Текст книги "Жизнь одного"

Автор книги: Екатерина Бакулина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Содержание

Cover Page

Содержание

Жизнь одного

Жизнь одного

Екатерина Бакулина

Жизнь одного

Баночка с жёлтой наклейкой: "Это чай. Насыпать одну ложку", скачущие буквы, корявый почерк. Я кручу эту баночку в руках, стараясь собраться с мыслями.

– Нравится? – спрашивает Кирилл.

 И не поймёшь сразу, есть ли сарказм в его голосе или нет. Непростой это голос, такой гортанный, медленно и трудно выводящий слова, слабая артикуляция и язык, словно онемевший. Поначалу, я едва понимал Кирилла, но потом привык... хотя, конечно, привык  это не совсем то.

– Помогает? – вместо ответа спрашиваю я.

– Да, – серьёзно говорит он. – Без наклеек было очень трудно.

События пяти– и даже двадцатилетней давности Кирилл помнит отчётливо, а вот бытовые мелочи, порой, ставят его в тупик.

Я кручу баночку в руках...

– Это Наташа придумала, – говорит Кирилл, – девочка из соцзащиты. Она приходит два раза в неделю, помогает по хозяйству. И записки меня научила писать.

Молодец Наташа, соглашаюсь я, хорошая девочка. Такие записки-наклейки здесь по всему дому: чай, кофе, сахар, кнопка включения телевизора, включения кондиционера, смыва в туалете... развешены инструкции ко всему. Почти все написаны рукой Кирилла, это сразу видно.

Руки у него...

Он разливает по чашкам кипяток, держа чайник в правой, уверено и крепко... правая – механический протез, дешёвый, но надёжный, моторика хорошая. Левая – своя, но сильно дрожит. А пишет он левой, не смотря ни на что. Правая нога – тоже протез, лицо всё изуродовано, об остальном можно только догадываться. Кирилла буквально собирали по частям, больше года в больнице, полтора в центре реабилитации. Можно было бы продолжить и дальше, но Кирилл сказал, что сил уже нет, хочется нормальной жизни, пусть всё будет как есть, ему хватит...

Значит, можно ещё что-то сделать? Можно. Только долго и тяжело, жизни на всё не хватит... снова по больницам... Да и дальше почти всё за свой счет, страховка покрыла только жизненно важное... Был бы хоть толк, но толка, скорее всего, не будет. И так уже сделали всё, что могли.

Тяжело... ну, со всем этим жить? Да нет, нормально. Как у всех. Дом, работа, вот в кружок оригами записался. Кирилл говорит спокойно и серьёзно, в глазах  тоска.

Оригами...

Я пытаясь представить, беру кружку, делаю глоток, обжигаюсь, едва не роняю... Кирилл невесело ухмыляется.

– Ну ты, поаккуратнее.

– Как же так вышло, Кир? Я думал... Слушай, мне ведь сказали, что ты погиб...

Он кивает.

– Всем так сказали.

– Зачем? Как же так?

– Прошлой жизни больше нет, – он на секунду задумывается. – Совсем нет.

Я встретил Кирилла утром, у супермаркета на парковке. Он собирал разбросанные тележки и корзинки, относил на место, простая такая работа. Я тогда загружал пакеты в машину, отставил тележку в сторону, он подошел, взял. Я сразу не узнал, а когда узнал, то не поверил. Не могло такого быть, никак не могло. Я ведь был на похоронах.

Помню, Маринка не плакала. Стояла так прямо, тихо... сама словно мёртвая, серое лицо, заострившиеся черты... Моя жена пыталась её утешать, пыталась говорить что-то, поддержать, суетилась, переживала... но Маринка молчала. Ни слова вообще. Мы очень переживали за неё. Помню, кто-то тогда сказал – глупости это, ну, подумаешь, что ей, она даже не жена, ну, пожили год вместе, ну, не сложилось, найдет другого... вот, если б дети...

Только Маринка до сих пор не нашла.

Второго такого найти трудно.

Всю жизнь я завидовал Кириллу. Мы когда-то жили в одном доме, дружили буквально с песочницы, учились в одном классе. Он был здоровенным, атлетически сложенным парнем, мог подтянуться раз сто не напрягаясь, с вышки нырял... да и учился отлично. Не боялся никогда и ничего. Никогда не был хорошим мальчиком, никогда не был правильным, с одинаковым рвением совершал подвиги и глупости, и всегда отчаянно нравился девочкам. После школы прошёл срочную в десанте, потом закончил Академию на Кифе. Майор, между прочим. В те годы мы уже встречались редко, Кирилл почти не бывал на Земле. Всех его подвигов и наград не знаю точно, я далёк от этого... лишь однажды видел мундир, весь увешенный орденами... подвиги и глупости...

И после этого развозить тележки?

Почему?!

Старой жизни больше нет.

Вот так.

Пенсию – да, пенсию платят хорошую, грех жаловаться... за все заслуги. Можно даже не развозить ничего. Но не сидеть же дома?

– А Маринка? – спрашиваю я.

Он отчетливо вздрагивает.

– Нет... Марина не знает.

И отворачивается, потом принимается мешать ложкой чай, крупные чаинки плывут по кругу... Долго... Мешает и мешает, словно заведённый, глядя в одну точку. Часы тикают на стене... Мне даже слегка неловко становится. Потом кажется, что он про меня забыл... может правильнее будет просто тихо уйти?

Потом он перестает мешать, откладывает ложку в сторону, отпивает из кружки, поворачивается. И вздрагивает снова. В его глазах паника. Он словно не узнаёт меня, не понимает, что я тут делаю. Глядит на кружку в моих руках, внимательно щурится...

– Лёша?

И всё ещё не понимает.

Я только киваю. Да, это я.

– Лёш, ты прости, у меня бывает... Стоит отвлечься и... Мы ведь с тобой говорили о чём-то?

– О Маринке.

Он напряжённо подаётся вперёд.

– Что с ней?

– Ничего, всё хорошо. Почему ей никто не сказал?

Кирилл поджимает губы, передёргивает плечами... словно озноб...

– Обо мне? Не надо ей... И ты тоже ничего не говори, хорошо?

Почти мольба.

– Но это не правильно, Кир. Она имеет право знать. Как же так?

– Нет. Я тоже имею право решить сам.

– Почему? Ты боишься, что она тебя не примет?

– Боюсь, что примет. И останется... Из жалости, понимаешь? Если б думал, что откажется, сразу бы сказал.

Он отворачивается. Долго сидит молча. Левая, живая рука мелко подрагивает и от этого трясётся стол. Боль...

– Слушай, у меня же конфеты к чаю есть! – Кирилл вдруг резко поднимается, почти подскакивает, бодро так, по хозяйски. – Чего я тебя не угощаю? Вкусные, знаешь какие!

Я даже сразу не пойму зачем это... да и потом тоже. То ли он просто пытается делать вид, то ли что-то переключилось у него в голове и о сложной теме Кирилл просто забыл.

А он суетится, гремит в шкафу баночками с чаем, коробочками, что-то роняет, поднимает. Достает запечатанную коробку. Конфеты и правда хорошие.

– Спасибо, – через силу говорю я.

– Ты бери, бери! Вкусные очень! Ну, и рассказывай...

– Что?

– Ну, как... ну, вообще, как жизнь?

Я знаю, он хочет услышать про Маринку.

* * *

Через две недели захожу к нему снова. Должен был раньше, но как-то не сложилось, работа, всякие дела... Я звонил Кириллу, сначала переносил, потом ещё раз уточнял, когда приду. Вроде бы всё нормально.

 Стою перед дверью, но никто не открывает. Звоню снова. Ничего. Может ушёл куда-то, может забыл, не смог сообщить? Ладно...

Я уже собираюсь уходить, как вдруг открывается дверь. Он стоит на пороге, смотрит и не видит меня. Не узнаёт. Вглядывается, так пристально, беззвучно шевелит губами. У него  заметно дрожат руки, не только левая, но и правая, мелким звоном бьётся о дверной косяк.

– Кир, – тихо говорю я, – Это я, Кир... Ты что, не узнаёшь?

Он мычит что-то неразборчиво, на лбу кривые, мучительные складки... Не узнаёт. А ведь только недавно, казалось, всё было не так уж плохо.

Собираюсь уйти, но тут он делает шаг назад и в сторону, словно приглашая меня в дом.

Не знаю... Что толку...

Надо было прийти сразу, на следующий день, может быть... а может, вообще не стоило приходить.

Захожу всё равно.

Мы снова сидим на кухне.

Сначала я пытаюсь что-то говорить, потом просто молчу. Нет даже никакого чая. И темы для разговора тоже нет. Ничего не клеится.

Сбежать хочется. Да и, наверно, сбежать – самое разумное решение.

И тут щелкает дверной замок, привычно так, по хозяйски.

– Кирилл, это я! Ты дома?

Женщина.

Пара секунд паники, неуместное желание вдруг забиться в шкаф или под кровать, потом только я понимаю – это, наверняка, Наташа, та девочка из соцзащиты.

Она тоже, похоже, понимает, что в доме есть чужой.

Я встаю, выхожу в коридор.

– Добрый день, – говорю неуверенно.

– Здравствуйте, – так же неуверенно говорит она.

Невысокая худенькая девушка в сером мышином свитере, волосы гладко собраны в хвост. Надо ей объяснить.

– Я тут заходил... проведать... уже ухожу...

– Понятно, – говорит она. – Вы Алексей?

Словно укор.

– Да.

– Кирилл много говорил о вас. Но знаете... вам, наверно, не стоило приходить.

– Почему? – я удивляюсь.

– Ну, понимаете, наверно не стоит его так тревожить, в его состоянии это не легко...

Её почему-то не смущает, что "он" все слышит, ведь рядом, на кухне. Нельзя же говорить о человеке в третьем лице в его присутствии, он не младенец и не умственно отсталый... Нет, я, конечно, всё понимаю, но так не правильно.

Очень хочется сказать, что это не её дело и вообще не ей решать – тревожить или нет.

– Понимаете, – говорит Наташа, – я волнуюсь за него. Он ведь уже начал приходить в себя, состояние наконец стабилизировалось, всё налаживалось. Работа... А тут вы... После встречи с вами он несколько дней был сам не свой, всё нервничал, вспоминал прошлое, говорил, говорил... Мне даже показалось, что он невероятно быстро пошел на поправку, такая неожиданная ясность ума... А потом... вот... сидит, никого не узнаёт, ничего не понимает. Это было потрясение, а теперь...

Наташа поджимает губы. Наверно, она действительно переживает и хочет Кириллу добра.

* * *

Совета я не послушал, и даже больше того. Пришёл не один.

Мы стоим у дверей, я нажимаю кнопку звонка. Больше всего боюсь, что дома никого не окажется, придется возвращаться ни с чем. Нервничаю. Но дверь открывается почти сразу.

Кирилл такой же, как и в прошлый раз. Он слегка пошатывается, руки дрожат, его мутный, невидящий взгляд скользит по мне почти не задерживаясь, потом...

Кирилл вздрагивает. Начинает часто-часто моргать, словно проснувшись, дрожащие пальцы впиваются в дверной косяк. Он выпрямляется, подаётся вперёд...

– Марина?!

– Да, – тихо говорит она. – Привет, Кир.

За считанные секунды Кирилл меняётся на глазах, вот уж не думал, что такое возможно, у него даже расширяются зрачки. Он глядит на Маринку, и не может поверить. Она мягко улыбается.

– Можно нам войти?

– Конечно! Марина, боже мой... я...

Даже голос меняется.

– Ну, не буду вам мешать, – говорю я. – Подожду тут, погуляю. Зовите, если что.

Они, кажется, даже не замечают.

Помню, Маринку я впервые увидел почти семь лет назад, Кирилл привез её с Хилари, вытащил там буквально из огня, из-под обломков подорванной дип-миссии, где Маринка работала переводчиком. По-геройски, что вполне в его духе. Ну, и влюбился, конечно.

Маринка ничуть не изменилась за эти годы, даже как-то неуловимо похорошела. Она сама позвонила вчера, моя жена ей всё-таки разболтала, они общаются. Позвонила, попросила съездить с ней к Кириллу. Я сомневался.

– Зачем? – спросил я тогда. – Он же не хочет.

– Он хочет, – очень твёрдо сказала она.

И сейчас, лишь только глянув на Кирилла, я понимаю – он действительно очень-очень этого хочет, только боится. Не может позволить себе быть с любимой женщиной таким.

Я остаюсь у лифта и жду больше двух часов.

* * *

«Когда вернусь в армию – ко мне вернётся Марина!»

Надпись на стене, прямо на обоях, красным маркером.

– Как в армию?! – удивляюсь я.

– А вот так! – весело говорит Кирилл. – Конечно, в десант меня не возьмут, но могу пойти преподавать в Академию, лекции читать, по взрывотехнике, пусть и по бумажке первое время. Я же старое всё помню. Буду постоянно держать бумажку перед глазами. Буду не только лектором, но и наглядным пособием, – он смеётся, легко и искренне, впервые, наверно, за столько лет. – Ничего, я справлюсь.

И хлопает меня по плечу.

Я смотрю на него и вижу, как блестят глаза.

Справится.

Под надписью – план: "записаться на консультацию в нейрохирургию", "начать бегать по утрам", ещё много чего. Справится, конечно. Не сразу, возможно не один год уйдёт, придётся снова помотаться по больницам, но ведь цель того стоит. Главное – видеть цель. Не бояться, не отступать.

Кирилл упрямый.

Это Маринка придумала. Она Кирилла хорошо знает.

Когда она вышла тогда, наговорившись, у неё были совершенно белые губы и такое же белое, застывшее лицо. Как на похоронах. Я даже испугался... А Маринка прислонилась к стене, медленно сползла на пол, села, закрыв лицо руками. Зарыдала вдруг, так громко и отчаянно.

Я молча сел рядом.

– Ничего, Лёша, – сквозь слёзы сказала она. – Теперь всё будет хорошо.