Текст книги "Старая актриса на роль жены Достоевского"

Автор книги: Эдвард Радзинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Эдвард Станиславович Радзинский
Старая актриса на роль жены Достоевского

«… Мне 19 лет, я сижу в грим-уборной, сзади ко мне подходит актер – великий Ленский. Он берет кисточку, делает несколько мазков на моем лице – и в зеркале, на глазах, я становлюсь старухой!

Я плачу! Я не хочу!..»

(Из театральных мемуаров.)

Дом инвалидов и престарелых в старинном особняке. В маленькой гостиной с лепным потолком – мебель разных эпох, старинные кресла красного дерева, современный дешевый журнальный столик с телефоном и царственный диван карельской березы – с бронзовыми инкрустациями, львиными головами. Рядом с диваном – эмалированное ведро с надписью «Хлорка» и половая щетка. В другом углу гостиной – крохотная эстрада со старым роялем. На стенах – портреты Пушкина, Толстого, Чайковского вместе с медицинскими плакатами о борьбе с гриппом и кишечными заболеваниями. К стене прислонен огромный фанерный щит с надписью: «А еще я люблю жизнь за то, что в ней можно путешествовать. Пржевальский». (Щит стоял прежде в городском саду, и как-то на зиму его перенесли в гостиную – и здесь забыли.) В гостиной тишина – и никого. Потом раздается скрип отворяемой двери и появляется Старая актриса. Она входит с книгой в руках, останавливается и с любопытством оглядывает гостиную. Прочитав слова Пржевальского на щите, Она радостно хохочет. Смех у нее какой-то заразительный, прелестно молодой… Продолжая смеяться, Старая актриса направляется к эстраде с роялем… Она чуть пританцовывает и даже напевает: «Мы были на бале… на бале… на бале…»

Голос ( будто из-под земли, гнусаво).«И с бала нас прогнали…»

Она замирает, прислушивается, но в комнате тишина.

Она (поняв, что все это почудилось).«Мы были на бале, на бале… на бале…»

Голос (оглушительно через мегафон).«И с бала нас прогнали!.. Прогнали… Прогнали!..»

Она (оглядывая пустую комнату).Вы где? Голос ( интимно, громким шепотом через мегафон).Я – у себя.

Поняв, что голос звучит из-под дивана, Она направляется туда.

(Вопит через мегафон.)Ни с места!

Она испуганно останавливается.

Санитарная зона – видишь, ведро с хлоркой? Специально протирают вокруг меня! Хо-хо-хо… Испугалась? Небось подумала: трубный глас с того света?.. А это я мегафон стащил из комнаты здоровья. Теперь удобно разговаривать: тут три четверти населения – глухие как тетерева! Кстати, старуха, ты очень глухая?

Она.Слава Богу, судьба милостива… И я отчетливо слышу ваш противный голос из-под дивана… Кстати, а что вы делаете под диваном?

Голос.Я там живу.

Она.То есть как?

Голос.То есть так!

Она.Внизу… живете?!

Голос.А ты наверху живешь… Тебе что, лучше?..

Она.Ха-ха-ха!.. Ну, все-таки внизу… там ползает… разное…

Голос.А наверху – не ползает?

Она.Как забавно!.. И что же… вы… там… весь день проводите? Или все-таки выходите на прогулку… на воздух?..

Голос.Эх, старуха-старуха… У нас с тобой теперь прогулка одна – там на воздухе належимся… И вообще, знаешь, сколько я наглотался за жизнь этого треклятого воздуха? Теперь лежу и от вашего чертова воздуха отдыхаю… Хо-хо-хо!..

Она (стараясь весело).Ха-ха-ха!

Голос.А ты, видать, спортивная старуха… Как зашла – слышу: шасть к словам Пржевальского!.. И похохатываешь – смешно читать призыв к путешествиям в Доме для инвалидов и престарелых? ( Таинственно.) Неужели ты не поняла, курица, о каком путешествии речь? О самом быстром и самом надежном: утром обедаешь с родственниками, а ужинаешь – с предками! Хо-хо-хо!

Она.Ха-ха-ха…

Голос.А у самой поджилки трясутся? А я, грешник, люблю кладбищенский юмор. Я, когда почтальоном работал, сам придумал себе надпись на могилке: «Ушел, не оставив адреса». Хо-хо-хо!

Она.Ха-ха-ха!

Голос.Ну а ты?.. (Задыхаясь от смеха.)Что напишешь на своей?

Она.Одно слово: «Занято…» Ха-ха-ха! Вот так, почтальон под диваном!

Голос.Нет! Нет! Это прежде я был почтальон. А теперь я живописец, гений!

Она хохочет.

Ты что-то задерживаешься, хохотливая старуха. Обычно заговоришь с вашей сестрой с кладбищенским юмором, и она тут же ноги в руки – и пулей освобождает мне жизненное пространство.

Она.Зачем вам столько пространства… если вы – под диваном?

Голос.Видишь ли, старуха, я – философ.

Она.Как? И почтальон, и живописец, и философ? Я встретила Леонардо да Винчи!.. Ха-ха-ха!

Голос.Поостри, карга!.. Ты еще не знаешь, кого ты встретила! Сколько усилий я потратил, чтобы тут одному в покое философствовать? Я, как прибыл сюда, сначала залег в туалете! За унитаз ухватился, чтобы не оттащили! И лежу себе в туалетной тиши и мыслю: проблемы сплошь мировые – вечная жизнь, добро и зло, Великий инквизитор. Ан нет, каждую секунду в дверь рвутся! Им плевать, что там философствует живописец и гений! Им… им…

Она.Писать надо! Ха-ха-ха!

Голос.Ну, кайф! Даешь, старуха! И пополз я прочь из туалета открывать новые территории! И наполз я на эту гостиную. Ах, как тут мне понравилось! Деревья в окне! Лежи себе под диваном – размышляй! Ан опять нельзя – все время топчется здесь разное вредное старичье вроде тебя… Хо-хо-хо!

Она.Ха-ха-ха… Какой вы…

Голос.Какой я?

Она.Сукин сын, однако!

Голос.Но я научился с вами управляться… Ты про меня еще ничего не знаешь – ты ведь новенькая?

Она.Ха-ха-ха… Так обо мне говорили только в школе… Вернулось детство!.. Действительно новенькая… Я час назад сюда приехала… и вышла из своей комнаты – погулять… Ну, пошла по коридору… и в общем… Ну… как бы точнее сказать…

Голос.Забыла номер своей комнаты! Хо-хо-хо! Заблудилась!

Она.Ха-ха-ха… Как вы догадались? Это так смешно – тут все оказалось одинаковое: комнаты, старушки. Я уже битый час хожу… Ха-ха… Ищу.

Голос.А санитарку спросить стесняешься!

Она.Ага, решит, что я совсем «ку-ку», ха-ха! И вообще, я все должна делать сама! Надо, друг мой, не давать себе спуску!.. А как вы догадались?

Голос.Я – гений! Номер твоей комнаты – двадцать один.

Она (сразу подозрительно).Откуда вы знаете номер моей комнаты?

Голос.Если человек под диваном – он и знать ничего не должен? (Свистящим оглушительным шепотом.)Мыслящая курица мне все сообщает: кто новенький приехал, кто старенький помер. На случай, если живые новенькие ко мне забредут. (Громким шепотом.)Думаешь, ты одна свою комнату ищешь? Это с вашей сестрой через раз случается! Вот мыслящая курица и просит – чтобы я вас всех гнал отсюда по вашим номерам. (Хохочет.)

Она.«Как чуден Божий мир, как Божий мир прекрасен…» Какой приятный персонаж – «мыслящая курица».

Голос.А я всех баб «мыслящими курицами» зову. Хотя курицы бывают разные… Вредные, вроде тебя, думать мне мешают – их под нож нужно! А санитарка – полезная «мыслящая кура»: она вокруг дивана хлоркой протирает, еду носит…

Она.Как… вы… там… едите?

Голос.Значит, если человек под диваном, ему есть не надо? Вы, значит, на диванах, обжирайтесь, а мы, под диванами, с голоду помирай? Дудки! Долой социальную несправедливость! Все люди равны – на диванах и под диванами!

Она.Ха-ха-ха…

Голос.Какой смех у тебя… Колокольчик!

Она.Надтреснутый. (Хохочет.)Бог не дал мне ни ума, ни внешности, но дал смех! Я очень смешливая… И этого оказалось достаточно: я всегда пользовалась успехом у мужчин. Любой скучный идиот сразу ощущал себя со мной великолепным остроумцем!..

Голос.Все, старуха! Норму пребывания в гостях ты перевыполнила! Катись репкой отсюда! Федя будет философствовать.

Она не двигается.

По-моему, ты оглохла?

Она (подумав).Я остаюсь здесь, пожалуй.

Голос.Как? Ты что, ведьма?

Она.У меня условный рефлекс. Если мне что-то приказывают – я поступаю наоборот…

Голос (угрожающе).Старуха!

Она.Я никогда не умела подчиняться… У собаки есть хозяин, у волка есть Бог! Ха-ха-ха! Я – остаюсь.

Голос.Уходи, старуха, подобру-поздорову!

Она.Ни за что! Мне тут нравится: деревья, рояль – я так соскучилась по музыке! Я – остаюсь.

Голос.Ох, как я сейчас буду страшен!

Она.Ох, как мне хочется это увидеть!

Голос (оглушительно).Учти, я – сумасшедший!

Она.Тоже, напугал! Все мои мужья называли меня «сумасшедшей»… Значит, нас здесь будет двое – сумасшедших!

Голос.Учти, я – по правде… Я – эпилептик. Как все гении. Как Достоевский Федя. Я так задрожу, я такую конвульсию выдам!

Она.Ну и дрожите! На здоровье! Тоже – событие! Надо спокойней относиться к таким вещам. Например, Август Стриндберг… это великий драматург… весьма бытово относился к этим делам. Он вежливо говорил своим гостям: «Простите, господа, я вас покидаю, у меня в два – конвульсия…» Ха-ха-ха!

Голос.Он был их эпилептик, а я – наш… Если я задрожу – я тебя в клочья разнесу!

Она.Не знаю, не знаю… Пока вы только угрожаете – а дел никаких!

Голос.Ну что ж… Я покажу сейчас – как я гоню из моей комнаты… Тебя обслужить по первому разряду, старуха?

Она.Уж пожалуйста, в самом полном объеме, уж вы постарайтесь! Напоминаю: смертью вы меня уже путали, сумасшествием – тоже.

Голос.Ничего, у меня есть кое-что в запасе. Итак, я начинаю говорить правду…

Она.Очень интересно. Например?

Голос.Например: что это, старая карга, нарумянилась, платье новое надела – небось на свиданку со смертью собралась? (Хохочет.)Как?

Она.Ну просто «кайф», как вы говорите!

Голос.А со старичками я еще «кайфовей». Ишь, говорю, старый хрен, мне санитарка все про тебя донесла. Как ты больным притворялся и довести попросил, а сам ее за плечики все норовил ухватить! Я тебя насквозь вижу, сексуальный маньяк! Хо-хо-хо!

Она.Здорово вы научились оскорблять людей. Но знаете, я работала в театре, и я знавала таких мастеров этого дела – теперь мою шкуру кочергой не оцарапать!

Голос (вдруг свистит. Потом орет через мегафон, оглушительный вопль).Громи старуху! Громи-и-и! Ату ее! Ату!

Она.Как?.. И это – все?

Голос ( сконфуженно).Нет, есть еще секретное оружие – мат. Я мат очень люблю – он речь сокращает! Скажу сейчас одно слово —на три веселые буквы…

Она (сухо).Не успеете! (Идет в угол.)

Голос.Ты что?.. Ты куда?..

Она (нежно).Здесь хлорка в углу стоит… Санитарка-курица ее оставила… (Остановилась.)

Голос(в ужасе).Ты что?

Она.Именно! Я буду поливать вас – сверху. (Вдруг бешено.)Я выкурю тебя, как таракана! Я уничтожу! Я…

Голос.Не надо! Не смей! Не надо!

Она (опять нежно).По-моему, вы сдались? (Вдруг вложила два пальца в рот, оглушительно свистит, орет.)Победа! Победа! Победа!

Голос.Ведьма! Ведьма! Ведьма!

Она (вновь нежно).Я – актриса, поверьте, это хуже! Итак, комната – моя! (Идет к эстраде.)

Голос.Ты что задумала?.. (Стонет.)Ты идешь к роялю?

Она.Ну, в яблочко!

Голос.Ты собираешься мучать слух пожилого джентльмена под диваном?

Она.Ну, все точно! (Садится у рояля. Кладет свою книгу на рояль.)

Голос (орет).Не смей!.. Не надо! Умоляю! Если тебе так приспичило играть – точно такой рояль стоит в большой гостиной, я объясню дорогу!

Она.Никаких больших гостиных! Я провела слишком много лет на людях! И меня здесь особенно прельщает, что единственная физиономия в комнате находится под диваном!.. Ха-ха-ха!

Голос.Не дам! (Почти плача.)Ну почему? Ну за что?.. Как я хорошо жил!..

Она.«Мы были на бале… на бале…» Сегодня у меня особый день. (Тщетно пытается открыть крышку рояля.)И я должна себе сделать подарок… (Крышка не открывается; гомерический хохот через мегафон.)

Голос.Ну и как – сыграла, старуха?.. Он заперт! С тех пор как я захватил гостиную… Хо-хо-хо!

Она (бормочет).Боже мой, значит, это и есть тот самый «драгоценный рояль» – «который заперт и ключ от которого потерян»?.. Как я любила эту фразу из «Трех сестер».

Голос.Что ты там бормочешь?

Она (не отвечая, бормочет, поглаживая закрытую крышку).Первая роль… Жизнь была как беспредельное поле… освещенное солнцем. И вот теперь оглядываюсь назад – и понимаю: жизнь – это очень узкая полоска… и в тени… Может быть, это оттого, что к старости столько забываешь?.. Сон… Сон! (Она замолкает и недвижимо сидит у рояля.)

Голос.Ты что там колдуешь?

Она.Я слушаю, не мешайте!

Голос.Тоже – «ку-ку»? Что ты слушаешь?!

Она (вдруг яростно).Музыку, сукин сын! (Бешено.)У меня в доме живет такой же негодяй, он бьет в стену, когда я играю… И я научилась слушать музыку про себя! (Молчание, она слушает.)

Голос (ворчит).Ах, не смейте ей мешать слушать музыку про себя… Ах, у нее сегодня особый день… Хо-хо. Что же это за такой день, старуха? Наверное, день твоего рождения? Я угадал? ( Молчание – она все сидит, положив руку на крышку рояля, и слушает.)И они сдали тебя сюда – в такой день?.. Вместо того чтобы усадить тебя в центре стола и сюсюкающими голосами восклицать: «Ах, посмотрите на нашу бабулю!.. Сколько ей лет? Шестнадцать! За самую молодую среди нас…» Здесь поднимаешься ты, хрустя суставами…

Она.Убью! ( С неожиданной силой швыряет книгу под диван.)

Голос (вопит).АРА.

Она (яростно).Попала! И молчать!!!

Голос замолкает. Она все сидит у рояля, слушает музыку, очевидно с чем-то для нее связанную. Наконец Она поднимает голову и встает со стула.

Голос.Концерт окончен? Бис! Браво! Брависсимо! Что мы слушали?

Она (примирительно).«Ноктюрн» Шопена… Верните, пожалуйста, книгу!

Голос.Кстати, а что это за книга? (В мегафон слышен шелест страниц, затем потрясенный шепот.)Боже мой!.. Боже мой!.. (Необычайно взволнованно.)И ты преспокойно слушала какую-то музыку, швырнув в меня эту книгу?! Ты хоть знаешь, что ты швырнула?

Она.Отдайте книгу!

Голос (стонет).Это – «Игрок» Феди Достоевского! Самая мистичная Федина книга!.. И ты ее – как камень… в меня?! В Федю! Креста на тебе нет, старуха!

Она.Стало быть, вы – Федя?

Голос.Это он… который ее написал… И это я, в которого ты швырнула…

Она.Да, это был не лучший мой жест. Пусть простят меня оба Феди… Верните книгу!.. Ее положили мне мои дети… Я люблю этот роман.

Голос (вопит).Что? Что ты сказала?! Ты любишь? Правда, старуха?.. Это все меняет! (Кричит.) Все может быть спасено!

Она.Послушайте, вы вернете книгу? (Идет к дивану.)

Голос (вопит).Санитарная зона! Не сметь!.. Сейчас верну… (Нежно.)Только подержу ее в руках чуток!.. Ах, как я люблю это издание… (Бормочет.)Это сразу же после моей смерти… Гляди, здесь надпись дарственная! Ишь ты – подарил… Станиславский?! Ну, ты даешь! А может, ты какая знаменитость? Нет, если бы ты была знаменитость, тебя не сдали бы в этот забытый Богом дом!

Она решительно направляется к дивану.

Сам! Сам!

Из-под дивана навстречу Актрисе летит по полу книга. Она не без труда наклоняется, долго поднимает.

А в общем, будь ты хоть раззнаменитой – все равно тебя не знаю… Я по вашим театрам не хожу, я в пивбар хожу. (Вдруг шепотом.)Но какой, однако, пасьянс получился? Ты – Актриса, ты любишь Федю, ты принесла с собой роман «Игрок», тот самый мистический роман, о котором я мучительно философствовал все это время! Боже, я сейчас сообразил, почему не разодрал тебя в клочья, почему позволил надругаться над моей комнатой. (Шепчет.)Я тебя предчувствовал, старуха!.. Я все важное всегда предчувствую… Однажды я… то есть он, Достоевский Федя… так написал об этом: «Я в каком-то ожидании чего-то… Я как будто болен теперь. И кажется, со мною должно случиться что-то очень решительное – может быть, тихое, может быть, грозное. Во всяком случае – неизбежное».

Она.Как? Вы это… наизусть?

Голос (странно).Я всего Федю… могу наизусть… (Помолчав.)Как хорошо, что твои дети засунули тебя в этот дом!

Она (бешено).Да что ж вы повторяете, как попугай! Просто тупица какой-то!.. Меня никто никуда не засовывал, ясно?

Наступает молчание.

Ну что вы там притихли?.. Я не хотела на вас кричать!.. Я могу вам все объяснить, перед тем как уйду… в эту… ну, в эту…

Голос (насмешливо).Ну, в какую?

Она (беспомощно).Ну?..

Голос (великодушно).В двадцать первую!

Она.Вот именно – в двадцать первую комнату! Мои дети уехали отдыхать на юг. Они пятый год без отпуска. И я сама настояла! Они отбыли всего на неделю! А так как директор этого дома – наш знакомый, я решила обождать детей здесь. Вот и все! Всего неделю!

Голос.А почему бы тебе, старуха, не обождать их всего неделю в вашей уютной квартирке?

Она (неловко).Я забываю выключать электрическую плиту на кухне… Все помню, но эта ужасная плита… Что делать – я всегда забывала то, что меня не очень интересует. Ха-ха-ха… И еще… Я постоянно падаю на улицах.

Голос.Здорово! Надеюсь, в лужи падаешь?

Она.Ни за что! Я плюхаюсь только насушу… Вдруг головка томно кружится – и… Я так часто падаю, что называю себя «падшая женщина». Ха-ха-ха… Ну не могут же они отдыхать и все время беспокоиться? Ну, ладно… Я устала… Я пошла?

Голос.Ни за что, старуха! ( Торжественно.) Сейчас я сообщу тебе мистическое!.. Но сначала… Мы должны узнать друг о друге поподробнее… Кстати, у нас с тобой много общего. Я тоже часто плюхаюсь на улицах… когда мне морду бьют! Хо-хо-хо! Как раз на днях отлупили!

Она.Какие ужасы вы рассказываете, Федя!

Голос.Нормалек! Потому я – тут! Я всегда, как изобьют меня до полусмерти, сюда ползу! Как в берлоге – отлеживаюсь! Да, кстати: ты здесь всего на неделю? Отдай мне свою дополнительную подушку… А то есть закон Архимеда: чем больше избита морда, тем выше она лежать должна! Хо-хо-хо!

Она.Ха-ха-ха! Я принесу вам мою вторую подушку, драчун! И это в нашем-то возрасте – драться! Ах, как мне это в вас нравится! Я считаю: главное нам – не сдаваться! Любой ценой!

Голос.Никогда!

Она.Ни за что!

Голос.Мне приходится драться все время… Я – гений, мне за картины тыщи платят! И вот они – чтобы бороться с культом моей личности – и бьют меня.

Она.Кто – «они»?

Голос.Реалисты!.. Нет, реалисты били раньше, когда я был абстракционистом. А теперь я стал реалистом – и теперь меня бьют… Кто?

Она.Абстракционисты? Ха-ха!

Голос.Хо-хо-хо! В этот раз дело было, точнее, било так. Иду я мимо «Гастронома»… А оттуда – шасть реалисты… то есть, пардон, абстракционисты… Ау меня как раз в кармане – тыща сотнями, я ее за портрет отхватил… Спрашивают: «Есть деньги?» Я: «Нету». Они идут рядом. Я понимаю: сейчас обыщут – найдут деньги, изобьют… И вот, пока мы шли, я так незаметно, незаметно все деньги по сотне и выбросил. Хо-хо-хо! Повезло! И вот тогда-то я им глаза открыл на их живопись! Тут взяли они меня за грудки…

Она.Нет, определенно мне все это очень нравится! Но ведь они вас когда-нибудь убьют!

Голос.Ну что ты, старуха! Если бы хотели – давно убили. А они только бьют, чтобы я падалью себя чувствовал, чтобы падучая моя повторялась… Помнишь, как Федя описал: «Падучая приходит мгновенно. В это время вдруг искажается лицо, особенно взгляд. Конвульсии и судороги овладевают всем телом, всеми чертами… Страшный, невообразимый, ни на что не похожий вопль вырывается из груди – и в этом вопле исчезает все человеческое…»

Она.Как? Вы опять… наизусть?

Голос (не отвечая).Но сейчас… Сейчас ее быть не может – потому что у меня к тебе мистическое дело… Все душевные силы мои устремлены на это дело. Итак, старуха, смогла бы ты сыграть?

Она.То есть как? Что… сыграть?

Голос (торжественно).Смогла бы ты сыграть роль?

Она.Ха-ха-ха… Ну что вы, я давно ушла со сцены… С ролями покончено, друг мой.

Голос.Соврала! Как можно покончить с тем, для чего родился? Разве я могу перестать рисовать?.. Я как увижу красивое – непременно нарисую, чтобы восторг свой небу явить. А некрасивое – ни за что! Я – Федя, певец красоты… Вот санитарка меня просит: «Нарисуй!» – «Не могу, – отвечаю, – я красавиц только рисую, а ты молодая, сисястая, но не красавица». А вот ты, старуха, – красавица!

Она.Это вы из-под дивана рассмотрели?

Голос.Да-да, по ногам! Я все по ногам определяю: и характер, и лицо… и даже прическу…

Она.Вы просто палеонтолог какой-то!

Голос.Среди людей красивые – редки. Вот среди животных – навалом красавцев! На днях я рисовал пуделя: нос бликует, язык алеет, шерсть – антрацит! И весь он – просто сложный красавец! Только чтобы рисовать, мне изучить надо. Я тебя за месяц изучу!

Она.А, у вас тоже плохо с памятью… Я говорила: я здесь всего на неделю!

Голос.И через месяца полтора – твой портрет готов…

Она.Да что ж вы – оглохли? Я через неделю – тю-тю!

Голос.Странно, я всегда чувствую, что будет. Я гений, старуха! Ничего, что я зову тебя старухой?

Она.Мне необходимо как можно чаще это слышать… А то я опасно забываю свой возраст. «Старайся рано постареть, если хочешь долго прожить». Я очень хочу! В молодости я часто не хотела жить! Как я была безнадежно стара в девятнадцать лет! Всю жизнь я куда-то спешила, спешила! Я не представляла свою комнату без раскрытого чемодана. И вот чемодан закрыт, жизнь прошла, а у меня ощущение радостного покоя… Жажда жить, будто я только-только начинаю! Очень много надо прожить, чтобы стать молодой… Ха-ха-ха!

Голос.Я так ясно увидел сейчас – как ты играла красавиц!

Она.Я играла влюбленных девушек с задыхающимися голосами. Они торопили жизнь, они были полны энтузиазма, как время!.. Сколько девушек по улице ходили с моей челкой, в моей беретке, в моих спортивных тапочках… И когда я не смогла все это носить, чтобы не быть смешной, я ушла… Старый соловей – в этом уже противоречие! Ха-ха-ха!

Голос.Жаль, что ты в кино не снималась! Я все кино смотрю, и новые, и старые, а тебя не видел.

Она.Я презираю кино… Может быть, потому, что была при его рождении… Для меня кино – это промышленное выращивание жемчуга! Ха-ха-ха!

Голос.И тебя никогда не хотели снимать?

Она (гордо).Всегда хотели. Я отказалась от тыщи ролей. Но они не унимаются до сих пор! Им не терпится предъявить миру мое изношенное лицо… Но я умею дать отпор… В последний раз один особенно назойливый негодяй спросил по телефону, не хочу ли я играть в его картине «Чайковский». Я ответила: «Я Чайковского играю только на рояле». Ха-ха-ха!

Голос.И ты никогда не пыталась вернуться на сцену? За все эти годы?

Она.Та… «вечно юная» умерла вместе со своим знаменитым голосом и псевдонимом. И со своим временем. Осталась я, со своей настоящей и, слава Богу, никому не известной фамилией… Я надеялась, что они забыли меня за четверть века… Но сейчас в моде «ретро»… И предприимчивые прохиндеи, как мухи, кружатся надо мной… В эту игру они включили даже моих наивных детей… Недавно я болела – и дети подослали мне старого врача… Старый врач должен был породить во мне ностальгию по сцене. Он сделал вид, будто не знает, кто я. «Ах, как меня тревожит ваш голос и смех, – сказал он, приникая стетоскопом к моей увядшей груди. – Ах, как вы напоминаете мне мою любимую актрису… И куда она только делась?» И вот тут я схватила его зубами за ухо…

Голос.Хо-хо-хо!

Она.Когда я отпустила – как он бежал! Ха-ха!.. Послушайте, какого черта я болтаю с вами на эти банальные темы, а? Наверное, потому, что вас не вижу! Ха-ха! Как это все скучно! Какое счастье, что с той жизнью – покончено! Сегодня ночью я прощусь с последней привычкой из той жизни – всегда засыпать только в своей постели… Поверьте, соблюдать ее было нелегко… Но скольких искушений я избежала! Как говорил мой учитель: «Если хочешь разбить благонамеренное буржуазное искусство – веди жизнь благонамеренного буржуа». Ха-ха-ха! Черт возьми, сегодня я – как юная девушка, которая в первый раз готовится не ночевать дома. Ха-ха-ха! В честь этого события я и сделала себе подарок – «Ноктюрн» Шопена… А все-таки, почему я с вами столько болтаю? Может, голос из-под дивана напоминает Страшный суд?

Голос.Ах, лживая старуха! Неужели ты думаешь обмануть гения под диваном? Ты говорила: я рада, что ушла из театра… Что все прошло… А в это время твои ноги… твои старые ноги выделывали молодые, бесстыдные вензеля – и тянули, тянули тебя сами – к эстраде! (Вопит.)Лгите, люди! Но ваши ноги вас выдадут! Ноги – искренни!

Она.Немедленно! Замолчите!

Голос.Ну! Правду! Осмелись рассказать правду!

Она.А почему это я должна?..

Голос (перебивая).А потому что – «Страшный суд»!

Она.Ну, совсем «ку-ку»! Вас выметут завтра из-под дивана вместе с мусором! А может, вас вообще нет?

Голос.Правду! Правду! Правду! (Свистит.)

Она.Перестаньте вопить!.. (Подумав.)А, черт с вами! Провалитесь вы!.. Самые счастливые минуты за все эти годы – это… это когда раздавались звонки моих прежних, престарелых друзей – и они с трепетом просили подготовить их бездарных потомков показаться в театр! Сдерживая безумную радость – нехотя, капризничая, – я соглашалась! И наступало забытое счастье репетиций. Но все это было лишь увертюрой к счастливейшему дню – дню показа. В тот день я поднималась рано. Моя старая гримерша – безропотное создание, боготворящее меня всю жизнь, – покрывала мое лицо толстым слоем штукатурки. И я отправлялась в театр… Зачем? Чтобы «подыграть» во время показа очередному бездарному ученику… А на самом деле? Чтобы только выйти, выйти вновь на сцену! Ах, кого я только не «подыгрывала» в последние годы… Клеопатра… Офелия… Джульетта!. Я представляю, как они сидели в зале, зажав рты, чтобы не расхохотаться… Но я возвращалась домой – и ждала! Ждала звонка! Они должны были понять, что я еще живая, что я – гожусь!.. Но они не звонили!

Голос.А если бы позвонили?

Она.Я отказалась бы! Я все равно отказалась бы! Но они должны были позвонить. Бедная гримерша – как я изводила ее в эти дни!

Голос.Значит, я прав! Ты хочешь играть… ( Торжественно.)А сейчас я предложу тебе сыграть!

Она.Никогда не думала вернуться на сцену в Доме для престарелых. Ха-ха-ха! (Как бы шутя, но с нетерпением.)И кого же сыграть?

Голос.Ее! Ее – которая в старости вспоминает всю свою жизнь.

Она (совсем нетерпеливо).Кого – ее? Совсем «ку-ку»?

Голос.Две женщины определили Федину жизнь… И обе дожили до глубокой старости. Одна – его юная жена, несравненная Анна Григорьевна! Лучшая из жен в российской литературе. «Этой отваги и верности перевелось ремесло – больше российской словесности так никогда не везло…» И другая – безумная страсть его через всю жизнь, сладчайшая мучительница Аполлинария Суслова… Ты найдешь ее во всех… моих… то есть Фединых романах: это она – Настасья Филипповна… она – Грушенька… И наконец, она… тут даже имя оставлено – Полина из «Игрока»… Книга, которую ты швырнула мне в голову! Ах, старуха… Как мне нужно, чтобы ты представила минувшее… И тогда… ( кричит)меня перестанет мучить по ночам неясность воспоминаний… и вызывать припадки!

Она.Как я поняла, вы хотите, чтобы я сыграла пьесу «Женщины Достоевского»?.. (Со смешком.)Но я никогда не слышала, что такая пьеса есть.

Голос (шепчет).Но будет… Я ведь гений…

Она.Значит, вы ее напишете? Под диваном?

Голос.А почему под диваном писать нельзя, а на диване – можно?.. Ах, старуха, в этой пьесе мне писать ничего не придется. (Шепчет.)Дневники есть… подлинные! Полиньки Сусловой и Анины – воспоминания… Их ты и сыграешь!

Она.А где мы возьмем здесь все эти дневники?

Голос.Со мной они, старуха! Всегда со мной… Под диваном лежат. Это – вечная моя… то есть Федина, привычка! Федя Достоевский всегда возил с собой свои любимые книги – Евангелие и «Дон Кихота». И я вот тоже! Воспоминания эти с собой всегда вожу; я из-за этих книг даже от любимого кота отказался… Я все в них наизусть знаю… Я многое помню (шепчет)до сих пор! Ну, согласна, что ли?

Она (не знает, как вести себя в этой странной, волнующей ее ситуации, и решает все обратить в шутку; кокетливо).Ни за что! Я не люблю играть пьесы с двумя главными женскими ролями!.. Ха-ха-ха!.. Знаете, когда я только поступила в театр, прежняя премьерша, на все роли которой я была назначена, встала в кулисе… И когда я проходила на сцену, она молча и больно щипала меня… У меня зад был просто голубой от синяков.

И хотя мой тогдашний муж умирал от ревности – я ее не выдала! Потому что я – такая же! Я – собственница! Я даже гримерше своей запрещала гримировать других актрис! Ха-ха-ха!

Голос (серьезно).В твоей пьесе будет только одна женская роль… Ты должна сыграть ту, на кого так похожа… (Кричит.)Красавицу! Аполлинарию Суслову!.. Ее дневники ты мне представишь!

Она.Ха-ха-ха!

Голос.Не надо смеяться… Не надо со мной как с сумасшедшим… ( Громким шепотом.)Ты ведь уже поняла, кто здесь, под диваном. (Замолчал. Потом почти жалобно.)Узнала? (Помолчав.)Это я – Федя…

Она (почти шепотом).Какой… Федя?

Голос (совсем тихо).Достоевский… Федя.

Она (стараясь смеяться).Ха-ха… (Замолчала. Потом, тихонечко кружась.)«Мы были на бале… на бале… на бале…»

Голос.«… И с бала нас прогнали! Прогнали по шеям!»

Внезапно Старая актриса замирает и опускается на пол.

Прошло несколько дней. Та же гостиная. Бородатый человек средних лет сидит на диване и глядит перед собой тяжелым, напряженным взглядом. Появляется Старая Актрисас книгами в руках. Она в изумлении глядит на странного субъекта, но тот будто не замечает ее. И вдруг Он начинает говорить – безостановочно и куда-то в пространство.

Он.Вы пришли навестить старого джентльмена под диваном? (Кричит.)Эй, старый клоун! Драчун! Эпилептик!.. Молчит!.. Ты будешь отвечать?.. Опять молчит! Может, окочурился? Говорят, неделю назад сюда пришла какая-то древняя раскрасавица с прелестным овалом лица…

Она.Я бы сказала – обвалом лица… Ха-ха-ха!

Он (будто не слыша).Ну, старый ловелас клюнул на ее антикварные прелести. А она возьми да грохнись в обморок. И на неделю исчезла… А он не выдержал разлуки – и, видать, предпринял путешествие по Пржевальскому… Хо-хо-хо!

Она.Ха-ха-ха! ( Изумленно.)Это… вы?!

Он.А это – вы… Самая пора прочесть стихи: «Я встретил вас, и все былое в отжившем сердце ожило…»

Она.Почему вы покинули ваше оригинальное гнездышко? (Передавая книги.)Спасибо за книги!

Он.Мегафон изъяли. А без мегафона трудно общаться с внешним миром… Человечество еще только приспосабливается к жизни под диваном… Пришлось вот лезть наверх – в толпу!

Она.Но вы – совсем молодой!.. Как вы очутились в этом доме?

Он.Пардон, старуха: этот дом – для (с ударением)инвалидов и престарелых. Я – эпилептик, то есть? Полноправный инвалид, член дома!.. А здорово ты грохнулась!.. Гляжу, кружится, как молодая коза, и – бац!

Она.Ну еще бы – узнать, что ты беседуешь с Достоевским! Если бы вам сообщили, что я – Вильям Шекспир или Сара Бернар?

Он.Я все равно не знаю, кто такая твоя Сара! (Хохочет.)Я про пивко все знаю!

Она.Но я-то знаю, кто такой Достоевский! И вот кружусь себе от восторга – ир-раз!! Я уже в этой… Ну?.. Черт!

Он (милостиво).В двадцать первой.

Она.Ну и что? Да, эти ужасные цифры – не моя стихия!

Он.А я обрадовался, когда ты шлепнулась: будет знать, ведьма, как терроризировать джентльменов под диванами! Ну а потом сменил гнев на милость и велел «мыслящей курице»: «Коли ведьма не окочурилась» – отдай ей «Дневник» мучительницы моей, раскрасавицы Аполлинарии Сусловой… чтобы старуха готовилась ее представить… и «Воспоминания» жены моей Анны Григорьевны… чтобы старуха все знала о той, кого я предпочел… чтобы поняла мой выбор.

Она.Спасибо. Ваши книги буквально поставили меня на ноги! Правда, меня несколько удивили дарственные надписи на этих книгах…