Текст книги "С праздником! Валентинов день (сборник)"

Автор книги: Екатерина Неволина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Знаю, не объясняй. Я как раз расслабилась, – хихикаю, – а ты где был?

– По периметру весь город обегал. Тебя искал!

– И что, даже не воспользовался положением одинокого мужчины в Амстердаме?

– Куда там!

– А как же чудесные красотки в витринах?

– Ну, вот что ты городишь!

– И правильно, нечего женатому человеку…

Я хотела договорить фразу, но слишком устала, а потому на её середине просто закрыла глаза.

– Свет очей моих. – Рома крепко обнял блудную жену. – С тобой ни одна не сравнится!

Сразу стало уютно, тепло. А потом я потеряла пол под ногами. Он покачнулся, переместился куда-то вверх, и вещи начали сползать с меня сами собой – сначала пальто, потом шерстяное платье, потом один за другим чулки…

В город мы больше не выходили. Весь день проспали в объятиях друг друга, и это оказалось лучшим, что можно было придумать на День святого Валентина. Поздно вечером нехотя и с трудом вылезли из-под одеяла, подхватили неразобранный чемодан и побрели на вокзал.

– Всё-таки я неправильная женщина.

– Это ещё почему? – Муж любовно обнял меня за плечи. – Очень даже правильная. Мне лично всё понравилось!

– Да я не об этом, – улыбаюсь, но в то же время ничего не могу поделать с проклятым чувством вины. – Нормальная мать должна всегда быть рядом с детьми.

– Кто тебе такую глупость сказал?

– Все говорят! «Как это вы с мужем поехали? А дети?»

– Не обращай внимания. Просто завидуют.

– Ну, не знаю.

– Зато знаю я! Девчонки вырастут, замуж выйдут, у них начнётся своя жизнь. А мы с тобой останемся. Нам надо будет как-то и дальше вместе, а потом так исхитриться, чтобы умереть в один день.

Я невольно смеюсь:

– Подожди! Об этом ещё слишком рано.

– Почему? Пара десятков лет – и пожалуйста.

– Я бы не торопилась. И потом, как же мальчик?

– Не понял…

– Ну, ты сам вчера говорил – «был бы пацан».

– Так, продолжай…

– Я ещё ого-го – по твоим недавним свидетельствам. И в отличие от тебя пока не на пятом десятке. Воспитывать, правда, никого не умею.

– Не говори ерунды! Ты замечательная мать.

– Тогда тем более. Давай возьмём и родим.

– Ты шутишь?

– Нет. Я серьёзно.

Мы уже никуда не шли. Стояли друг напротив друга как вкопанные посреди улицы Дамрак и держались за руки.

– Варенька! Свет очей моих…

– Что?

– Ты даже не представляешь, что ты сейчас со мной делаешь.

– Мы с тобой и дальше должны быть слишком заняты, чтобы умереть. Разве не так?

Роман ничего не ответил. Просто наклонился ко мне и поцеловал в губы на виду у толпы зевак. Нам уже улюлюкали, выкрикивали какие-то шуточки, а мы всё стояли посреди улицы, словно впервые встретились. В макушки нам светила полная и щедрая луна Амстердама.

Лилит Мазикина
Маленькая история из тех, что иногда случаются в большом городе

Эта история совсем не об Алисе. Как она выглядела глазами участников, мы с Алисой не имеем ни малейшего понятия, так что давайте я расскажу сначала об Алисе, а потом то, что Алиса рассказала мне.

Алиса не сплетница и умеет держать язык за зубами, ну да вы увидите это из самой истории. Просто случай очень уж особенный, не рассказать его – это значит спрятать от мира немного сказки, а ведь её и так осталось очень мало, всю куда-то растащили. Так вот, моя Алиса – не сплетница, она – продавщица. Да, просто продавщица, и ей это очень нравится, и она работает на одном месте уже несколько лет, и хотя приехала в большой город из совсем маленького, никаким другим способом покорять его не хочет. А уж теперь, когда она поняла, что за волшебное место этот магазин, и подавно. К тому же Алиса и так любила свою работу, ещё до истории, и магазинчик тоже любила. Другие молодые девушки в таких местах всё время думают, что работают там временно, или, наоборот, уже поняли, что карьера певицы или артистки им не светит, и очень расстраиваются; они огрызаются на посетителей или смотрят сквозь них, как сквозь любой пустяк. Алиса же сразу решила, что примерно в таком магазинчике хотела бы работать, и сразу поняла, что дело это по ней. А петь она никогда не умела и становиться певицей не собиралась.

Понимаете, Алиса была продавщицей канцелярских товаров в магазине «Фонарик» (только не устраивайте после рассказа туда паломничество, ладно? А то он маленький совсем и всех желающих, конечно же, не вместит. А столпотворением наверняка воспользуются какие-нибудь воры или, хуже того, репортёры из жёлтых газеток, которые любую невинную фотографию приспособят под историю о душераздирающем преступлении или нашествии оборотней-марсиан). Не знаю точно, почему Алисин магазин так назывался, но он и на самом деле похож на фонарик: маленький, в самом уголке дома на перекрёстке двух улиц, и все три грани, глядящие на улицу, прозрачные. Три – потому что угол у дома как бы срезанный, и получается, что две витрины у «Фонарика» широкие, а одна – тот срезанный угол – узкая, в ней дверь, тоже стеклянная. Вечером, когда на улице темнеет, магазинчик сияет мягким жёлтым светом, как большой игрушечный фонарь, и всё, что видно у него внутри – стойки с открытками и тетрадками, прилавок с карандашами и красками, продавец и посетители, – кажется тоже очень игрушечным. Поэтому «Фонарик» часто фотографируют для Интернета, для газет и журналов и даже сняли в двух фильмах – эпизодом, конечно. Алиса этим очень гордится и одну из фотографий магазина, большую, из глянцевого журнала о путешествиях, повесила дома на стену.

С одной стороны прилавок – он стоит по диагонали, от края одной витрины до края другой – в общем, с одной стороны прилавок покороче, и на освобождённом от него месте стоит конторка. Конторка – это вроде как тумбочка, которую повысили до письменного стола. То есть – такая высокая, с бортиками с трёх сторон, так что, когда ты стоишь возле конторки, тебе на ней удобно подписывать открытки, и никто не может просто взять и посмотреть, как ты их подписываешь. Там, на этой конторке, всегда стоит в стоечке очень красивая ручка – она пишет чернилами самого правильного на свете фиолетового цвета, просто образцового фиолетового. Когда этой ручкой пишешь по линейкам внутри открытки, кажется, что почерк у тебя стал как-то красивее. Так уверял Алису один постоянный покупатель, пожилой врач-терапевт, писавший поздравления за конторкой «Фонарика» каждый праздник.

Для Алисы эта конторка возле прилавка – отдельное развлечение. В День святого Валентина она любит, глядя на человека за конторкой, представить, кому он подписывает открытку. Как они познакомились с любимым или любимой? Какие он выбрал слова? Иногда за те десять минут, что покупатель подписывает одну маленькую валентинку, Алиса представляет в голове целый фильм – романтический, или драматический, или даже триллер. Почему бы не триллер? Всякое же бывает. Может быть, тот парень, что сейчас вписывает несколько строк между нарисованными цветами и голубками, на самом деле сталкер, девушка его видеть не хочет и не может, а он её изводит, дышит в телефонную трубку, подстерегает у входа на работу, даже угрожает убить из-за ревности к другим, ну и прочее такое. Нет, конечно, представлять разные ужасы всерьёз ни о ком не хочется, но сочинять одни только романтические истории скучно.

Говоря честно, рано или поздно Алиса, как девушка общительная, добрая и очень-очень милая (клянусь вам в этом), знакомилась если не с каждым, то хотя бы с каждым вторым покупателем и даже нередко узнавала их истории. Они обычно совсем не совпадали с тем, что Алиса себе придумывала. Ну и что! Всё равно придумывать было интересно, и, вообще, получалось, что у Алисы с каждого человека выходит по две истории вместо одной. Сначала напредставленная, а потом ещё и рассказанная. Тот, кто любит собирать истории, отлично поймёт, почему такой результат в полтора (да, ровно в полтора) раза замечательней верной догадки.

Когда девушка, с которой и случилась на самом деле вся эта история, пришла в «Фонарик» в первый раз, Алиса вообще приняла её за мальчишку-подростка и решила, что он – хулиган. Ну, во-первых, девушка была худая, сутулая и вся какая-то угловатая, в джинсах и толстовке с капюшоном, и ногти у неё были короткие, а на ногах – кроссовки. А во-вторых, девушка взяла сразу двадцать четыре валентинки и на целый час встала за конторку. В общем, Алиса решила, что какой-то мальчик решил посмеяться над одноклассницами (или однокурсницами) и прислать им красивые открытки со всякими дурацкими надписями. Алиса даже немного рассердилась на покупательницу, но… не делать же замечаний! Раз уж кто-то купил валентинки, имеет право писать на них всё, что захочется.

Через две недели «мальчик» зашёл снова, за бумагой для рисования, и только тогда Алиса поняла: это же девушка. Не худая, а хрупкая – с тонкими запястьями и чертами лица. Лицо в тени капюшона было полупрозрачным, нарисованным даже не акварелью – водой, в которой от акварели отмывали кисть. Губы и контур щёк – розоватая, красноватая вода, брови и короткая чёлка – сероватая, бежеватая, глаза – голубоватые, чуть светлее – и были бы серые…

– Я вас за мальчика приняла, – призналась Алиса, выбивая чек. – У вас голос другой был.

– Февраль, – сухо ответила акварельная девушка. – Ангина.

«Наверное, я ей не нравлюсь», – немного огорчённо подумала Алиса. Алиса любила нравиться людям. Даже случайным. Она к этому как-то привыкла с детства.

Если девушка и заходила ещё раз или другой, то только вечерами, когда за прилавком стоял вместо Алисы хозяин магазинчика. До самого Нового года Алиса акварельную девушку не видела. За четыре дня до праздника девушка пришла, купила двадцать четыре открытки и встала за конторку. Алиса нарочно выбегала из-за прилавка будто бы по делу несколько раз, но поняла только, что почерк у посетительницы чёткий, ровный и красивый.

Может быть, у неё много родственников?

Может быть, она поздравляет своих коллег?

Может быть, пишет любимым актёрам или музыкантам?

Нет, правда, кому можно подписать двадцать четыре новогодние открытки одновременно?

В любом случае в середине февраля акварельная девушка снова купила двадцать четыре валентинки, аккуратно заполнила их, быстро и ловко разложила по заранее надписанным конвертам, самым обычным конвертам «по России», и бросила в почтовый ящик, что висел на углу через перекрёсток. Если открытки предназначались коллегам, то никого из них за год не уволили и новых не наняли. Коллектив удивительной стабильности.

Иногда девушка покупала кисти, иногда – бумагу, заходила за простыми карандашами и тушью. Осенью она пришла с бледно-голубой папкой в руках, положила её перед Алисой и сказала:

– Если вставить в белые паспарту, можно повесить здесь, в магазине. Должно получиться неплохо.

Алиса осторожно открыла папку и увидела стопку акварельных рисунков, аккуратно переложенных листами папиросной бумаги. Листы, как и папка, оказались из их магазина. На рисунках были сценки с посетителями «Фонарика», сама Алиса – за прилавком, перекрёсток, который Алиса каждый день видела сквозь витрину, и люди на нём, много разных людей, по очереди нарисованных на этом перекрёстке. Девочка, подскакивающая на ходу возле мамы, старик в длинном шарфе и с собакой на поводке, встретившиеся возле витрины влюблённые…

Девушка очень хорошо рисовала.

Алиса пообещала спросить хозяина про паспарту. Через четыре дня ей самой пришлось бегать по «Фонарику» со стремянкой и развешивать рисунки под потолком. Они удивительно шли к магазинчику.

Когда девушка пришла снова, Алиса спросила, как её зовут:

– Многие спрашивают, кто это нарисовал…

– А вас как зовут? – Даже без ангины голос у акварельной девушки был суховатый и приглушённый. Как девушкино лицо было – из подкрашенной воды, так её голос был – из бумаги.

– Алиса.

– Как английская Алиса из Страны чудес или как Алиса Селезнёва из будущего?

– Как Алиса Фрейндлих. Любимая актриса моей мамы. Она думает, что мы с Алисой Бруновной немного похожи. У нас обеих глаза голубые…

– Это интересно, – сказала девушка, расплатилась за очередную упаковку бумаги и ушла. Алиса даже не сразу сообразила, что акварельная девушка так и не назвала своего имени. Надо сказать, потом Алиса видела её почти что каждую неделю, но каждый раз что-то удерживало её от того, чтобы спросить девушку об имени ещё раз.

Кризис не смог сбить магазинчик с ног – «Фонарик» продолжал светить сквозь вечернюю темень, сквозь осенние листья, сквозь весенний дождь, от которого студенты и студентки забегали в магазин прятаться, тут же знакомились друг с другом и назначали свидания, сквозь мягкий предновогодний снегопад. Акварельная девушка дважды в год покупала открытки. Правда, раза три их число изменялось: сначала уменьшилось, потом увеличилось, потом опять уменьшилось. С Алисой девушка теперь здоровалась первая, но в разговоры не вступала, как Алиса ни старалась. Перед каждым Новым годом, каждым Днём святого Валентина девушка по-прежнему по часу стояла, сильно ссутулившись, возле конторки, и Алисе по-прежнему не удавалось увидеть ничего, кроме того, что почерк у художницы очень чёткий и очень ровный. С одной только слабостью – заглавной буквой «А», похожей на звезду, а не на букву, но с завитушкой на левой «ноге». В чьём имени была эта буква-звезда, Алиса не разглядела.

Открытки акварельная девушка всё так же раскладывала по конвертам, перебегала с ними перекрёсток и один за другим опускала в щель почтового ящика. Алиса глядела сквозь витрину, заворожённая ровными, чёткими, быстрыми движениями художницы: конверт за конвертом, конверт за конвертом… «Наверное, мне просто никогда не суждено будет узнать, как её зовут и кому она подписывает столько валентинок», – подумала однажды Алиса.

А потом произошло вот что.

Это случилось неморозной городской зимой, когда сверху, с неба, снег есть, а снизу, на асфальте, его нет, а есть только серая слякоть, которую с утра лениво отгоняют мётлами к ливневым стокам дворники, а она всё равно оказывается на месте, когда дворники уходят с глаз долой, а прочие обитатели большого города, наоборот, появляются на улицах.

Уже стемнело. Алису сменил хозяин; она только отошла в подсобку, чтобы обуться в сапожки и надеть пальто, и потом сразу выбежала через главный и единственный вход на угол улицы. Здесь она остановилась, чтобы обменяться парой сообщений с Виталиком – ну, в общем, со своим парнем. Им надо было договориться о встрече, а Виталик терпеть не может говорить по телефону. По натуре он читатель, а не слушатель. Алиса же была скорее артистом эстрадного жанра, чем писателем, но ради Виталика она иногда соглашалась жертвовать собой и бороться с автоисправителем на телефоне, которому совсем не нравится Алисино правописание и который поэтому постоянно заменяет её слова на какие-то совсем другие и абсолютно не подходящие случаю. В общем, Алиса одновременно боролась с собой, автоисправителем и за своё будущее семейное счастье, когда заметила акварельную девушку. Девушка явно шла в магазин. Одета она была, как всегда, в толстовку с капюшоном, джинсы и кеды. Время года на это никак не влияло. Кто-нибудь не очень наблюдательный вообще мог решить, что акварельная девушка всегда ходит в одной одежде, но Алиса была приметлива и точно знала, что каждый раз чёрная толстовка и голубые джинсы другой фирмы. В общем, художница была склонна к лёгкому разнообразию в своей жизни. Иногда, например, она надевала тонкие серебряные колечки, обнимающие средние пальцы, одно – ящеркой, другое – змейкой. Если бы не это лёгкое разнообразие, Алиса бы решила, что в девушке и её истории есть что-то мистическое. Призраки в больших городах бывают странные и необязательно боятся света, уж тем более – электрического.

Акварельная девушка шла, ссутулившись больше обычного и засунув руки в карманы джинсов, и Алиса сразу поняла почему – девушке не нравился парень, который бегал вокруг неё, пытаясь заглянуть в лицо, и говорил очень милые, на Алисин взгляд, глупости. Кстати, самой Алисе парень сначала показался симпатичным. У него оказалось открытое весёлое лицо, какие бывают у любимых детей в хороших дружных семьях, совсем простое такое русское лицо, но очень и очень приятное. И одет он был аккуратно, хоть сейчас фотографируй для инстаграма. А ещё парень ловко извлекал из воздуха комплимент за комплиментом, шутку за шуткой и осыпал ими акварельную девушку.

– Знаете, когда вы встретились мне на дороге, я почему-то вспомнил о феях… Правда, вы же вылитый эльф, знаете? Я не удивлюсь, если вас можно встретить в мире людей только по вечерам, когда эльфы удивительно красивы и не стыдятся показываться на глаза. Послушайте, чудесное создание! Почему вы опять прячете лицо? Вы скоро согнётесь так, что окажетесь в собственной тени. А такое лицо грешно скрывать! Не бойтесь, такая красота не испепеляет. Она слишком нежна, чтобы быть опасной. Правда-правда! Из-за такой красоты не развязывают войн и не разрушают государств. Скорее, из-за неё начинают писать стихи. О незнакомках, от которых веет октябрьским городским туманом и нежной прохладой шёлка… Расправьте же плечи, если только вам мешают несложенные стрекозьи крылышки. Ну, правда, один разок улыбнитесь и расправьте плечи, а?..

Этот невинный, как показалось было Алисе, призыв стал последней каплей в чаше терпения акварельной девушки.

– Да не могу я, не могу я их расправить! – звонко выкрикнула она. – Отстаньте от меня, горб у меня, ясно? Горбатая я! Оставьте меня в покое, отвяжитесь! Что вам надо от меня! Что?!

Она вдруг сорвалась с места и пронеслась через дорогу, прямо перед повернувшим грузовиком. Когда перепуганный водитель ударил по тормозам, акварельная девушка уже добежала до того почтового ящика, в который постоянно кидала свои послания, и, едва оглянувшись на высунувшегося в окно и отчаянно матерящегося водителя, нырнула в тень за углом дома. Парень остался стоять в растерянности. Я бы сказала, что он со стыдом и удивлением смотрел ей вслед, но с его места, во-первых, девушку было не видно, а во-вторых, он уже через полминуты развернулся и стал разглядывать витрину «Фонарика», словно хотел показать всем прохожим, что не имеет ни к горбатой художнице, ни к её звенящим слезами на всю улицу словам ни малейшего отношения. В общем, поступил не очень кинематографично и очень неблагородно. Говоря честно, Алису он тогда разочаровал и даже разозлил. Потому что после таких слов самое правильное было, конечно, броситься следом, проклинать свою тупую голову и бескостный язык, извиняться… Ну, или хотя бы искать обиженную девушку по дворам, чтобы попытаться всё это проделать. Таких мужчин, как этот парень, Алиса никогда не понимала и не любила. Про себя она назвала его Ну-и-парень, просто чтобы было как его называть, когда она станет рассказывать при случае о его поступке.

На следующий день Ну-и-парень зашёл в магазинчик с утра и купил валентинку. Алиса даже губу закусила, чтобы не разговаривать с ним и не начать метать перед свиньёй бисер, рассказывая о том, что все акварельные картины на стенах «Фонарика» нарисовала та девушка. Нечего! Да и вообще, разве это её дело, если вдуматься? Вот если только покупатель позволит себе как-то пройтись по акварельной девушке… Ну, вспомнит её или увидит сегодня в магазине… и скажет что-то… такое, тогда Алиса – ух! Алиса никогда не давала в обиду хороших людей. Даже очень странных и, может быть, не самых дружелюбных. И уж тем более – уже пострадавших от скотства.

Парень пошёл с валентинкой к конторке и долго стоял там, задумавшись. Может быть, в нём как раз сейчас говорила совесть. Может быть, он просто не умел писать валентинки. В общем, он стоял, не двигаясь, достаточно долго, чтобы зашедший минут через пятнадцать после Ну-и-парня посетитель, старшеклассник, тоже купивший валентинку, начал его торопить:

– Послушай, мужик, ты же не один здесь! Не знаешь, что писать, отойди от стола. Походи подумай… Дай людям открытку надписать, короче, будь человеком!

Только тогда Ну-и-парень начал что-то писать. А потом докупил конверт (не почтовый – белый со всех сторон), запечатал его и…

– Простите, вы знаете такую девушку… Мне кажется, она местная. Худенькая, невысокая блондинка с… с… она очень сутулая. Вы ведь знаете её? – спросил он Алису и так посмотрел, что у неё не хватило духа покачать головой. К тому же она уже поняла, что будет дальше, и ей это понравилось.

– Я её знаю, – с удовольствием подтвердила Алиса, берясь за конверт с валентинкой.

Ну-и-парень не спешил его отпускать.

– А как её зовут?

– Это ведь личная информация. Никто не даёт просто так, налево и направо, личную информацию. Вот если бы мне кто-нибудь сам сказал своё имя и разрешил говорить другим…

Надо сказать, Алиса, когда на что-то намекает, то умеет очень выразительно смотреть. Это и Виталик подтвердит. Алиса – несомненный чемпион по выразительным, полным намёка взглядам если не общегородского, то, несомненно, районного масштаба. Но Ну-и-парня было не пронять. Возможно, он был слегка бесчувственный.

– Да, конечно, – ровно сказал он. – Вы не могли бы передать той девушке… конверт?

– Могла бы. – Алиса дёрнула запечатанную валентинку на себя, и Ну-и-парень наконец-то отпустил конверт.

Алиса кинула конверт с валентинкой для акварельной девушки на прилавок, в тот укромный угол, прикрытый бортиком, где лежали всякие отложенные для постоянных посетителей вещицы.

– А вы разве не будете его надписывать? – безнадёжно спросил недотёпа.

– Не буду, – отрезала Алиса.

Ну-и-парень потоптался ещё немного, вздохнул раз пятнадцать и ушёл.

Акварельная девушка появилась, как обычно, за половину недели до Дня святого Валентина. Сквозь витрину Алиса видела, что шла художница по улице нервно, всё время оглядываясь и сутулясь больше обычного. Вместо привычной толстовки она надела истёртую старую осеннюю куртку, тоже с капюшоном, но не узнать акварельную девушку было всё равно невозможно. Всё же она была, как выразился Ну-и-парень, «с… с… очень сутулая». Перед тем как войти, девушка постояла у двери, то оглядывая улицу, то всматриваясь внутрь магазинчика сквозь стекло. Разговор с бестактным недотёпой, похоже, серьёзно выбил её из колеи. Алиса решила быть особенно дружелюбной сегодня и помахала акварельной девушке рукой. Только тогда художница наконец вошла.

– Доброе утро! Вы не представляете, какой у меня есть для вас сюрприз! – воскликнула Алиса. – Он сразу поднимет вам настроение.

– Я не люблю сюрпризов, – сказала девушка. – Так что, может быть, лучше и не надо.

– Нет-нет, этот просто замечательный, – настаивала Алиса. Ей не пришлось искать конверт, потому что за стойкой он был по-прежнему один-одинёшенек. – Смотрите, вам оставили послание.

– Кто?

Тут Алиса, конечно же, пожалела, что пошла на принцип и не стала прямо спрашивать у Ну-и-парня, как его зовут. Можно было бы с таинственным видом произнести его имя… Или нет, наоборот, с таким видом, как будто и так всё ясно и собеседница давно знает и это имя, и этого человека, и послание от него было неизбежностью и даже долгожданностью, если такое слово, конечно, существует.

– Я думаю, внутри есть подпись, – сказала Алиса. Ей очень хотелось увидеть, что написано на открытке, но акварельная девушка вынула валентинку так, что была видна только лицевая сторона. Уж тем более девушка не сочла нужным зачитать текст вслух, хотя про себя прочла строчки, написанные фиолетовой пастой, – это было заметно – несколько раз… И стала ещё бледнее, чем обычно. Почти прозрачной, как привидение.

Алиса испугалась… Пожалуй, не стоило передавать никаких посланий, подумала она. Ведь я продавщица, а не почтальон. Кто знает, что там понаписал такой бесчувственный человек, как Ну-и-парень? Иногда словом и убить можно, вспомнилась Алисе фраза непонятно откуда. В общем, акварельная девушка очень сильно изменилась в лице, как вы догадываетесь по реакции Алисы. (И это вы ещё не видели, как Алиса сама расписывает тот ужасный момент, когда девушка опустила руку с валентинкой.)

– Простите, пожалуйста, с вами… всё в порядке? – спросила Алиса.

Возможно, стоило отойти в подсобку за водой, но оставить художницу без присмотра даже на крохотное мгновение сейчас было страшно. Даже моргнуть, упустив её на четверть секунды из виду…

– Как это унизительно, – сказала девушка. Просто сказала, без надрыва, или слёз, или, например, бешенства, своим обычным похожим на шуршание бумаги голосом.

Что Ну-и-парень понаписал в своей открытке? Назвал акварельную девушку горбуньей? Поиздевался над ней? Извинился так неловко, что лучше бы издевался напрямую? Художница взялась за открытку и начала её рвать, такими же аккуратными, чёткими движениями, какими кидала конверты в почтовый ящик. На мелкие-мелкие, почти идеально прямоугольные кусочки, которые даже не подумала бросить в лицо Алисе или рассыпать по магазину, а вместо этого аккуратно ссыпала в карман своей курточки. Отчего-то ещё страшнее слов была эта аккуратность.

– Как это унизительно… Валентинка из жалости.

Акварельная девушка посмотрела Алисе в глаза, и следовало, наверное, извиниться, и надо было, конечно, оправдываться, и стоило, именно сейчас начать расспросы, но Алису внезапно будто парализовало, и стояла она перед девушкой как соляной столб.

– Дайте, пожалуйста, воды, – попросила художница, и Алиса, не чуя ног, побежала наконец в подсобку.

А потом девушка долго-долго пила из маленького стакана, словно выпивала огромную бутылку воды, такую, в каких в кино самогонщики держат самогон, и выпила, наконец, её всю.

– Алиса, вы – замечательная и очень милая, – наконец сказала девушка. – А я – монстр.

Будем честны. Алиса так много думала эти дни о том, что акварельная девушка оказалась горбуньей, что теперь подумала, будто художница говорит именно о своей… особенности. По счастью, Алиса даже не успела начать возражать: девушка продолжила, и дело оказалось совсем не в её горбе.

– Я вообще не понимала, как это унизительно… как унизительно – валентинки из жалости. Поздравления от чужого человека, продиктованные его… сочувствием, можно так сказать. Всё равно неправда. Жалостью… Я из года в год унижала, оскорбляла, растаптывала больше двадцати человек, и получала от этого удовольствие, и казалась себе ангелом, спасающим людей. От одиночества, от неприкаянности, от никому не нужности… Как будто жалость чужого, постороннего, даже неизвестного тебе человека не подчеркнёт одиночества. Я чудовище. Зачем я это делала? Думала, что из сострадания… Налейте, пожалуйста, ещё воды, у меня руки дрожат.

Алиса послушно лила воду, а художница долго пила. И потом рассказывала, как не любила быть среди людей, но любила смотреть за ними, наблюдать, узнавать или додумывать их истории. И как симпатизировала тем, кто одинок, и не знала, как подойти к ним познакомиться, разговориться, и даже не хотела разговориться, потому что не умела и не желала уметь, и лучше всего чувствовала себя там, где есть – пауком на стене, наблюдающим, а не действующим.

Потом художница снова оборвала себя, снова пила. Наконец купила уголь для рисования – и ни одной валентинки – и ушла, ни слова не сказав о том, кто были люди, которым она подписывала открытки, и что было в послании от Ну-и-парня, так её поразившем. Алиса даже вышла из-за прилавка проверить пол, но на нём не осталось ни клочка бумаги от порванного конверта, ни кусочка картона от открытки.

В общем, история приняла дурной оборот, и Алиса очень расстроилась за акварельную девушку и за недотёпу, который даже не смог нормально извиниться. Хуже всего было думать, что на том история с акварельной девушкой и закончилась. Алиса отчего-то была уверена, что художница больше ни разу не покажется в «Фонарике»… Оставалось только увидеть, каков будет конец истории со стороны Ну-и-парня. За неделю, прошедшую до того, как он появился в магазинчике, Алиса успела придумать таких концов штук десять. Один был даже с самоубийством в японском духе – Алиса сама испугалась и мысленно закрасила такую концовку ручкой, плотно-плотно, начерно. Говоря короче, Алиса так себя накрутила, что, появись Ну-и-парень позже хотя бы на день, она бы ринулась ему навстречу с альбомом для рисования поувесистее и устроила бы безобразную трёпку. Но ровно через неделю её душевных сил хватило в ответ на его «Добрый день!» кивнуть и сказать: «Здравствуйте». Хотя, конечно, она не смогла не сопроводить приветствие своим фирменным выразительным взглядом. Сами подумайте, кто бы здесь удержался?

Но, как мы уже говорили, Ну-и-парень был невосприимчив к намёкам. Алисе он улыбнулся как ни в чём не бывало и даже протянул коротко обрезанную чайную розу и плитку шоколада. Алиса не протянула за ними руки, и тогда парень просто положил их на прилавок.

– Скажите, пожалуйста, та девушка, маленькая блондинка, уже приходила к вам? – спросил он.

– Да уж… Приходила, – сказала Алиса и вздёрнула подбородок, оставив надежду, что одного только взгляда будет достаточно, чтобы пронять бесчувственного юношу.

– Как замечательно! Вы ведь не забыли передать ей конверт? Правда же?

– Да уж… Не забыла!

– И она… не написала ответа?

– Она сказала, что это очень унизительно.

Парень оторопел.

– Что же там было унизительного?

– Не имею ни малейшего понятия, – отрезала Алиса, – это ведь вы открытку подписывали, а не я. Но только я успокаивала девушку полчаса. Она очень, очень расстроилась. А это, чтобы вы знали, настолько хорошая девушка… Что тут уже третий день люди приходят, волнуются, куда она пропала и не заболела ли. Вот!

Алиса помахала перед носом Ну-и-парня открыткой, подписанной одним из взволнованных посетителей. Таких открыток в уголке за бортиком прилавка у неё лежало около десяти штук. Все они предназначались акварельной девушке. И все надписи на них начинались с обращений вроде: «Милый друг». За прошедшие со Дня святого Валентина полнедели в магазинчик зашли по очереди несколько пожилых дам и мужчин, одна девочка-подросток и молодой человек с сильным ожогом лица. Каждый из них пытался расспрашивать о каком-то постоянном посетителе и рассказывал, как поддерживали, как грели душу открытки неизвестного, который каждый год находил новые тёплые слова… Каждый купил и надписал открытку и оставил её Алисе со словами – вдруг неизвестный найдётся. Об этом обо всём, не вытерпев, и рассказала в красках посетителю Алиса.

А тот очень внимательно слушал, даже перегнулся через бортик и поглядел на стопку открыток справа от кассы. И, когда Алиса выдохлась, сказал только:

– Понятно. Кушайте шоколадку, это было от чистого сердца, а не из жалости, могу вас уверить.

Развернулся и ушёл. И слава богу, потому что ещё немного, и Алиса бы рассказала, как все эти люди поняли, где им искать неизвестного друга. Дело в том, что акварельная девушка каждый раз покупала те открытки, которые Алисин шеф заказывал полиграфистам по её рисункам. Такие открытки во всём городе продавались только в «Фонарике», о чём, конечно, было с гордостью на открытках указано – вместе с адресом магазинчика и фамилией художницы. «В. Пакаринина». Не самая частая фамилия. Если бы только Алиса сказала, что открытки нарисованы акварельной девушкой, вычислить её адрес было бы, пожалуй, нетрудно.