Текст книги "О себе (сборник)"

Автор книги: Эдвард Радзинский

Уходя, уходи

Прийти в театр трудно, но совсем уйти из него оказалось невозможно.

И в 90-х я все-таки написал историческую пьесу «Последняя ночь последнего царя», которая была фактически продолжением книги о Николае II.

Пьесу поставил Валерий Фокин. Поставил в московском Манеже – где в 17 году расстреливали восставших юнкеров. И спектакль вышел в дни очередного юбилея Октябрьской революции.

38 год. Кремлевская больница.

Пик сталинского террора.

Много пустых коек в Кремлевской больнице – забирают даже отсюда.

Идет беспощадная охота Хозяина – вся ленинская партия должна исчезнуть.

В больнице умирает от мучительной язвы очень важный персонаж большевистской истории – главный цареубийца Яков Юровский.

Ему разрешили умереть в своей кровати. Но почти все его друзья уже исчезли в бездонной могиле № 1 в Донском монастыре – Голощекин, Белобородов, Дидковский… Все те, кто решил тогда судьбу несчастной царской семьи. В лагерь отправилась и любимая дочь Юровского.

Он умирает, окруженный тенями тех, кого убивал он сам, и тех, кого уничтожил Хозяин.

И в его больном бреду, у его кровати разговаривают в последний свой вечер царь и царица… Как тогда, в тот душный июльский вечер 18 года. Читают старые письма, молятся перед сном. Засыпают… И вновь он слышит в темноте пронзительные электрические звонки – это по его приказу будят перед расстрелом Романовых.

И будто из бреда появляется у его кровати еще один соучастник – глава Уральской ЧК Федор Лукоянов. Теперь и он пациент Кремлевской больницы – в отделении душевнобольных.

И он заставляет умирающего Юровского вспомнить всю ту кромешную, адову, нечеловеческую ночь расстрела.

И опять из небытия появляется та комната… и торчащие из дверей руки с револьверами, и беспорядочная пальба обезумевших расстрельщиков, и великие княжны на коленях у стены – защищаются руками от пуль… И пули странно отскакивают от них и, пугая убийц, летают по комнате… Мечется с нечеловеческим криком несчастная служанка, защищаясь подушкой от пуль, и он, Юровский, вступает в дым, чтобы пристрелить беспомощного, но странно живучего наследника… И фуражка государя, откатившаяся к стене… и сам царь, упавший навзничь…

И та длинная, таинственная трехдневная возня с перезахоронением трупов Романовых, скрывшая, как оказалось, последнюю загадку ипатьевской ночи.

Триллер

В спектакле вновь играл суперзвездный состав – Михаил Ульянов, Евгений Миронов, Александр Збруев и Ирина Купченко.

В это время состоялось торжественное перезахоронение останков царской семьи в Петропавловской крепости. Я был членом Комиссии по перезахоронению и участвовал в церемонии.

В Петербург со всего мира съехались потомки Романовых… И возник телевизионный проект – ночью, после торжественного перезахоронения показать «Последнюю ночь последнего царя» в Эрмитажном театре. Причем прологом представления я хотел сделать отрывок из пьесы великого князя Константина Константиновича «Царь Иудейский», которую когда-то смотрели в Эрмитажном театре Николай II и его семья.

И актеры, игравшие царскую семью, должны были сидеть в прологе среди зрителей. Зрителями должны были стать и приехавшие на погребение родственники царской семьи. После пролога Романовы должны были увидеть воскресшую из небытия правду о расстреле царской семьи. Правду, о которой главный цареубийца Юровский сказал: «То, что случилось в ту ночь, не узнает никто».

Трансляцию этого зрелища на всю страну должен был вести один из главных каналов. Причем в режиме реального времени, в котором происходил расстрел.

Но чем вероятней становилось осуществление проекта, тем больше меня охватывало сомнение. И когда проект начал тонуть, я вздохнул с облегчением. Уж очень страшной, бесчеловечной стала казаться мне эта затея.

Разговоры по пути на гильотину

И еще одну историческую пьесу, «Палач», я написал совсем недавно.

Это – пьеса в пьесе…

Все тот же год террора. Квартира режиссера М. (Всеволода Мейерхольда). Он обречен, уже не звонит телефон… И, ожидая неминуемого, чтобы не сойти с ума, он придумывает спектакль. Спектакль в театре его мечты – в театре будущего, где не будет рампы, где взбесившаяся сцена сможет умчаться на улицу сквозь зрительный зал, как… Как телега палача, мчавшая когда-то на эшафот жертвы Французской революции!

Так он начинает придумывать пьесу, так появляется ее герой – палач Сансон.

XVIII век, Франция. Эротика века, небывалая роскошь века… Древний род палачей Сансонов, презираемых всеми. И тайная жизнь, и любовные похождения Палача, вынужденного скрывать даже перед возлюбленными свое ремесло.

Но грянула революция.

И, помешанная на равенстве, Революция провозглашает равенство даже на эшафоте. Раньше простолюдинов вешали, дворянам рубили головы. Теперь головы должны рубить – всем. И Сансон, палач города Парижа, понимает, что ему – крышка: стольких будущих клиентов он обслужить не сможет. Но на помощь приходит технический прогресс. Настройщик музыкальных инструментов, единственный человек, который знается с палачом, придумывает для него невиданное сооружение – гильотину. Лезвие, висящее между двумя досками… Теперь весь труд палача – лишь только дернуть за веревку. Прогресс победил: палачом может стать любой.

«Гильотина – самое гуманное из изобретений. Лежащий лицом вниз осужденный как бы отдыхает…

И, к тому же, это поза любви… И сама смерть мгновенна… Падающее лезвие… оно – как дуновение ветерка. Оно вам отрубит голову и вы даже не почувствуете», – докладывают в Конвенте. Весело хохочут члены Конвента. Чтобы в дни террора ощутить на себе дуновение этого ветерка.

И вот уже часы революции торопятся к невиданной крови. День равен веку. Рушатся авторитеты возраста, таланта, происхождения. На вершины возносятся все новые исполины, которые при падении оказываются карликами. И топор, висящий между двух досок, становится повелителем страны. И свершилось: презренный вчера палач становится самым уважаемым человеком. Ибо, уничтожив монархию, революция основала новое царство – Царство палача… Его телега постепенно объединяет всех – от короля до Робеспьера. Этакая великая братская могила на колесах. Всех отвозит на гильотину палач Сансон, слушая по дороге разговоры приговоренных. Разговоры аристократов, разговоры проституток, разговоры великих революционеров-отцов революции…

Отдам ли я эту пьесу в театр? Соглашусь ли опять увидеть чужую пьесу, которую создадут они втроем – актеры, режиссер и зритель?

Или…

Или поставлю ее сам в своем театре.

Мой театр

Уйдя из театра, сам того не понимая, я в нем остался.

И дело даже не в том, что я не смог не писать пьесы. Оказалось, все это время я создавал свой театр.

И это совсем другой театр, где нет привычного диктата режиссера, где нет актеров.

Нет ни их Величеств, ни их Высочеств…

Есть только он – режиссер, драматург, актер в одном лице. Странный человек-оркестр.

Мой театр – театр на ТВ. Театр Истории.

В начале 90-х я впервые выступил на ТВ.

– Вы понимаете, что вы отважились читать лекцию перед миллионами, – спросил меня после первой передачи известный историк.

Он не понимал – миллионы лекции не слушают.

На самом деле это была не лекция – это был все тот же театр.

Театр мучительный. Ибо, не дай вам Бог, в этом театре приготовить текст, выучить его наизусть. Тогда все, действительно, превратится в лекцию. А это – смерть эмоции.

Настоящее ТВ – это эмоция. Это – сейчас. Этот театр рождается на глазах зрителя. Он – импровизация. Он вечное для меня «воображение реальнее реальности».

На глазах невидимых сотен и сотен тысяч я обязан за сорок минут сочинить пьесу – с завязкой, кульминацией и концовкой. При этом должен идти как бы – впереди себя, слушать себя, редактировать себя и помнить, что у меня в распоряжении сорок минут. И я обязан за это время попытаться выполнить главную задачу. Наедине со всеми понять ЕГО Чертеж в судьбе персонажа, о котором рассказываю.

И если это удалось, спектакль состоялся.

Мои издатели на Западе, когда узнают, что я выступаю на ТВ, спрашивают:

– Это ток-шоу?

– Да.

– А кто туда приглашается?

Разные люди – Сталин, Иван Грозный, Казанова, Екатерина Великая, Наполеон, царская семья, Распутин. По моему желанию. Те, кто жили и погибали в молниях истории. Те, кто для меня не умерли до сих пор. Но просто притаились в природе.

Шум времени

Недалеко от Лобного места стоит он… Я вижу его хищный нос – наследство Палеологов.

Бояре, духовенство, народ. Ждут, что он скажет. Как всегда перед важным поступком, он раззадорил себя. И вот оно наступает – желанное бешенство. И, вспоминая утеснения детства, обратился к митрополиту и народу…

«Ты знаешь, владыко… сильные бояре расхищали мою казну, а я был глух и нем по причине моей молодости… Лихоимцы и хищники, судьи неправедные, какой дадите вы ответ за те слезы и кровь, которые пролились благодаря вашим деяниям?… Я чист от крови… Но вы ждите заслуженного воздаяния».

И горят бешеные глаза, и затаился народ на площади, и бояре ожидают великой расправы. Но он объявил: «Мстить вам не буду, за все ответите на Страшном суде… а сейчас…»

И голос сорвался.

Он повелел всем забыть все обиды и соединиться – в любви и прощении. Он объявил себя защитником людей от неправедности сильных мира сего…

И в глазах его были растроганные слезы, когда он обратился к священству: «Достойные святители церкви, от вас, учителя царей и вельмож, я требую – не щадите меня в преступлениях моих. Гремите словом Божьим, и да жива будет душа моя!»

И чувствуешь ветер. Как он треплет его длинные, рано поредевшие волосы…

… А вот другой ветер.

По талому грязноватому снегу летит царский экипаж. Снег – на булыжной мостовой вдоль канала. Народу совсем мало: мартовский петербургский холодный ветер, пробирающий до костей, сдул с канала гуляющую публику. По тротуару прогуливаются полицейские – охраняют проезд императорской кареты.

А вот из-за поворота показалась и карета.

Но полицейские почему-то не замечают странного молодого человека… Он явно нервничает, в руке у него что-то подозрительное, величиной с тогдашнюю коробку конфет «Ландрин», завернутое в белый платок.

Молодой человек подождал приближающуюся карету и швырнул сверток под ноги лошадям.

Эхо мощного взрыва прокатилась по каналу.

… На булыжной мостовой лежит убитый – один из казаков, охранявших карету, рядом с мертвецом умирает в муках проходивший мальчик… Кровь, обрывки одежды на покрытом снегом булыжнике.

Императорский поезд останавливается. Государь, невредимый, выходит из кареты. Поздно бросил бомбу молодой человек – видно, сильно нервничал.

В шинели с бобровым воротником, на красной подкладке, в золотых эполетах с вензелем отца, Александр II…

Государь высок, прям, гвардейская выправка. Последний красавец-царь романовской династии.

… Не пройдет и пятнадцати минут, и он будет корчится в муках на этом талом грязном снегу.

И те, кто посещают мой театр на ТВ, слышат главное – шум времени.

У этого театра огромная аудитория. Я знаю, что не все понимают то, что я рассказываю.

Но это и не важно.

Один наш известный актер увидел, что его домработница смотрит мою передачу. И спросил ее:

– Ты хоть что-нибудь понимаешь?

– Не всё, – вздохнула она, – но очень интересно. Это и есть для меня высший комплимент. Ибо мой театр на ТВ – это, прежде всего, эмоция.

Эпиграф

Я храню редкое издание, доставшееся мне из библиотеки отца. Это – «Album de Madame OLGA KOZLOW. 1869–1889».

Альбом был куплен у букиниста. В начале альбома, видно, были акварели, но они кем-то вырваны.

Свои записи в этом альбоме оставили, пожалуй, все тогдашние властители дум. И не только отечественные. (Мадам часто жила в Париже.)

Проспер Мериме, Альфонс Карр, Салтыков-Щедрин, Тургенев, Аксаков, Апухтин, Писемский, Ламартин, Полонский, Плещеев, Виктор Гюго, Некрасов… и т. д. – в ее альбоме.

Там оставил запись писатель Болеслав Маркевич, которому суждено было описать агонию и смерть Достоевского.

И там же находится удивительная запись самого Достоевского:

«Посмотрел ваш альбом и позавидовал. Сколько друзей вписали в эту роскошную памятную книжку свои имена… Сколько живых мгновений пережитой жизни сохраняют эти листы.

Я сохраняю несколько фотографий людей, которых наиболее любил в своей жизни – и что же? Я никогда не смотрю на эти изображенья: для меня, почему-то, воспоминание равносильно страданию, и даже чем счастливее воспоминаемое мгновение, тем более от него мучения.

В то же время, несмотря на все утраты, я люблю жизнь горячо; люблю жизнь для жизни и, серьезно, все собираюсь начать мою жизнь. Мне скоро пятьдесят лет, а я все еще никак не могу распознать: оканчиваю ли я мою жизнь или только лишь ее начинаю. Вот главная черта моего характера; может быть и деятельности».

Достоевский.

31 января 1873».

Я часто думаю об этих его словах.

«Сколько дерево ни красить, будет дерево зеленым»

И в заключение о Времени.

Время любых реформ – время Моисеева похода к свободе через пустыню. Оно всегда злое и тяжелое…

И будут изменять Богу. И будут молиться прежним идолам и проклинать пославших в путь.

Ибо долог и мучителен путь к новому небу и новым берегам.

Но надо идти и надо верить.

И когда вы услышите столь частый нынче, наглый, победный лопахинский крик: «Вишневый сад продан!», – оставайтесь спокойны.

Ибо Вишневый сад продать нельзя.

Пьесы

104 страницы про любовь

Часть первая

Над сценой – светящаяся вывеска «Молодежное кафе «Комета». В кафе. Два столика. За одним столиком сидит девушка. Она одна. На стуле стоит ее чемоданчик. На чемоданчике – букет в целлофановой обертке. За другим столиком – парень. И он тоже один. За сценой мальчишеский голос поэта читает стихи.

МОТОГОНКИ ПО ОТВЕСНОЙ СТЕНКЕ В ОГАЙО

 
Мы – мотоциклисты —
Мчимся вверх,
Ввинчиваясь в стенку
Круг за кругом.
Над нами звезды,
А внизу – огонек у входа,
Так похож на червовую карту
Или – проще – на чье-то сердце.
А кругом почтеннейшая публика,
Как ей спокойно
Смотреть за пятиалтынный,
Как мчатся к звездам,
Круг за кругом,
Шальные мотоциклы,
Играя с судьбою в червовую карту.
А потом сердце у входа гаснет,
И публика расходится,
И ты говоришь мне немного устало,
Снимая со лба мокрый шлем:
– Придет время – мы станем толстыми
И будем смотреть,
Как другие мальчишки,
Круг за кругом,
Рвутся к звездам
По отвесной стенке.
Но пока…
Мы – мотоциклисты.
 

Поэтзакончил читать стихи. Аплодисменты.

Голос председателя общественного совета кафе.Мы обсуждаем стихи и песни «молодого, начинающего… и т. д. и т. п.» поэта Жени Даля. Кто-нибудь хочет высказаться? Ну давайте, ребятки, в бой! Девушка (за столиком).Я только два слова. Можно? (Встала.)Мне очень понравились стихи. Большое спасибо.

Смех, аплодисменты за сценой.

Голос председателя.Еще кто-нибудь. Только помногословнее…

Молчание.

Ну, ребятки. Кто родил хоть какую-нибудь идею?

Парень.Я родил… (Встает.)Вызнаете… передо мной здесь выступала девушка…

Голос председателя.Ваша профессия?

Парень.Анкета необязательна… Так я продолжаю… Вот передо мной здесь выступала девушка… Довольно необычная. Мне даже показалось, что она…

Голос председателя.Я не понял. вы собираетесь обсуждать стихи или девушку?

Смех.

Парень (тоже усмехнулся, невозмутимо).Нет. Стихи я обсуждать не буду. А девушка мне понравилась. Все.

Смех, аплодисменты.

Голос председателя.Ясно. С идеями у нас… не выходит. По этому случаю предлагается маленькая врезочка в наш вечер… Прошу!

И тотчас женский голос за сценой запел песенку. А парень преспокойно подходит к столику, где сидит девушка, снимает со стула ее чемоданчик и цветы и садится рядом.

Девушка (даже задохнулась).Ну!..

Парень (ровно).Да, такие шутки я ценил в средней школе. Думал, что вырос. Оказалось – нет.

Девушка.Нет, это… ну… на нас все смотрят!

Парень.Несущественно. Кстати, стихи были довольно дрянные. Вам всегда нравятся дрянные стихи?

Девушка.А может быть, этот товарищ писал их от чистого сердца? Может быть, у него просто не получились хорошие?

Свет на сцене медленно гаснет. Освещен только их столик.

Парень.Тоже довод… Вы, видимо, очень чуткая девушка?

Девушка.А вы приставучий товарищ.

Парень.А вам нравится, что я к вам пристаю. Красивые девушки страшно тщеславные. У вас сегодня целый вечер будет чудесное настроение.

Девушка (засмеялась).Вы… веселый товарищ.

Проходит спортивного вида, тщательно одетый очкастый парень.

Очкастый (дружелюбно).Привет.

Парень (сухо).Салют.

Очкастый (обескураженный его тоном).Ну, я к тебе лучше потом подойду.

Парень.Да, лучше потом.

Очкастый уходит.

Девушка.Это ваш знакомый?

Парень.Это мой знакомый… Что же это вы одна?

Девушка.Одна – не одна… Не все ли равно?

Парень.Не все. Я боюсь, что к вам сейчас кто-то придет.

Девушка.Чепуха какая… Я просто с аэродрома, ужасно проголодалась и зашла. (Махнула рукой.)А! Все это не важно… Часто вы так пристаете к девушкам?

Парень.Часто.

Девушка.Не надоело?

Парень.Нет… Людям моложе ста двух лет свойственна вера в «необыкновенную встречу». Без этой веры можно было бы умереть от скуки. Идет по улице человек. Упал и умер. Все думают – он от инсульта. А он – от скуки.

Девушка (засмеялась).Вы невероятно веселый товарищ.

Парень.Вы уже два раза об этом сказали.

Девушка.Вы грустный?

Парень.Да, я пессимист. (Чуть насмешливо, чуть серьезно.)Иногда вдруг отчетливо понимаешь, что жизнь проходит. И довольно быстро. Люди смешны. Вот если я потерял два рубля – я огорчусь. А каждую секунду мы теряем секунду жизни. И ничего, не замечаем.

Девушка.Да… Вы очень странный…

Парень.Товарищ…

Девушка (опять засмеялась).Вот именно, товарищ.

Парень (встал, перенес бутылку вина со своего столика).Давайте выпьем. По поводу моей странности.

Девушка.А… зачем?

Парень.Только не надо ханжить, хорошо?.. Кстати, это сухое вино.

Девушка.Сухое – мокрое, это не важно. Терпеть не могу, когда меня кто-то угощает.

Парень.Хотите оставаться независимой?

Девушка.Хочу!

Парень.Проблема. Ну что ж… Тогда давайте пить как мужчина с мужчиной. Кончим эту бутылку – вы купите следующую. Подходит такое решение?

Девушка (отважно).Подходит.

Парень.Ну вот. А теперь поехали?

Девушка.Поехали.

Он наливает.

( Торопливо.)Только не очень много. А то я рано утром опять улетаю…

Парень засмеялся.

Чего вы смеетесь?

Парень.Так… Значит, то прилетаете, то улетаете? Веселая у вас жизнь. Где же вы работаете?

Девушка.«Где», «что» – кому нужны эти уточнения! И вообще… А! Вы все равно этого не поймете.

Парень.Я отлично понял.

Девушка.Что же вы поняли?

Парень.Человек – не тот, кто он есть на самом деле, а тот, кем он мечтал стать. Просто в силу тех или иных причин часто что-то не получается в жизни. А вот встретишь незнакомого человека – и ничего он о тебе не знает, и ты можешь держать себя с ним так, будто все у тебя вышло. С незнакомыми людьми легко. Вы это хотели сказать?

Девушка (тихо).Да… Вы здорово все понимаете.

Парень (так же).Вам… со мной легко?

Пауза.

Девушка.А! Ерунда! Просто вы мне попали под настроение. (Опять засмеялась.)

Парень.Часто смеетесь. (Сухо.)Вам, наверное, кто-то сказал, что у вас красивый смех. А он у вас довольно глуповатый.

Девушка.Ну!..

Парень.Простите, сорвалось.

Девушка.Нет, это даже хорошо. Я люблю людей, которые говорят то, что думают.

Парень.Налить?

Девушка.Как мужчина мужчине… Вообще, правда, я сегодня часто смеюсь. Вы знаете, я заметила, есть какой-то закон: если плачешь, всегда потом будешь смеяться. И наоборот. Вот однажды я плакала два дня подряд. Мне это так надоело. И вот на третий день я решила: буду смеяться – и все! И целый день ходила и смеялась сквозь слезы, как идиотка… А! Вот странно. С той минуты, как мы познакомились, мы трещим, трещим…

Парень.И все равно мы ничего не сможем сказать друг другу.

Девушка.Знаете, это тоже правда. Я тоже об этом часто думаю. Хорошо бы все люди лет на пять замолчали. Вот тогда у всех-всех слов появился бы снова большой смысл. Непонятно? Вот когда я думаю – понятно, а говорить не умею. Юморочек один… Что вы так на меня глядите? Вообще, что вы все время улыбаетесь?

Парень.Так.

Девушка.Так, да?.. (Чтобы что-то сказать.)У вашего знакомого очень грустное лицо… Нет, но почему вы все-таки улыбаетесь?

Парень.Так.

Девушка.Так – не так… Я ненавижу, когда улыбаются. Вы… вы просто мне попали под настроение.

Парень.Нет. Я вам понравился. Еще когда там сидел и на вас смотрел – уже понравился. Да?

Девушка.А! Да – не да… Чепуха все это.

Парень.Понравился?

Девушка.Нет… Ну понравились! Ну и что с того! Мало ли кто мне нравится…

Парень.На будущее. Мы постараемся говорить друг другу только правду. Этого еще никто не сумел. Идет?

Девушка( засмеялась, потом спохватилась и опять засмеялась).Буду смеяться своим глуповатым смехом… Кстати, неплохо бы узнать, как вас зовут.

Парень.Неправда первая. Вы давно хотите, чтобы я вам сказал это. И вас ужасно бесит, что я молчу. Да? Девушка. Нет!.. То есть – да.

Парень.Как вас зовут?

Девушка.Наташа.

Парень.А меня – Евдокимов.

Девушка.Как?

Парень.Евдокимов. Я люблю, когда меня называют по фамилии.

Танго за сценой.

Вам очень хочется, чтобы я вас пригласил сейчас танцевать? Наташа.Нет… То есть хочется. Ну хочется. Что тут особенного? Я люблю, когда меня приглашают танцевать, вот и все.

Они танцуют.

Давно не танцевала… Не надо. Не смотрите на меня все время… Мы сегодня будем здесь недолго, хорошо? Евдокимов. Плохо… Когда мы с вами встретимся? Наташа. Не знаю. Завтра я, возможно, улетаю. Завтра или через несколько дней.

Евдокимов.Вы не улетайте завтра. Улетайте через несколько дней.

Наташа.Это от меня не зависит. Евдокимов. Все зависит от нас. Если вы очень захотите…

Наташа.Вообще, действительно все зависит от нас.

Евдокимов.Так вы хотите встретиться со мной завтра?

Наташа.Ну, ладно. Хочу! Ну и что с того? Ну почему вы все время смотрите… А!

Евдокимов.Здорово у вас звучит это «а!».

Наташа.Это раньше, когда мне мама что-нибудь неприятное говорила, я всегда хмыкала. Потом мы решили покончить с хмыканьем, и я ей теперь на все неприятное говорю «А!» Ну не смотрите на меня все время!

Евдокимов.Буду смотреть. Здорово, что вас зовут Наташа.

Наташа.«Здорово», да? Почему «здорово»?

Евдокимов.Не знаю. Здорово – и все!

Наташа.Чепуха какая… Ну не смотрите на меня так.

Евдокимов.Буду. У вас невероятные глаза. У вас желтые глаза. У вас, наверное, лучшие глаза в СССР.

Наташа.Желтые, серые, зеленые… (Вдруг кокетливо.)Вот один человек называет меня лучшей девушкой Москвы и Московской области.

Евдокимов.Он дурак. Вы лучшая девушка в СССР.

Наташа.Не надо смотреть.

Евдокимов.Буду… (Тихо.)Вы хотите, чтобы я вас поцеловал.

Наташа.Нет!.. То есть… А! Хочу – не хочу… Нет… это кошмар какой-то.

Затемнение.

Одинокий столбик с шашечками. Надпись: «Стоянка такси». Прямо на тротуаре, под столбиком, сидит парень. Он что-то чертит в записной книжечке. Подходят Евдокимов и Наташа.

Наташа.Пусто… А вчера было сколько угодно машин, да?

Евдокимов.Просто вчера мы вышли из «Кометы» рано, а сегодня поздно.

Наташа.Какой вы рассудительный товарищ. ( Смеется. Парню на тротуаре.)Простите, вы на такси?

Парень (с достоинством).Нет, я на троллейбус.

Наташа.Разве еще ходят троллейбусы?

Парень.В час двадцать «букашка» по кольцу. Таксистов подбирает.

Евдокимов.Здорово, что ты не улетела.

Наташа.Вот интересно… Вчерашний, сегодняшний день… Это все будто один день… Какой-то долгий-долгий. Я еще с утра… (Махнула рукой.)А! Юморочек.

Евдокимов.Понятно. Кстати. Ты счастливая?

Наташа.Нет.

Евдокимов.Зря. У меня сейчас решается одно важное дело. Постарайся принести мне счастье.

Наташа.Постараюсь. Сколько сейчас?

Евдокимов (глядя на часы).Стоят.

Парень (услужливо).Двенадцать сорок.

Наташа.Мне осталось спать шесть часов.

Евдокимов чуть обнял ее. Она отстранилась.

Евдокимов.Ты не бойся. К часу ты будешь дома.

Наташа.Я не боюсь – ты сам не бойся.

Евдокимов.А знаешь (показывает на виднеющийся силуэт дома),это мой дом.

Наташа (будто не слыша).Ну ни одной машины. Вот всегда так, когда тебе нужно что-нибудь позарез…

Евдокимов.А вон мое окно… Шестой этаж, первое справа.

Наташа( неловко, чтобы что-то ответить).У вас темно.

Евдокимов.Просто нет никого в квартире. Я там один сейчас живу.

Молчание.

Парень.Прости, закурить не найдется?

Евдокимов.Найдется. ( Передавая сигарету, взглянул в записную книжку парня.)Мыслишь? Не так уравнение написал, Топтыгин. ( Наклонился, что-то черкнул в записной книжке парню.)

Парень.Понял. (Доброжелательно.)Стрельни мне еще сигарету, про запас.

Евдокимов протягивает сигарету.

(Словоохотливо.)Начал боксом заниматься, выбросил сигареты. Смех: девушку проводишь, пока сидишь здесь, ждешь «букашку», так закурить разбирает – обязательно согрешишь. Ничего, с понедельника начнем жизнь сначала. Евдокимов.Ага. Пятьдесят процентов людей каждый понедельник начинают жить сначала.

Появляется веселый гражданинс цветком георгина.

Гражданин.За Саврасушкой очередь, рыбочки мои, воробушки? Кто последний?

Евдокимов.Мы.

Гражданин.Все Саврасушки в парк едут… Храп-храп делать… Да здравствует ночь – друг молодежи. Ночью нахально блестят скамейки и по пустым улицам пощелкивают каблучки. «А я усталый старый клоун… и в испуге даже дети убегают от меня». (Строго.)О прекрасная наша молодежь! Вы не подумайте, что я пьян. Не подумали?

Парень.Ну что вы.

Гражданин.Просто я – балалаечник. Представляете, в двадцатом веке быть балалаечником? Ужас. Каждый вечер я порчу настроение современной публике. Трагедия. Ну можно быть после этого трезвым? Ведь правильно? Ведь точно?

Парень.Несомненно.

Гражданин.А я трезв. (Вынимая из-под пальто четвертинку.)Малыш еще не начат. (Парню.)«Бип-бип-бип… я Земля, ищу спутника».

Парень.Нет, мил человек, поздновато.

Наташа (Евдокимову).Всегда так, когда машина нужна позарез…

Евдокимов.Есть предложение…

Наташа.Не надо никаких предложений.

Гражданин (Евдокимову).Можно к вам обратиться?

Евдокимов.Нет, нельзя.

Гражданин.А я нарушу и обращусь. (Протягивая Наташе цветок.)Возьмите этот георгин. Как дань восхищения…

Наташа.Спасибо. (Вынимает из чемоданчика яблоко.)А вы возьмите яблочко. Очень хорошее, из Ташкента.

Гражданин.Прекрасно… Вся история человечества началась с яблока. Прекрасно… Вы добрая. А он злой. Вы от Чернышевского. А он от Достоевского. Я тоже добрый. А мир не приемлет доброту. Вот я говорю: «Дайте мне большое, чистое, настоящее». А мне отвечают: «Возьмите слона и вымойте его в ванне». Вот тебе большое, чистое, настоящее. Уйти из мира, рыбочки мои, воробушки?

Парень.Сделайте одолжение.

Евдокимов (тихо).Слушай, Наташа…

Наташа.Нет, нет!

Евдокимов.Ну перестань. Пойдем ко мне, и от меня вызовем такси по телефону.

Наташа.Я не спешу!

Евдокимов.Ну, пойдем. Ты с трудом держишь этот чемодан. Я все могу вытерпеть в жизни, только не ханжество! Ведь днем ты бы пошла?

Наташа.Но я не спешу.

Шепотом, бессвязный разговор.

Евдокимов.Ты спешишь.

Наташа.Нет.

Евдокимов.Боже мой, вызовем по телефону. Я прошу…

Наташа.Не надо!

Евдокимов.Ну, по телефону. Идем!

Наташа.Идти, да?

Евдокимов.Да, туда.

Наташа.Туда идти, да?

Евдокимов.Туда.

И они уходят.

Гражданин.Тысячелетняя поэма. И он увел ее, как Ромео увел Джульетту… как Фауст увел Маргариту… и еще кто-то увел еще кого-то… Ведь правильно я говорю, ведь точно?

Парень (равнодушно).Несомненно.

Гражданин.Эй, таксист! Саврасушка! Савра-сушка! (Бросается за проезжающей машиной.)

Затемнение.

Квартира Евдокимова. Очень пустая комната. Наташаи Евдокимов.

Евдокимов (говорит по телефону).… Дом семь, квартира пять.

Голос из трубки.Когда нужна машина? Евдокимов. Сейчас.

Голос.Заказ пятьдесят семь. Позвоним в течение часа.

Евдокимов вешает трубку; глядит на Наташу. Она сидит не раздеваясь, в плаще, на краешке кресла.

Евдокимов.Конфеты на столе. Наташа.Спасибо.

Молчание.

Евдокимов.Вы меня сейчас очень боитесь? Наташа. Почему? Вы ведь не волк. Евдокимов. Да, я тоже так думаю… Вы можете снять плащ… А то в этом есть нечто вокзальное. Наташа. Да нет, я так посижу. Евдокимов.Смешно. Мы опять перешли на «вы».

Молчание.

Наташа (стараясь весело).Почему смешно? Я до сих пор не знаю вашего имени.

Евдокимов.Это не бог весть какая потеря. Меня зовут довольно нелепо… Видите ли, я появился на свет, когда моя мать защищала кандидатскую… У нее было плохо с юмором… Короче, меня назвали Электроном. Электрон Евдокимов.

Наташа (смеется).Смеюсь глуповатым смехом.

Евдокимов (без юмора).Зря смеетесь. Может быть, человечество выучит наизусть это странное имя.

Наташа.А вы все-таки страшно смешной товарищ, когда говорите самоуверенным тоном. Просто не тон – аюморочек.

Евдокимов.Вы лучше ешьте конфеты.

Молчание.

Мне подарили эту коробку на день рождения. Я всех угощаю, а она никак не кончается.

Наташа (усмехнулась).Ну если… всех угощаете, – я возьму.

Евдокимов.Да вы снимите, наконец, плащ.

Наташа.Ничего, ничего.

Евдокимов.Вы хотите спросить, где мои родители?

Наташа.Вообще, да.

Евдокимов.Они на юге. Отчим скоро должен вернуться.

Наташа.Вы тоже без отца?

Евдокимов.Тоже. (Хочет пододвинуть стул к ней.)

Наташа.Вы сидите там, ладно? ( Чтобы что-то сказать.) А я хочу купить себе мотороллер и черные перчатки. Вот буду носиться по городу… Глупость, конечно, но все-таки мечта.

Евдокимов.Да… Поэтому давайте договоримся. Это будет ваша зона. ( Жест на ее стул.)А вот здесь – моя… А здесь будет проходить условная граница, и я не буду переходить эту границу. Так будет безопаснее. Идет?

Сразу наступило какое-то облегчение. Будто это заявление решало все вопросы.

Наташа (очень радостно).Идет.

Евдокимов.Скоро позвонят.

Наташа.Спать хочется ужасно. Мне осталось до самолета…

Евдокимов (перебивая).Давайте поставим кофе.

Наташа.Давайте!

Евдокимов.У меня есть потрясающая кофеварка. Я ее сам сконструировал. Это лучшая кофеварка в СССР. (Идет в угол комнаты.)

Жужжание кофемолки.

Вы не сидите как именинница, вы ставьте чашки.

Наташа.Где чашки?

Евдокимов.На потолке, наверное.

Наташа (снимает плащ, хозяйственно вынимает из буфета чашки, расставляет на столе).Мы сейчас похожи на столетних супругов. Вам снятся сны?

Евдокимов.Нет.

Кофемолка затихла, потом опять пошла.

Наташа (доставая ложки).А мне снятся каждую ночь. Вы не улыбайтесь. Очень пророческие сны. Однажды я с Котиком… это так моего старшего брата зовут… купила облигацию. Больше для юморочка… И вот мне приснилось: плывет корабль, а на мачте у него наша облигация. Представьте, мы выиграли.

Он подходит к ней сзади.

А еще… Что вы там стоите?.. Мне часто снится такой сон: ночь. Поле. Какой-то кол. Почему-то каска. Она звонит на колу от ветра. Как колокол.

Он вдруг резко обнял ее.

(Вырвалась.)Ну не надо… Ну оставьте… Ну! Не надо же!

Он попытался ее поцеловать, но она вырвалась, оцарапав ему щеку. Он отступил.

Успокоились?

Евдокимов.Да.

Наташа (почти грубо).Все?