Текст книги "82 часа (СИ)"

Автор книги: Егор Лосев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Боевик дошел до середины поляны, шестнадцать пар глаз внимательно следили за каждым его движением, и только снайпер Эяль нащупывал крестиком прицела своего "подопечного", да Лилипут "пас" пулеметчика.

   – "Шалош!"(три ивр.) – прозвучало в наушниках. Антон прицелился, привычно отстранившись от всего окружающего. Впереди маячила цель, одетая в ненавистный камуфляж, Палец на спуске ждал только одного слова: Эхад(один ивр.).

Лилипут прицелился чуть выше пулеметного ствола и уже разомкнул губы, произнести "Штаим" (два ивр.), когда, откуда-то из-за холмов прилетел низкий рык танковых двигателей.

   – Эш! Эш! Эш! (огонь ивр.) – взревел лейтенант забыв про счет, видя как пулеметчик повернувшись на далекий шум скрывается за толстенным стволом кедра.

Снайпер плавно потянул спуск. Привычно боднул плечо приклад "ремингтона" посылая пулю точно в вырез пятнистой куртки боевика. Эяль дернул затвор, выщелкивая гильзу, досылая патрон в ствол. Тело боевика отбросило на траву, он еще шевелился, хрипел, шарил руками по подсумкам разгрузки, но 7,62 миллиметровая пуля войдя под срез каски вышибла из него жизнь.

"Понеслось!"– подумал Антон, когда дергаясь завалилось посреди поляны изрешеченное тело гранатометчика.

С первыми же выстрелами пулеметчик боевиков огрызнулся длинной очередью по фасаду. Видя что дело плохо, он рванулся назад, в спасительную чащу леса. За спиной все взорвалось грохотом выстрелов. Сотни маленьких свинцовых ос неслись вслед, срезая листья и расщепляя ветки. В плече вспыхнула разливаясь огнем боль, но он бежал, судорожно дергая из кармана рацию. Словно удар раскаленного молота швырнул боевика на землю, боль пронзила все внутренности, но он успел. Успел вдавить тангенту, и чувствуя вкус крови на губах прошептать: " Они в заброшенном доме..." Стволы кедров, завертелись по кругу, синеющее утреннее небо вдруг стало красным, свет погас.

В деревне хлопали двери, разбуженный пальбой народ выглядывал на улицу.

"Так облажаться! – скрипел зубами Лилипут, – да еще перед самим комбатом!"

   – Готовимся к отходу! Всем вниз! Занять укрытия! – Лейтенант командовал на автомате, в голове, словно в компьютере, просчитывались десятки вариантов, в которые грозила вылиться сложившаяся ситуация. Если пулеметчик ушел и успел поднять шухер, значит сейчас такое начнется.

   – Быстро! Вызывай "броню"! – Рявкнул он радисту.

На крыше остались только пулеметчик и наблюдатель, остальные занимали круговую оборону. Лилипут все еще медлил, стоя у чердачной лестницы. Он прислушивался к отчетливо доносящемуся шуму двигателей, колонна приближалась. Разрыв сотряс воздух, взметнув в небо комья земли. В пятидесяти метрах от них вспучился дымный столб. Лилипут инстинктивно пригнулся и рванулся к пулеметчику с наблюдателем.

   – Вни..– успел прокричать лейтенант до того, как совсем рядом на склон упала вторая мина. Взрывная волна ударила, швырнув его кубарем прямо на бойцов. Подхватив тяжеленное оборудование наблюдателя они скатились по лестнице, на этаж ниже. Очередная мина за их спиной угодила в угол здания, тряхнув всю конструкцию. Воздух наполнился пылью, посыпалась штукатурка. Видимо, к минометам присоединилась еще что-то, потому что заброшенный дом вдруг завибрировал принимая в себя осколки целой очереди, но уже совсем близко слышался шум моторов, уже готовились экипажи "накпадонов" распахнуть люки "десантов" навстречу бойцам, уже бесшумно висел в воздухе "мазлат"*, засекая мощными камерами позиции минометчиков и передавая координаты артиллеристам.

Завалились под ножами бульдозеров последние деревья мешающие проходу "брони". Рванулись вперед приземистые неуклюжие туши танков.

Полузасыпанные штукатуркой бойцы, чихая и кашляя толпились у стен первого этажа. Наконец лейтенант взмахнул рукой:

– Перебежками по трое вперед!

На окраину деревни выкатился грузовичок с установленной в кузове спаренной ЗСУшкой. Бородатый джигит, сидевший за стволами, выдал по фасаду длинную очередь, почти зацепив высунувшихся было десантников. Все трое ползком метнулись обратно под прикрытие стен.

"Накпадоны" развернулись, распахивая десантные люки. Первая "Меркава" рыгнула языком пламени, подавившись проглоченным в откате стволом.

В последний момент водитель грузовика попытался сдать назад. Снаряд разорвался с небольшим недолетом, взрывная волна, как в замедленной съемке, подняла грузовик на дыбы и завалила набок. Следующий снаряд точно накрыл цель, разбросав по воздуху перекрученное железо и куски плоти.

Не дожидаясь команды, бойцы неслись к спасительным отсекам БТРов. Бежавший первым Антон вдруг увидел, как изменился в лице солдат, придерживавший створку люка, как рука его потянула из недр отсека автомат, с таким же испугано изумленным лицом развернул в их сторону ствол пулеметчик на броне. Дернулась и поползла башня "Меркавы", глядя на них страшным 120 миллиметровым дулом. Антон удивленно оглянулся и остолбенел. За ним бежала толпа белоснежных фигур, словно сошедших с пьедестала мраморных римских статуй, только вооруженных современным оружием. В хвосте белый, постоянно чихающий сфинкс, волок на туго натянутом поводке какого-то "Геракла". "Штукатурка..." – лопнула в голове отчаянная мысль, "Не узнали... Сейчас свои же перемочат!"

Не зная, что делать, Антон затормозил, и тут сзади все звуки перекрыл комбатовский рев.

   – Ну вы засранцы танковые! В рот вам пушку, артиллерийский шомпол в задницу! Своих не узнаете, "флашет" вам в штаны, солярку в уши! Совсем мозги отшибло, мудачье бронированное!

Лица танкистов расслабились, Дрор на бегу смахнул с лица белое крошево: "Еле успел, ведь чуть-чуть по своим не жахнули!"

Мины еще продолжали падать, круша перекрытия, превращая дом в развалины. Бойцы рыбкой заныривали в десантные отсеки БТРов. Лилипут подсчитывал пролетающие мимо тела. Дрор оглянулся и увидел, как откинулась дверь в корме ближайшей "Меркавы", оттуда высунулся танкист, махнув Вайсбергу. Комбат показал Лилипуту, что поедет в танке и нырнул темное, подсвеченное зеленым нутро.

Часть контейнеров со снарядами была убрана, оставляя место для десанта. Дрор плюхнулся на указанное танкистом место, скинул каску, и напялил любезно предложенный шлемофон. Танкист прищелкнул штекер переговорного устройства в гнездо и полез в башню. Танк сразу же рывком двинулся вперед.

В эфире Лилипут проводил последнюю перекличку.

Оказавшись в отсеке БТРа Антон попытался выбраться из кучи тел и сесть нормально. Но машина дернулась, от толчка Антона швырнуло на примостившегося под ним пулеметчика Нира.

   – Как ты? – спросил Антон снимая с его головы локоть.

   – Ранен! – кривясь от смеха прокричал Нир, – Тяжело ранен!

Нутро бронированной коробки взорвалось хохотом, ржали все давясь и падая друг на друга. Это была истерика. Трясся вытирая слеза Ашот, лежа на полу дрыгал ногами Нир. Ржал держась за живот Витька. Смех словно разрядил все напряжение прошедших дней. Наконец, где то под потолком возмущенно залаяла Нюся, которая видимо была не в курсе.

А смеялись все вот почему: в прошлое их пребывание в Ливане взвод двигался к месту ночной засады. Когда они перебегали дорогу, на шоссе вдруг показалась легковушка с включенным дальним светом. Хоть и издалека, но свет фар осветил перебегавших дорогу парашютистов. На всякий случай Лилипут решил сменить место "лежки". И вот тогда, в ночном лесу они засекли группу "хизбаллонов", видимо тоже направлявшуюся в засаду. Взводный, видя, что они первые обнаружили противника, да еще на небольшой дистанции, взревел "Кадима, леистаэр!", как обычно сбившись на звериный рык, ломанулся вперед. Остальные атаковали следом, обрушив на противника всю огневую мощь отделения. Боевики, которых было трое, рухнули на землю, успев сделать всего несколько выстрелов. Нир тоже бежал со всеми, поливая из Негева, когда почувствовал сильный удар в бок. От неожиданности пулеметчик споткнулся и упал в какую-то воронку. Приложив руку к боку, он ощутил мокрую ткань. Кто-то нагнулся над ним, Нир простонал, что ранен. Прибежал санитар Рам. Расстегнув на Нире разгрузку и бронежилет, он попытался вслепую определить, где рана. Боец стонал, весь бок набухал влагой, видимо, от сильного кровотечения, но входного отверстия нигде не обнаруживалось. Санитар вколол раненому обезболивающие и попытался забинтовать на ощуп. Вертушки для эвакуации уже вызвали, а там, на борту, врач разберется. В яму пыхтя скатились двое бойцов с носилками.

   – Парни, прикройте меня, – попросил Рам, – надо зажечь фонарик.

В темноте послышалась возня, потом кто-то набросил на них сверху плотную ткань плащ-палатки. Рам трясущимися руками выдрал из разгрузки фонарь и включил. Тусклый, приглушенный красным фильтром луч осветил печально лежащего на земле, кривящегося от боли бойца, размотанный бинт вокруг и большое темное пятно, расплывавшееся по боку и сползавшее на штанину. Ожидавший увидеть море крови санитар удивленно изучил открывшийся натюрморт, посветил себе на руки и наконец уперся взглядом в развороченную пулей флягу. Чувствуя, как отливает адреналин, он ослабшими руками еще раз ощупал тело на предмет повреждений и не обнаружил никаких следов оных. Выключив фонарь, санитар поднялся на ноги. Державшие плащ палатку десантники вопросительно уставились на него. Раненый покорно закрыл глаза и испустил душераздирающий стон. Рам размахнувшись пнул больного тяжелым берцем под зад и прохрипел:

   – Вставай, кретин чертов!!!

Топтавшиеся вокруг бойцы подумали, что санитар рехнулся, бывает у солдат, как следствие нервных нагрузок.

   – Вставай, симулянт сраный!!! – Рам решительно добавил пациенту еще пинок и рывком поднял его на ноги, сунув в руки разбитую фляжку. Радист дал отбой вертушкам. С тех пор у Нира постоянно осведомлялись о самочувствии.

Бронетранспортеры ползли за бульдозерами. Над ними, с треском полосовали небо снаряды, разрываясь за спиной, артиллерия аккуратно давила минометчиков.

Карлинский потягивал кофе удовлетворенно откинувшись на спинку стула. За окном суетились рабочие и солдаты, устанавливая на только что возведенной сцене колонки и усилители.

Все закончилось благополучно. Группу удалось вывезти без потерь, да еще и злополучную зенитную пушку разнесли, для ровного счета. Тот же беспилотный самолетик, что корректировал огонь артиллерии, остался висеть в квадрате еще несколько часов после отхода десантников. Карлинский сам видел, как суетились на экране игрушечные человечки в белых халатах загружая в машину скорой помощи два тела укрытых простынями. Потом подбежал какой-то пацан и, размахивая руками, что-то затараторил санитарам. Подхватив носилки, вся компания убежала в сторону леса, скрывшись под кронами деревьев. Через некоторое время они вернулись, неся еще одно тело, на этот раз не закрытое с головой. Видимо, боевик все же выжил. "Эх," кровожадно подумал Моше, "может, еще и скорую накрыть артиллерией?" Но победил здравый смысл.

Карлинский позвонил в Длаат и поздравил Дрора с удачно закончившейся операцией.

   – Привози всех участников засады на концерт, – добавил он. – вечером от вас пойдет конвой.

Десантники, узнавшие о концерте в последнюю минуту были в восторге! Куда-то испарилась трехдневная усталость и недосып. Закипела радостная суета. Вынималась из вещмешков повседневная форма**, брились морды, надраивались ботинки. На улице нетерпеливо прогревали моторы механики-водители.

*Мазлат – беспилотный самолет-разведчик.

**В ЦАХАЛе есть три вида формы. Парадная, которую даже выдают редко, одевают на большие парады, праздники и т.д. Повседневная, в которой обычно ходят вне базы, так называемая форма алеф. Рабочая форма в которой в основном и ходят на базе и на войне, форма бет.

В Мардж Аюн этим вечером стекались конвои со всех опорных пунктов зоны безопасности. Тяжелые грузовики и бронетранспортеры ползли по узким кривым улочкам ливанского городка, плюясь вонючим дизельным дымом. В звездном ночном небе нарезали круги «кобры» и «апачи» готовые оперативно и вдребезги разнести любых «энтузиастов», желающих помешать концерту. На израильской границе, около укрытых в капонирах самоходок, покуривали в рукав артиллерийские расчеты, дежурящие сегодня в удвоенном количестве. Настороженно замерли опорные пункты, ощетинившись стволами и камерами наблюдения. Медленно и осторожно расползались засадные группы, матеря шепотком уехавших на концерт везунчиков.

Рина последний раз оглядела импровизированную сцену, примыкающую вплотную к какой-то бетонной конструкции. Ее предупредили, что в случае обстрела нужно бежать назад и вниз по лестнице. По двору уже слонялись группки солдат. Техники суетились вокруг колонок и усилителей.

Рина окинула взглядом мерцающие рядом огни города, заполняющийся солдатами двор, и пошла переодеваться.

Первым выступал Юваль Голан, ее выход был следующим.

Когда Антон выбрался из БТРа, ему показалось, что он попал домой, словно не бушевала вокруг война, калеча людей и ломая судьбы, словно испарились вся привычная настороженность, когда шкурой улавливаешь глухой «Пак!» ракетного пуска, когда спиной ощущаешь подозрительное движение веток, и руки сами вскидывают винтовочный ствол, а палец выбирает холостой ход спускового крючка.

   – Это сон, – пробормотал застывший рядом Ашот, – ущипните меня!

   – Может, тебя еще и поцеловать? – спросил вылезший следом Витек, задвигая пулеметчику кулаком под ребра.

Увидев Карлинского Вайсберг улыбнулся и тут же огреб тяжеленной лапищей по плечу.

   – Спасибо тебе, комбат! Спасибо за отличную работу!

   – Моше, там же лейтенант командовал, не я.

   – Ладно, со всеми разберемся!

На сцену вышел ведущий, ожили огромные колонки. Публика возбужденно зашумела, засвистела. Завозились, в поисках предусмотрительно отобранных у них автоматов, солдаты южно-ливанской армии, собираясь пострелять в воздух. Вспомнив, что стволы пришлось сдать ЦАДАЛЬники, яростно захлопали в ладоши. А потом все затопила музыка... .

Рина ждала за кулисами, прислушиваясь к доносящемуся снаружи восторженному гулу. Наконец ввалился взмыленный Юваль Голан, припав к бутылке с водой. Утолив жажду, он подмигнул Рине:

   – Ну и публика! Бешеная! Я их завел, попробуй теперь их успокоить!

   – Не беспокойся! – Рина набрала воздух, медленно выдохнула и вышла на сцену. Увидев знакомую стройную фигурку в белом платье, притихшая толпа ахнула и тут же взорвалась восторгом. Рина огляделась, ослепленная ярким светом софитов, внизу бушевало море мальчишек в зеленой форме. Из первого ряда подмигнул единственным глазом подполковник Гади.

Рина прикрыла глаза, сжала микрофон и запела, сначала тихо, но постепенно повышая голос :

Я живу себе день за днем,

Разбрасываю дни по ветру,

Где то внутри родилось привычное напряжение, медленно, с каждой минутой нарастающее.

 
Люди сходятся вокруг меня,
 
 
Я же хочу отдохнуть,
 

Толпа подпевала в едином порыве, обнявшись и раскачиваясь в такт музыке.

 
Говорят, что земля вертится вокруг своей оси,
Как же мне отыскать мою ось?
 

Рина первый раз за всю свою карьеру видела такую аудиторию, почти целиком состоящую из стриженных мальчишек, с красными, уставшими, какими-то словно замороженными глазами. Они чутко реагировали на каждое ее движение, на малейшее изменение интонации.

 
Я совсем не так уж красива,
Мне уже не шестнадцать лет,
Но я кое-что знаю об этом мире...
 

Кто-то далеко в заднем ряду вскинул руку с зажигалкой, и через минуту весь двор полыхал качающимися огоньками. Она ощущала, что ей удается растапливать лед в их глазах, плавить его силой голоса, постепенно превращая в воду. Никогда еще Рина не выступала перед такой аудиторией. Они ловили глазами малейший ее жест, голос, сразу же начиная подпевать, если она замолкала, протягивая руки к толпе.

Карлинский тоже слушал красивый голос, думая о том, чего стоило организовать этот концерт и сколько глаз сейчас напряженно вглядываются в приборы ночного виденья, в экраны радаров, в прицелы винтовок и пулеметов, для того, что бы здесь могла греметь музыка.

Рина закончила песню под аплодисменты ушла за кулисы.

Взмокший Антон, зажатый в качающемся под музыку ряду товарищей, сжимал в кулаке горячую зажигалку, дешевая пластмасса давно расплавилась, выплюнув колесико и пружину, огонек погас, но он ничего не замечал. Музыка словно отключила все остальное.

Век в мучениях бежит,

Каждый час с трудом живу.

Марш-бросок к концу подходит,

Но уснуть я не смогу.

Ревел со сцены «Ретникс», глуша басами колонок.

Подожди, и я вернусь,

Завтра я буду дома.

Мне надоело изменять мир,

Во вражеской стране.

Не хотел я быть героем,

Не хотел рассказывать,

Как в ночи темной враждебной,

Кто-то на посту стоит.

Орали пацаны сорванными голосами. Завывал луженной глоткой Лилипут.

Только он сбережет надежду,

Надежду на лучшие дни,

Дни когда победит любовь,

И сотрет боль в глазах твоих

Жители Мардж-Аюна, удивленно распахнув окна, вслушивались в разносящуюся по округе музыку. Такое здесь слышали нечасто, наверное, до гражданской войны.

Концерт закончился, но еще долго толпились во дворе солдаты, хором запевая то одну, то другую песню. Наконец, командиры разогнали бойцов по машинам, но то и дело, в эфире, кто-нибудь запевал особенно понравившийся ему куплет, а остальные подхватывали.

Ночь снова разорвал рев машин. Расползались по опорным пунктам бронетранспортеры. Тянулись в сторону израильской границы "сафарри" с аппаратурой и артистами.

Антон поглядывал в триплекс, прислонившись к привычно вибрирующему борту БТРа. Вместо темной ливанской ночи снаружи, ему мерещилась сцена, освещенная прожекторами, и белая фигурка в перекрестье ярких лучей, сжимающая микрофон.

Рина обессилено откинулась на жесткой скамейке грузовика. Закрывая глаза, она снова и снова видела колышущиеся волны зеленых солдатских гимнастерок, море крохотных огоньков над бледными молодыми лицами. Это был лучший концерт в ее жизни.

Оставшиеся месяцы дежурства в Ливане пролетели как-то очень быстро. Лишь одно событие омрачило четырех месячное пребывание в зоне безопасности. Во время очередного патрулирования на дороге сработал фугас. Тяжело ранило сапера и шедшего чуть позади Исраеля. Бросившихся на помощь десантников прижал к земле шквальный огонь, подобраться к раненым не получалось, драгоценные минуты уходили на перестрелку. В результате Исраель сполз к канаву сам и уволок за собой раненого сапера, чем спас ему жизнь. Десантники пытались прикрыть его как могли, но огромная туша являлась прекрасной мишенью. Когда раненых грузили в вертолет, Исраель был еще жив, он даже дотянул до посадочной площадки в Рамбаме. Только когда санитары, на бешеной скорости, катили носилки в операционную, его сердце перестало биться.

На похоронах Лилипут заплакал. Антон еще подумал, что это, наверное, единственный раз, когда лейтенант прослезился. Комбат сказал речь. Улетел в небо залп почетного караула. Отец Исраеля прочитал кадиш* над могилой. А Лилипут все не мог успокоится. Слезы текли по его темному изрытому шрамами лицу. После этого лейтенант потерял страх окончательно. Он постоянно лез в самое пекло, но на счастье, через несколько недель десантники сдали позиции заменившей их роте Голани, и отправились на учения в пустыню Негев.

*Кадиш – похоронная молитва.

Маленький смуглый бритый под ноль лейтенант, выкатив грудь, прохаживался перед строем. Десантники почесывали щетину, одергивали мятые гимнастерки, переминаясь с пятки на носок разбитых и запыленных красных ботинок. Злобно скалился из-за спин крылатый змей, нарисованный на стене штаба.

   – Помните, – внушал лейтенант, – четыре месяца мы проторчали в этом ливанском дерьме! Четыре месяца мы ходили под пулями! Если какой-то военный полицейский пикнет что-то про ваши небритые рожи или грязные ботинки, разбейте ему морду, и любой суд вас оправдает! Ну может не любой, но я точно! Разбирайте пропуска!

Солнечные лучи отражались от выбритой Лилипутовской макушки, разбрасывая вокруг яркие блики.

Эпилог.

По разному сложились судьбы участников этой истории.

Карлинский остался в армии, и дослужился до перекрещенных мечей на погонах, став в конце концов заместителем начальника генерального штаба.

Дрор Вайсберг получил повышение и сам стал комдивом. Во время интифады он командовал дивизией, контролировавшей район Хеврона. В скором времени Вайсбергу предстояло стать командующим десантными войсками израильской армии.

Дрор первым примчался на место теракта, когда боевики открыли огонь по колонне паломников, рядом с Пещерой Праотцов в Хевронe. Он, как был, без бронежилета и каски, атаковал боевиков, засевших в доме. Вайсберг пытался отвлечь террористов, давая время подтянутся патрулям, а гражданским убраться с линии огня, но был убит на месте.

Лилипут продолжал командовать взводом и одним из последних вышел с территории Ливана в 2000 году. Несколько месяцев он скучал, пока не началась интифада. Лейтенант, с восторгом, напросился в Газу, в самое пекло, где и нашел «свою» мину, уже командуя ротой. После тяжелой контузии он демобилизовался, подлечился и уехал в Южную Америку тренеровать личную «гвардию» какого-то миллионера.

Ашот Вардаян благополучно дослужил, уволился в запас и успел закончить два курса Тель-Авивском университете, на факультете электроники. Он был призван в армию во время операции «Защитная Стена». Их подразделение участвовало в штурме лагеря беженцев Дженин. В районе, прозванном «ванной», из-за окружающих его высотных домов десантники, попали в засаду. Погибли тринадцать резервистов. Боевикам даже удалось утащить и спрятать тела Ашота и двух его товарищей. Только к вечеру вызванные из соседнего района бойцы морского спецназа прочесали район и отбили изуродованные тела десантников, попутно рассчитавшись с засевшими в домах боевиками.

Виктор Котович остался на сверхсрочную и вышел на гражданку вместе с Нюсей через два года. Оба устроились на работу в полицию. Нюся уже вышла на пенсию, а Витька до сих пор успешно продолжает обезвреживать взрывные устройства.

Антон Бродский дослужил срочную и пошел учиться в Беер-Шевский университет. Он тоже участвовал в операции Защитная Стена, и в других передрягах, куда судьба периодически закидывала резервистов-десантников. Антон работает в одной из хай-тековских фирм.

Через несколько лет после вывода израильских войск из Ливана, на месте гибели генерала Герштейна у деревни Кахуба, снова разнесло взрывом автомобиль. На это раз, за рулем сидел 44-летний Рамзи Нохра, он погиб на месте. Никто не взял на себя ответственности за произошедшее, но по слухам, именно Нохра помог террористам из Хизбаллы организовать покушение на Герштейна.

 

Полковник Дрор Вайнберг