Текст книги "Колокольчики Ахерона"

Автор книги: Эдвин Чарльз Табб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Табб Эдвин
Колокольчики Ахерона

Эдвин Табб

Колокольчики Ахерона

У каждой планеты своя атмосфера, не только та, которой мы дышим, но и та, которую мы ощущаем. Рвущиеся ввысь, изрезанные волнами бурных морей горы Кальтурии – исполинские откосы, голые и бесплодные, – отражают багровый свет зловещего солнца на небе, столь низком и хмуром, что человек чувствует себя букашкой на ладони мироздания. Локраш, теплый и ласковый, покрытый лесами и пологими холмами; ароматный ветерок раскачивает цветы, красный и зеленый свет двойного солнца сливается и переливается бесконечным переменчивым мерцающим чудом. Снега, льды и непрекращающиеся электрические бури Рагнарока, а по ночам ослепительной красоты сияние заполняет небо лентами и полотнищами разноцветного огня. Поющие колокольчики Ахерона.

Мы заходили на эти планеты во время Большого путешествия, приземлялись на день-два, пассажиры глазели и восхищались, затем снова вверх, гравитационные двигатели гудели, поднимая нас в Космос, кружение гиперпрыжка, бросающего нас от звезды к звезде, и снова посадка, и снова чудеса природы, поражающие и ошеломляющие. Могло бы и надоесть, но никогда не надоедало. Вселенная слишком велика, слишком много в ней миров, чтобы оставалось место для скуки. Поэтому экипаж ждал посадки не меньше, чем пассажиры, а после нам также не хотелось взлетать, а взлетев, мы снова с нетерпением ждали посадки на новой диковинной планете.

У каждого из нас были любимые миры. Я знал, что капитану нравились живые кристаллы Альмури, за главным инженером надо было приглядывать, когда мы высаживались на Хоумлайне, где в удивительных морях плавали не менее удивительные рыбы, а для меня ничто не могло сравниться с поющими колокольчиками Ахерона.

Хольман рассказывал о них, когда я появился в кают-компании. У него вошло в привычку говорить о мирах, которые нам предстояло посетить, с научной точки зрения объяснять явления природы и, в некоторой степени, подготавливать пассажиров к чудесам, которые они увидят, хотя это и не входило в его обязанности. Несчастных случаев было мало, болели редко, а гиперпрыжок занимал иногда несколько дней. Для доктора, как и для всех нас, время от звезды до звезды тянулось медленно.

Я тихо двигался по кают-компании, собирая пустые стаканы, вытряхивая пепельницы, прибирая разбросанные книги и журналы – превосходный стюард, как всегда. Хоть эта работа и была лакейской, меня она устраивала, жалованья хватало, иногда перепадали щедрые чаевые, служба не утомляла, она помогала скоротать время, и, пока мы заходили на Ахерон, я был доволен.

– Удивительный мир, – рассказывал Хольман. – По ряду причин животная жизнь так никогда и не возникла на Ахероне. Это царство флоры. Там нет даже насекомых.

– Нет насекомых? – Кляйнман нахмурился. Этот маленький лысый человечек много читал, но знал мало. – А как же тогда происходит опыление?

– Растения двуполые, – объяснил доктор. – Они самоопыляются. Семена же разносит ветер.

– Колокольчики, – сказал Кляйнман. – Что это такое?

– Знаменитые колокольчики. – Хольман замолчал и взглянул на слушателей.

Они все были в кают-компании, все тридцать пассажиров, которых мы везли в этот раз. Пожилые люди в большинстве своем, потому что Большое путешествие стоит недешево. Парочка молодых влюбленных, проводивших свой медовый месяц, перешептывались, держась за руки. Толстая матрона с бриллиантами на жирной шее следила за своим сыном, долговязый нелепый юнец не сводил щенячьих глаз с привлекательной пепельноволосой женщины. Я был знаком с ней – Лора Амхерст, молчаливая и сдержанная блондинка, она редко говорила, а улыбалась еще реже.

– Поющие колокольчики Ахерона, – продолжал Хольман, и я осторожно подошел ближе. – На самом деле никакие это не колокольчики. Просто каприз эволюции. Преобладающая растительная форма представляет собой кустарник, достигающий высоты в два человеческих роста. Он плодоносит круглый год и обычно покрыт стручками разной степени зрелости. Стручки сферической формы, около дюйма в диаметре, и в каждом полдюжины семян.

– А я-то думал! – потрепанный фат разочарованно надул губы, как было в моде, когда я родился. – Я воображал, что это настоящие колокольчики.

– Стручки, – недовольно фыркнул Кляйнман. – Только и всего?

– Только и всего, – Хольман бросил быстрый взгляд на меня. – Просто каприз природы. – Он улыбнулся пассажирам. – Но есть в них все же нечто особенное. Видите ли, в почве Ахерона содержится очень много кремния. Так много, что ни одно земное растение здесь бы не выжило.

– Ничего удивительного, – казалось, Кляйнман нарочно действует всем на нервы. – Во многих мирах земная растительность не смогла бы развиваться.

– Вы правы. – Хольман вновь замолчал, и я знал, что он пытается скрыть раздражение. Настоящим проклятием были для него невежды, воображавшие, что они знают все на свете. – Дело в том, – спокойно продолжал он, – что из-за высокого содержания кремния в стручках они представляют собой хрупкие стеклянные шары. Семена внутри не закреплены, и при порывах ветра они ударяются об оболочку.

– Правда, они похожи на плоды физалиса? – внезапно спросила Лора Амхерст.

– Да, – сказал Хольман и вновь взглянул на меня. – Очень похожи на плоды физалиса. В поющих колокольчиках в помине нет ничего сверхъестественного.

Затем последовал шквал вопросов и ответов. Кляйнман старался выказать свою начитанность и преуменьшить познания доктора. Хольман терпеливо отвечал. В конце концов, он был членом команды, и ему не хотелось показывать всем, каким дураком был Кляйнман. Только Лора Амхерст хранила молчание, прекрасные пепельные волосы, подчеркивали ее бледность. Позднее, когда пассажиры ушли отдыхать и на корабле все затихло, Хольман вызвал меня.

– Садись, Джон, – он указал на стул в тесной амбулатории. – Как тебе наши пассажиры?

– Как всегда.

– Кажется, невысокого ты о них мнения? – Он не ждал ответа и не получил его. – А что ты думаешь о блондинке?

– О Лоре Амхерст?

– Да, о ней. – Он уставился на шкафчик с инструментами. – Она вдова, вдобавок овдовела недавно. Не нравится мне все это.

Я знал, что он имеет в виду, но ничего не сказал. Есть темы, которые можно обсуждать сколько угодно, а есть такие, что раз поговорил – и баста. Я не мог говорить об Ахероне. Я сделал вид, что смотрю на часы, и Хольман понял намек.

– Итак, ты не хочешь говорить об этом, – сказал он упавшим голосом. Что ж, я сделал все, что мог, остается только надеяться на лучшее. Но она вдова, и я уже пригляделся к ней. – Он тряхнул головой. – Черт бы побрал эти слухи. Почему люди не могут поверить тому, что есть на самом деле?

– Может быть, она и поверит. – Я встал и пошел к дверям. – Ты все очень убедительно объяснил.

– Но ведь недостаточно убедительно, а, Джон? – Он посмотрел на меня исподлобья. – Так я и думал. – Он вздохнул. – Ладно, подождем до завтра. Спокойной ночи, Джон.

– Спокойной ночи, доктор.

Когда я уходил, он не сводил глаз со шкафчика.

Смутные очертания Ахерона возникли перед нами на следующее утро, и мы завтракали под пронзительное гудение гравитационного двигателя. Завтрак уже закончился, когда мы вошли в атмосферу, посуда еще до посадки была убрана, и пассажиры ждали, когда откроются воздушные шлюзы. Хольман, как обычно проводил инструктаж вместо капитана.

– Ничто не может причинить вам вреда на этой планете. Но есть одна серьезная опасность. Каждый раз мы приземляемся в одном и том же месте, среди кустов протоптаны тропинки, вы не должны сходить с них ни на шаг.

– Почему? – Кляйнман, как всегда, был невыносим. – Если нам ничего не угрожает, то что же в этом опасного?

– Вы можете заблудиться, – терпеливо объяснил Хольман. – Кусты высокие, и заблудиться очень легко. Не сходите с тропинок, и вам это не грозит. Он улыбнулся. – Честное слово, вы ничего не потеряете, если последуете моему совету.

Дело было не только в этом, но он, видимо, решил не тратить слов попусту. По обыкновению пассажиры выслушали инструктаж беспечно и равнодушно и явно собирались поступать как им заблагорассудится. Под наблюдением Хольмана они прошли через шлюз, сопровождавшие их члены экипажа следовали в некотором отдалении. Он, должно быть, заметил выражение моего лица, потому что подошел ко мне и серьезно посмотрел на меня.

– Может, не пойдешь на этот раз?

– Не могу.

– Смог бы, если бы захотел! – рявкнул он, затем уже мягче добавил: Зачем тебе это, Джон? Что тебе это даст?

– Извини, – я не хотел спорить с ним. – Мне нужно идти работать.

Работа не заняла у меня много времени, об этом я позаботился заранее. Как всегда на Ахероне, я торопливо покончил с делами, мысли мои были далеко. Когда я закончил, Хольман был занят: трое, в том числе и Кляйнман, вернулись на корабль с изрезанными в кровь руками. Мне было слышно, что говорил доктор, перевязывая раны.

– Я ведь предупреждал вас, – говорил он. – Кремний – это стекло, а стекло – вещь твердая, нехрупкая. Что случилось?

– Я хотел сорвать несколько стручков, – сказал Кляйнман, – попытался сломать ветку. – Он выругался, возможно, от боли. – С тем же успехом я мог бы схватить пригоршню ножей.

Я направился к воздушному шлюзу и не услышал, что ответил Хольман.

Член экипажа, стоявший у шлюза, узнал меня и вновь повернулся лицом к зарослям, окружавшим корабль. Слабый ветерок едва ощущался, но даже через поляну был слышен звон колокольчиков.

Я побежал в сторону долины, и звук усилился.

Это было в стороне от тропы, но я знал дорогу. Я осторожно пробирался между высокими кустами и остановился, только когда добрался до знакомого мне места. Передо мной был крутой обрыв, а далеко внизу долина, сплошь покрытая кустарником, склонившимся под тяжестью блестящих стручков. Я ждал затаив дыхание, наконец ветер усилился, и началось.

Звон колокольчиков невозможно описать словами. Другие пытались сделать это, но не смогли, а я не поэт. Нужно услышать эту музыку и понять, а один раз услышав, невозможно забыть. В долине были тысячи кустов, усыпанных стручками, она звучала, как огромный резонатор. Звук поднимался наверх волной, множество нот, все, какие только возможны, вместе и по одной, сливались, переплетались в бесконечном разнообразии мелодий. В этой музыке были все звуки, все, какие только могли быть.

Чья-то рука опустилась на мое плечо, и я открыл глаза. На меня смотрел Хольман.

– Джон!

– Оставь меня в покое. – Я сбросил его руку. – Зачем ты вмешиваешься?

– Уже поздно, – сказал он. – Я начал беспокоиться. – Он взглянул вниз, на долину, и я понял, что он имел в виду. – Пойдем на корабль.

– Нет, – я шагнул в сторону. – Оставь меня в покое.

– Не дури, – сказал он хриплым от злости голосом. – Сколько раз я должен повторять тебе, что это – иллюзия?

– Какое это имеет значение? – Я посмотрел на долину. – Я верю в это. Он живет где-то там, внизу. Я слышу его голос.

– Иллюзия, – повторил Хольман. – Мечта.

– Так считаешь ты, но это все, что у меня есть. – Я взглянул на него: Не беспокойся, я верю тебе.

– И надолго хватит твоей веры? – Он выругался грубо и зло. – Черт возьми, Джон, прекрати травить себя. Твой сын уже пять лет как мертв, твоя бывшая жена снова вышла замуж. Давно пора вернуться к работе и перестать растрачивать себя понапрасну.

– Да, – я шагнул в сторону корабля. – Работа. Меня будут искать.

– Да не об этой работе речь, о твоей настоящей работе. Нужно делать то, чему ты учился, а не нянчиться с кучей туристов. – Он обнял меня за плечи и заглянул в глаза: – Когда-нибудь ты попытаешься забыть, что это иллюзия. Когда-нибудь ты решишь, что это реальность. Может, мне нужно рассказать тебе, что тогда произойдет?

– Нет, – я посмотрел вниз. – Не нужно.

– Пора образумиться, Джон, – сказал он устало. – Ты должен вернуться к своей научной работе. Какую пользу ты приносишь здесь?

Этот довод был не нов, я слышал его много раз, но как я мог это сделать? Ведь я потерял бы возможность бывать на Ахероне, в долине поющих колокольчиков, я не услышал бы больше голос, который так терпеливо ждал моего возвращения.

По расписанию на Ахероне была двухдневная стоянка. И на это были свои причины. Лучше всего колокольчики звучали на рассвете и на закате, когда утренний и вечерний ветер наполнял их трепетной жизнью. Проходили часы, и пассажиры изменялись. Они стали спокойнее, задумчивее, не вступали в споры. После первой посадки никто не пытался собирать сувениры. И не потому, что боялись порезаться о стеклянные ветки, с этим можно было как-нибудь справиться, – скорее, они боялись, что планета лишится даже малой части того, что рождало такую чудесную музыку.

Наступила вторая ночь и прошла очень быстро. Рассвет залил горизонт сверкающими потоками золота и огня, и, как всегда, утренний ветер тронул колокольчики, и воздух наполнился неправдоподобно прекрасной музыкой. Все слушали. Экипаж и пассажиры застыли в лучах восходящего солнца, и красота Ахерона переполняла их души и сердца.

Потом, когда корабль готовился к отлету, пропала Лора Амхерст. Это известие принес мне Хольман, в его голосе был ужас.

– Вдова, – сказал он. – Колокольчики. Черт возьми, Джон, ты должен был быть внимательнее.

– Я не отвечаю за пассажиров после того, как они покинули корабль. Но мне кажется, я знаю, где она.

– В долине? – опередил он меня. – Ты уверен в этом?

– Нет, но один раз я видел, как она шла в том направлении. – Я бросился к двери. – Я приведу ее.

Я побежал прочь от корабля, продираясь через кусты, не обращая внимания на ветви, в клочья раздиравшие мою одежду, не вслушиваясь в музыку, звучавшую вокруг меня, музыку, возникавшую от моих движений. Я свернул с протоптанной тропинки и побежал в сторону долины. Надо было спешить, я мчался наперегонки с ветром, и, когда я добежал, все мое тело было изранено, а одежда превратилась в лохмотья. Я оказался прав. Лора Амхерст с закрытыми глазами, вытянув вперед руки, шла к краю обрыва.

– Лора! – Я бросился за ней, схватил ее, ударил по лицу.

Она открыла глаза, рот искривился от боли. Я заговорил быстро и громко, стараясь заглушить доносящийся звон, перебарывая желание сосредоточиться и слушать.

– Этого нет на самом деле. Ведь это иллюзия. – Я крепко прижимал ее к себе, предупреждая внезапное движение. – Ваш муж?

– Вы знаете? – Она ловила мой взгляд. – Вы знаете. Правду говорили. Мертвые на самом деле живут здесь, я знаю, что они здесь живут.

– Нет, – я искал слова, которые могли бы разбудить ее. Сколько раз я слышал их, сотни раз повторял их Хольман и другие, но все же я с трудом находил их. – Это обман чувств. Приходишь сюда и слушаешь все звуки, которые когда-либо звучали, и из них выбираешь те, которые больше всего хочешь услышать. Лепет умершего ребенка, голос мужа, смех и слезы тех, кого уже нет. Человеческое сознание – странная вещь, Лора. Оно воспринимает звуки и наполняет их смыслом, и они уже не то, что есть на самом деле.

– Я говорила с ним, – сказал она. – И он отвечал мне. Я знаю, он здесь.

– Его здесь нет. – Она попыталась вырваться, и я еще крепче прижал ее к себе. Я знаю, что один неверный шаг, и мы оба угодим с обрыва. Закрываешь глаза и начинаешь слушать и слышишь голос, который хочешь услышать. Говоришь – и он отвечает, но все это время говоришь с самим собой. Говоришь и отвечаешь самому себе, а слова и интонации подбираешь из звона колокольчиков. Это самообман, это еще менее реально, чем фотография или магнитофонная запись. Память подсказывает слова.

– Там мой муж, – настаивала она. – Он звал меня. Я должна идти к нему.

– Нельзя. – Меня прошиб пот при мысли о том, что случится, если она вырвется. – Послушайте, слышали ли вы его голос или думали, что вы его слышите, но вы пошли с закрытыми глазами на звук. Но звук-то шел от кустов. – Я встряхнул ее. – Вы понимаете? От кустов!

Она не понимала.

– Кремний, – сказал я. – Листья, как бритвы. Долина вся ими покрыта, а здесь обрыв. Еще два шага, и вы бы сорвались вниз. – Я сжал ее за плечи и повернул лицом к обрыву. – Мы недаром не водим сюда туристов. Слишком многие вели себя так же, как и вы, верили, как и вы. – Я показал на то место среди бледно-зеленых зарослей, где что-то смутно белело. – Мы зовем это место Долиной поющих колокольчиков, а правильнее было бы назвать его Долиной смерти.

Она долго смотрела на побелевшие кости. Ветер стих, и лишь нежный звон доносился из долины, и, когда она заговорила, ее голос звучал громко.

– Вы приходите сюда, – сказала она. – Почему?

– Ради своей мечты, – я рассказал ей все. – Но теперь я понимаю, что напрасно потерял пять лет. Не повторяйте моей ошибки, не живите прошлым. Надо жить настоящим и будущим. Не стоит терзать себя воспоминаниями. Пусть мертвые покоятся с миром.

– А вы?

– И я последую своему собственному совету.

Еще раз я оглядел сверкающее пространство долины и, наверное, впервые увидел ее. Не то, что о ней рассказывали, не последний приют покинувших нас, не единственное место во Вселенной, куда мертвые приходят, чтобы знакомыми голосами говорить с теми, кто их любит и помнит. Я увидел то, что видел Хольман. Колокольчики – чудо природы, не более. Каприз эволюции, в них нет ничего сверхъестественного, не больше, чем в любом другом растении.

Когда мы шли обратно к кораблю, Лора улыбалась. Я понял почему раньше, чем мы вернулись на Землю.

Я забыл, что Хольман – психолог. Я недооценивал себя. Не учел того, что крупных ученых не так уж много. И правительство, очевидно, все еще нуждалось во мне. Но им был нужен здравомыслящей человек.

– Все было подстроено, – сказал мне Хольман в последнюю ночь полета. Я не прошу прощения, врачу не нужно искать оправдания для своих методов лечения. Лора-то вдова. Она актриса божьей милостью – Он внимательно посмотрел на меня: – Ты удивлен?

– Нет, – честно ответил я. – Я не удивлен.

Умный не поглупеет только потому, что у него в голове слегка помутилось. У меня было время все обдумать, и некоторые детали прояснились. Намеки Хольмана, обстоятельства, при которых Лора пропала, и даже то, что Хольман дал мне понять, куда она могла пойти. Конечно же, она слышала, что я приближаюсь, и рассчитала все до мелочей. Ей ничего не угрожало, но я-то этого не знал. Испугавшись за нее, я разрушил собственную иллюзию, взглянул на себя со стороны и все понял. Но я получил взамен неизмеримо больше.

Я улыбнулся Хольману и ушел, он обескураженно смотрел мне вслед. Я мог все объяснить ему, впрочем, все и так разъяснилось бы позже.

Меня ждала Лора.