Текст книги "Qualia"

Автор книги: Екатерина Изюрьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Екатерина Изюрьева
Qualia

Посвящается моей матери Безбородых Татьяне (1959 – 2016).

Qualia – один из самых спорных вопросов современной философии. Это попытка объяснить свойства чувственного опыта. «Необычный термин для обозначения самой обычной из возможных для нас вещи: того, как вещи выглядят для нас» (Дэниел Деннет Quining Qualia).

Двери старого больничного лифта открывались медленно, с протяжным жалобным скрипом. Первым ударил в глаза отвратительный резкий дневной свет. «Занавес! Представление начинается», – подумала тоскливо женщина. Над широкой белой дверью, возникшей перед ней, она прочла: «Отделение сосудистой хирургии». «Новенькая» ощутила неприятный специфический запах – смесь лекарств, тушеной капусты и мокрых полов, обработанных по старинке «хлоркой». Все вокруг было блеклым, выцветшим, уныло-серо-голубым.

Санитарка, мощная, как тяжелоатлет, выкатила из лифта инвалидную коляску. Сидящая в ней женщина, опустив голову, плакала, пряча от всех слезы. Красивое умное лицо ее обрамляли мягкие длинные русые волосы. Глядя на свои ухоженные руки, она нервно крутила и поправляла тонкие кольца и серебряный браслет. Женщина считала себя гордой и сильной, и ей было невыносима роль жертвы, которая ей досталась здесь в придачу с облезлой каталкой для немощных стариков. Ей казалось, что ее привезли «на плаху», и больше всего она хотела сейчас, чтобы никто ее не видел.

Но если бы она подняла вверх свои темно-зеленые глаза, и взглянула бы вокруг, то поняла бы, что она сильно переоценивает свою значимость, – ее персона никому здесь не была интересна. Больные, напоминая тени, двигались медленно вдоль стен, погруженные лишь в думы о своих злоключениях и диагнозах. Пробегающие мимо врачи старались обходить их стороной, устав от бесконечных однотипных жалоб и вопросов, а редкие встревоженные посетители, навещавшие здесь родственников, фокусировали взгляд только на номерах палат и идущих мимо медработниках. У каждого была своя драма.

Колеса быстро крутились, мелькая тонкими стальными спицами. Коляска проезжала дальше по коридору мимо общих палат. «Новенькая» заметила, что почти все двери были настежь открыты – многим здесь не хватало свежего воздуха, но еще больше – новостей и впечатлений. В просветах коротко мелькали бледные лица. Выражение их до странности было схожим – странная смесь растерянности, надежды, обиды и злости.

Коляска подъехала к палате и остановилась – приехали! Санитарка толкнула тяжелую белую дверь. Что-то сверху над головой звонко бряцнуло и несколько раз негромко ударилось. Женщина подняла глаза и увидела на двери аккуратный блестящий номер, раскачивающийся на гвоздике, – то ли 666, то ли 999. «А мне как всегда везет! Хороший знак – ничего не скажешь!» – иронично усмехнулась про себя она. Звали ее Анна.

Твердым размашистым шагом, толкая коляску рывками, санитарка ввезла ее в палату. Перед Аней возникло пространство, в котором было четыре кровати: две справа были пустыми. Слева на дальней кровати, что у окна, лежала старуха. На ближней ко входу койке сидела полная пожилая женщина лет пятидесяти пяти, одетая в яркий халат с огромными красными маками, «рубенсовская» нога ее, свисавшая с кровати, была забинтована до самого паха. Глядя на нее, Аня невольно поморщилась.

– Здравствуйте, девушки-красавицы! Принимайте новенькую! – разухабисто завопила санитарка. «Зомби» тут же пришли в движение, вяло зашевелившись на кроватях.

– Здрасьте! – с любопытством рассматривая Аню, поприветствовала «маковая».

Аня машинально ей кивнула. Сейчас ей совершенно не хотелось ни с кем разговаривать, и было почти невозможно делать приветливый вид. Указав санитарке на свободную кровать у окна, что напротив кровати старухи, она попросила:

– Подвезите сюда, пожалуйста.

«Рикша», крякнув, послушно повиновалась. Аня, аккуратно опираясь ладонями на койку, морщась от боли, пересела из кресла. Она сразу ощутила, что под простыней лежала клеенка, заправленная поверх матраса, отчего ей сразу стало противно. Желтые ядовитые стены надавили на нее со всех сторон. Окружение вокруг выглядело до боли знакомым. Ей вспомнилось время, когда во время беременности, она лежала «на сохранении». Там было также неуютно: скрипучая неудобная койка, рядом облезлая тумбочка, большое окно напротив, белая больничная утка под кроватью, под преющей кожей спины клеенчатая ткань, которую она снимала несколько раз, но медсестры всё равно упорно возвращали ее обратно: испачкать убогий старый матрас было верхом преступления. В той больнице, как и здесь, было так же светло и пусто, до рези в глазах, до плавающих черных колечек и пятен. Аня сидела, опустив руки, и молчала. На нее накатила жуткая невыносимая тоска.

– А когда ко мне врач придет? – спросила вдруг старуха санитарку, деловито выгружавшую Анину сумку с вещами на стул.

«Тюлениха», раздув широкие ноздри, стала очень громко отвечать, разговаривая с ней как с глухой:

– Откуда же я знаю, моя хорошая?!

Грузно, переваливаясь с ноги на ногу, она развернула «больничный трон» и покатила его к выходу. Старуха проворчала ей вслед:

– Никто ничего не знает! Безобразие!!

– К ней уже дня три никто не подходит, – кивнув в сторону соседки, проинформировала Аню «маковая». – Я как поступила в понедельник, ни разу не видела у нее врача.

Женщина молчала и терла свою больную ногу, глядя в окно. Она специально села к нему лицом и положила подушку так, чтобы изголовье располагалось в его сторону. «Как мне развидеть этот ад?! Как мне здесь не сойти с ума?» – спрашивала она себя.

Старуха тем временем начала ворочаться. Долго сипя, она безуспешно пыталась привстать на локоть, чтоб сесть на постели. Аня искоса наблюдала за ней. Это походило на настоящую битву. Казалось, у «седого призрака», когда-то бывшего женщиной, совершенно не было сил, но она не сдавалась.

– А меня Люба зовут! – заявила громко «маковая», обращаясь к Ане.

Женщина не среагировала, она не могла оторвать глаз от старухи.

– А вас? – не отставала Любовь.

– Аня.

– А у вас что? – снова поинтересовалась Люба.

Ане захотелось поскорее отделаться от нее. Она ответила неохотно, отвернувшись, глядя в окно:

– Тромбы в глубоких венах.

– Оё-ёй! Это ж опасно! Если тромб перекроет вену, то ногу отрезать могут! Не дай Бог! Такая молодая еще! – всплеснув руками, «пропела» сердобольная Люба.

Аня еще больше съежилась, согнув спину. Для нее это было самым страшным прогнозом – стать инвалидом. «Я не переживу беспомощность и уродство! Я не смогу и не буду так жить! Что угодно, только не это. Лучше смерть!» – раздумывала она.

– И еще вы знаете, вам ходить нельзя! – запричитала Люба. – Тромб же может оторваться. У меня отец «ушел» от этого. Внезапно ночью в больнице умер. Царство ему небесное. А вчера в соседней палате женщину с эмболией увезли в реанимацию. Умерла, говорят.

Аня терпела ее болтовню, еле сдерживаясь. Ее раздражала эта неприятная назойливая женщина:

– Вы умеете вселить оптимизм – мне уже хочется вышибить себе мозги!

Люба замолчала, соображая, как реагировать на выпад. Не придумав ничего лучше, она рассмеялась.

Чтобы уйти от разговора, Аня быстро перевела тему, зная, что на самом деле таких людей как Люба по-настоящему интересуют только их собственные истории и они сами.

– А у вас? – спросила она. – Что у вас с ногой?

Любовь сразу же охотно и очень энергично начала рассказывать:

– У меня операция была. Вену удаляли. Вы не представляете, что я пережила. Ой! А что это мы все на «вы» да на «вы»?! Давайте уже на «ты»?! А то это «выканье» мне так не нравится. Что мы правда-то? Как в высшем обществе?! В больнице все равны! Чего ж церемониться и комедию ломать друг перед другом!

Понимая, что ее ждет здесь бесконечная пытка, Аня согласилась:

– Давайте.

Люба продолжила свой рассказ мученицы:

– Ну вот! Ногу я сильно запустила, конечно. Лет десять терпела, но дальше ждать уже было нельзя. Вену раздуло, вся она черная была, выпирала под кожей, как змея прямо.

Аня непроизвольно сжала кулаки, ногти больно врезались в кожу ладоней. Если бы она могла, то сбежала бы отсюда сейчас же. Старуха все это время, пока рассказывала Люба, пыталась сесть. Седые волосы закрывали грязными паклями ее лицо. Сквозь них блестел глаз, уставившись на Аню. Наконец удачно приподнявшись, она оперлась на локоть и замерла. Аня, не отрываясь, смотрела, как тяжело и громко дышит старуха. В ушах у нее зазвенело, подкралось жуткое ощущение нереальности происходящего. Ей показалось, что она слышит шипение за спиной у стены. Резко обернувшись на звук, Аня увидела, как черная блестящая змея быстро скользнула по ноге Любы, и спряталась под одеяло. Аня провела дрожащей рукой по глазам. Ледяная испарина покрыла ее лицо. Люба же сладостно в упоении продолжала свой непрекращающийся монолог:

– Врачи сказали, я во время операции много крови потеряла. Сгусток мне потом показали величиной с кулак. Чудо, что вовремя все сделали. Ну, слава Богу, говорят, уже завтра выпишут.

– Отлично! – борясь с приступом тошноты, тихо сказала Аня.

– А у меня хуже, чем у вас! – желая привлечь к себе внимание, прохрипела старуха.

Аня и Люба искоса бросили брезгливый взгляд в ее сторону. Старуха сидела, гордо выпрямившись, в несвежей ночной рубашке, с рисунком на ткани из маленьких блеклых васильков. Вся она была седая, сухая, обтянутая дряблой бледной кожей, висевшей на ней складками; руки – в огромных синяках от капельниц, из-под одеяла торчала черная нога. Аня почувствовала отвращение и тревогу. Бодрым голосом юной пионерки Люба сообщила, кивнув в сторону старухи:

– У нее сухая гангрена.

Аня невольно стала рассматривать подробнее сухую черно-желтую «конечность» старухи. Похожа она была на ногу мумии. Аня слегка отодвинулась глубже на кровати и сжалась.

Старуха гордо подняла нос вверх: она победила в этой дуэли несчастий – «у нее было хуже всех!».

– Хотят ей ногу ампутировать! – громко продолжила Люба. – А она согласие не дает.

– У меня еще и сердечная недостаточность! – продолжала хвалиться бабуля хриплым слабым голосом.

– От этого она и кашляет, как заведенная, – просвещала «маковая».

– Понятно, – тихо сказала Аня.

– Боится, что помрет! – энергично резюмировала Люба и, дотянувшись, почесала зудящую сухую пятку.

Звук от этого ее действия был омерзителен. Аня закрыла уши ладонями и подумала: «Как можно быть такой – нечистоплотной, грубой, навязчивой, примитивной?! А старуха гордится своей гангреной! Как это может быть?! Я сойду с ума от всего этого?». Почувствовав головокружение, Аня легла на кровать и замерла, прошептав:

– Господи, что за безумие! За что мне это!

Люба чесала пятку, не останавливаясь. Аня повернулась лицом к стенке, пытаясь защититься от всего и всех. Собственная боль в ноге по-прежнему донимала ее. Пытаясь отключиться, она начала тихо шептать про себя наизусть какое-то сложное определение, всплывшее из памяти: «Qualia являются невыразимыми: это значит, что они не могут быть переданы в сообщении и не могут быть постигнуты каким-либо другим образом, кроме прямого переживания»11
  Определение Дэниела Деннета.


[Закрыть].

Люба, нахмурившись, долго смотрела на ее спину. Соседка ей не нравилась:

– Странная она какая-то. Высокомерная. Нас за второй сорт держит. Брезгует! – сказала она старухе так, чтоб Аня ее тоже слышала.

* * *

Ночной полумрак был бледно-голубого цвета. Свет от фонаря за окном освещал палату, обрисовывая контуры предметов и тени. В углу монотонно жужжал мотор старого холодильника. Аня не спала из-за ноги. Которую ночь ее мучила бессонница – в больницу ведь она попала не сразу. В первые сутки она пыталась игнорировать боль, на вторые нога болела уже так сильно, что терпеть стало сложно, и она пошла к травматологу. Отсидев в длинной очереди, Аня сделала рентген, полагая, что у нее перелом. Не найдя на снимке никаких повреждений, доктор отправил ее к сосудистому хирургу. Аня мужественно выдержала еще одну ночь дома. На следующее утро она с огромным трудом добралась до районной поликлиники, где доктор, осмотрев ее, сразу вызвала скорую. Сначала Аня сопротивлялась и наотрез отказывалась ехать в стационар, но ей неслыханно повезло, врач была не только настоящим профессионалом, но и очень порядочным добрым человеком. Проявив чудеса терпения, она смогла уговорить Аню. К тому же боль все нарастала. Когда она пыталась встать или просто опускала ногу вниз, то ощущала тяжесть, как будто к ее ноге были пристегнуты многотонные свинцовые кандалы, тянущие вниз, буквально отрывая ей голень и стопу. Аня старалась даже не шевелиться лишний раз. Порой, сжав зубы от мучений, она старалась просто не стонать.

Сейчас, находясь в палате, Аня смотрела в окно на ветки деревьев. Они медленно раскачивались в такт какой-то своей грустной музыке. Ветер бережно играл с листьями, перебирая их в «ладонях», как маленький ребенок с морской галькой. Рядом с койкой Ани стояла капельница, лекарство медленно и незаметно капало в вену. Уже несколько часов она ворочалась, пытаясь найти хоть какое-то положение, при котором стало бы легче, но его, похоже, просто не существовало. Нога ныла, и ей казалось, что острая тонкая игла была у нее прямо под ногтем большого пальца. Измученная, она повернула голову в сторону старухи. Та тихо сидела в полумраке на кровати, как статуя, и смотрела на Аню. Что-то жуткое было в ее облике. Белая костлявая фигура, длинные седые волосы, черные «круги» глаз. Странная мысль пронеслась в сознании Ани: «Она похожа на призрак, похожа на смерть. Почему она так пристально смотрит на меня? Что ей нужно?». Старуха глядела на нее, не моргая, словно гипнотизируя. Аня не выдержала жути и отвернулась к стене. Лежа словно на иголках, она злилась: «Что надо от меня этой старой ведьме? Что?». Люба тем временем крепко спала на соседней кровати. Она громко храпела и что-то бормотала во сне. Аня вдруг предположила: «А может, мне это показалось? Может, она и не смотрит?». Она медленно обернулась и взглянула на старуху снова. Та сидела в той же позе и сверлила ее взглядом. Аня почувствовала, как отчаянно застучало ее сердце. Она занервничала, села, взяла телефон с тумбочки и проверила время – было три часа. Нервы не выдержали, Аня резко легла на кровать, с силой стукнув по ней кулаком. Резкая боль пронзила ее руку – она совершенно забыла о капельнице. Аня застонала, зажмурившись. Через несколько секунд, когда она открыла глаза, то увидела, как старуха по-прежнему наблюдает за ней, и ей показалось, что она едва заметно, но улыбается, сверкая блестящими белками из черных глазниц. Аня нервно нажала кнопку вызова медперсонала на стене и отвернулась.

Прошло несколько томительных минут. Наконец в палате зажегся свет, и, громко хлопнув дверью, вошла заспанная медсестра со шприцем в руке. Люба резко вскочила, взъерошенная. Ее разбудил резкий свет, и она начала ворчать.

– Люди спят. Что вы гремите? Никакого покоя нет!

– Ну, что тут у вас? – недовольно спросила медсестра, сразу подходя к кровати старухи. На вид женщине было немного за сорок. Крупное поплывшее грушевидное тело ее венчала маленькая кудрявая голова. На смуглом лице ее были едва заметные темные усики.

«Видимо, ночные жалобы к ведьме привычное дело, раз она безошибочно пошла сразу к ней!» – сделала вывод Аня.

– Что случилось, говорю?! – громче спросила медсестра.

– Это не я, Галя! Это она вызвала! – засвистела сдавленным испуганным голосом бабуля, показав на Аню. – Не ругайте меня!

Медсестра, поправив за ухо прядь черных волос, обернулась с немым вопросом к Ане. На лице ее толстым слоем лежали розовые румяна и краснели яркие губы.

– Сделайте что-нибудь! – взмолилась Аня. – Она всю ночь не спит. То задыхается, то стонет, то сидит как сыч и смотрит на меня. Я не могу так! Я не сплю уже четвертые сутки.

Перевернувшись с бока на бок, Люба громко и раздраженно сказала:

– Да она так каждую ночь. Вколите ей уже! Достала всех!

– Я… я же не специально! – оправдывалась старуха.

– Конечно, не специально! – зло вскрикнула Аня. – Уставится и смотрит. Что тебе надо-то от меня? Нужно что?

Медсестра без лишних слов уложила старуху, задрала ей рубашку «с васильками» и сделала укол. Бабушка, поджав тонкие синие губы сердито ворчала.

– Что я им сделала? Галя, что? Где же милосердие?

Но вместо поддержки, Галина закричала на нее:

– Я тебе сделала укол! Сейчас ложись спать! Мешаешь тут всем. Ишь, какая! Милосердие ей подавай!

Бабушка вздрогнула и виновато посмотрела на нее:

– У меня нога болит. Я не могу спать. Не могу лежать. Не могу сидеть.

Медсестра раздраженно выпалила в ответ:

– Конечно, потому что ногу надо ампутировать. А ты тянешь время. Жалуешься только, да спать никому не даешь!

Старушка, захлопав часто глазами от волнения, провела по седым волосам трясущейся рукой.

– Я в туалет хочу, Галя!

– Ну, так иди! – рявкнула медсестра.

– Сама? – недоверчиво переспросила бабушка.

– Сама! И скажи своим, чтобы тебе привезли памперсы.

– Памперсы?

– Памперсы!! – громко в ухо крикнула ей Галина.

Бабушка отодвинулась от нее, закрываясь. Люба поинтересовалась у медсестры:

– А почему ее в гнойную хирургию не переведут? Я лежу после операции с открытой раной – а тут инфекция! Так же нельзя!

– Конечно, нельзя! – поддержала ее Аня.

– А что вы от меня хотите? Я не решаю ничего. С врачом говорите.

– Так не заходит он!

Медсестра, взглянув на Анину капельницу, подкрутила колесико, лекарство стало поступать быстрее.

– Он много оперирует. Врачей не хватает. Работать некому.

– А мы тут при чем?

Галина, махнув рукой, не ответила и быстро вышла из палаты.

Свет погас. Аня медленно отвернулась к стене и услышала, как за спиной заскрипела кровать старухи. Начался долгий процесс «подъема» в туалет, занявший около десяти минут. Тишина. «Встала!» – догадывалась Аня. Еще несколько минут слышно только дыхание. «Теперь просто стоит. Пытается привыкнуть к головокружению. Боится идти!» – анализировала она, не поворачиваясь. Наконец раздалось робкое шарканье. По звукам женщина поняла, что старуха взяла ходунки. Тогда, приподняв голову, она обернулась и стала наблюдать. Маленькими шажками, делая долгие паузы, ведьма медленно перемещалась по палате. Аня, сжав зубы, терпела. Ей казалось, что старуха нарочно устроила бездарное представление, что она специально так долго и громко «ползет». И когда мерзкая бабка наконец оказалась за дверью, Аня раздраженно прорычав, бросилась головой в подушку.

– Черт бы тебя побрал! Старая ведьма! – проклинала она.

Успокоившись с большим трудом, она легла лицом к стене и стала шептать: «Qualia являются частными. И что же это значит? А то, что любые межперсональные сравнения Qualia теоретически невозможны»22
  Определение Дэниела Деннета.


[Закрыть].

За стеной раздался грохот и послышался тихий стон. Аня подскочила на кровати, села и стала прислушиваться:

– Что это?

– Опять грохнулась! – равнодушно прокомментировала Люба, переворачиваясь на другой бок. – Сиделка нужна ей, а то расшибется.

* * *

Делегация врачей во главе с завотделением вошла в палату. Утренний обход – главное событие дня. Антон Денисович, холеный грузный мужчина с доброй улыбкой и тяжелым усталым взглядом, привычно распорядился:

– Олег, рассказывай!

– Здесь у нас Любовь Корнилова, 55 лет. Успешно прооперирована, – сказал низким приятным голосом доктор, подходя к кровати Любы.

Это был Олег Олегович Хазаров, лечащий врач палаты. Аня с любопытством и раздражением посмотрела на него. Невысокий коренастый мужчина лет тридцати восьми с крупными чертами лица и смуглой кожей. Как и все присутствующие медики, он был в голубой медицинской униформе. Хазаров носил аккуратную бороду. Черные волосы его блестели, как вороново крыло, а на крепких руках были заметны темные жесткие волосы.

– Период восстановления. Анализы в норме. Готовим сегодня на выписку, – рассказывал он.

Люба, не шевелясь, лежала на спине, накрывшись до самого подбородка. Она слушала и ждала, что скажет теперь «главный».

– Ну, как у нас дела?! – громко спросил ее заведующий, подойдя вплотную к койке. Хазаров подвинулся, пропуская его вперед:

Приподняв край простыни, доктор, слегка наклонившись, стал смотреть шов. Люба отвернулась к стене, пряча красное от смущения лицо. Она относилась к той многочисленной категории стыдливых женщин, которые во врачах мужчинах видят в первую очередь именно мужчин, наделяя их похотью и собственными эротическими фантазиями.

– Хороший шов! Молодец! – похлопал ее кончиками пальцев по плечу доктор.

Люба обернулась и радостно заулыбалась. Благополучно пережив женский ад и смущение, она снова натянула простыню до подбородка.

Завотделением, заложив руки за спину, перешел к Ане. Хазаров последовал за ним.

– Как у нас дела, голубушка? – спросил «главный», незаметно зевнув.

– Как помоложе, так сразу голубушка! – заворчала ревниво старуха на соседней койке, но никто кроме Ани, кажется, этого не слышал.

Хазаров тем временем пребывал в легком замешательстве. Он глядел на Аню, пытаясь вспомнить больную. «Ага, забыл!» – сразу сообразила она и стала с любопытством наблюдать, как он будет выкручиваться. Доктор взглянул на стену рядом, где обычно прикрепляют небольшой листок с именем и назначением пациента, но подсказки там не оказалось – Аня перед обходом специально открепила и убрала его. Возникла неловкая заминка. За спиной Олега раздался шепот. Завотделением посмотрел на него, все так же добродушно улыбаясь, а потом отошел к окну и встал ко всем спиной:

– Погода сегодня какая чудесная! На озеро бы!

Все понимали, что Антон Денисович намеренно отвернулся, давая шанс Хазарову исправить ситуацию. Мгновенно откуда-то из-за спины Олега появился «Хромой» и вложил Анину карту ему в руку. Она сразу узнала его – это был хирург, который вчера утром принимал ее в стационар. Передав карточку, прихрамывая на левую ногу, он снова быстро отошел назад, скрывшись за спинами коллег. «Подозрительный! Скользкий какой-то тип!» – подумала о нем Аня с неприязнью.

Подглядывая в записи, Олег стал рассказывать:

– Пациентка Самойлова Анна поступила вчера.

«Главный» повернулся к нему и стал слушать.

– Острая тянущая боль в ноге. Сделали УЗИ, лечим тромбоз глубоких вен.

Антон Денисович, кивнув, отошел от окна и, приблизившись к Аниной кровати, спросил ее:

– Какой день болит нога?

– Третий или четвертый! – сказала Аня.

– Хех! «Какой день нога болит?» Надо же! А меня вот никто не спрашивает! – ворчала недовольно старуха из своего угла.

– Как началось? Перелет? Гормоны принимаете? – расспрашивал «главный» Аню.

Она хотела было ответить, но ее перебил Хазаров, желая реабилитироваться за свой промах.

– Больная посещала фитнес клуб. Получила неадекватную физическую нагрузку в тренажерном зале.

– Да нет же! Не так все было! – заспорила с ним Аня. – Хотя, откуда же вам знать?! Вы же меня за сутки так ни разу и не посмотрели. Мы видимся сейчас с вами первый раз. Вы и имя то мое не знаете!

Олег озадаченно уставился на нее. «Главный» перестал улыбаться, он ждал объяснений.

– Зачем же вы так?! К вам подходили мои ассистенты. Они все записали и мне передали! – оправдывался Хазаров, глядя то на Аню, то на Антона Денисовича. – Утром у вас взяли все необходимые анализы. Лечение назначено. Кстати, мы вам еще раз повторно сегодня УЗИ сделаем.

– Зачем? – поинтересовалась Аня.

Скрывая раздражение, Олег пробасил:

– Да затем, что у меня есть сомнения по поводу вашего диагноза.

– Сомнения?

– Возможно, вы вообще не наша пациентка. Симптоматика настораживает! – с нажимом в голосе сказал Хазаров, многозначительно посмотрев на «главного». – Кое-что не сходится!

– Мне тоже так показалось! – из-за плеча Хазарова сказал Хромой.

Завотделением понял всё без лишних объяснений. Снова привычно добродушно заулыбавшись, он потерял интерес к Аниной истории. Из практики он знал, что симулянты в отделении появляются регулярно, и с этим ничего не поделаешь. Есть люди с психическими отклонениями, которым патологически не хватает внимания, и они готовы пойти на все, чтобы его получить.

– А ко мне он тоже не приходит! Уже несколько дней не приходит! – громко пожаловалась старуха на «лечащего». – Я зову-зову его! А он не идет!

Все в палате резко повернулись к ней, будто она появилась здесь только что, а до этого ее даже не существовало. Врачи плавно «перетекли» к ее кровати.

– Пациентка Серпухова. 83 года. Сухая гангрена, – сказал Хазаров.

Старуха закивала, захлопала реденькими ресничками, заискивая перед ними, сделав жалостное лицо.

– Ждем согласие на ампутацию. Потом переведем ее в «гнойное», – продолжил доктор.

Завотделением, вздохнув, подошел вплотную к кровати, наклонился и приподнял ее одеяло. Перед его взором предстала сине-желтая человеческая плоть, которая больше напоминала кусок отполированного дерева. Он очень формально, почти не касаясь, осмотрел ногу. Не более трех секунд задержав свое внимание на ней, он многозначительно надул щеки, снова накрыл ногу и развел руками. «Ничем уже не поможешь!» – означал его жест, и все присутствующие его правильно считали. Врачи, как по команде, развернулись и направились к выходу.

– Доктор! Доктор! – позвала его старушка.

Никто не обернулся.

– А как же мне быть?

Один за другим врачи покинули палату, обсуждая вероятность и сроки летального исхода при сухой гангрене.

Аня плотно сжала губы от досады. Ее разозлило такое пренебрежительное отношение к ней, к старухе, к людям. Она достала из-под подушки листок со своим именем, который сняла со стены, и разорвала его на клочки.

Люба же тем временем принялась радостно суетиться перед выпиской. Она уже набирала номер мужа:

– Алё! Привет! Ну что, у меня хорошие новости. Приезжай сегодня за мной. Меня выписывают!

Не в силах усидеть на месте, она стала ходить по палате:

– Выписка к двум будет готова. Кстати, приготовь мне борща.

Невольно слушая трёп Любы, Аня злилась. Она достала из тумбочки эластичный бинт и принялась туго заматывать ногу – от стопы до самого верха. Ей сказали, что так надо, и будет не так больно. У нее получалось криво, она снова и снова разматывала кольца ткани и пробовала заново.

– Ага. Со сметанкой и сальцом белорусским. Так хочется поесть нормальной домашней пищи. А то здесь жрать вообще невозможно. Все постное, безвкусное. Кошмар какой-то! Я даже похудела! – жаловалась на свое житьё Люба.

На соседней койке бабушка, уставившись в потолок, трагически причитала:

– Никому не нужна я! Никому! Господи! Сделай что-нибудь!

Из коридора громко позвали:

– На завтрак! На завтрак!

Люба, прервав свой разговор, пошутила:

– Вот тебе и ответ от всевышнего, бабуль! Завтрак! Ешь-молись-люби! Просите, да услышаны будете! Или как там?

Найдя свою «остроту» веселой, она заржала. Старуха молчала.

– К вам кто-нибудь придет сегодня? – спросила ее Аня. Та не ответила, продолжая глядеть в потолок.

В палату вошла грудастая раздатчица с тарелкой каши и компотом. Она проплыла по палате словно каравелла, поставила на тумбочку старушке еду и, повернувшись к Ане, спросила:

– Так. А вы у меня ходячая или лежачая?

– Я не буду есть.

– Как хотите! – равнодушно фыркнула раздатчица и пошла к выходу.

– А кто Серпухову будет кормить? Она же не сможет сама! – спросила ее Аня.

– Я никого не кормлю. Я только еду раздаю. Скажите ее детям, пусть сиделку наймут. А то ишь, какие молодцы! Экономные! – не повернувшись, зло ответила «каравелла», захлопнув за собой дверь.

Люба громко заспорила с мужем:

– Как нет денег на такси? Ты там охренел что ли?!

Старушка с горечью зашептала:

– Никому старики не нужны. Никому!

– А я тебе говорю, это все твой энтузиазм дебильный – он причина нашей бедности! – ругала Люба мужа. – Не делай добра – не получишь зла! Сколько можно задаром всем помогать? Слава Богу, хоть я не такая. Иначе мы бы по миру с тобой пошли!

Аня легла лицом к стене.

– Здесь никто никому не нужен!

Закрыв глаза, она стала вспоминать в подробностях тот день, с которого начались ее злоключения.