Текст книги "В старых гаражах (СИ)"

Автор книги: Екатерина Полякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

 

   Николай Петрович открыл гараж и ласково погладил капот синей «Победы». Заходящее солнце красиво сверкнуло в фарах – как будто машина приветственно подмигнула хозяину. Они были неразлучны уже много лет, и «Победа» ни разу не подвела. Вот только правое переднее колесо опять спускает, надо бы подкачать. Привычно возясь с насосом, Николай Петрович любовался прозрачным весенним вечером. Здесь, в старых гаражах, заросших кашкой и чертополохом, всегда было тихо и безлюдно. Где-то совсем рядом шумел Кутузовский проспект, за рекой высились зеркальные небоскребы Москва-Сити, а здесь время словно остановилось. Николай Петрович вдруг вспомнил, что сегодня Первое Мая. Странно, что его так и не поздравил завод, на котором он работал с самой войны, Николая Петровича там любили и уважали, и его фотография часто висела на доске почета... А впрочем, ничего странного – этого завода уже давно не было на свете. Как и самого Николая Петровича.

   Николай Петрович умер больше сорока лет назад. Умер тихо, как и жил – просто однажды утром прихватило сердце, он прилег на диван и больше уже не встал. А потом, к собственному удивлению, обнаружил, что не растворился в небытии, а продолжает существовать, хотя и вне тела. Ни в рай, ни в ад Николай Петрович при жизни не верил и не видел смысла начинать верить после смерти. А потому остался в этом мире и поселился в старых гаражах, вместе со своей верной «Победой» – ведь о ней больше некому было заботиться. Жена всегда только подшучивала над его страстью возиться с машиной, дети давно разъехались, а внук Сережка еще учился в школе. И теперь Николай Петрович каждый вечер приходил в свой гараж, протирал машину тряпочкой и разговаривал с ней. Больше все равно было не с кем. Когда-то у него был приятель, Семеныч – такой же призрачный автолюбитель, не нашедший лучшего пристанища. Они провели немало вечеров, рассказывая друг другу о своей жизни, но Семеныч в какой-то момент вдруг стал верующим и однажды просто исчез. Атеист Николай Петрович остался один, если не считать синей «Победы». Впрочем, такое общество его вполне устраивало.

   Подкачав колесо, Николай Петрович сел на камень перед гаражом и достал припрятанную еще при жизни бутылку водки и стакан. Привычно чокнулся с блестящей решеткой радиатора и выпил – тоже скорее по привычке, потому что захмелеть он теперь явно не мог. Впрочем, Николай Петрович и раньше пил немного. Он отставил стакан и стал смотреть на город. Небоскребы и эстакада Третьего кольца казались декорациями к какому-нибудь фильму про будущее, и обтекаемые силуэты машин скользили, как инопланетные летательные аппараты. Конечно, Николай Петрович знал, что за последние годы многое изменилось – он слышал обрывки радиопередач из машин и читал газеты, занесенные ветром в гаражи. Он знал, что в стране не один раз сменилась власть, да и сама страна уже называлась иначе, что его родной завод закрылся вместе с многими другими, что внук Сережка давно вырос и стал успешным бизнесменом – Николай Петрович однажды услышал его имя в новостях. Может быть, именно он сейчас проехал в сверкающем «Лексусе» по набережной... Но все это казалось каким-то нереальным. Для Николая Петровича время остановилось в тот летний день, и Сережка навсегда остался школьником с вечно непослушными вихрами и расстегнутой пряжкой на ранце, завод все так же исправно сверлил, штамповал и вытачивал, а Советский Союз продолжал существовать. Николай Петрович развернул старую газетную вырезку с заметкой, где его назвали передовиком производства и поместили его фотографию за станком, и улыбнулся своим воспоминаниям.

   Между гаражами послышались шаги. Странно, обычно здесь никто не ходил – место совсем глухое. Николай Петрович увидел худощавого юношу лет двадцати с волосами до плеч, что-то напевавшего на ходу. «Интересно, он меня видит?».

   – Ой, – юноша остановился и поморгал, не веря своим глазам. Перед открытым гаражом, в котором стояла синяя «Победа», сидел пожилой человек в клетчатой рубашке и серых брюках. Вроде бы обычная картина, мало ли пенсионеров, уже не садясь за руль, все равно навещают свои машины в гаражах? Только вот силуэт пенсионера был полупрозрачным.

   – Что, в привидений не веришь? Я вот раньше тоже не верил.

   – Ой, – повторил юноша. – Нет, я даже, пожалуй, верю, но чтобы так...

   – Да ты не бойся, подходи. Я ж давным-давно ни одной живой души не видел. Да и неживой тоже. Соскучился. Тебя как звать-то?

   – Петр.

   – Как мой младший, значит. А я Николай Петрович. Можно дядя Коля. Ну что – будем знакомы?

   Петр с опаской пожал протянутую руку. Он ожидал, что его пальцы пройдут насквозь или будет еще что-нибудь в том же роде, но ничего подобного не случилось. Обычная рука пожилого человека, жесткая и теплая, с узловатыми крепкими пальцами. Если бы еще сквозь него не был виден радиатор «Победы»...

   – А ты-то как сюда забрел? – поинтересовался Николай Петрович. – Здесь же никто не ходит...

   – Да с репетиции возвращаюсь, решил другой дорогой пойти. Я музыкант.

   – Музыкант? Уважаю. На чем играешь?

   – Я не играю, я пою, – Петр чуть прикрыл глаза, откинул голову назад: – Now I'm leaving my worries behind, feeling free of my body and mind, I am starting my journey, I'm drifting away, with the wind I go...

   Не знающий английского Николай Петрович ничего не понял, но высокий звонкий голос юноши ему понравился. Он одобрительно улыбнулся. И от этой улыбки Петру вдруг стало очень спокойно. Как будто он просто зашел похвастаться своими успехами родному деду, хотя на самом деле своего деда Петр никогда не видел. И вообще все происходящее начало казаться совершенно естественным, и даже силуэт Николая Петровича как будто стал более материальным.

   – Слушай, музыкант, а ты водку пьешь?

   – Ну... иногда.

   Николай Петрович снова наполнил стакан и жестом предложил Петру сесть рядом. Они выпили за знакомство, потом за Первое Мая, потом просто так. Содержимое бутылки не убывало, но на вкус водка была самой настоящей. И, кстати, очень хорошей. Впрочем, Петр уже почти перестал удивляться. Даже мелькнула мысль: «А что, три года уже пою про всякую мистику – чем-нибудь таким это и должно было кончиться! Между прочим, не худший вариант – кого-нибудь из нашей последней песни я бы точно встретить не хотел!».

   – А про что песня-то? – спросил Николай Петрович. Петр вздрогнул от неожиданности – неужели последнюю фразу он сказал вслух?

   – Да нет, не вслух. Но я же мысли тоже слышу. Про что песня-то?

   – Ой, да страшилки всякие. Вампиры, привидения и прочая нечисть, в готическом духе. Часть текста я написал, и партию вокала тоже, – Петр гордо вскинул голову. Николай Петрович снова улыбнулся.

   – Жалко, мой внук совсем маленьким был тогда... – вздохнул он. Петр не стал переспрашивать, о каком «тогда» идет речь. – А то был бы, как ты... Сидели бы, разговаривали... Сережка ни за что не поверит, что я здесь – он теперь большой человек, в газетах про него пишут. Не до того...

   – А хотите... я буду к вам приходить? – голос Петра чуть дрогнул. – Я здесь часто бываю, мне не трудно. Хотите?

   Николай Петрович лишь молча положил руку юноше на плечо. Закат почти погас, а они все сидели и смотрели на город. В сумерках все контуры стали зыбкими, и порой казалось, что единственный настоящий местный житель – вот этот пенсионер в клетчатой рубашке со своей «Победой», а все остальное – небоскребы за рекой, не утихающий даже ночью поток машин и сидящий у гаражей юноша – просто призраки весеннего вечера...

   С реки потянуло холодом, и Петр невольно поежился.

   – Так, на метро я, кажется, не успею, – проговорил он, ни к кому не обращаясь, просто для себя. – Ну, не первый раз.

   – А далеко ты живешь?

   – В Отрадном. Это на севере. Вы, наверное, не знаете – его построили уже после... – Петр осекся.

   – После моей смерти, договаривай уж, раз начал, – Николай Петрович усмехнулся. – Мне самому странно, но раз уж так вышло... На самом деле, я много про что знаю, чего уже не застал. Правда, мне все кажется, что это я какое-то кино про будущее смотрю. Ну да я не о том. Хочешь, подвезу?

   – Конечно! – выпалил Петр не задумываясь.

   Николай Петрович сам удивился, насколько легко возникла эта идея. Ведь за все прошедшие сорок лет он ни разу не покидал своего пристанища в гаражах. И дело было не в почтенном возрасте синей «Победы». Машина не подведет его никогда, он был в ней уверен, как в самом себе. Просто ни разу не возникало мысли уехать. Но этот юный музыкант, так непохожий на всех, кого раньше видел Николай Петрович, как будто принес частичку жизни в заброшенные гаражи. У него были непривычно длинные волосы и надпись «Stratovarius» на черной футболке, он улыбался, его глаза горели любопытством, и рядом с ним Николай Петрович сам почувствовал себя почти живым. Просто он допоздна засиделся в гараже, а сейчас к нему зашел, скажем, внучатый племянник. Странно – он уже думал об этом юноше как о родственнике, хотя они и были знакомы всего один вечер. Может быть, потому, что за сорок лет Петр был единственным из мира живых, кто проявил к нему интерес...

   Старый мотор послушно заурчал, повинуясь хозяину. Впервые за сорок лет синяя «Победа» выбралась из гаража. Петр устроился на переднем сиденье, пошарил рукой в поисках ремня безопасности и сам посмеялся над собой. С реки поднялся туман, и даже в свете фар Петр не видел ни небоскребов, ни Третьего кольца. И припаркованных машин как будто стало меньше – может быть, все уехали за город в честь праздников?

   Николай Петрович вел машину уверенно, хотя и неторопливо по современным меркам. Впрочем, торопиться было некуда и незачем. Они выехали на Кутузовский проспект – и Петр не смог сдержать изумленного возгласа. За окнами машины была, несомненно, Москва – но какая-то другая. На улицах не было машин, не переливались огнями многочисленные вывески, не стояло огромных рекламных щитов у Третьего кольца – да и его самого не было. Как и небоскребов за рекой. Монументальные стены сталинской застройки – только сейчас Петр по-настоящему разглядел эти здания, мимо которых столько раз проходил по пути на репетицию – были украшены тяжелыми красными знаменами, а транспарант над проспектом не рекламировал очередной престижный автомобиль и не звал на показ мод, а поздравлял москвичей с Первым Мая. Петр украдкой посмотрел на календарь в своих часах – нет, время не повернуло назад, на дворе по-прежнему стоял две тысячи восьмой год. Но, видимо, только для него.

   Николай Петрович ласково погладил руль «Победы».

   – Помнит... она все помнит... как и я.

   За окном мелькала Москва из старых фильмов – почти безлюдная ночью, отмытая до блеска весенним дождем, одевшаяся в красное по случаю праздника. На стенах и крышах – лозунги из советских времен, на указателях – названия, которые исчезли, когда Петр еще не научился читать, на улицах – редкие машины, похожие на декорации к старому кино... «Мне все кажется, что это я какое-то кино про будущее смотрю», – сказал Николай Петрович. А Петр сейчас смотрел кино про прошлое. А может быть, это он был персонажем какого-то фильма, случайно шагнувшим по ту сторону экрана. Петр уже не был уверен ни в чем.

   Николай Петрович улыбался. Он уже почти забыл, каково это – снова сесть за руль. А ведь он всегда был отличным водителем. Верная «Победа» повиновалась ему безупречно – недаром он так тщательно ухаживал за ней! Николай Петрович смотрел вперед и вспоминал. И по мере того, как в его памяти вставали новые картины, пейзаж вокруг машины менялся. Пятиэтажки и сталинские колоннады сменялись еще довоенными постройками, появлялись и исчезали названия улиц, небо прорезали тревожные лучи прожекторов, превращающиеся в залпы салюта, и вновь весенний город расцветал флагами и транспарантами...

   – Это... вы это всё видели? – прошептал Петр. Николай Петрович молча кивнул, захваченный нахлынувшими воспоминаниями. Всё это было с ним и в нем – и ожило, стоило лишь завести мотор старой «Победы». И сам он менялся – Петр видел то крепкого мужчину средних лет, то веснушчатого парня примерно своего возраста, то пожилого человека с обветренным лицом. И снова транспаранты, прожектора, хриплый репродуктор и праздничные знамена...

   И вдруг мир снова обрел привычные очертания. Синяя «Победа» остановилась, и в предутреннем сумраке Петр узнал свой район. Те же бело-голубые многоэтажки, те же вывески магазинов, те же многочисленные машины – все как всегда.

   – Спасибо вам, – севшим от волнения голосом проговорит Петр.

   – Тебе спасибо. Без тебя я бы еще сто лет сидел. Ты приходи еще.

   – Обязательно!

   Николай Петрович пожал юноше руку и повернул машину назад, в сторону родных гаражей. А Петр зашагал домой. Он шел по медленно просыпающемуся городу, такому знакомому и привычному, но перед глазами стояла совсем другая Москва. «Я обязательно приду еще».

   Николай Петрович открыл гараж и ласково погладил капот синей «Победы». Заходящее солнце красиво сверкнуло в фарах – как будто машина приветственно подмигнула хозяину. Они были неразлучны уже много лет, и «Победа» ни разу не подвела. Вот только правое переднее колесо опять спускает, надо бы подкачать. Привычно возясь с насосом, Николай Петрович любовался прозрачным весенним вечером. Здесь, в старых гаражах, заросших кашкой и чертополохом, всегда было тихо и безлюдно. Где-то совсем рядом шумел Кутузовский проспект, за рекой высились зеркальные небоскребы Москва-Сити, а здесь время словно остановилось. Николай Петрович вдруг вспомнил, что сегодня Первое Мая. Странно, что его так и не поздравил завод, на котором он работал с самой войны, Николая Петровича там любили и уважали, и его фотография часто висела на доске почета... А впрочем, ничего странного – этого завода уже давно не было на свете. Как и самого Николая Петровича.

   Николай Петрович умер больше сорока лет назад. Умер тихо, как и жил – просто однажды утром прихватило сердце, он прилег на диван и больше уже не встал. А потом, к собственному удивлению, обнаружил, что не растворился в небытии, а продолжает существовать, хотя и вне тела. Ни в рай, ни в ад Николай Петрович при жизни не верил и не видел смысла начинать верить после смерти. А потому остался в этом мире и поселился в старых гаражах, вместе со своей верной «Победой» – ведь о ней больше некому было заботиться. Жена всегда только подшучивала над его страстью возиться с машиной, дети давно разъехались, а внук Сережка еще учился в школе. И теперь Николай Петрович каждый вечер приходил в свой гараж, протирал машину тряпочкой и разговаривал с ней. Больше все равно было не с кем. Когда-то у него был приятель, Семеныч – такой же призрачный автолюбитель, не нашедший лучшего пристанища. Они провели немало вечеров, рассказывая друг другу о своей жизни, но Семеныч в какой-то момент вдруг стал верующим и однажды просто исчез. Атеист Николай Петрович остался один, если не считать синей «Победы». Впрочем, такое общество его вполне устраивало.

   Подкачав колесо, Николай Петрович сел на камень перед гаражом и достал припрятанную еще при жизни бутылку водки и стакан. Привычно чокнулся с блестящей решеткой радиатора и выпил – тоже скорее по привычке, потому что захмелеть он теперь явно не мог. Впрочем, Николай Петрович и раньше пил немного. Он отставил стакан и стал смотреть на город. Небоскребы и эстакада Третьего кольца казались декорациями к какому-нибудь фильму про будущее, и обтекаемые силуэты машин скользили, как инопланетные летательные аппараты. Конечно, Николай Петрович знал, что за последние годы многое изменилось – он слышал обрывки радиопередач из машин и читал газеты, занесенные ветром в гаражи. Он знал, что в стране не один раз сменилась власть, да и сама страна уже называлась иначе, что его родной завод закрылся вместе с многими другими, что внук Сережка давно вырос и стал успешным бизнесменом – Николай Петрович однажды услышал его имя в новостях. Может быть, именно он сейчас проехал в сверкающем «Лексусе» по набережной... Но все это казалось каким-то нереальным. Для Николая Петровича время остановилось в тот летний день, и Сережка навсегда остался школьником с вечно непослушными вихрами и расстегнутой пряжкой на ранце, завод все так же исправно сверлил, штамповал и вытачивал, а Советский Союз продолжал существовать. Николай Петрович развернул старую газетную вырезку с заметкой, где его назвали передовиком производства и поместили его фотографию за станком, и улыбнулся своим воспоминаниям.

   Между гаражами послышались шаги. Странно, обычно здесь никто не ходил – место совсем глухое. Николай Петрович увидел худощавого юношу лет двадцати с волосами до плеч, что-то напевавшего на ходу. «Интересно, он меня видит?».

   – Ой, – юноша остановился и поморгал, не веря своим глазам. Перед открытым гаражом, в котором стояла синяя «Победа», сидел пожилой человек в клетчатой рубашке и серых брюках. Вроде бы обычная картина, мало ли пенсионеров, уже не садясь за руль, все равно навещают свои машины в гаражах? Только вот силуэт пенсионера был полупрозрачным.

   – Что, в привидений не веришь? Я вот раньше тоже не верил.

   – Ой, – повторил юноша. – Нет, я даже, пожалуй, верю, но чтобы так...

   – Да ты не бойся, подходи. Я ж давным-давно ни одной живой души не видел. Да и неживой тоже. Соскучился. Тебя как звать-то?

   – Петр.

   – Как мой младший, значит. А я Николай Петрович. Можно дядя Коля. Ну что – будем знакомы?

   Петр с опаской пожал протянутую руку. Он ожидал, что его пальцы пройдут насквозь или будет еще что-нибудь в том же роде, но ничего подобного не случилось. Обычная рука пожилого человека, жесткая и теплая, с узловатыми крепкими пальцами. Если бы еще сквозь него не был виден радиатор «Победы»...

   – А ты-то как сюда забрел? – поинтересовался Николай Петрович. – Здесь же никто не ходит...

   – Да с репетиции возвращаюсь, решил другой дорогой пойти. Я музыкант.

   – Музыкант? Уважаю. На чем играешь?

   – Я не играю, я пою, – Петр чуть прикрыл глаза, откинул голову назад: – Now I'm leaving my worries behind, feeling free of my body and mind, I am starting my journey, I'm drifting away, with the wind I go...

   Не знающий английского Николай Петрович ничего не понял, но высокий звонкий голос юноши ему понравился. Он одобрительно улыбнулся. И от этой улыбки Петру вдруг стало очень спокойно. Как будто он просто зашел похвастаться своими успехами родному деду, хотя на самом деле своего деда Петр никогда не видел. И вообще все происходящее начало казаться совершенно естественным, и даже силуэт Николая Петровича как будто стал более материальным.

   – Слушай, музыкант, а ты водку пьешь?

   – Ну... иногда.

   Николай Петрович снова наполнил стакан и жестом предложил Петру сесть рядом. Они выпили за знакомство, потом за Первое Мая, потом просто так. Содержимое бутылки не убывало, но на вкус водка была самой настоящей. И, кстати, очень хорошей. Впрочем, Петр уже почти перестал удивляться. Даже мелькнула мысль: «А что, три года уже пою про всякую мистику – чем-нибудь таким это и должно было кончиться! Между прочим, не худший вариант – кого-нибудь из нашей последней песни я бы точно встретить не хотел!».

   – А про что песня-то? – спросил Николай Петрович. Петр вздрогнул от неожиданности – неужели последнюю фразу он сказал вслух?

   – Да нет, не вслух. Но я же мысли тоже слышу. Про что песня-то?

   – Ой, да страшилки всякие. Вампиры, привидения и прочая нечисть, в готическом духе. Часть текста я написал, и партию вокала тоже, – Петр гордо вскинул голову. Николай Петрович снова улыбнулся.

   – Жалко, мой внук совсем маленьким был тогда... – вздохнул он. Петр не стал переспрашивать, о каком «тогда» идет речь. – А то был бы, как ты... Сидели бы, разговаривали... Сережка ни за что не поверит, что я здесь – он теперь большой человек, в газетах про него пишут. Не до того...

   – А хотите... я буду к вам приходить? – голос Петра чуть дрогнул. – Я здесь часто бываю, мне не трудно. Хотите?

   Николай Петрович лишь молча положил руку юноше на плечо. Закат почти погас, а они все сидели и смотрели на город. В сумерках все контуры стали зыбкими, и порой казалось, что единственный настоящий местный житель – вот этот пенсионер в клетчатой рубашке со своей «Победой», а все остальное – небоскребы за рекой, не утихающий даже ночью поток машин и сидящий у гаражей юноша – просто призраки весеннего вечера...

   С реки потянуло холодом, и Петр невольно поежился.

   – Так, на метро я, кажется, не успею, – проговорил он, ни к кому не обращаясь, просто для себя. – Ну, не первый раз.

   – А далеко ты живешь?

   – В Отрадном. Это на севере. Вы, наверное, не знаете – его построили уже после... – Петр осекся.

   – После моей смерти, договаривай уж, раз начал, – Николай Петрович усмехнулся. – Мне самому странно, но раз уж так вышло... На самом деле, я много про что знаю, чего уже не застал. Правда, мне все кажется, что это я какое-то кино про будущее смотрю. Ну да я не о том. Хочешь, подвезу?

   – Конечно! – выпалил Петр не задумываясь.

   Николай Петрович сам удивился, насколько легко возникла эта идея. Ведь за все прошедшие сорок лет он ни разу не покидал своего пристанища в гаражах. И дело было не в почтенном возрасте синей «Победы». Машина не подведет его никогда, он был в ней уверен, как в самом себе. Просто ни разу не возникало мысли уехать. Но этот юный музыкант, так непохожий на всех, кого раньше видел Николай Петрович, как будто принес частичку жизни в заброшенные гаражи. У него были непривычно длинные волосы и надпись «Stratovarius» на черной футболке, он улыбался, его глаза горели любопытством, и рядом с ним Николай Петрович сам почувствовал себя почти живым. Просто он допоздна засиделся в гараже, а сейчас к нему зашел, скажем, внучатый племянник. Странно – он уже думал об этом юноше как о родственнике, хотя они и были знакомы всего один вечер. Может быть, потому, что за сорок лет Петр был единственным из мира живых, кто проявил к нему интерес...

   Старый мотор послушно заурчал, повинуясь хозяину. Впервые за сорок лет синяя «Победа» выбралась из гаража. Петр устроился на переднем сиденье, пошарил рукой в поисках ремня безопасности и сам посмеялся над собой. С реки поднялся туман, и даже в свете фар Петр не видел ни небоскребов, ни Третьего кольца. И припаркованных машин как будто стало меньше – может быть, все уехали за город в честь праздников?

   Николай Петрович вел машину уверенно, хотя и неторопливо по современным меркам. Впрочем, торопиться было некуда и незачем. Они выехали на Кутузовский проспект – и Петр не смог сдержать изумленного возгласа. За окнами машины была, несомненно, Москва – но какая-то другая. На улицах не было машин, не переливались огнями многочисленные вывески, не стояло огромных рекламных щитов у Третьего кольца – да и его самого не было. Как и небоскребов за рекой. Монументальные стены сталинской застройки – только сейчас Петр по-настоящему разглядел эти здания, мимо которых столько раз проходил по пути на репетицию – были украшены тяжелыми красными знаменами, а транспарант над проспектом не рекламировал очередной престижный автомобиль и не звал на показ мод, а поздравлял москвичей с Первым Мая. Петр украдкой посмотрел на календарь в своих часах – нет, время не повернуло назад, на дворе по-прежнему стоял две тысячи восьмой год. Но, видимо, только для него.

   Николай Петрович ласково погладил руль «Победы».

   – Помнит... она все помнит... как и я.

   За окном мелькала Москва из старых фильмов – почти безлюдная ночью, отмытая до блеска весенним дождем, одевшаяся в красное по случаю праздника. На стенах и крышах – лозунги из советских времен, на указателях – названия, которые исчезли, когда Петр еще не научился читать, на улицах – редкие машины, похожие на декорации к старому кино... «Мне все кажется, что это я какое-то кино про будущее смотрю», – сказал Николай Петрович. А Петр сейчас смотрел кино про прошлое. А может быть, это он был персонажем какого-то фильма, случайно шагнувшим по ту сторону экрана. Петр уже не был уверен ни в чем.

   Николай Петрович улыбался. Он уже почти забыл, каково это – снова сесть за руль. А ведь он всегда был отличным водителем. Верная «Победа» повиновалась ему безупречно – недаром он так тщательно ухаживал за ней! Николай Петрович смотрел вперед и вспоминал. И по мере того, как в его памяти вставали новые картины, пейзаж вокруг машины менялся. Пятиэтажки и сталинские колоннады сменялись еще довоенными постройками, появлялись и исчезали названия улиц, небо прорезали тревожные лучи прожекторов, превращающиеся в залпы салюта, и вновь весенний город расцветал флагами и транспарантами...

   – Это... вы это всё видели? – прошептал Петр. Николай Петрович молча кивнул, захваченный нахлынувшими воспоминаниями. Всё это было с ним и в нем – и ожило, стоило лишь завести мотор старой «Победы». И сам он менялся – Петр видел то крепкого мужчину средних лет, то веснушчатого парня примерно своего возраста, то пожилого человека с обветренным лицом. И снова транспаранты, прожектора, хриплый репродуктор и праздничные знамена...

   И вдруг мир снова обрел привычные очертания. Синяя «Победа» остановилась, и в предутреннем сумраке Петр узнал свой район. Те же бело-голубые многоэтажки, те же вывески магазинов, те же многочисленные машины – все как всегда.

   – Спасибо вам, – севшим от волнения голосом проговорит Петр.

   – Тебе спасибо. Без тебя я бы еще сто лет сидел. Ты приходи еще.

   – Обязательно!

   Николай Петрович пожал юноше руку и повернул машину назад, в сторону родных гаражей. А Петр зашагал домой. Он шел по медленно просыпающемуся городу, такому знакомому и привычному, но перед глазами стояла совсем другая Москва. «Я обязательно приду еще».