Текст книги "Воспоминания биржевого спекулянта"

Автор книги: Эдвин Лефевр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Все клиенты питали склонность к тому, чтобы ими руководили и направляли, так чтобы в случае неудачи было кого винить, и они часто искали старину Партриджа, чтобы пересказать ему, что именно посоветовал им какой-нибудь друг друга инсайдера по поводу определенных акций. Они рассказывали о том, чего не стали делать но этому совету, в надежде, что он скажет им, что же следует делать. Но независимо от того, в чем заключался совет – покупать или продавать, ответ они всегда получали одинаковый.

Рассказав обо всем, что ставит его в тупик клиент наконец спрашивал: «Как по-вашему, что мне следует делать?»

Старый Индюк слегка склонял голову к плечу, задумчиво смотрел на клиента, одаряя его отеческой улыбкой, и наконец очень внушительно изрекал: «Ну, вы ведь должны понимать, это же рынок быков!»

Я очень часто слышал, как он это говорил; «Ну, вы ведь должны понимать, это же рынок быков!» – как если бы вручал вам бесценный талисман, упакованный в страховой полис на миллион долларов. Естественно, что я совершенно не понимал, что же он имеет в виду.

Однажды некто по имени Элмер Харвуд влетел в офис, выписал приказ и вручил его клерку. Затем он помчался туда, где мистер Партридж вежливо выслушивал рассказ Джона Фаннинга о том, как он однажды случайно подслушал распоряжение, отданное Кином одному из своих клерков, и как Джон cдeлaл жалких три пункта на ста акциях, а потом эти акции в три дня взлетели еще на двадцать четыре пункта, но Джон свою сотню уже сбыл с рук. Эту горестную историю Джон рассказывал ему уже по крайней мере в четвертый раз, но старый Индюк улыбался ему с таким дружелюбием, как будто слышал ее впервые.

Тут до них добрался Элмер и, даже не извинившись перед Джоном Фаннингом, выпалил Индюку:

– Мистер Партридж, я только что продал свои «Климакс моторс». Мои люди сказали, что рынок готов к откату и что я скоро выкуплю их по дешевке. Так что лучше и вам сделать так же. То есть если они все еще у вас на руках.

Элмер с ожиданием смотрел на того, кому он и дал первый совет покупать. Дилетант, обожающий давать непрошеные советы, склонен считать, что в ответ он получает право на тело и душу облагодетельствованного им, даже не зная, какой вышел из всего этого толк.

– Да, мистер Харвуд, они все еще у меня. Разумеется! – с чувством признательности произнес Индюк. Элмер был так любезен, что не забыл про старого хрыча.

– Ну, а теперь время изъять прибыль и вложить ее опять при откате, – продолжил Элмер с выражением, как будто он предлагал сделать взнос в банк. Не видя признаков энтузиазма в лице облагодетельствованного им Индюка, он лродолжил: – Я только что продал все до единой акции!

Судя по голосу и интонациям, можно было считать, что речь по меньшей мере о десяти тысячах акций.

Но мистер Партридж огорченно кивнул и жалобно произнес:

– Нет! Нет! Этого я сделать не могу!

– Почему? – выпалил Элмер.

– Я просто не могу так поступить! – был ответ. Мистер Партридж был в сильном волнении.

– Разве не я дал вам совет купить их?

– Разумеется, вы, мистер Харвуд, и я очень признателен вам. На самом деле признателен, сэр. Но…

– Постойте-ка! Дайте мне сказать! А разве за десять дней эти акции не поднялись на десять пунктов? Разве нет?

– Поднялись, и я очень вам обязан, милый юноша. Но я не могу даже подумать о том, чтобы сейчас продать эти акции.

– Не можете даже подумать? – Похоже, что Элмер начал сомневаться в себе самом. Эта обычная история. Как правило, любители давать непрошеные советы обожают их получать.

– Нет, не могу.

– Да почему же? – Элмер придвинулся к нему вплотную.

– Как, но это же рынок быков! – Индюк произнес это так, как будто он дал детальное и исчерпывающее объяснение.

– Это-то верно. – Элмер был разочарован и выглядел рассерженным. – Я знаю не хуже вашего, что сейчас рынок быков. Но лучше бы вам сбросить эти свои акции и опять купить их на откате. Вам это будет выгодно.

– Дорогой мой, – старина Партридж явно был сильно огорчен, – дорогой мой, если я сейчас продам эти акции, я потеряю позицию, и что же тогда мне делать?

Элмер Харвуд всплеснул руками, покачал головой и направился ко мне в поисках сочувствия.

– Ты смог бы его уговорить? – спросил он театральным шепотом. – Я тебя спрашиваю!

Я не ответил. Тогда он продолжил:

– Я дал ему наводку на «Климакс моторс». Он купил пятьсот акций. Он получил прибыли семь пунктов, и я советую ему сбросить их и купить опять на откате, который уже должен был начаться. И что же я слышу в ответ? Он говорит, что если продаст, то останется без работы! Что ты об этом думаешь?

– Прошу прощения, мистер Харвуд, я не говорил, что потеряю работу, – встрял старый Индюк. – Я сказал, что потеряю позицию. Если бы вам было столько же, сколько мне, и вы прошли бы через такое же количество бумов и паник, как и я, вы бы знали, что никто на свете не может рисковать утратой позиции, даже Дж. Д. Рокфеллер. Я надеюсь, что откат наступит и что вы, сэр, сможете выкупить свой пакет акций с немалой скидкой. Но я лично могу вести торговлю только с учетом собственного многолетнего опыта. Я дорого заплатил за него и не хотел бы повторить все это еще разок. Но я чувствую себя обязанным перед вами, как если бы эти деньги уже лежали в банке. Но вы же понимаете, это рынок быков. – И он важно выплыл из комнаты, оставив Элмера в крайнем изумлении.

Слова старого мистера Партриджа не имели для меня никакого смысла до тех пор, пока я не начал размышлять о своей неспособности получать от рынка столько, сколько заслуживали моя правота и понимание. Чем больше я размышлял, тем яснее видел, как прав был этот старый спекулянт. В молодости он явно страдал от тех же самых недостатков и хорошо знал собственные слабости. Он просто не позволял себе поддаться искушению, которому, как он знал из опыта, трудно противиться, но которое всегда обходилось ему слишком дорого. То же самое было и со мной.

Думаю, что я сделал очень большой шаг вперед в своем образовании, когда наконец осознал, что мистер Партридж, говоря другим клиентам: «Вы же понимаете, это ведь рынок быков!», на самом деле имел в виду, что большие деньги делают не на колебаниях курса от дельных акций, а на больших движениях рынка, что главное не чтение ленты, а оценка рынка и его тенденций в целом.

И здесь я хотел бы сказать одну вещь. Я провел на Уолл-стрит много лет, наживал и терял миллионы долларов и хочу здесь сказать, что большие деньги пришли ко мне не потому, что я был таким умным. Все дело было в моей стойкости. Это понятно? Я всегда держался до конца. Совсем не шутка понимать, что происходит на рынке. На рынке быков всегда полно тех, кто раньше многих начал вздувать цены, а на рынке медведей всегда много таких, кто первым начал играть на понижение. Я знавал многих, кто всегда правильно угадывал переломы рынка и начинал покупать или продавать акции в самый нужный момент, когда уровень цен обещает наивысшую прибыль. И их результаты всегда были такими же, как у меня, – это знание не приносило им настоящих денег. Редко встретишь мужчину, который способен понимать ситуацию и при этом быть стойким в своей правоте. Мне это знание далось труднее всего. Но биржевой спекулянт может делать большие деньги только после того, как он это понял. Можно сказать, что буквально после того, как биржевик научился торговать, миллионы приходят к нему легче, чем приходили сотни, когда он этого не понимал.

Причина в том, что человек может видеть все прямо и отчетливо, но вдруг его охватят сомнения или он утратит терпение, когда рынок вдруг остановит движение в вычисленном направлении. Вот почему на Уолл-стрит так много мужчин, которые далеко не принадлежат к дилетантам или даже к третьему классу любителей, но все равно теряют деньги. Это не рынок их обыгрывает. Это они обыгрывают сами себя, потому у них есть мозги, но не хватает стойкости и выдержки. Старый Индюк был чертовски прав. У него было не только мужество иметь свой взгляд на вещи, но и разумное терпение, позволявшее ему сохранять стойкость.

Для меня убийственным было то, что я не обращал внимания на большие движения рынка, а все время пытался встроиться в волну. Никто не может ловить все колебания. На рынке быков игра заключается в том, чтобы купить и держать, пока не поймешь, что время быков идет к концу. Для этого нужно изучать общие условия рынка, а не выслушивать советы или изучать особые факторы, действующие на отдельные акции. Затем нужно сбросить все акции, и сбросить их окончательно! Затем следует ждать, пока не увидишь – или, если угодно, пока не решишь, что увидел, – поворот рынка, то есть начало обращения общих условий. Для этого нужно использовать свои мозги и способность понимать. Для того, кто этого не умеет, мои советы такой же идиотизм, как рекомендация – покупай дешево и продавай дорого.

Одна из самых полезных вещей, которой может научиться любой, такова: нужно отказаться от попыток схватить последнюю восьмую – или первую[7]7
  Имеется в виду 6/8 пункта, вычитаемая из цены при продаже (или покупке) неполного лота, то есть меньше шестидесяти штук.


[Закрыть]. Это две самые дорогие восьмушки в мире. В совокупности они обошлись биржевикам в такие миллионы, что их хватило бы на строительство бетонной автострады через весь континент.

Изучая задним числом мои игры в конторе Фуллертона, когда я начал вести торговлю уже не так неразумно, я заметил еще, что мои первые действия редко бывали убыточными. Естественно, что это подталкивало меня к наращиванию ставок. Это давало мне веру в правильность своего видения ситуации, и только уж потом я позволял себе быть сбитым с пути чужими советами или порой даже собственным нетерпением. В этой игре ни один мужчина не может далеко пойти без веры в собственную правоту. Вот и все, чему я научился. Нужно изучать общие условия, занимать позицию и стоять на ней. Я умею ждать, не проявляя беспокойства. Я могу столкнуться с неудачей и не Дрогнуть, потому что знаю, что это временно. Был случай, когда я выставил на продажу без покрытия линию в сто тысяч акций и увидел приближение большого подъема курсов. Я рассчитал, и рассчитал верно, что этот подъем, который мне представлялся неизбежным – и даже полезным, – срежет мою бумажную прибыль[8]8
  Бумажная, т.е. нереализованная, прибыль по имеющимся ценным бумагам. Бумажные прибыли становятся реализованными, когда акции продают (то есть изымают прибыль).


[Закрыть] на миллион долларов. Тем не менее я не поменял позицию и спокойно смотрел, как исчезла половина моей бумажной прибыли, но ни разу даже не подумал о возможности закрыть позицию и поучаствовать в игре на повышение. Я знал, что если сделаю так, то могу утратить позицию, а с этим и определенную надежду на большую прибыль. Большие деньги делает для нас большой скачок курса.

Всему этому я учился так медленно потому, что учился на собственных ошибках, и порой я просто не замечал ошибок, но гораздо чаще мне не удавалось точно установить природу ошибки. При этом жилось мне просто замечательно и я был очень молод, так что я все наверстывал в других направлениях. Большую часть выигрышей мне по-прежнему приносило умение читать ленту, потому что в то время рынок был просто создан, чтобы его разрабатывали по моей методе. Мои проигрыши были не столь частыми и не вызывали такого же раздражения, как в начале моей жизни в Нью-Йорке. Здесь нечем особо гордиться, если вспомнить, что менее чем за два года я трижды проигрался дочиста. Но проигрыш, как я уже говорил, очень полезен для повышения образовательного уровня.

Я не слишком быстро наращивал сумму денег в игре, потому что жил в соответствии с положением. Я не отказывал себе во множестве вещей, которые нравятся мужчинам моего возраста и вкусов. Я держал автомобиль и не видел никакого смысла в экономии расходов, раз уж деньги на них мне давал рынок. Биржевой аппарат, как и положено, замолкал только на воскресенья и праздники. Каждый раз, когда я находил причину проигрыша или выявлял причину того, что я сделал ошибку, я прибавлял к своему списку активов новый запрет – так делать нельзя! А лучшим способом капитализации этих активов, естественно, был отказ от экономии на личных расходах. У меня случались очаровательные приключения, бывали и не столь приятные, но если я буду детально обо всем этом рассказывать, то не кончу никогда. На самом деле единственное, что я вспоминаю без особых усилий, – это ситуации, которые меня научили чему-то полезному для моей торговли, которые увеличивали мое понимание игры – и самого себя!

Глава 6

Весной 1906 года я устроил себе короткий отдых в Атлантик-Сити. Я избавился от всех акций, и на уме у меня были только развлечения и смена обстановки. Кстати говоря, я вернулся к моим первым брокерам, братьям Хардинг, и играл очень активно. Я мог оперировать тремя или четырьмя тысячами акций. Это не намного больше, чем у меня бывало во времена незабвенной конторы «Космополитен», когда мне едва исполнилось двадцать. Но была существенная разница в марже. В «Космополитен» я работал с маржей в один пункт, а брокеры, которые на самом деле покупали и продавали для меня акции на Нью-Йоркской бирже, требовали существенно более высокого обеспечения.

Я уже рассказывал историю о том, как в «Космополитен» однажды продавал без покрытия три с половиной тысячи сахарных и как меня охватило предчувствие, что готовится что-то не то и надо закрывать торговлю. Это занятное чувство навещало меня довольно часто. Как правило, я поддавался ему. Но временами я плевал на предчувствие и говорил себе, что было бы просто дуростью менять свою позицию из-за слепого импульса. Я объяснял эти настроения расстройством нервов, причиной которого могли быть слишком много сигар, недосып, вялая печень или что-нибудь в этом роде. Всякий раз, когда случалось уговорить себя и не слушать внутреннего голоса, мне потом приходилось жалеть об этом. Я могу припомнить дюжину случаев, когда я испытал чувство тревоги и опасности и не продал, а на следующее утро я приходил в контору и узнавал, что рынок активен или даже растет, и тогда я говорил себе, как глупо было бы поддаться слепому импульсу и продать. Но уже на следующий день рынок начинал падать. Где-то что-то сорвалось с привязи, и если бы я не был столь разумен и логичен, то мог бы заработать, а не потерять. Причины были явно не физиологические, а психологические.

Хочу рассказать одну такую историю, потому что это имело последствия. Я приехал на отдых в Атлантик-Сити весной 1906 года вместе с приятелем, который также был клиентом братьев Хардинг. Я думал только об отдыхе, и рынок меня не интересовал ни с какой стороны. Я всегда мог оставить торговлю ради развлечений, если только, конечно, речь не шла об исключительно активном рынке, затрагивающем мои интересы. Сколько я помню, был рынок быков. Общие перспективы для бизнеса были благоприятны, и биржа слегка затормозилась, хотя настроение рынка было боевым и все указывало на рост цен.

Как-то раз, позавтракав, мы просмотрели утренние нью-йоркские газеты и, наскучив смотреть, как чайки подхватывают на мелководье мидий, чтобы потом с высоты двадцати футов сбросить их на плотный влажный песок и выковырять из разбитых раковин свой завтрак, решили прогуляться по набережной. Там это было единственное развлечение по утрам.

Было еще не жарко, мы медленно брели себе, убивая время и наслаждаясь солоноватым воздухом. Братья Хардинг держали на набережной отделение, и мы туда каждое утро заходили, чтобы узнать, что и как. Это была просто дань привычке, потому что никаких дел на рынке у меня не было.

В тот раз мы обнаружили, что рынок стал очень активным и сильным. Мой приятель имел на брокерском счете небольшой пакет акций, купленных им на несколько пунктов дешевле, а потому был настроен по-бычьи. Он расписывал мне, как хорошо держать акции в ожидании сильного роста цен. Я слушал его вполуха и из вежливости поддакивал. Я рассматривал доску котировок и отмечал изменения – курс почти всех акций шел вверх – пока не дошел до Тихоокеанской железной дороги. У меня возникло чувство, что эти акции следует продавать. Объяснить я ничего не могу. Просто возникло такое ощущение. Я попытался понять, почему должен этим заниматься, и не нашел никаких причин для того, чтобы выставить эти акции на продажу без покрытия.

Я уставился на последнюю цену Тихоокеанской железной дороги и скоро перестал видеть и саму доску, и что-либо иное. Меня наполняло единственное желание – немедленно выставить на продажу эти акции, и я не мог понять, почему должен этим заняться.

Должно быть, я в этот момент как-то странно выглядел, потому что мой приятель, стоявший рядом, внезапно тронул меня за плечо и спросил:

– Эй, в чем дело?

– Понятия не имею, – ответил я.

– Засыпаешь на ходу? – участливо спросил он.

– Нет, не засыпаю. Но вот что, я намерен продать эти акции. – Следуя наитию, я всегда получал прибыль.

Я подошел к столу, на котором лежали бланки брокерских приказов. Приятель следовал за мной. Я выписал требование продать на рынке тысячу акций Тихоокеанской дороги и протянул бланк управляющему. Он с улыбкой посматривал на меня, пока я писал и подавал ему бланк. Но, прочитав его, он перестал улыбаться и спросил: «Думаете, это разумно?» Я подтвердил взглядом, что со мной все в порядке, и он передал приказ оператору.

– Что ты задумал делать? – спросил мой приятель.

– Я их продаю!

– Продаешь что? – он был в недоумении. Если он на стороне быков, как же я оказался среди медведей? Что-то было неправильно.

– Тысячу акций Тихоокеанской, – ответил я.

– Почему? – его недоумение нарастало.

Ответить мне было нечего, и я просто пожал плечами. Но он, должно быть, решил, что мне кто-то шепнул, потому что взял меня за руку и вывел в холл, где нас не могли видеть и слышать ни другие клиенты, ни клерки.

– Ты что-нибудь слышал? – зашептал он прямо мне в лицо.

Он был сильно взволнован. Акции Тихоокеанской были среди его любимцев, и он, учитывая прибыли и перспективы компании, ставил на их рост. Но при этом он был готов покушать и медвежьи новости.

– Ничего! – ответил я.

– В самом деле ничего? – Он не мог скрыть своего недоверия.

– Просто ни единого словечка.

– Тогда какого черта ты их продаешь?

– Понятия не имею, – ответил я, и это была святая правда.

– Ох, Ларри, кончай скрытничать, – попросил он.

Он знал, что обычно я веду игру очень рационально и расчетливо. А тут я вдруг на бычьем рынке продал тысячу акций Тихоокеанской. Он предполагал, что должны быть убедительные причины, чтобы продать такой большой пакет на фоне сильного рынка.

– Я действительно не знаю, – повторил я, – Просто почувствовал, что-то должно произойти.

– Что должно произойти?

– Я не знаю. Я действительно ничего такого не слышал. Знаю только, что хочу продать эти акции. И пожалуй, продам-ка еще тысчонку.

Я вернулся в контору и отдал приказ о продаже еще одной тысячи этих акций. Если я был прав, продав первую тысячу, то просто грех было бы этим и ограничиться.

– А что может произойти? – продолжал настаивать мой приятель, который никак не мог смириться с тем, что не понимает моих действий. Если бы я сказал ему, что, по слухам, эти акции должны пойти вниз, он бы их тут же продал, даже не спросив, кто источник или почему вдруг вниз. – Так что должно произойти? – не успокаивался он.

– Да миллион вещей может случиться. Я сам толком не знаю, что. У меня нет никаких причин, и я не умею предсказывать судьбу, – отвечал я.

– Тогда ты сумасшедший, – сделал он вывод, – полный безумец! Продаешь такую кишку акций и сам не знаешь, почему. Ты в самом деле не знаешь, почему ты их продаешь?

– Я на самом деле не знаю, почему решил их продать, – я начинал уставать от препирательств. – Знаю только, что на меня нашло какое-то наитие. Просто захотел продать и продал. – Тут беспокойство стало настолько сильным, что я быстро вернулся и продал еще одну тысячу.

Для моего приятеля это было уже чересчур. Он крепко схватил меня за руку и сказал:

– Слушай, давай-ка двигать отсюда, пока ты не продал всю дорогу.

Но я уже продал достаточно, чтобы унять охватившую меня тревогу, так что охотно последовал за ним, даже не дождавшись отчета о выполнении приказа. Если бы у меня были веские причины так поступить, это была достаточно большая для меня линия – три тысячи акций, а не имея вовсе никаких причин, да еще на фоне очень сильного рынка, не выказывавшего ни малейших признаков спада, это был более чем достаточный риск. Поддерживало меня только воспоминание, что в прежние разы, когда мне вот так же хотелось продать и я удержался, то потом об этом жалел: я рассказывал приятелям о своих наитиях, и мне было сказано, что это вовсе не вздор, а работа подсознания, моего творческого ума. Этот тайный ум подталкивает художников делать всякие вещи, и они потом сами не знают, как до этого додумались. Может быть, у меня в голове застряла масса всякой незначительной мелочи, и когда ее скопилось много, то сработал кумулятивный эффект. Может быть, зацикленность моего приятеля на своей бычьей игре возбудила во мне дух противоречия, и тут под руку попалась Тихоокеанская дорога, которую тогда все усиленно расхваливали. Я не знаю, откуда и почему приходят эти предчувствия или озарения. Я знаю только, что вышел из конторы братьев Хардинг в Атлантик-Сити, продав на растущем рынке без покрытия три тысячи, акций Тихоокеанской железной дороги, и почувствовал себя наконец успокоившимся.

Мне было интересно, какую цену они взяли за последние две тысячи акций, и после ленча мы вернулись в контору. Там меня встретила радостная картина: рынок в целом оставался сильным, а мои акции пошли в рост.

– Твоя песенка уже спета, – откликнулся мой приятель. Было видно, как он рад, что не продал свои акции.

На следующий день рынок еще немного подрос, и мой приятель, не умолкая, радовался своим успехам. Но я был уверен в своей правоте, а в таких случаях я никогда не выхожу из себя. Чего ради? В этот же день ближе к вечеру акции Тихоокеанской дороги перестали расти, а перед закрытием торгов они начали падать. Цена очень быстро упала ниже той, по которой я продал свои три тысячи. Я окончательно уверился в своей правоте, а раз так, я решил продать еще немного. Так что прямо перед закрытием я продал еще две тысячи акций.

Вот такие дела: продал по наитию пять тысяч акций Тихоокеанской дороги. С той маржой, которая была у меня на счете, я бы не смог продать больше через контору Хардинга. Отпуск сломался. Для меня это была слишком большая линия без покрытия, поэтому той же ночью я вернулся в Нью-Йорк. Мне нужно было выяснить, что же все-таки случилось, и потому я решил вернуться к себе. Там я в случае чего смогу действовать быстро.

На следующий день пришли известия о землетрясении в Сан-Франциско. Там было настоящее бедствие. Но при открытии рынка акции понизились только на несколько пунктов. Бычьи силы продолжали работать, а публика сама по себе неспособна реагировать на новости. Такое можно наблюдать сплошь и рядом. Если, к примеру, для общего роста котировок есть солидное основание, то независимо от того, манипулируют быки рынком, как утверждают газетчики, или нет, но определенного сорта новости не могут оказать на рынок такое же влияние, какое они имели бы в атмосфере рынка медведей. Все зависит от направленности внимания. В этом случае биржа не оценила масштаб катастрофы просто потому, что не хотела. В тот же день, еще до закрытия торгов, котировки вернулись к прежнему уровню.

У меня были выставлены на продажу пять тысяч акций. Гром уже грянул, но мои акции устояли. Моя интуиция оказалась просто первоклассной, но мой банковский счет не возрастал – даже на бумаге. Мой приятель, который в Атлантик-Сити присутствовал при том, как на меня снизошло наитие продать акции Тихоокеанской дороги, был одновременно рад и огорчен.

Он говорил мне:

– Старичок, это было первоклассное прозрение. Но видишь, когда таланты и деньги одновременно играют за быков, нет резона сопротивляться. Они все равно выиграют.

– Дай только время, – возразил я.

Я имел в виду цены. Я не собирался закрывать операцию, потому что знал: ущерб от землетрясения ужасающ и моя железная дорога должна была пострадать чуть ли не сильнее всех. Сказать правду, полная глухота биржи к этому несчастью приводила меня в бешенство.

– А вот что ты намерен делать? – спросил я – Вложить в железнодорожные акции те миллионы долларов, которые компании потеряли от землетрясения? А после того, как они устранят ущерб, откуда возьмется прибыль для выплаты дивидендов? Самое большое, что ты укажешь сказать, это что разрушения не столь велики, как говорят. Но разве это причина, чтобы покупать акции пострадавших дорог? Ответь-ка мне!

На все это он смог ответить только следующее:

– Да, звучит серьезно. Но я тебе говорю, рынок с тобой не согласен. Лента-то не лжет, правда ведь?

– Ее правда иногда запаздывает, – возразил я.

– А знаешь историю? Кто-то говорил с Джимом Фиском за несколько дней до «черной пятницы» и привел десять причин того, почему золото должно упасть в цене, причем навсегда При этом он так разошелся, что в конце заявил Фиску, что намерен продать несколько миллионов. А Джим Фиск глянул на него и говорит: «Полный вперед! Продавай без покрытия и пригласи меня на свои похороны».

– Что ж, – сказал я, – если бы этот тип действительно выставил их без покрытия, он бы получил бешеную прибыль! Тебе бы самому лучше все-таки продать свои железнодорожные.

– Только не я! Я из тех, которые предпочитают не плевать против ветра и не плыть против течения.

На следующий день, когда в прессе появились подробности катастрофы, рынок начал сдавать, но все еще медленнее, чем следовало. Хорошо понимая, что ничто на свете не может устоять против сильного землетрясения, я удвоил ставку и продал еще пять тысяч акций. К этому моменту многие уже поняли, что произошло, и мои брокеры были на моей стороне. Ни в их, ни в моих действиях не было ни тени безрассудства. На следующий день рынок, наконец, начал реагировать должным образом. Начался настоящий обвал. И натурально, я не упустил своего шанса. Я еще раз удвоил и продал еще десять тысяч акций. Таков был единственно возможный способ игры.

Я не думал ни о чем, кроме того, что я прав – прав на сто процентов, и что удача свалилась на меня с неба. Теперь мне оставалось только воспользоваться ею. Я продал еще. Думал ли я в то время, что, выставив на продажу без покрытия такую громадную линию, я рискую и что подскок курса может сожрать не только бумажную прибыль, но и вложенные деньги? Я даже не могу сказать, задумывался ли об этом, но если и задумывался, то практически не принимал в расчет этой возможности. Это не было безрассудством. Я на самом деле играл осторожно, консервативно. Нет в мире сил, которые могли бы устранить последствия землетрясения, не так ли? Ведь компания не в состоянии за ночь восстановить разрушенные постройки, да еще бесплатно, задаром, не тратя денег, ведь не могла? Даже все деньги мира не помогли бы мгновенно устранить последствия катастрофы, так ведь?

Я не ставил деньги вслепую. Я не был безумным медведем. Я не был опьянен успехом или мыслью, что вся страна может рухнуть вслед за почти стертым с карты Фриско. Нет, конечно! Я не ожидал всеобщей паники. Уже на следующий день я закрыл сделку. Я сделал двести пятьдесят тысяч долларов. Тогда это был мой самый большой выигрыш с самого начала участия в спекуляциях. Все было сделано в несколько дней. Биржа не обращала внимания на землетрясение первые один или два дня. Они будут рассказывать, что причина в том, что первые сообщения были не столь уж тревожными, но я думаю, что дело в ином. Публике потребовалось время, чтобы изменить свое понимание Рынка акций. Даже профессиональные биржевики отреагировали большей частью с задержкой и без понимания.

У меня нет для этого никакого объяснения, ни житейского, ни научного. Я всего лишь рассказываю о том, что и почему я делал и что из этого вышло. Меня гораздо меньше занимала загадка моего наития, чем то, что оно принесло мне четверть миллиона долларов. Это означало, что, когда придет время, я смогу оперировать куда более мощными линиями акций.

В то лето я уехал на воды в Саратогу. Предполагалось, что это будет отдых, но я все-таки приглядывался к рынку. Прежде всего, я не так уж устал, и это меня не утомляло. А потом, все мои знакомые были так или иначе связаны с рынком. О нем мы, естественно, и говорили. Я заметил, что есть важная разница между разговорами о торговле и участием в торговле. Попадались собеседники, напоминавшие фельетонных клерков, которые хвалятся, что вчера круто поговорили со своим хозяином, как с подлой и ничтожной личностью.

В Саратоге у братьев Хардинг было отделение – здесь отдыхали многие из их клиентов. Но главной идеей, я думаю, была реклама. Отделение на курорте – это первоклассная реклама. Я к ним регулярно захаживал и проводил время среди таких же, как я. Управляющим был отличный малый из нью-йоркской конторы, который был занят поддержанием и налаживанием контактов с отдыхающими биржевиками, а при возможности был рад поучаствовать в бизнесе. Место было просто создано для распространения слухов о вероятных чемпионах – на бегах, на бирже и тому подобном. В конторе у Хардингов знали, что я не принимаю ничьих советов, поэтому управлявший никогда не подходил ко мне, чтобы доверительно шепнуть на ухо о новостях, полученных из нью-йоркского офиса. Он просто передавал мне телеграммы со словами: «Вот что они мне присылают» – или что-либо в этом роде.

Я, конечно, наблюдал за рынком. Для меня смотреть на котировочную доску и расшифровывать ее сигналы – это одно и то же. Я заметил, что моя приятельница. Тихоокеанская железная дорога, похоже, приготовилась расти в цене. Цены на ее акции были высоки, но их движение выглядело так, как будто их кто-то окупает. Я наблюдал за ними несколько дней и все больше убеждался, что их скупает кто-то очень не робкий, располагающий не только большими деньгами, но и знающий, что к чему. Он накапливал акции очень по-умному.

Как только я окончательно уверился в этом, я, естественно, тоже начал их покупать, примерно по 160. Он продолжал свое дело, и я покупал и покупал – порциями по пятьсот акций Чем больше я покупал, тем больше рос курс но безо всяких рывков, так что я чувствовал себя очень уверенно. Я не видел препятствий к их дальнейшему росту; лента об этом ничего не говорила.

Неожиданно ко мне подошел управляющий и сказал, что из Нью-Йорка его по телеграфу спрашивают – у них, естественно, была прямая связь с Нью-Йорком, – нет ли меня поблизости, а когда им ответили, что я здесь, пришел ответ: «Задержите его в офисе. С ним хочет говорить мистер Хардинг».

Я сказал, что, разумеется, задержусь, и купил еще пятьсот акций Тихоокеанской железной дороги. Я совершенно не представлял, о чем хочет со мной говорить Хардинг. Вряд ли о делах. Моей маржи с избытком хватало на покупку того, что я сейчас скупал. Очень скоро меня разыскал управляющий и попросил пройти к междугороднему телефону.