Текст книги "Волшебный пояс Жанны д’Арк"

Автор книги: Екатерина Лесина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Она выходила на местный форум.

Читала.

Изредка оставляла сообщения, высказывая свое, несомненно, важное мнение по самым разным вопросам… Жанна не могла вспомнить, где впервые встретила Илью.

Ник смешной – Хомячок.

Кто из мужчин возьмет себе такой? А характеру соответствовало. Илья был мягким. Понимающим. Готовым слушать. Жанна до встречи с ним не понимала, как именно ей не хватает человека, которому можно выговориться.

И говорила.

О себе, о пустоте, о растерянности, о неспособности решить, что же делать дальше… А он утешал. Он не говорил обычных в этом случае слов, что сочувствует, сожалеет, но начинал расспрашивать о ее, Жанны, жизни, заставляя вспоминать самые яркие ее моменты. И Жанна переживала их вновь.

Она помнит первую встречу, которая состоялась всего-то месяца через два знакомства, а казалось – вечность прошла, и она знает Илью лучше, чем кто бы то ни было. Это ведь ее половина… Да, пожалуй, именно так Жанна и думала.

Половина.

Утраченная, а потом чудом отыскавшаяся. Ведь бывает же? И ей было все равно, как он выглядит. Точнее, не совсем, чтобы все равно, – Жанна гадала, пыталась представить себе Илью. Он сказал, что слишком обычный, а воображение Жанны рисовало то хмурого толстяка, то человека серого, скучного, и она сама смеялась над этими играми разума…

Илья пригласил в кафе.

И столик заказал у окна. Кафе было полуподвальным, и окно приходилось на уровне улицы, и потому Жанна с удивлением, со странным удовольствием рассматривала эту улицу, людей, которых не видела, но видела лишь ноги. И ноги эти были на удивление индивидуальны.

Серые, измученные жизнью ботинки.

Туфельки кокетливые.

Сапоги чиненные, но стремящиеся изо всех сил сохранить внешнее достоинство… и Жанна представляла себе их хозяев… Она пришла раньше, ждала и почти решила уже, что не дождется, когда раздался низкий с хрипотцой голос:

– Жанна?

Этот голос завораживал и очаровывал. Позже, разглядывая фотографии Ильи, Жанна поняла, что не было в нем ничего особенного. Обычный мужчина. Светловолосый, светлоглазый, вовсе не похожий на коварного соблазнителя. Напротив, было в его фигуре, невысокой, плотной, что-то такое донельзя домашнее.

– Ты выглядишь чудесно, – сказал Илья, протянув букет белых роз. И Жанна растерялась. Она была совершенно не готова к такому повороту. Если цветы, то, значит, встреча эта не просто встреча двух друзей по переписке, а самое настоящее свидание.

– Тебе не нравятся цветы? – спросил Илья, и Жанна вдруг испугалась, что ее растерянность он примет за снобизм и уйдет, и если так, то навсегда.

– Нравятся. Очень нравятся, но… – Она взяла цветы, завернутые в красную хрустящую бумагу. – Мне давно не дарили букетов… а таких, так и вовсе никогда.

– Плохо. – Илья улыбнулся, и улыбка его обладала тем же свойством очаровывать, напрочь лишать воли, что и голос. – Женщинам цветы надо дарить. Как иначе?

Жанна и сама не знала как…

Потом они сидели. Илья рассказывал… Он говорил и говорил, и она слушала, улыбалась в ответ на его улыбку, смеялась, что-то отвечала… Как-то быстро исчезла обычная в подобных встречах неловкость. А к концу вечера Жанна уже готова была поклясться, что знает Илью давно. Всю жизнь, а то и дольше… И потому вполне естественно, что после кафе они отправились на квартиру Жанны.

Там Илья и остался.

Нет, наутро он ушел, и Жанна испугалась, что это – навсегда, ведь с мужчинами случается исчезать без предупреждения… но Илья позвонил:

– Что купить на обед?

Это прозвучало так по-домашнему…

– Бестолковая, – беззлобно сказал Кирилл. Он уже не сидел на краю, перебрался поближе к Жанне. И она опиралась на его плечо, уже не думая, что циничный этот человек – не самая подходящая для нее компания. – Какая же ты бестолковая…

– Какая уж есть.

Становилось легче.

Жанна рассказывала, и вместе со словами выходили боль и обида. Ей казалось, она уже перегорела, но нет, сидели они иглами под сердцем, стучали молоточками в висках.

– Он как-то быстро ко мне переехал. Я сама предложила. Знала, что он снимает комнату на окраине. Там дешевле. У него свой бизнес, и он все в этот бизнес вкладывает… работает с утра до ночи…

…Позже оказалось, что таких, как Жанна, восторженных дурочек, еще трое… но те трое жили с родителями, а Илья не хотел рисковать…

– Ты знала, что у него за бизнес? – Кирилл погладил Жанну по голове, и эта его ласка настолько удивила, что Жанна едва не подавилась рассказом.

– Нет. Я ничего в этом не понимаю. То есть я спрашивала, но он говорил, что я все равно не пойму, что-то со строительством связанное… трубы какие-то… да, точно, трубы… и он еще рассказывал про диаметры и про то, что все на стройках куплено, что новому подрядчику пробиться нереально… Я ведь думала, что у нас семья. Настоящая.

Ведь штамп в паспорте – это не главное, это для государства регистрация важна, а для людей главное – чувство.

Жанна была уверена, что любит и что любить будет до самой смерти. Как иначе? Он ведь милый. И заботливый. И возвращается домой таким уставшим. Он приносит коробку пирожных, или кусок торта, или еще что-нибудь к традиционному вечернему чаепитию. И сама по себе эта традиция уже является гарантией того, что их отношения надолго.

Илья моет руки и садится за стол, а Жанна подает ужин. И во время его рассказывает о своих делах. О школе. О вредном завуче, который ее, Жанну, с первого дня невзлюбил, а теперь и вовсе грозится премии лишить. Где это видано такое?

Но не лишит.

Она говорила, а Илья слушал. У него замечательно получалось слушать.

Однажды он пропал… Сколько они жили вместе? Кажется, три месяца уже. Время текло иначе. Дни бежали, накладывались друг на друга, и эти три месяца Жанне казались годами.

Сложившийся порядок.

Привычки.

И робкая мысль о свадьбе. Нет, штамп в паспорте ей не нужен, но хочется праздника, и белого платья, и фаты, и застолья. Глупые женские мечты. Но Жанна не сомневалась, что они всенепременно сбудутся, ведь Илья такой надежный.

А он исчез.

И телефон его не отвечал. И Жанна не знала, что ей делать… В полицию обращаться? Больницы обзванивать? А вдруг что-то случилось…

Его не было два дня.

За эти два дня Жанна почти сошла с ума. Она не могла спать и есть, она присаживалась у окна и вскакивала, начинала метаться по квартире. Потом вновь садилась.

В полицию она сходила, но заявления не приняли. Трое суток не прошло. И вообще, загулял мужик, бывает, погуляет и вернется. Там не хотели верить, что Илья не такой…

И когда безумие достигло высшей точки, Илья вернулся.

– Прости, – сказал он с порога.

Он был грязным.

Уставшим.

И вместо объяснений сунул Жанне разбитый телефон.

– Прости, – повторил, когда обломки этого телефона выпали из рук Жанны. – Я… У меня проблемы.

И Жанна, готовая разрыдаться, слезы проглотила. У нее хватило сил довести Илью до ванны, а пока он мылся, приготовить обед. Она и сама поела, вспомнив вдруг, что голодна.

Два дня.

Но у него проблемы, и, надо полагать, серьезные, иначе он обязательно Жанну предупредил бы… и просто не стал бы исчезать.

Илья ел, пил чай. Молчал. От этого молчания Жанне хотелось устроить скандал, безобразный, с битьем посуды и криком.

– Прости, – снова повторил Илья, опуская голову. – Мне, наверное, придется уехать… проблемы серьезные… я не хочу, чтобы ты пострадала.

А Жанна услышала лишь то, что у него проблемы и он уезжает. Сама мысль об этом была… невероятной. Невозможной.

Оглушающей.

– Ты…

– Прости, Жанна… я тебя люблю… – Илья посмотрел в глаза, и Жанна готова была поклясться, что в них стояли слезы. – Именно поэтому я должен уехать…

– Понятно, – сказал Кирилл.

Вот сволочь!

Надо было влезать в воспоминания Жанны. Она почти смирилась уже и с одиночеством, и с тем обманом, а он вновь все наружу вытащил. И ладно бы просто вытащил, так еще и комментирует.

– Что тебе понятно? – Жанна с раздражением вырвала руку, которую Кирилл держал и еще ладонь поглаживал. Вот самое время для нежностей!

– То, что было дальше. Ты стала спрашивать, в чем же дело, он – отнекиваться, что, мол, не желает втягивать тебя в свои разборки. И чем больше отнекивался, тем интересней тебе становилось. В конце концов он сдался и рассказал жалостливую историю, как занял деньги у нехороших людей. И что деньги есть, он заключил контракт, и клиент по этому контракту вот-вот расплатится, но те нехорошие люди ждать не станут… и ему придется месяц-другой прятаться… потом, конечно, через месяц-другой он расплатится с долгами, и все будет замечательно…

– Ты…

– Жанна, – Кирилл вновь взял ее за руку, – это же элементарный развод. Он тебя ни о чем не просил напрямую, но выставил все так, что ты просто-напросто не могла остаться в стороне. Что ты подумала? Что нехорошо бросать в беде близкого человека? Так?

– Да.

– И что ты его любишь, он тебя тоже любит, и вы собираетесь пожениться, а значит, его проблемы – это и твои проблемы тоже. И вообще, что ты за жена декабриста, коли Сибири боишься?

– Тебе смешно?

Жанне смешно не было.

Она помнила прекрасно страх, не за себя, но за Илью, который молчал, уставившись в окно. Он и рассказывал обо всем спокойным, отрешенным голосом, в чем Жанне виделось вящее свидетельство тяжелых душевных терзаний.

А ведь и вправду все было так, как Кирилл сказал.

Большой контракт, а это шанс прорваться в настоящий бизнес, закрепиться на рынке. И риск, потому что в одиночку Илья не потянул бы… и договор с партнером, давшим денег… и потом оказалось, что деньги эти партнер занял и вообще сам он – подставной. Через него пытаются захватить фирму Ильи, вынуждают продать за бесценок, а то и вовсе в счет долга.

И да, он не просил напрямую.

А если бы попросил? Жанна согласилась бы? Или задумалась бы над тем, что не видела его паспорта, что вообще почти не знает этого человека, который казался ей родным и близким.

Не знала…

Смешно.

Она знала, что он любит зеленый чай и заваривать предпочитает сам, поскольку у Жанны не получается правильно.

Он ест все с хлебом, даже макароны. А майонезу предпочитает сметану…

Он вечно забывает, где оставил тапочки, а в душе поет, пусть слух у него совершенно отсутствует.

И тогда Жанне казалось, что именно эти мелочи делают человека настоящим, а выяснилось, что, кроме имени, настоящего в нем не было.

– Мне не смешно, – сказал Кирилл со вздохом. – Мне совершенно не смешно от того, что взрослую неглупую, по сути, женщину вот так просто развели. Ты понимаешь, что тебе еще повезло?

– Повезло?!

– Ты отделалась кредитом. А могла и квартиру потерять, будь этот твой… понастырней.

– Квартиру я и так едва не…

– Едва, – перебил Кирилл, – не считается. Представь, если бы заявился он с бумагами, попросил подписать, скажем, генеральную доверенность или еще что-нибудь… спасти его от злых кредиторов. Что, не спасла бы? Спасла. И оказалась бы на улице.

– Ты злишься.

– Злюсь.

– На меня?

Странно, но его злость была приятна.

– И на тебя тоже. – Кирилл обнял, и жест этот был совершенно хозяйским. Но прежде, чем Жанна успела возмутиться, он поцеловал ее в лоб и велел: – Рассказывай дальше.

– Да уже нечего… я и вправду предложила помощь. Сказала, что можно взять кредит в банке, а оказалось, что на нем уже висят два. И ему не дадут. Но на мне кредитов не было… правда, с моей зарплатой на большую сумму рассчитывать не приходилось… если только под залог квартиры… и он меня отговаривал.

– Не слишком активно, полагаю.

– Да, но тогда мне казалось, что Илья не понимает, что мы вдвоем и теперь все на двоих делить должны. Какая же я дура! И главное, что не одна… в общем, я обошла несколько банков, нашла тот, где мне дали максимум… полмиллиона… знаешь, для меня эта сумма звучит дико… полмиллиона… я столько денег в руках никогда не держала…

– Подержишь еще.

– Опять смеешься?

– Нет, я серьезно. Если хочешь, завтра съездим в банк, и подержишь.

Жанна покачала головой: смысл во всем этом? К чужим деньгам привыкнуть легко.

– Ты мне лучше этот пояс покажи, из-за которого весь сыр-бор разгорелся… На пояс посмотреть и вправду любопытно будет.

– Покажу, – пообещал Кирилл. – В общем, ты взяла деньги, на месте, как понимаю, передала их этому… козлу ряженому.

Козел ряженый.

Красиво звучит. И истине соответствует.

– Да, так и было. Он сказал, что очень мне благодарен, что беспокоиться не о чем… ему выплатят по контракту и кредит он погасит сразу. Там хватит и на проценты… и ушел. А вечером не вернулся. Я ждала. Я так боялась, Кирилл… такие деньги… и эти его кредиторы… я пошла в полицию… я туда ходила каждый день, пока заявление не приняли… и, представляешь, меня вызвали к следователю. Я думала, что Илью нашли, а выяснилось…

– Что ты не одна такая.

– Точно. Не одна. Нас четверо оказалось. Впору клуб открывать… несостоявшихся невест и состоявшихся дур… состоятельных дур… У Алены отец прежде в милиции работал, остались связи… вот он и надавил, чтобы расследование начали, а так бы… Он со всеми так… ухаживал, цветы дарил. Водил по ресторанам… а потом говорил, что бизнес рушится, деньги нужны… и мы все брали кредиты. Представь!

– Тише.

– Я… не кричу.

– Кричишь. И так, что звезды распугаешь. Звезды, они вообще пугливые.

– Кирилл, ты… чушь несешь.

– Не романтическую? – Кирилл усмехнулся. А ведь он не такой и плохой, во всяком случае, хорошим притвориться не пытается даже, и, наверное, это само по себе много, если человек не скрывает своих недостатков.

– Нисколько.

– Я старался.

– Прекрати! – На романтический вечер Жанну все-таки не тянуло. – И вообще, твое предложение…

– Поторопился?

– Есть немного. Ты слишком циничен. Я вряд ли смогу так жить.

– Почему? – отстраняться Кирилл не стал, но руку убрал. – Лучше по большой любви, которая потом вдруг закончится, оставив тебя среди долгов и несбывшихся надежд?

– Ты не веришь в любовь?

– Нет.

Действительно, чего еще ждать от человека, который вырос в этом безумном доме? Алиция Виссарионовна вряд ли поощряла развитие этой стороны души.

– Мои родители любили друг друга. И прожили вместе много лет. И ни разу не ссорились! И не говори, что деньги – это главное… у них не было миллионов… и даже тысяч долларов не имелось, но они были счастливы. А ты, Кирилл, счастлив?

– Опасный вопрос. – Он встал. – И кажется, наш вечер откровений зашел слишком далеко. К слову, его нашли?

– Илью? Нет, отец Алены сказал, что вряд ли и найдут. Нет состава преступления, понимаешь? Он ведь не шантажировал нас. Мы сами, добровольно, поспешили помочь ему… если бы он женился, тогда можно было бы привлечь за многоженство, а так…

– Хочешь, я его найду?

– Зачем?

– Не знаю. – Кирилл подал руку. – В морду плюнешь. Или расцарапаешь.

– Думаешь, полегчает?

– Понятия не имею. Но если вдруг захочешь свидеться, то скажи.

Жанна кивнула.

И остаток ночи провела в постели, ворочаясь с боку на бок, пытаясь понять, хочет ли она вновь встретиться с человеком, который обманул ее. Наверное, все-таки не хочет.

Тиффож был… другим.

Серая громадина.

Камни прилегают друг к другу плотно, но Жилю все одно кажется, что стены замка ненадежны, что сильный порыв ветра способен обрушить их. Порой он видит во снах, как осыпаются под собственной тяжестью круглые башни.

И просыпается в ужасе.

Замок не принял Жиля.

Он знает деда и ластится к нему, ревниво отторгая иного владельца. Деду здесь спокойно, сквозняки и те не смеют тревожить старые раны. А обитатели замка относятся к хозяину с должным почтением… и страхом.

Здесь, в замке Тиффож, деду не нужна башня.

Здесь есть целый этаж, куда запрещено спускаться прислуге, кроме одного немого уродца, всецело преданного Жану де Креону. За этой рабской преданностью, за обожанием, которым вспыхивают глаза карлы, Жилю вспоминается прежний разговор.

И вера, которая абсолютна.

Пожалуй, теперь он, как никогда, понимает слова деда. Карла способен не только убираться в пыльных комнатах лабораторий, мыть посуду или растирать коренья. Нет, он готов выпускать кровь котам и голубям, а может, не только им. Ежели хозяину вдруг понадобится кровь человеческая, то карла добудет и ее, женскую, детскую… он не увидит в том греха.

Впрочем, дед не столь смел.

– Я изучаю живое, – признался он однажды, когда с ним случилась вновь охота побеседовать на запретные темы. – Я желаю проникнуть в тайну жизни: почему одни живут долго, а иные умирают во цвете лет? Не от ран или болезней, но сами по себе? Почему в ветхозаветные времена люди способны были жить и двести лет, и триста, и тысячу? И как вышло, что этот божий дар долгой жизни был утрачен?

Жиль слушал деда с почтением и страхом.

В лабораториях его среди глиняной посуды весьма причудливых форм, среди печей и трав, древних манускриптов ему было неуютно. Здесь было множество предметов, вызывавших у Жиля и восторг, и суеверный ужас. Двухголовый младенец в стеклянной банке. И чучело зверя с утиным клювом и крылами, древняя мумия, привезенная из Святой земли.

Сушеные жабы.

И череп дракона, столь огромный, что меж челюстями его спокойно могли уместиться три человека. А то и четыре.

– Я до многого дошел, но многое же осталось сокрытым… у меня еще есть время. – Дед говорил это, убеждая самого себя. – Конечно, есть… а если я не успею…

– Я продолжу, – пообещал Жиль.

Впрочем, в замке Тиффож у него было множество иных занятий. Дед не солгал, сказав, что сделает из Жиля воина, достойного славы предков. Он отыскал лучших учителей, и это знание Жиль впитывал с куда большей охотой. Он и прежде умел что верхом ездить, что управляться с оружием, однако же эти умения достигли совершенства…

А в четырнадцать Жиль впервые убил человека.

Англичанина.

В тот год англичане вовсе обнаглели, расползлись по всей стране, чувствуя себя в ней хозяевами. И на землях барона де Креона появились… тем веселей.

Нет, поначалу не было веселья, но был лишь страх умереть. В какой-то момент Жилю вспомнились дедовы слова, что прежде люди жили и по двести лет, и по триста… а ему всего-то четырнадцать.

Перед Жилем возник огромный англичанин, косматый, похожий на медведя-шатуна… Он ревел и вонял, и Жиль ткнул мечом прямо в раззявленный рот… англичанин захлебнулся кровью. И вид его, умирающего, привел Жиля в совершеннейший восторг.

Сто лет?

Двести?

Сколько бы прожил этот человек, если бы не Жиль? И выходит, что его рука, рука Жиля, была в сей момент едва ли не рукой самого Господа?

Додумать не вышло.

Схватка была жесткой, и запах крови пьянил, оглушали крики. В какой-то момент Жиль окончательно потерялся между землей и серо-красным предзакатным небом.

Ему повезло.

Это позже он понял, до чего ему повезло выйти из боя, не получив и царапины. И наставник Жиля, он же и охранник, сказал:

– Молодец.

Скупая эта похвала заставила сердце Жиля стучать быстрей.

– Ты видел? Нет, ты видел, как я его? – Перед глазами все еще стояло перекошенное предсмертной судорогой лицо англичанина. – Деду показать надо!

Солдаты бродили по полю, добивая раненых и обыскивая тела. Жиль не мешал: таково было их право. И если отыщут чего-нибудь и вправду ценного, то ему принесут.

Вечером дед, выслушав сбивчивый восторженный рассказ, произнес:

– Я тобой горжусь. Ты не уронишь честь рода.

И Жиль поднял кубок:

– За славу грядущую!

Жиль выпил. От вина шумело в голове, и, наверное, тогда он позволил себе выпить слишком много, потому как ночью, во сне, он видел то англичанина, то Жанну, которая улыбалась той своей особенной улыбкой.

– Ты сумасшедшая, – с уверенностью произнес Жиль.

А Жанна ответила:

– Ангелы тебя берегут. Мы еще встретимся. Обязательно.

Проснулся он с больной головой и весь день отлеживался в постели. Ангелы берегут, значит… пускай себе… даже лучше, если берегут. А нет, то Жиль и сам справится.

Он ведь достоин своих предков!

Следующие два года прошли в кровавом угаре.

Он воевал.

Он жил от схватки до схватки, всякий раз окунаясь в нее с головой, почти сходя с ума, а может, и вправду лишаясь разума. Бой дарил упоение.

И восторг.

И порой сквозь красную пелену, что падала на глаза, Жиль слышал голоса, прекраснее которых не было… наверное, ангелы пели ему осанну…

Дед же день ото дня становился мрачней. И если вначале он всецело одобрял Жиля в его желании очистить земли от англичан, то после обеспокоился.

– Ты слишком безрассуден, мальчик мой, – сказал он однажды. – А если тебя ранят?

Жилю случалось испытывать боль, когда чужой клинок пробирался сквозь преграду доспехов. Но в алом безумии боя боль эта была ничтожной, не стоящей внимания.

– Если тебя ранят всерьез? Или убьют?

– Не убьют.

– Ты слишком легкомысленно ко всему относишься, – сказал дед, настроенный куда более скептически. – Ты веришь в собственную неуязвимость?

Жиль пожал плечами.

– А помнишь наш разговор? Вера опасна, Жиль. Ты думаешь, что ты особенный, поскольку тебе везет… да, ты силен, но всегда найдется кто-то сильней. Ты удачлив? Но удача способна отвернуться. Тебя хорошо учили, но этого порой недостаточно…

– Чего ты хочешь? – С каждым словом деда Жиль раздражался все сильней. И вправду, чего надо этому старику? Ему не нравится, что Жиль побеждает?

Или что сражается? Так разве не сам он говорил о славе? И о достоинстве? И о том, что нельзя позволять англичанам наглеть? Они и без того вольно ведут себя здесь, едва ли не хозяевами…

– Я хочу, чтобы ты начал думать! – Дед ударил кубком по столу, и вино расплескалось. – Ты – это не только ты! Ты – это род, который угаснет, если с тобой, недоумком, что-нибудь случится.

Дед редко злился настолько, чтобы прямо обзывать Жиля. И верно, следовало бы оскорбиться, ответить, что вовсе Жиль не недоумок, но он промолчал. А дед, несколько успокоившись – он всегда легко выплескивал свой гнев, после чего испытывал едва ли не физическое облегчение, – продолжил:

– Тебе надобно жениться.

– На ком?

Жиль не испытывал ни малейшего желания связывать себя узами брака, но он прекрасно понимал, что если дед пожелал видеть Жиля женатым, то лучше смириться.

– Катрин.

– Катрин? – Жиль недоуменно посмотрел на деда: – Она же… она моя кузина и…

– И молодая девица с неплохим приданым. – Деда, похоже, факт близкого родства не смущал вовсе. – Сам подумай. Этот брак позволит расширить наши владения. Да и Катрин ты знаешь неплохо. Она мила, обладает спокойным нравом, а это, поверь, достоинство… и в твои дела лезть не станет. Не особо умна, но и не так глупа, чтобы это раздражало… Она глубоко верующий человек, а потому и управляться с нею будет легко.

Дед явно задумал этот брак давно и теперь перечислял все достоинства, которыми обладала Катрин. Впрочем, чего греха таить, кузина была весьма хороша собой, куда симпатичней всех тех девок, с которыми Жиль имел дело.

– Ее отец никогда не даст согласия, – Жиль выдвинул последний, веский, как ему казалось, аргумент. – И Церковь…

– Церковь закроет глаза, если хорошенько заплатить, а что до отца… то можно сделать так, чтобы согласия его и не потребовалось.

Дед все-таки был хитер.

И сейчас, глядя на змеиную его улыбку, Жиль порадовался, что Жан де Креон является родичем и другом, иначе… Как знать, чего от него ждать?

Впрочем, план, им изложенный, был весьма прост.

Пригласить на прогулку? Катрин случалось гулять в компании кузена, которого она полагала родственником достаточно близким, чтобы чувствовать себя в безопасности. И потому на письмо его, весьма любезное, ответила тут же, выразив надежду, что погода нынешняя будет благоприятствовать и позволит увидеть дорогого Жиля в самом ближайшем времени…

Погода благоприятствовала.

И к прогулке этой Жиль подготовился весьма тщательно, озаботившись и свитой из надежных людей, и планом отступления.

Катрин была мила.

Ее сопровождали служанка и четверо стражников, которых Жилю было немного жаль, но… судьба у них такая: или Жиль их убьет, или отец Катрин, поняв, что дочь похитили…

Она до последнего ничего не поняла.

И когда стрела вошла в шею толстяка, которого Жиль помнил по прежним прогулкам как завзятого выпивоху и балагура, Катрин не испугалась.

Удивилась.

Толстяк же быстро умер, верно, и понять-то не успел, что происходит. Он покачнулся в седле и стал заваливаться на траву, ярко-зеленую и нарядную…

А за ним свалился и второй.

Дико заржали лошади.

– Катрин, держитесь! – Жиль стащил кузину с седла и прижал к себе. – Англичане!

Этого крика хватило, чтобы оставшиеся стражники схватились за оружие, только… что они могли сделать? Жиль не стал дожидаться развязки. Стражники были обречены, а он держал Катрину, которая затихла, не то испуганная, не то все еще растерянная, и пришпорил жеребца.

Тот, взяв в галоп, не останавливался, пока Жиль ему не позволил…

Старую церквушку отыскал дед. Она стояла аккурат на границе земель де Креонов. Священник, предупрежденный дедом, уже ждал. Он был молод, честолюбив и рассчитывал не столько на деньги, хотя Жан де Креон уплатил за этот брак приличную сумму, сколько на благодарность старика.

– Что вы делаете? – спросила Катрин, наконец обретя дар речи.

– Собираюсь на вас жениться.

– Но мы… мы не можем! Ваш отец и моя матушка… Святая Церковь… благословение…

Она лепетала что-то о существующих обязательствах, об обещании ее отца, который уже сговорился о браке… и вот отчего дед решил поторопиться… но Жиль от слов отмахнулся.

И когда Катрин все-таки заупрямилась, попыталась ударить его по рукам, он отвесил ей оплеуху. Не то чтобы Жиль так уж разозлился, скорее он пытался достучаться до разума этой бестолковой женщины, которой предстояло стать его женой.

– Послушай, – сказал он, теряя остатки терпения, – у тебя есть выбор. Мы сейчас идем к алтарю, и нас венчают. Или мы отправляемся в мой замок… и ты все одно разделишь со мной постель, но не как законная жена…

Катрин заплакала. Она выглядела такой жалкой, что Жиль испытал некое подобие сочувствия, которого, впрочем, было недостаточно, чтобы отказаться от исходного плана.

– Я буду хорошим мужем, – пообещал он со вздохом.

Обвенчали их быстро. Еще быстрее Жиль добрался до замка Тиффож.

– Мой отец… – сказала Катрин, увидев хозяина этого места, в котором ей предстояло провести остаток жизни, и сейчас именно эта внезапная перспектива пугала ее едва ли не больше мрачного хозяина. А уж о нем-то в округе ходили самые разные слухи.

Слухам Катрин не верила.

Прежде не верила.

А теперь вдруг…

– Твой отец, конечно, разозлится, – сказал Жан де Креон. – Однако ничего не сможет сделать. А тебе бы, дорогая, радоваться надо.

Поводов для радости Катрин не видела.

– Мой мальчик умен, хорош собой. И воин знатный. Он богат, и ты ни в чем не будешь знать отказа. – Старик оттеснил Жиля, которого это похищение внезапно утомило. Даже не столько само похищение, сколько нытье этой женщины, которую он перед Богом и людьми назвал своей женой.

– И с женщинами он ласков, – продолжал увещевать дед. – А в самом скором времени он отправится ко двору и тебя возьмет с собой… Такой красивой женщине нельзя пропадать в глуши.

Спокойный голос Жана де Креона окутывал Катрину, избавляя ее от страхов.

И она оглянулась на мужа, внезапно осознав, что ее кузен и вправду весьма хорош собой. У него чистое лицо с чертами приятными и мягкими. И зубы целые, белые и ровные. А дыхание всегда свежее.

Он высок. Широкоплеч.

И воин знатный, быть женой такого не стыдно… А по прежним-то временам, когда Катрин видела в нем лишь родственника, Жиль был любезен. Он много говорил и рассказывал презанятные вещи. И наверное, действительно лучше уж он, чем тот старик, которого прочил в мужья отец. Нет, Катрин была послушной дочерью и, без сомнения, приняла бы отцовскую волю, но… ее ведь похитили, верно? И значит, нет на ней греха ослушания…

– С женщинами надо лаской, – наставлял Жан внука позже. – Ласка, она порой куда как полезней силы…

Жиль молчал. Почему-то было стыдно, что он не справился с собственной женой.

– Что смысла кричать на пугливую лошадь? Или, паче того, бить ее? Нет… – Старик был доволен. Конечно, еще предстояла нелегкая беседа с отцом Катрины, который вовсе не обрадуется этакой партии и наверняка поспешит оспорить брак. Но тут уж кто кого, и в своих силах Жан де Креон не сомневался.

– Иди к жене, – велел старик, плеснув себе вина. – И будь с нею ласков. Привяжи ее. Женщины влюбчивы, а влюбляясь, делаются ласковыми и послушными. Для того, кого любят, они готовы на все…

– Что мне с ее любви?

Спорил Жиль с дедом исключительно по причине врожденного упрямства.

– Может, и ничего… но всяко приятней видеть улыбающуюся жену, чем ту, которая денно и нощно слезы льет, кляня судьбу… Иди, Жиль. Не разочаровывай меня.

Катрина ждала мужа с трепетом.

Она не была столь уж наивна, чтобы вовсе ничего не знать о том, что происходит между мужчиной и женщиной в тишине супружеской спальни. Она слышала и разговоры служанок, которые не особо стеснялись молодой госпожи, и наставления матушки… и сетования ее на то, что отец вовсе распустился, перестал бояться, что людей, что бога…

…Дорогу в матушкины покои забыл, зато служанок к себе таскает…

…Грешник.

Подумалось, что уж Жиль не станет вести себя подобным образом… он благородный. И так на Катрину смотрит… На нее никто никогда так не смотрел.

– Я… – Жиль остановился на пороге комнаты, глядя на женщину, сидящую в постели. Она, облаченная в рубашку тонкого полотна, с распущенными светлыми волосами, была прекрасна. – Я должен извиниться перед тобой, дорогая Катрина, за ту грубость, которую учинил по отношению к тебе.

Все ж ему повезло. Жилю случалось видеть иных невест. Толстых, неопрятных, с рябыми лицами, с запахом пота и благовоний, что рождали непередаваемый смрад. И все шелка, все богатства не в силах были прибавить им малой толики красоты.

– Я прошу простить меня и не держать зла. С первой нашей встречи, с первого взгляда на тебя я был сражен.

Слушает.

И улыбается, робко, уголками губ, не в силах поверить, что все сказанное – сказано для нее.

– Я боролся с собой, говорил, что эта страсть запретна, но не в силах оказался с нею совладать. Оттого и решился на действие столь дерзновенное… и боясь, что затея моя не удастся, что твой отец остановит меня… лишит и тебя, и самой надежды быть вместе, я повел себя недостойно. Простишь ли ты меня?

– Прощу. – Голос у Катрины был низким, грудным. – И сама повинюсь, что вела себя недостойно, укоряя вас… Я так испугалась, Жиль…

– Ты женщина, в твоем страхе нет ничего зазорного…

Что ж, дед оказался вновь прав.

Катрина полюбила мужа.

Нет, она не была столь глупа, чтобы безоговорочно поверить в страсть, которая охватила Жиля, но он и вправду был ласков, весел и учтив. Он вел себя не так, как отец, который позволял себе не замечать матушку, а порой и поколачивал ее… и не только ее… Нет, с Катрин в Тиффож обращались с превеликим почтением, и ей это нравилось. По душе пришлась и щедрость супруга.