамой что было?

– Мама умерла в реанимации, не приходя в сознание, – перелом основания черепа. Но судья даже это не принял во внимание. Свидетели показали, что женщина была пьяна, сама упала в подсобке, ударилась головой и так далее. А я ничем не мог помочь.

– И все-таки чувство вины присутствует?..

Валерий Иванович покачал головой:

– Чувство вины может возникнуть лишь за проступок, оставшийся без наказания, за обман, за собственную несправедливость, за бессилие, может быть, но не в этом случае. Поверьте, я знаю, о чем говорю… В этом случае – точно нет.

– Значит, я ошиблась. Но сейчас чего вы боитесь – вам же известно? Мне кажется, что ваша подруга любит вас, потому что вы единственный, кто связывает ее с жизнью. Она и молчит лишь оттого, чтобы не выдать голосом своего отношения к вам…

Валерий Иванович посмотрел на часы и поднялся. Все это он сделал так же внезапно, как и в первую их встречу. Но теперь, когда они подошли к двери, он сказал:

– Я сам найду выход. А что касается моей подруги, то вы заблуждаетесь. Она не любит меня… Она хочет… Как бы так сказать, чтобы вы не испугались. Она хочет меня убить…

Дверь за Валерием Ивановичем закрылась, и только теперь Лена подумала: «О каком выходе он только что сказал?» Она выскочила из кабинета и побежала вслед за пациентом.

Он обернулся и, дождавшись, когда Лена подошла, спросил:

– Вы хотите, чтобы мы с моей подругой пришли в следующий раз вместе?

Лена кивнула:

– Мне кажется, это необходимо вам обоим.

– Не придем. Во-первых, она не станет с вами разговаривать, а во-вторых, я этого не хочу. И к тому же мне нравится общаться с вами один на один.

И опять она не поняла, что он имел в виду, не произнес ли Валерий Иванович обычную фразу, лишенную всякого подтекста и скрытого смысла…

Лена вернулась в свой кабинет, опустилась перед компьютером и решила продолжить работу над книгой, которую ее просил написать Кадилов. Но мысли путались, и она набрала первое, что пришло в голову.

Трудно сказать, чего боится человек до своего рождения и что может страшить его – не знающего света. Но самый первый страх, который приходит к нему, едва ребенок начинает дышать, – страх открыть глаза в темноте, страх проснуться и не увидеть ничего, кроме беспросветного мрака, когда в целом мире ничего, что могло бы успокоить: ни нежного и спокойного голоса матери, ни поглаживания знакомой руки, ни пения птиц, ни мурлыканья кошки, разговаривающей с ребенком на понятном обоим языке, ни запаха цветов, ни любви. Потом начинают приходить новые страхи, но все они связаны со страхом нарушения гармонии мира: крики, звуки раздраженного голоса, стуки сердец испуганных людей, находящихся рядом… И первое желание человека – не желание утолить голод, а желание сохранения гармонии, спокойствия и доброты всего, что окружает пришедшего в этот мир. Страхи и желания идут потом рядом, их становится больше, они накапливаются и формируют характер. И все равно главным страхом остается страх темноты, а главным желанием – желание изменить мир, сделать его понятным и безопасным.

Страх темноты с постижением мира трансформируется во многие другие: страх потерять родителей, страх смерти, страх быть униженным и страх одиночества. Все действия человека направлены теперь на то, чтобы избавиться от того, что пугает. А как сделать это, вряд ли кому-то известно. Иногда некоторые начинают считать, будто избавиться от собственных фобий можно лишь одним способом – самому стать страхом. Стать страхом темноты или страхом смерти…

Открылась дверь кабинета, и молча вошел Кадилов, он приблизился, мягко ступая, осторожно заглянул в монитор и спросил:

– Не пробовали еще начать книгу?

– Вчера до двух ночи сидела и сейчас вот пытаюсь записать то, что приходит в голову.

– Замечательно, – почему-то шепотом произнес Максим Максимович.

Он уставился в монитор, с минуту читал, потом направился к двери, но, взявшись за ручку, остановился:

– Зайдите в бухгалтерию, получите зарплату. А потом ко мне в кабинет – я выплачу вам небольшой аванс.

Домой Лена возвращалась на такси: ехать в метро она не рискнула, потому что в ее сумочке лежали пятьдесят тысяч рублей и пачка стодолларовых купюр, запечатанных крест-накрест банковской лентой. Таких денег сумочка еще не видела. Да и Лена тоже.

Весь вечер она работала над книгой Кадилова, работала, не отрываясь, продолжала работать, когда сын и муж уже легли спать. А когда посмотрела на часы, удивилась – был пятый час утра.

Глава 6

– На чем мы остановились в прошлый раз? – поинтересовался Валерий Иванович, после того как устроился в кресле.

– Вы сказали, что ваша подруга собирается вас убить.

– Я не сказал, что она собирается. Я сказал «хочет». А это, согласитесь, разные понятия. Хотеть – это предполагать, а собираться – уже подготовка преступления.

– Какой смысл ей вас убивать? – спросила Лена.

– А что делать, если в жизни нет никакого смысла, а я – единственный, кто связывает ее с той историей? Она убьет меня, когда поймет, что пора это сделать. И мы с ней со всем нашим общим прошлым уйдем отсюда, где нас не должно быть…

– Это вы так думаете или она?

– Это я думаю, что она так думает.

Валерий Иванович усмехнулся:

– Поверьте мне, Елена Александровна, я насмотрелся за свою практику на всяких людей и научился понимать их мысли. Не стану утверждать, что умею читать их внутреннюю речь и дословно пересказывать, о чем они думают и мечтают, но понимать общее направление мыслей в моих силах.

– Мне бы так уметь…

– Упаси вас Бог от подобного дара! Зачем лишний раз убеждаться в несовершенстве мира?.. Хотя мир здесь вроде ни при чем. Но многие уважаемые люди предстанут перед вами ничтожными и грязными в своих желаниях и страхах. А другие – обиженные, как кажется окружающим, природой – окажутся добропорядочными и честными. Предположим, у вас есть подруга, у которой не складывается личная жизнь, несмотря на все ее ухищрения, на беспорядочные связи, на неумеренное потребление спиртного… А если покопаться в ее мыслях и отношении к людям, то выяснится, что добрее ее, отзывчивее и чище нет никого среди ваших знакомых. Что же касается желания моей знакомой меня убить…

Открылась в дверь, и в проеме появилась голова профессора Кадилова.

– Вы не будете возражать, – обратился он к Валерию Ивановичу, – если я какое-то время поприсутствую?

– Мне все равно, – ответил Валерий Иванович, – я не хозяин кабинета.

Максим Максимович подошел к окну, половину которого закрывал ствол старого тополя, и опустился на стул, делая вид, что его больше интересует происходящее во дворе, а не в кабинете.

– Когда вы в последний раз видели свою подругу? – спросила Лена.

– Расстались сегодня утром, – ответил Валерий Иванович, – я накануне предупредил ее, что у меня встреча, и она постаралась уйти пораньше. Я проснулся рано, лежал и слушал, как она принимает душ, представлял, как она это делает, смотрит ли на себя в зеркало, а если смотрит, что думает о себе… Потом слушал, как гудит фен…

– То есть она следит за своей внешностью?

– Разумеется.

– А вам не кажется, что молодая женщина, которую волнует, как она выглядит, не может думать о том, как она покончит с собой, а перед этим убьет другого человека – близкого по воспоминаниям и, уж простите меня, по постели?

Валерий Иванович напрягся и медленно повернул голову:

– Моя подруга не сумасшедшая, я уже говорил. Не стану уверять вас в том, что она предсказуема, но ведь она женщина. Хотя именно вчера прислала эсэмэску, а когда делала это прежде, я даже не помню. Может быть, она впервые за долгое время сама назначила встречу.

– И что же она написала?

– Просто «Надо увидеться».

– Что-то было особенное в ее поведении во время этой встречи?

Валерий Иванович задумался, пожал плечами:

– Все то же самое, что обычно.

– Может, она была более темпераментной, более страстной или нежной?..

– Все как обычно… Пожалуй, только когда ушла в ванную, включила душ, судя по звукам, долго в него не заходила.

– Может, она вышла туда поплакать? Не хотела, чтобы вы видели ее слезы или даже знали о том, что она на них способна.

– Нет, – покачал головой Валерий Иванович, – только не это.

– Вы ее боитесь?

– Нет, я просто жду.

Вечером Лена сидела перед компьютером, работая над книгой. Потом в квартире и за окном все стихло. Но отсутствие звуков еще не говорило об отсутствии времени, подталкивающего стрелки настенных часов: у времени своя жизнь, не похожая на жизнь пространства, в котором ничего не происходит. Лена выглянула во двор, но ничего не увидела – только молчащий черный провал. В тишине и мраке таилось что-то ужасное – незримое и неизбежное, окружающее ее постоянно, но ощутимое лишь во мраке: может, именно там, где невозможно ничего разглядеть, притаилось время, но не время вообще, а лишь отпущенное ей неизвестной силой, которая управляет всем, что происходит с Леной – с ее жизнью и ее поступками.

Она включила электрический чайник, чтобы в затаившемся мире появился хоть какой-то звук, и стала читать уже написанное.

…Как самому стать страхом? Для многих это основной вопрос бытия, встающий сразу после того, как маленький человек начинает понимать, насколько опасен мир, его окружающий. Он ищет ответа на него, изучая тех, кто рядом, изучая в первую очередь, чтобы понять, чего боятся они, и очень скоро понимает, что дети боятся взрослых, а взрослые боятся силы и власти, подавляющей всех. И потому самое сильное желание ребенка – стать взрослым, но не таким, как родители или другие люди, встречающиеся ему, а стать тем, кто будет сильнее и страшнее, а что для этого сделать, ребенок пока не знает; но теперь вся его деятельность направляется на то, чтобы понять, как стать страхом. Желание властвовать скоро сделается главным желанием его жизни. И если в семье присутствуют какие-то неурядицы, ненормальные отношения между родителями – отношения, не похожие на те, которые установились в семьях других детей, то желание стать страхом делается едва переносимым и скрываемым. Все силы ребенка и все его способности, все качества, даже самые светлые, служат теперь удовлетворению этой страсти…

Представьте маленького мальчика, болезненного, забитого и тихого, мечтающего стать художником, сочиняющего стихи и пишущего пьесы. Он любит историю и литературу, прилежен и очень боится отца. Отец его – незаконнорожденный крестьянин, ставший государственным служащим, у отца уже третий брак, но теперь он женат на своей родной племяннице, и ему ничего не надо от жены и детей, кроме повиновения, которого он добивается всеми способами. Отцу плевать на способности сына. А тот мечтает о справедливости, хотя бы по отношению к себе самому. У гроба родителя тихий мальчик рыдает, но не от счастья освобождения от тирании и не от неутешного горя потери отца, а от того только, что понимает, что смерть – это неизбежность, которая караулит всех, и даже его самого. Но все это – абстракция, конкретен только он сам, со своими мыслями, страданиями, своей болью и своими страхами. Может быть, тогда он понимает, что единственная возможность стать бессмертным – это стать Богом, но это невозможно; но стать наместником, стать воплощением Бога – вполне реальная задача. Для начала надо стать тем, кем был отец для семьи… А потом уж стать отцом нации. В восемнадцать молодой человек теряет мать и отказывается от пенсии в пользу младшей сестры, рассчитывая зарабатывать на жизнь рисованием и написанием книг… Кто мог тогда представить его будущее – будущее человека, понимающего, что его самого могло не быть, потому что он рожден в едва ли возможном браке, он – дитя инцеста, и даже фамилия его ничего не означает: фамилия Гитлер – результат описки священника…

Кто такой Валерий Иванович? Когда они увиделись впервые, он сказал ей, что не будет рассказывать о своем детстве, о детских страхах и комплексах, потому что не помнит их. Это была первая ложь: страхи детства остаются в памяти на всю жизнь. Он говорил, что умеет читать мысли… Нет, он говорил, что способен угадывать направление мыслей. Хотя это почти то же самое. Он разбирается в психологии – как бывший следователь изучал специальную литературу. А почему он вообще пошел в правоохранительные органы – не для того ли, чтобы никого не бояться, зная, что на его стороне закон? Или оттого, что возможность манипулировать своими и чужими страхами – одна из возможностей стать выше остальных, доказать себе, что он никого и ничего не боится? Сейчас он уверяет, будто его подруга собирается его убить. Но это наверняка самообман: Валерию Ивановичу хочется так думать, представлять это, верить, что он играет со смертью, рискует, это придает остроту их отношениям. Но та девушка – и в самом деле убийца. Или это тоже ложь? Вполне вероятно, что правда, тогда он специально устроил для себя эту игру, в которой ему ровным счетом ничего не угрожает. Однако он решил посещать психотерапевта, объяснив, что просто нуждается в общении. Но общаться можно с кем угодно: с соседом по лестничной площадке, с бывшими сослуживцами, можно посетить бар, выпить кружку-другую пива и побеседовать с сидящим напротив таким же одиноким человеком. Хотя бар отпадает: Валерию Ивановичу требуется постоянный и долгосрочный собеседник. Если он ищет общения, значит, ему надо снять с души груз, что-то его гложет – какой-то грех за душой. Почему он расстался с женой? Что мешает его общению с дочерью, которую он наверняка любит? Должен любить, по крайней мере. Что он делает в этот самый момент: спит ли спокойно или мается бессонницей, так же выглядывая в темное окно? Или он не дома, а там, во мраке?

Глава 7

Пышкин подъехал к участку уже на другом автомобиле: теперь он прибыл на сверкающем «Мерседесе», но за рулем был все тот же водитель – субтильный, похожий на офисного клерка. Сначала из машины с достоинством вышла Топтунова; Ирина сделала вид, будто впервые видит забор и калитку, потом наклонилась в салон, подхватила с кресла, на котором сидела, украшенную кристаллами Сваровски розовую сумочку, выпрямилась, что-то сказала выходящему Пышкину и лишь после этого помахала рукой встречающей ее Лене.

– В Думе каникулы, – объявил Владимир Геннадьевич, вынимая из багажника пакеты с углем для мангала, картонный тубус с бутылкой виски и спиннинг, – все уже наверняка разъехались отдыхать, а я так вымотался за последние месяцы, что нет сил даже подумать, где можно спокойно расслабиться, чтобы забыть эту нервотрепку…

– Я предложила Бразилию, – улыбнулась ему Топтунова, – и ты согласился.

– В Бразилии сейчас зима, – напомнила Лена, – Южное полушарие как-никак.

– Там вечное лето, – не поверила Ирина, – это только у нас зимы.

– Да, – согласился депутат, – угораздило же нас родиться в таком гнилом климате!

По традиции, Ирина отправилась осматривать клумбы с цветами и парники, хотя все это ее мало интересовало, если вообще она смотрела на цветочки и вымахавшие кусты томатов. Ее распирало от желания поделиться новостями. Оказалось, что она уже трудится на новом месте, где, несмотря на огромный штат сотрудников, специалистов в области торговли очень мало, а закупками до нее занимался вообще непонятно кто, и потому она очень устает. Зато дома все замечательно: у Пышкина, разумеется, большая квартира, не требующая уборки, потому что четыре раза в неделю этим занимается приходящая домработница, которая еще и стирает, гладит белье и готовит.

– Когда-нибудь я тебе покажу наши хоромы, – пообещала Ирина.

– Жениться собираетесь? – поинтересовалась Лена.

– Я думаю об этом, – вздохнула Топтунова, – он-то сразу предложил, к тому же Володя мне очень нравится, но что люди подумают? Скажут еще, что я по расчету вышла. Вот Майорова уж точно именно так считает – она мне каждый день названивает по сто раз. То есть названивала. Все время талдычила: давай я к вам приеду… Имеются ли в Государственной думе еще холостые депутаты, пусть Володя кого-нибудь пригласит, и я тогда приду… Короче, задолбала меня! Я с ней поссорилась.

– Не в первый раз, – напомнила Лена.

– Да и потом, к нам могут по важным делам неожиданно разные люди прийти. Например, чиновники или лидеры непарламентской оппозиции.

– Пышкин и с ними дружит?

– А как же! Он очень умный и дальновидный. Ведь сейчас очень сложное время. Сама понимаешь: инфляция, рост протестных настроений и все такое – недовольных экономической политикой нынешнего правительства очень много… Опять же коррупция. Такая коррупция, Ленка, ты даже представить себе не можешь, насколько прогнило все общество! Вот Владимир и встречается с оппозицией – вроде как он душой с ними. А как же иначе – вдруг оппозиция к власти придет, и что тогда? В отставку, что ли? А ведь он так много может сделать для народа! У нас дома важные переговоры проводятся, а тут Тамарка припрется депутатов клеить. Хорошо, что мы сегодня одни посидим…

– Ко мне могут заехать знакомые.

– Да? – удивилась Топтунова. – Что ж ты нас заранее не предупредила? Мы бы тогда дома остались.

Она огорченно вздохнула:

– Достойные хоть люди?

Лена посмотрела на Ирину: та была расстроена не на шутку.

– Скорее всего, не приедут, – ответила она, чтобы успокоить подругу.

Но Валерий Иванович приехал, и не один. Из машины вышла молодая темноволосая женщина; Лена, увидев ее, сначала не поняла, кто это. Валерий Иванович предупредил, что если и заедет в гости, то вместе со своей подругой. А тут не женщина даже, треть жизни проведшая в заключении, осужденная за убийство, а совсем еще девочка – худенькая и очень неспешная в движениях.

– Ася, – представил ее Валерий Иванович.

Девушка спокойно и внимательно посмотрела на Лену и едва кивнула, словно соглашалась со своим именем.

Мужчины о чем-то переговаривались у мангала, занимаясь приготовлением шашлыков. А хозяйка со школьной подругой расположились в беседке. Немногословная гостья сидела в шезлонге возле невысокого забора, за которым открывался вид на усыпанный ромашками луг и близкий лес с темными елями.

– Странная она какая-то, – шепнула Топтунова, хотя Ася находилась в двадцати шагах от беседки и вряд ли могла слышать. – Вроде симпатичная, глаза огромные. Но когда посмотрела на меня, мне даже как-то нехорошо сделалось. Она твоя пациентка?

– Нет, – покачала головой Лена, – она просто подруга моего знакомого.

– Снежная королева какая-то… Бр-р, – поежилась Ирина и тут же встрепенулась. – У нее, кстати, контактные линзы. Таких синих глаз в природе не бывает.

– В природе как раз бывает все, – возразила Зворыкина и посмотрела в сторону шезлонга, за спинкой которого никого не было видно.

Над полем парили чибисы, вскрикивая время от времени тонко и протяжно.

– Существуют аксиомы, которые не опровергнуть, – долетел до беседки голос Пышкина. – Если вечного двигателя не может быть в принципе, то зачем его изобретать?

– Для начала надо определиться с понятием «вечность», – ответил Николай. – Пока наша планета вертится вокруг Солнца, маятник Фуко – пример простейшего вечного двигателя. КПД невелик, но освещать и отапливать здание может. Пока Луна вертится вокруг Земли, существуют приливы и отливы, энергия которых….

К беседке подошел Валерий Иванович и посмотрел на Лену.

– Красивое поле, – произнес он, кивнув на шезлонг, заборчик и белые ромашки, – не хотите ли пройтись по нему? Или вам это не нужно?

– Мне на шпильках по траве неудобно, – вздохнула Топтунова, которая прибыла сюда не для того, чтобы восхищаться красотой природы.

Но Валерий Иванович не к ней обращался. Лена взглянула на гостя и кивнула.

Вдвоем они прошли мимо шезлонга, и сидящая в нем Ася даже не повернула головы, чтобы проверить, куда и с кем направляется ее друг. Над полем порхали бабочки, где-то высоко захлебывался счастьем жаворонок.

Гость наклонился, сорвал колокольчик, поднес к лицу и начал рассматривать. Не отрывая взгляда от цветка, спросил:

– Вас, вероятно, очень интересует, почему я не общаюсь с бывшей женой и с дочерью?

– Вы говорили, что это они с вами не общаются.

Валерий Иванович молча кивнул и взглянул на лес.

– Красиво здесь, – наконец произнес он, – особенно замечательно, что ельник так близко. Елки большие и растут густо. Там всегда влажно, и даже днем полумрак. Меня всегда тянуло в такие места. Не в том дело, что там темнота – просто мне очень нравится запах хвои и еловой смолы. В детстве я даже жевал ее… У родителей была дача…

– Ваши родители живы? – поинтересовалась Лена.

– Что касается моей жены и дочери, – вернулся к разговору Валерий Иванович, – то я очень виноват перед ними. Перед дочерью в первую очередь. Четыре года назад мне поручили расследовать одно дело. Я к тому времени убийствами уже не занимался – трудился в отделе по борьбе с экономическими преступлениями. У начальства был, мягко говоря, на хорошем счету, и мне поручались довольно резонансные дела. Но то, что попало тогда в мои руки, было сверхкрупной аферой, в которой оказались замешаны известные и высокостоящие люди. В те времена фирмам, ввозящим товар на территорию России, возвращался уплаченный ими налог на добавленную стоимость. И вот при плановой проверке одной из организаций выяснилось, что предприятию возвращен НДС на сумму почти восемьсот миллионов американских рублей. Долларов, разумеется, простите за корявую шутку. Фирма завозила карьерный песок из Украины… То есть она не завозила ничего, но по документам выходило так, что составы из Незалежной следовали через границу без перерыва. При этом уплачивались железнодорожные тарифы, за песок, точнее, за воздух украинским поставщикам перечислялись гигантские суммы, какие-то налоги платились в бюджет, из которого потом исправно возвращался налог на добавленную стоимость. Масштаб аферы был просто фантастическим, деньги без потерь просто выводились за рубеж, а за это еще и бонусы начислялись в виде восемнадцати процентов возвращаемого налога. Очень скоро я подготовил справочку для руководства, в которой… Впрочем, это детали. И почти сразу мне позвонили и предложили…

Валерий Иванович замолчал, словно не хотел вспоминать подробности, и посмотрел на лес.

– Вам предложили крупную взятку за развал дела? – подсказала Лена.

– Не просто крупную, мне сказали, чтобы назвал любую сумму, торговаться со мной якобы никто не будет. Я получу столько, сколько запрошу. Я ничего не ответил, просто отключил телефон. Мне через несколько минут позвонили снова и вежливо посетовали на плохую мобильную связь, после чего напомнили, что я должен заботиться о семье: у меня, дескать, молодая жена и малолетняя дочь. Я попросил меня больше не беспокоить. Естественно, потом решил проверить номер, с которого поступил звонок, но отследить его не удалось. Вернее, номер не удалось определить, но в компании мобильной связи признали, что звонок был с их сервера, что это означало, я выяснять не стал. Понял, что бесполезно. Доложил начальству, начальство промолчало… А очень скоро – недели даже не прошло – пропала моя дочь… Пропала не одна, а вместе с одноклассницей. Вышли из школы, а до своих домов не дошли. Их мобильные телефоны были отключены. Вечером начались поиски, продолжались всю ночь, естественно, был создан оперативный штаб, потому что я сразу доложил, что похищение наверняка связано с моим расследованием. Я ждал от похитителей звонка, но никто не звонил. Прошли сутки, потом другие, я торчал в служебном кабинете, и вот по истечении второго дня, точнее, уже после полуночи, мне позвонили коллеги, которые дежурили у меня в квартире, и сообщили, что девочка вернулась. Но по их голосу я понял, что не все в порядке…

Валерий Иванович вздохнул, посмотрел в сторону и даже слегка приподнялся на носках, словно попытался заглянуть за забор, за которым сидела его подруга.

– Я примчался домой, дочка, накачанная успокоительным, спала. А вот жена сидела черная от переживаний, от того, что еще совсем недавно уже теряла надежду, да и от того, что услышала от дочери, радости у нее не прибавилось… Дочка как раз пострадала меньше своей подруги. Когда они шли из школы, рядом остановился микроавтобус, и обеих втащили в него. Везли около часа или чуть более. Потом завели в какой-то дом, в комнату без окон, где и продержали все время. Дочку мою привязали к стулу и заставили смотреть, что делают с ее подругой. А ту били и насиловали. При этом говорили моей дочке: «Это твой папа постарался, из-за него все это. Будь он нормальный человек, вы бы сейчас развлекались где-нибудь». Потом обеих опять засунули в микроавтобус и привезли к нашему дому. Подружку вывалили на газон, а дочка побежала к дверям квартиры… Утром ко мне примчался отец той несчастной девочки. Он даже заходить к нам не стал. Ударил меня у порога, когда я открыл ему. Предварительно снял очки, положил в нагрудный карман и ударил. Причем неумело, неловко. Уклониться не составило труда, он ударил еще и еще… Попал в дверь, в стену, повредил кисть, но продолжал молотить по воздуху, по стене, по дверям, по мне. Потом я обхватил его и втащил внутрь. Он кричал, задыхался от ярости, а потом зарыдал. И сквозь слезы и всхлипывания шептал, что я нелюдь, недостоин жить и он со мной расправится в любом случае. Но Бог меня и так покарает. Он матерился – неумело, стесняясь этого, – интеллигентный человек, крупнее меня, красивый и умный… Правда, тогда я себя самого тоже ненавидел.