Текст книги "Аномалия. «Шполер Зейде»"

Автор книги: Ефим Гальперин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Ефим Гальперин
Аномалия. «Шполер Зейде»

Anomaly («Shpoler Zeide»)

by Yefim Galperin

Mistery

Artist – Ilya Shenker

Design and Computer imposition – Aleksander Minz

All rights reserved by U.S. Copyright Office.

US PA 1-777-047

Художник – Илья Шенкер

Дизайн и компьютерная вёрстка – Александр Минц

Предисловие

«…Немедленно вылетаю! Но тебе, «шмок» и «шлымазл», я советую покончить с собой до моего приезда! Чтобы к множеству моих грехов не добавлять отрывание уже давно бесполезных частей твоего организма!».

Эти пять минут телефонного разговора между Парижем и украинской деревушкой, аккуратно записанного Службой Безопасности Украины и украинской мафией, изобиловали таким количеством специфических выражений на языке идиш, что для перевода пришлось искать в Киеве старых интеллигентных евреев. Про что это я, господа?

Да! Про любовь!

Обычно когда пользуются термином «Любовь», то подразумевают отношения двух людей. Противоположных полов. И не противоположных. Молодых и не очень. Юных и стариков.

Нет, конечно, в этой книге про это тоже есть. Но главное в ней – Вселенская любовь. Любовь как Благодать. Ко всему, что материалисты называют окружающим нас миром, а верующие Всевышним. В том числе и любовь родителей к детям, а детей к родителям. Сильных к слабым, добрых к одиноким. И вообще, ошибся Достоевский, переводя с Божественного! Не «красота спасёт мир», а Любовь!

– Ну, ладно! – скажет читатель, – Много вы видели этой любви в окружающем нас жестком мире.

Так ведь никто и не утверждает, что Любовь наблюдается повсеместно и ежечасно. Пока.

Но изредка… В определённые моменты и в отдельных местах…

И, конечно, как может называться в этом жутко прагматичном мире то пространство, в котором разлита Любовь?! Правильно!

«Аномалия» (и ещё, если кому-то это что-то говорит – «Шполер Зейде»).

Ориентируясь на клиповость мышления сегодняшнего читателя и восприятие им действительности в медийной форме, то есть как бы в виде телесериалов, стиль повествования выбран тоже киношный.

Будем надеяться, что читателю хватит фантазии представить всю эту «картину маслом» без принятых в традиционной литературе многословных описаний природы и нервических движений бровей героев.

Жанр выбран популярный вот уже добрых две тысячи лет – Мистерия.

Чтобы не нагружать читателя поиском в Википедии, – прямо оттуда:

«Мисте́рия (от греческого mysterion – таинство, тайна) – один из жанров европейского средневекового театра.

Сюжет мистерии – всегда про Чудо! – обычно разворачивается в виде увлекательной весёлой истории из современной реальной жизни, но с обязательными ссылками на религиозные источники».

Итак, Мистерия. С двумя хоралами, видениями и свадьбой.

Место действия – Франция, США, Африка. И самое главное – Украина!

Пролог

Южная Африка. Резиденция президента ЮАР. Вечер.

Тропический ливень. Дворец президента оцеплен местной службой безопасности. Бьют барабаны. Гортанные команды. Белый лимузин и эскорт мотоциклистов в ожидании выхода важного гостя. В наушниках сотрудников службы безопасности на разных языках – английском, африкаанс, зулу и т. д.:

– Всем! Всем! Встреча президента с высоким гостем завершена. Готовность «Би»!

Открываются ворота. На всём пути следования эскорта перекрываются перекрёстки.

Южная Африка. Аэропорт. Вечер.

Ливень. Сквозь сетку дождя: белый лимузин движется прямо к трапу самолёта. Справа и слева с оружием наперевес бегут чёрные полицейские в белых гетрах. Телохранитель держит зонтик над открывающейся дверцей. Почётный караул двухметровых гвардейцев исполняет команду «Смирно!»

Из машины появляется человек. Рост ниже среднего. Чёрная шляпа, лапсердак, борода. Хасид. [1]1
  Приверженец одного из религиозных течений в иудаизме.
  Буквально – «учение благочестия» ( иврит, и идиш),


[Закрыть]Реб Борух Финкельштейн – бриллиантовый магнат, миллиардер. Рядом с ним возникает большой чёрный президент страны. Хасид в сопровождении президента проходит вдоль строя почётного караула, который под проливным дождём совершает положенные по протоколу телодвижения. Рядом с почётным гостем его секретарь и переводчик Саймон Стерн.

Возле самолёта суетятся местные техники. У трапа под большим зонтом наблюдает за церемонией ирландец Мак О'Кинли. Одет с иголочки. Белый человек.

В двери самолёта возникает ещё одна фигура хасида. Как положено – шляпа, лапсердак, борода. И безапелляционность. Это реб Гороховский.

– Этот дождь когда-нибудь у вас кончается? В прошлый раз, помню, тоже лило как из ведра.

Мак О'Кинли смотрит на Гороховского. Тот – на Мака О'Кинли. Оценивают друг друга.

Опускается аппарель, и лимузин магната въезжает в самолёт.

Торжественная часть заканчивается. Почётный гость взбегает по трапу. Саймон Стерн радостно обнимает Мака О'Кинли. Проходят внутрь самолёта. Заводятся моторы.

Салон самолёта. Вечер.

Мак О'Кинли и Саймон Стерн идут между рядами. Расталкивая их, пробегает Гороховский. За ним торопливо, поглядывая на часы, проходит группа хасидов.

Шляпа, лапсердак, борода…

– Молодые люди, так можно не успеть к «Маариву»! – командует на языке идиш Гороховский.

Салон самолёта. Вечер.

Мак О'Кинли и Саймон Стерн идут между рядами. Расталкивая их, пробегает Гороховский. За ним торопливо, поглядывая на часы, проходит группа хасидов. Шляпа, лапсердак, борода…

– Молодые люди, так можно не успеть к «Маариву»! – командует на языке идиш Гороховский.

Ирландец вопросительно смотрит на друга.

– Извини, Мак, время вечерней молитвы, – объясняет другу Саймон и, поправляя на голове кипу (головной убор у евреев и кардиналов-католиков), уходит вслед за группой хасидов в салон.

Сквозь щель в портьерах Мак О'Кинли видит, как все почтительно располагаются вокруг босса – реб Боруха.

Магнат смотрит на часы и кивает головой кантору [2]2
  Кантор или хазан – «посланник общины». Мужчина, ведущий богослужение в синагоге.


[Закрыть]. Тот прокашливается и начинает. Звучит вступление к вечерней молитве – «Кадиш» [3]3
  Кадиш – еврейская молитва, прославляющая святость имени Всевышнего и Его могущества и выражающая стремление к конечному искуплению и спасению. Эту молитву читают только при наличии миньяна (десяти взрослых мужчин), (иврит и идиш).


[Закрыть]: «Да возвысится и освятится Имя Его! Амен!» Сначала соло, потом голосов становится больше. И вот уже звучит мощный хорал: «В мире, сотворенном по воле Его…»

Южная Африка. Аэропорт. Вечер.

Ливень. Самолёт разгоняется. Ревут моторы. Тумблеры, рычажки – пилоты за работой.

Молятся, покачиваясь, хасиды. Бежит под крылом самолёта взлетная полоса.

Дождь. Мрак. Молитва. Самолёт пронизывает кромку тяжёлых облаков. И вырывается к солнцу.

Салон самолёта. Вечер.

Саймон после молитвы возвращается к Маку О'Кинли:

– Через пять минут, Мак, я представлю тебя боссу. И ты ему анализ рынка. Никаких предположений! Только факты. От выражения «мне кажется» он звереет.

– А эти шумные ребята, – Мак провожает взглядом хасидов, выходящих из салона, – тоже в бизнесе?

– Эти ребята в комплекте.

– Не понял…

– Дело в том, что мистер Финкельштейн всё время в пути, – поясняет Саймон. – А для молитвы должен быть всегда «миньян». [4]4
  Десять взрослых мужчин (иврит и идиш).


[Закрыть]Комплект. Десять евреев. У нас в штабе их шесть. Остальные… Не евреи. И чтобы не утруждать себя каждый раз поиском на месте, боссу легче возить с собой всегда пяток лишних. Зато все как на подбор. Знатоки «Мишны и Гемары». [5]5
  Свод законов и их толкований в иудаизме (иврит и идиш).


[Закрыть]

– Понятно. Это такая слабость мистера Финкельштейна.

– Это не слабость, Мак. Это сила!

– Не помню, чтобы в Гарварде ты, Саймон, отличался такой правоверностью.

– С годами, Мак, человек становится мудрее.

Мак О'Кинли и Саймон проходят в салон. А там как раз мистер Финкельштейн заканчивает разговор с Гороховским.

Говорят они, конечно, на языке идиш:

– «Угерет» [6]6
  Договорились ( идиш).


[Закрыть], реб Гороховский. Вы берёте с собой в помощь этого своего приятеля. И если всё случается, как вы говорите… Миллион.

– А приятелю?! Реб Гутману?

– Хорошо. И ему двести тысяч.

– На немецком языке говорят? – шёпотом спрашивает Мак у Саймона на английском языке.

– На идиш.

– Да-а?! На этом языке ещё разговаривают?

– Почему не больше? – торгуется Гороховский.

– Если бы я платил по принципу «почему не больше», я бы не был Финкельштейном, а был бы Гороховским, – магнат даёт распоряжение Саймону. – Оформите командировку. Назовём так… «Этнографическая экспедиция», – опять поворачивается к Гороховскому. Смотрит на него. – Да-а-а. Сам себе удивляюсь! Поддаться на ваши «майсы»… [7]7
  Буквально: «бабушкины сказки». Ироничное название для историй, притч, анекдотов ( идиш).


[Закрыть]

Гороховский воздевает руки, собираясь начать очередную историю.

Финкельштейн машет рукой:

– Хватит! «Зайт гизунт»! [8]8
  Будьте здоровы! ( идиш).


[Закрыть]– и отворачивается к Маку и Саймону.

Гороховский с важным видом покидает салон.

– Разрешите представить вам. Мистер Мак О'Кинли, – торжественно произносит Саймон (понятно, что уже на английском языке). – Тот самый. Да! Я выдернул его из Лондона прямо из-под носа у…

– Я давно хотел видеть вас в своей команде. – Финкельштейн жмёт руку Маку. – Давайте к делу!

– Итак, анализ состояния рынка бриллиантов на сегодня… – начинает Мак.

Часть первая
Гости

Улицы села Песчаное. Утро.

Живописное современное украинское село под холмом. Сотня дворов. Около пятисот жителей. Электричество. Газ в баллонах. Птицеферма и коровник. Асфальтированный пятачок между сельсоветом, продуктовым магазином, столовой, школой и клубом. Белые хаты, утопающие в садах. Огороды. Пыльные улочки, сбегающие к реке. И размеренная жизнь. Но…

Куры и собаки шарахаются в стороны из-под колёс. Это по улицам села несётся на мотоцикле начальник милиции, он же единственный в селе милиционер, по фамилии Нечипоренко. В коляске мотоцикла учительница английского языка в местной школе Татьяна Золотаренко. Мотоцикл подкатывает к маленькому зданию сельской гостиницы.

Сельская гостиница. Утро.

Милиционер и учительница бегут по коридорчику и влетают в комнату. Там под командой мэра села Борсюка двое молодых ребят хулиганистого вида – Жора и Федька – вытаскивают в коридор старые железные кровати. Торопятся. Заносят другие кровати – более современные.

Дед Грицько со своей женой Парасей вешают занавески на окна.

– Где вас черти носят!? С минуты на минуту… – кричит прибывшим Борсюк.

– А «шо» [9]9
  Что ( украинский язык).


[Закрыть]ты в розовом пиджаке? – удивляется милиционер Нечипоренко тому, как выглядит Жора.

– Так американцы же! – объясняет Жора свой розовый пиджак, жёлтые джинсы и белые кроссовки. – Они, Сашко, всегда ярко одеваются. И разговаривают громко так. Это… фамильярно.

– И вот увидите, привезут виски! – добавляет Федька. – Они ж без этого не живут. Вот с финнами пил. С немцами один раз. А с американцами…

– Главное, контакт! – говорит весомо Жора. – Ты ему сразу весело: «Хаварью, фрэнд!»

В окно заглядывает мальчишка:

– Приехали!

Все срываются с места, толкаются в дверях. Выбегают из здания на крыльцо. Последним выходит, одёргивая яркий пиджачок, Жора. Ещё в дверях он поднимает руку для приветствия. И застывает.

Площадь у сельской гостиницы. Утро.

Приезжие, которые расплачиваются с водителем такси, как-то не похожи на американцев из кинофильмов. Чёрные костюмы, бороды, чёрные шляпы. Это уже известный нам худой реб Нафтале Гороховский и его помощник – толстый реб Бэрэлэ Гутман.

Толпа селян на площади молчит, оглядывает приезжих. Дряхлый дед долго собирается с силами и формулирует:

– Е-в-р-е-и!

– Так с Америки же? – доносится из толпы.

– Значит, американские е-в-р-е-и, – резюмирует дряхлый дед. – Вот завсегда так и одевались. Это когда ещё за царём Николаем. Годов сто назад…

Первым из ступора выходит милиционер Нечипоренко. Он берёт под локотки мэра и учительницу, спускает их с крыльца и подводит к гостям.

Толкает онемевшую учительницу Золотаренко в бок. И та оживает. На английском языке:

– Добро пожаловать, дорогие гости! Надеемся, что ваш визит будет удачным. Разрешите представить вам – мэр Анатолий Борсюк, шериф Нечипоренко…

– Добрый день! – представляется на английском языке Гороховский. – Нафталий Гороховский и Берл Гутман.

– Сердечно приветствуем! Разрешите документики! – говорит милиционер, а учительница переводит. Гости вручают паспорта. Милиционер крутит их. Передаёт для прочтения учительнице. – Извините, конечно, так сказать, а цель приезда?

– Этнография. Нас интересует старое еврейское кладбище, – говорит Гороховский и вручает милиционеру ещё и свою визитную карточку.

Учительница переводит и про кладбище. В толпе селян проносится: «О! Еврейское!» – и все с уважением смотрят на дряхлого деда.

– Да! Еврейское. Ведь здесь жили евреи, – Гороховский произносит это уже на ломаном русском языке.

В толпе селян опять вздох: «Говорит по-нашему!»

– Ага! Знаете язык? – настораживается милиционер и неохотно, но возвращает паспорта.

– Моя «мишпуха»… [10]10
  Семья, родня ( идиш).


[Закрыть]Мой род. И бабушка и дедушка… То есть простые слова я складываю. И ещё студенты у меня сейчас. Они из Украины. Доброго здоровячка! – говорит он всем.

На крыльце застыл дед Грицько. Он изумлён. Причём почему-то больше, чем все остальные. Всё происходящее видится ему в несколько мистическом виде. Ореолы вокруг фигур хасидов, звучание голосов с эффектом эха.

А учительница как раз уже трижды представляет его гостям:

– Директор гостиницы Григорий Панченко. Заслуженный агроном. Сейчас на пенсии.

Но дед всё не приходит в себя. Его жена Парася щиплет его и шепчет в ухо:

– Очнись, старый!

Наконец-то дед Грицько спохватывается и жмёт руки гостям. Баба Парася тоже протягивает руку для пожатия. Но Гороховский шарахается от её руки, как от змеи.

– У нас, у хасидов такое правило: «Не своё не трогаем», – оправдывая свой жест, говорит он громко на русском языке.

По толпе селян снова прокатывается гул. А одна из женщин бьёт по затылку своего мужа:

– Во! Нормальные люди! Не своё не трогают!

Все понимающие смеются. Жора и Федька подхватывают чемоданы. Гороховский тихо на идиш Гутману:

– Бэрэлэ! Смотри за вещами. Эти двое мне не нравятся.

– Так вот же полицейский!

– Не морочь голову. Полицейский!? Гиб акик! [11]11
  Посмотри! ( идиш).


[Закрыть]Ты же видишь, какая у него рожа! А пуным! [12]12
  Лицо. Здесь в значении «рожа» ( идиш).


[Закрыть]Ха! Это ещё тот ганэф. [13]13
  Бандит ( идиш).


[Закрыть]

Милиционер старательно вслушивается. Толкает в бок учительницу. Та пожимает плечами: «Не понимаю». Зато по лицу деда Грицька пробегает тень улыбки. Видно, что-то понял. И милиционер отмечает это.

А Гороховский извинительно улыбается и объясняет свой текст на русском языке:

– Вы понравились моему другу, мистер шериф. Он говорит: «Смотри, какой бравый мужчина. Казак!» А я ему говорю – «Конечно! Настоящий представитель закона!».

Сельская гостиница. Утро.

Гости и сопровождающие их лица проходят внутрь гостиницы. Жора и Федька затаскивают чемоданы, при этом проявляют излишнюю активность. Но хасиды косятся, и милиционер быстро выставляет «помощничков».

Дед Грицько с мэром проводят гостей по гостинице. И, конечно, показывают туалет и рукомойник во дворе. А мэр Борсюк ещё показывает, как пользоваться этим самым рукомойником, начиная с процесса доставания воды из колодца и заливания в бачок этого самого рукомойника.

Сельская гостиница. Комната. Утро.

Наконец гости остаются одни. Гороховский достаёт мобильный телефон. Набирает номер и говорит на идиш:

– Саймон. Да! Реб Гороховский. Слава богу, на месте. Гостиница? – Он уныло оглядывается. – «А зохн вэй»! [14]14
  Кошмар ( идиш).


[Закрыть]

Сельская гостиница. Коридор. Утро.

За дверью, конечно, подслушивают. Милиционер вопросительно смотрит на учительницу.

– Не понимаю. Похоже на немецкий, – шепчет та.

Милиционер, стараясь не скрипеть сапогами, отходит на цыпочках от двери. Все тихо во главе с мэром Борсюком идут к выходу.

Сельская гостиница. Крыльцо. Утро.

Милиционер строго смотрит на мэра Борсюка.

– Ну, приехали! Ну, евреи! – почему-то оправдывается мэр. – Ищут кладбище. Своё! Еврейское! Что тут такого?

– Ага? – как бы с угрозой произносит милиционер.

– Тут до революции, говорят, евреев много жило… – говорит учительница Золотаренко. – Память!

– Вот именно. Память! – подхватывает мэр Борсюк. – Так сказать, история.

– Ага! Что там, на визитке? – продолжает допрос милиционер.

– Компания «Ди Гус», – читает и переводит учительница.

– Добыча, оценка и сбыт алмазного сырья. Мистер Гороховский. Консультант по общим вопросам.

– Ага! Добыча, оценка и сбыт алмазного сырья… Консультант… – милиционер забирает визитку, осторожно кладёт её в карман. – Имеем вещественное доказательство.

Площадь у сельской гостиницы. Утро.

Мэр с учительницей спускаются с крыльца. Садятся в пропыленный старый «газик» и уезжают. Милиционер поворачивается к деду Грицьку:

– Я тебе, дед, не как племянник, а как начальник милиции приказываю! Глаз не спускать! С консультантов этих, бля!

Сельская гостиница. Комната. Утро.

Гороховский распахивает окно. Оглядывает село. Ласково светит солнышко. Птички поют. Произносит восторженно на идиш:

– «А махае»! [15]15
  Восторг, удовольствие. Благодать! ( идиш).


[Закрыть]Ты только послушай, Бэрэлэ, какая тишина!

Площадь у сельской гостиницы. Утро.

…И в эту же минуту тишину взрывает рёв мотора. Большой трактор, дымя и кашляя, пересекает площадь перед гостиницей. Так бы он и проехал, но навстречу из переулка выкатывается самосвал. Его водитель и не думает уступать дорогу трактору. Сначала ревут моторы. Потом оба водителя выскакивают из машин и начинают напирать друг на друга.

К ним подбегает милиционер Нечипоренко и начинает наводить порядок. Машины разъезжаются. Милиционер оглядывается на смотрящих в окно хасидов и делает успокаивающий жест.

Но тишина взрывается теперь уже у магазина. В очереди вспыхивает потасовка. Милиционер на мотоцикле и несётся к магазину.

Хасиды в окне с интересом наблюдают за происходящим.

Тем более что ещё в одном дворе начинается перепалка между соседками. А из хаты которая напротив выскакивает мужчина. И следом в него летит таз, брошенный умелой рукой его жены. Грохот, крик.

Во дворе, где ругаются соседки, появляется вездесущий доблестный милиционер.

Сельская гостиница. Комната. Утро.

Гороховский и Гутман, поглядывая в окно и прислушиваясь к крикам, кушают «гефилте фиш» [16]16
  Фаршированная рыба ( идиш).


[Закрыть]из открытой банки, хрустят мацой. Гутман вздыхает.

– Ну, только не надо, Бэрэлэ! – отвечает ему на это и, конечно, на языке «идиш» Гороховский. – Или я не хочу хорошего бульончика «ми ды фарфалах». [17]17
  С вермишелью в виде бантиков ( идиш).


[Закрыть]Потерпи! Пара дней…

Стук в двери.

– Можно! – Гороховский переходит на ломаный русский. Вваливается Жора с бутылкой в руке:

– Здравствуйте! Я по-соседски. Сам я в разводе. Хату оставил жене. Вот живу временно здесь же в гостинице. Как раз за стеночкой.

Гороховский и Гутман оторопело переглядываются. Гутман незаметно ногой закрывает открытый чемодан, задвигает его под кровать.

В дверях возникает милиционер. Отодвигает Жору. В комнату входит целая делегация в сопровождении деда Грицька. Это механизатор Пётр Онищенко и его помощник Микола. С ними дряхлый дед.

– Старейший житель района. Панас Онищенко. Сто четыре года. Помнит царя! – представляет его милиционер. – Думаю, поможет с вашим еврейским вопросом. А это его внук. Тоже Онищенко. Пётр. Механизатор.

– Ото Николай Второй… – начинает дряхлый дед.

– Значит, я Пётр Онищенко, – механизатор перебивает дряхлого деда. – А это Микола – мой помощник. Дед у нас того… Но иногда кое-что вспоминает. А что же это вы всухомятку? Два шага до столовой. Там борщ такой наваристый. С салом! Можно и до нас. Жена картошечки нажарит…

– Не «ко-ше-р»… – произносит дряхлый дед.

– Чего? – переспрашивает милиционер.

– Нечистый продукт, – формулирует дряхлый дед.

– В смысле радиации?

– Не. В религиозном смысле, – уточняет дед Грицько. – «Кошер». [18]18
  Пища, соответствующая канонам иудаизма.


[Закрыть]Не «кошер».

Милиционер оглядывается на деда Грицька. Смотрит. Соображает.

Площадь у сельской гостиницы. Утро.

Целая экспедиция отъезжает на трёх мотоциклах от крыльца. За рулем первого механизатор Онищенко. В коляске дряхлый дед. За рулем второго мотоцикла милиционер Нечипоренко. На заднем седле реб Гороховский. В коляске реб Гутман. На третьем мотоцикле помощник механизатора Микола.

Дед Грицько подметает метлой крыльцо, смотрит кавалькаде вслед. Снова с ним что-то не в порядке. Ореолы вокруг фигур хасидов, гулкий звук голосов. Мистика и всё та же многозначительность в рамках нашего представления о квантах, биополях и временно-пространственных аберрациях.

Берег реки на окраине села. Утро.

Дряхлого деда выводят на пригорок. Он всплескивает руками: «Не то!»

Роща за селом. День.

Наша группа исследователей рыскает вслед за дедом между деревьями. Дед явно путается. Бьёт себя по лбу. Машет руками. Снова все рассаживаются по мотоциклам.

Окраина села. День.

«Экспедиция» останавливается. Расспрашивают жителей. У одной хаты женщина пожимает плечами. Возле другой хаты у забора в окружении кучи набежавших детей наш дряхлый дед спорит с другим менее дряхлым стариком. Хасиды и милиционер наблюдают.

Холм над рекой. День.

Все вместе выталкивают заглохший мотоцикл на горку. В коляске дряхлый дед вещает, поднимая указательный палец. Стоя на холмике, уверенно топает ногой. Копают. Выкапывают что-то большое завернутое в промасленные тряпки. Разворачивают. Это пулемет системы «максим». И пяток винтовок. Всё – времён гражданской войны.

Дорога за селом. День.

Пылят мотоциклы. Дед, указующе вытянув руку, кричит что-то сквозь пыль и шум. Рядом с ним в коляске найденные пулемет и винтовки.

Овраг. День.

Выкапывают из стенки оврага церковную утварь и сундучок с пачками ассигнаций начала двадцатого века – «екатеринки», «керенки», и т. д.

Остатки хутора. День.

На холме стоят наши исследователи. Шериф, хасиды. Все вспотевшие, пропыленные. Уставшие.

– Ты, дед, собери мозги в кучу. Полдня мотаемся, – механизатор Онищенко говорит дряхлому деду – Понятно, ты тут с батькою Махно гулял. Там с кайзером Вильгельмом. Потом с товарищем Хрущёвым кукурузу сажал…. А им просто кладбище нужно. Еврейское!

Гороховский разворачивает карту и с компасом пытается её сориентировать по сторонам света:

– Так! И где же тут у них север?

Подходит милиционер. С удивлением разглядывает карту:

– Серьёзная карта. И где же это вы её взяли?

– Пентагон.

– Где?!

– Центральное разведывательное управление, – невозмутимо поясняет на русском языке Гороховский. – Съёмка со спутника, – и тут же кричит на идиш Гутману, устроившемуся в кустах пописать: – Бэрэлэ, хватит уже! Ты, как собака, метишь всю территорию. Так она не твоя! Иди сюда.

Милиционер старательно вслушивается в незнакомую речь, снимает фуражку, вытирает пот:

– Простите, это вы на немецком языке говорите?

– Я!? На немецком!? – возмущается Гороховский. – Это идиш! Великий язык! Здесь раньше все его знали. В каждом селе, в каждом местечке.

Улицы села. Вечер.

На площади опять, но уже в обратном направлении, в дыму и рёве моторов пытаются разъехаться трактор и самосвал. Опять ссора у магазина. Во дворе у хаты баба тузит своего мужа. Снова гремит летящий таз. Орёт радио на столбе. Много шума!

Сельская гостиница. Комната. Вечер.

Звенит мобильный телефон. Гороховский и Бэрэлэ роются в карманах, в чемоданах. Находят. Гороховский прижимает трубку мобильного телефона к уху, но ничего не слышит. Прикрывает окно и кричит на идиш:

– Результаты?! В первый день?! Вы знаете, Саймон, когда нужна спешка? Скажите реб Финкельштейну, если Гороховский берётся, то делает! – Он выключает телефон, поворачивается к Гутману. – Сам «балабос» [19]19
  Хозяин ( идиш).


[Закрыть]передаёт нам привет! Ноги гудят! Всё село исходить. Чтоб она горела эта власть советов! Чтобы вот так! Чтобы уже никто ничего не помнил!

Танцплощадка у клуба. Вечер.

На скамейке большой «бумбокс» [20]20
  Переносной аудиоцентр.


[Закрыть]орёт очередную «попсовую» чушь. Одного взгляда На скамейке большой бумбокс орёт очередную попсовую чушь. Одного взгляда достаточно, чтобы понять – в селе избыток девушек при явном недостатке половозрелых юношей.

Девчата сидят на лавочках, скучают. Или танцуют парами. Дочка механизатора Элеонора в привилегированном положении. За ней буквально хвостиком и безуспешно слоняется помощник механизатора – славный парень Микола.

В условиях дефицита уже знакомые нам местные хулиганы Жора и Федька ощущают себя крутыми «мачо». Похаживают в подпитии. Снисходительно приглашают на танец то одну, то другую девицу.

Вдруг Жора толкает Федьку в бок, и они, дурашливо встав по команде «смирно», машут рукой.

Дом милиционера Нечипоренко. Вечер.

Оказывается, это они издали приветствуют милиционера.

Дело в том, что его дом на взгорке и всё село перед ним как на ладони. А если учесть наличие мощного бинокля с устройством ночного видения, прихваченного милиционером во время его службы в армии в Чечне, то можно понять, как контролируется им жизнь односельчан.

– Ага! – констатирует милиционер, что наблюдение замечено.

Из-за его спины выглядывает жена Галя:

– Как там наша «доня»? [21]21
  Дочь, ласковое обращение ( украинский язык).


[Закрыть]

Милиционер переводит бинокль.

Танцплощадка у клуба. Вечер. Эффект бинокля.

На лавочке в окружении подружек сидит их невесёлая дочка Рая. Скучно ей. Вокруг одни подростки.

Дом милиционера Нечипоренко. Вечер

– Скучает. Да-а, – бормочет он. – Наехал бы, какой-никакой, женишок. Так нет же! Приезжают… – с этими словами он переводит бинокль на сельскую гостиницу. И вовремя!

Окно сельской гостиницы. Вечер. Эффект бинокля.

В комнату хасидов входит дед Грицько.

Сельская гостиница. Комната. Вечер.

Дед Грицько ставит на стол перед гостями корзину с помидорами, огурцами, связками молодого лука и чеснока, высыпает яблоки и груши:

– Извините, что потревожил. Ну, во-первых, чтоб вы не всухомятку… Это прямо с моего огорода. И потом… Завтра утречком, часиков в десять, давайте сходим в одно место.

– Вы знаете, где еврейское кладбище?! – восклицает Гороховский на ломаном русском языке.

– Ну, как бы. Это… Их вообще три было. Вам которое?

– Где могила «Цадика» [22]22
  Праведник, святой человек, мудрец, духовный наставник ( идиш и иврит).


[Закрыть]Шполяр Зейде!

– Так я и думал. Завтра.

– Вы уверены, что найдём?

– Имеется соображение.

Гороховский расплывается в улыбке. Потирает руки:

– О! Я ещё утром заметил, что вы порядочный человек! Не то что эти махновцы. – Обращается к Гутману на идиш: – Бэрэлэ! Быстрее! Человек имеет соображение!

Гутман достает бутылку виски. Дед Грицько пытается отказаться. Но уже налито. И стоя, они выпивают.

Дом милиционера Нечипоренко. Вечер.

Милиционер фиксирует этот несанкционированный контакт, да ещё и с принятием спиртного, своим мощным биноклем:

– Ага!

Окно сельской гостиницы. Вечер. Эффект бинокля

Как не пытаются гости уговорить деда Грицька на вторую стопку, тот всё-таки отбивается и уходит.

Сельская гостиница. Крыльцо. Вечер.

Фонарь на столбе над площадью. Лай собак. Дед Грицько стоит задумчиво на крыльце. Вздыхает. Поднимает глаза. Бархат ночного украинского неба.

Сельская гостиница. Комната. Утро. Видение!

Прямо в упор смотрит милиционер. Он почему-то в трусах и майке, но в сапогах и с портупеей. Спрашивает участливо:

– Ну, как? О'кей?

Сельская гостиница. Комната. Ночь.

Гороховский, лёжа на жёсткой железной кровати, стонет, мотает головой. Гутман будит его. Гороховский просыпается. Соображает, что милиционер являлся ему во сне.

– «Вус»? – [23]23
  Что? ( идиш).


[Закрыть]участливо спрашивает Гутман.

Гороховский приходит в себя, оглядывает комнату, прислушивается к шуму в селе, пьяному пению соседа по гостинице Жоры во дворе, говорит с досадой:

– «Дус»! [24]24
  То! ( идиш).


[Закрыть]Птички, тишина и покой. Съездим, подышим свежим воздухом… Гэволт! [25]25
  Ужас! Караул! ( идиш).


[Закрыть]

Нью-Йорк. Холл гостиницы. Вечер.

Негромкая музыка, приглушённый свет. Роскошь. За столиками чинно парами сидят юноши и девушки. Попадаются и постарше. Одеты строго ортодоксально. Пьют кофе. Тихо разговаривают.

Это мало кому знакомая процедура называется «Шидух». [26]26
  Сватовство ( иврит и идиш) – традиционный еврейский метод знакомства, основой которого является построение семейных отношений при помощи посредников, называемых “шадхен”.


[Закрыть]

Так сказать, «Клуб знакомств» в соответствии с законами иудаизма.

За одним из столиков разговаривают красивая девушка и высокий стройный юноша. Хасид. Это Исаак, внук миллиардера Финкельштейна.

Беседа завершается. Явно без каких-либо перспектив на общее будущее.

Пара идёт к выходу. Проходят мимо командного вида дамы – «шадхен» [27]27
  Сват ( иврит и идиш).


[Закрыть]– менеджера по сватовству. Та провожает их взглядом. Откладывает в сторону анкету девушки.

Нью-Йорк. Улица возле гостиницы. Вечер.

Водитель чёрного лимузина распахивает дверцу. Девушка с нескрываемым сожалением прощается, усаживается в машину и уезжает.

Исаак облегчённо вздыхает.

Река в селе. Утро.

Туман стелется над рекой. На берегу раздеваются наши хасиды. Голые, они входят в воду. За ними с берега, маскируясь в кустах, в бинокль наблюдает милиционер Нечипоренко. Рядом с ним дед Грицько.

– Этот как его. Реб Гороховский… – бормочет милиционер.

– Серьёзный мужчина.

– С результатом. Девять детей. Фотографию показывал, – подтверждает дед Грицько.

Хасиды говорят молитву на омовение и окунаются с головой.

– Ага? – удивляется милиционер.

– Обычай! – поясняет дед Грицько.

– Обычай… Ну, как тебе, дед, американский виски?

– Какой виски?

– Ты мне, дед Грицько, мозги не засерай. Вчера! Так что проясни. Приехали!

В шляпах! Евреи! И по селу шалаются. Что ищут?

– Да, Сашко! Как для участкового милиционера ты соображаешь круто. Здесь двести лет назад жил цадик.

– Кто?

– Цадик.

– «Садик» – это что такое?

– Праведник ихний. Вот они и ищут его могилу.

– Ага! Тут мы со своими святыми не разберёмся, а ещё эти…

– Шполяр Зейде. Очень среди евреев известный человек.

– Я такой фамилии не слышал. И где же эта могила?

– А где птицеферма! От когда после войны фундамент клали, «бiсов» [28]28
  Чёртов ( украинский язык).


[Закрыть]Коваленко команду давал использовать могильные плиты… Я-то пацан был. Но дед мой знал, какие главные могилы. Так что прикопали немного, чтобы никто не цеплялся. Сегодня вот веду наших евреев… Показывать!

– Ага! А ты, дед Грицько, как для бывшего заслуженного агронома тоже не того… Не соображаешь! Значит, по-твоему, ребята эти за тысячи километров прилетели, чтобы в курином помёте возиться. Ой, чую я…

– Ты, Сашко, с Чечни ещё поведенный… Нормальное же дело. Приехали! Евреи! Ищут. Своё. Еврейское.

– Ага! Приехали. Евреи! Своё! Еврейское! Вопрос! Для чего? Цадик-садик! Вот тут всё! – Он водит перед носом у деда визиткой Гороховского. – «Добыча, оценка и сбыт алмазного сырья». – Переходит на официальный тон: – Повторяю, дед, для тупых. Тебе… Директору гостиницы, в которой поселились иностранцы. Открой уши!

– Так ты сам говоришь – иностранцы. Между собой они на этом…

– Правильно! На идише.

– Вот! Откуда мне? Уши… – пожимает плечами дед Грицько.

– Ой, не надо! Я ж ещё вчера, когда они залопотали, подумал: «Знакомая музыка?» Вот когда ты, дед, крепко выпьешь, что кричишь? Вот это… «Дрек мит фефер! [29]29
  Дерьмо с перцем ( идиш).


[Закрыть]Мишуга!» [30]30
  Псих, сумасшедший ( идиш).


[Закрыть]А? Сам говорил, что в детстве соседи у тебя были евреи. Идиш – это твой профиль, дед! И не виляй! Ты, вообще, географическую карту района у них видел? Из Пентагона!

– Ну, ты, Сашко, тоже. Сериалов телевизионных насмотрелся. Шпионы, алмазы. Память, племяш, такое дело…

– Перестань! Память не сало. Бутерброда «не зробиш». [31]31
  Не сделаешь ( украинский язык).


[Закрыть]А алмазики, дед, это камушки такие. Маленькие. Но стоят… О-го-го. Так что лови, дед, что говорят!

Хасиды одеваются и идут от реки вверх. Приближаются к месту, где сидят наблюдатели.

– Всё. Меняем дислокацию, – шепчет милиционер Нечипоренко.

Двор Мотри и Остапа. Утро.

Дед и милиционер пробираются огородами. Проползают мимо двора Остапа Битного Шляхты. Тот сидит в уголке за хатой и, всполошено оглядываясь, курит. Женский грозный крик: