Текст книги "Вечное мгновенье"

Автор книги: Эдвард Морган Форстер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Форстер  Э.М.
ВЕЧНОЕ  МГНОВЕНЬЕ
I

Видите вон ту гору, ту, что виднеется за шляпкой Элизабет? Двадцать лет назад один юноша признался мне там в страстной любви. Элизабет, пожалуйста, нагните на минуту голову.

– Хорошо, мадам, – сказала Элизабет и всем корпусом, словно тряпичная кукла, отклонилась назад, на облучок.

Полковник Лейленд надел пенсне и взглянул на гору, где влюбился юноша.

– Он был мил? – спросил он с улыбкой, но все-таки чуть понижая голос в присутствии горничной.

– Не знаю… Но мне, в моем возрасте, очень приятно вспомнить этот случай. Благодарю вас, Элизабет.

– Позвольте узнать, кто он был такой?

– Носильщик, – ответила мисс Рэби своим обычным тоном, – даже не профессиональный гид. Просто мужчина, нанятый нести наш багаж, который он уронил.

– Ах, вот что! Как же вы поступили?

– Как поступила бы всякая молодая дама. Вскрикнула и велела ему соблюдать приличия. Бросилась бежать, что было вовсе не обязательно, упала, растянула ногу, снова закричала. Ему пришлось нести меня полмили на руках; по дороге он так пылко каялся, что я думала, он скинет меня в пропасть. В таком состоянии мы добрались до небезызвестной миссис Харботл, при виде которой я разразилась слезами. Но она повела себя еще глупее, чем я, так что я довольно быстро оправилась.

– И, разумеется, сказали, что сами во всем виноваты?

– Разумеется… – она посерьезнела. – Миссис Харботл, которая, как и большинство людей, всегда оказывалась права, предостерегала меня относительно этого юноши: мы ведь и прежде пользовались его услугами.

– Ах, вот оно что…

– Нет, вовсе не то, что вы думаете. До тех пор он знал свое место, правда, брал с нас подозрительно дешево, а делал гораздо больше, чем можно было ожидать от человека, нанятого за столь мизерную плату. А это, как известно, опасный признак в людях низкого происхождения.

– Но в чем же заключалась ваша вина?

– Я поощряла его, откровенно предпочитая его общество разговорам с миссис Харботл. Он был хорош собою и, я бы сказала, приятен. К тому же мне нравилась его одежда. В тот день мы отстали, он рвал для меня цветы. Я протянула за ними руку, а он схватил ее и произнес пламенную речь о любви, которую заимствовал из «I Promessi Sposi».

– А, итальянец!..

Тут они как раз подъехали к границе. На маленьком мостике, среди елей стояли два столба, один красно-бело-зеленый, другой – черно-желтый.

– Он жил в Italia Irredenta, – сказала мисс Рэби. – Он предлагал мне бежать с ним в Италию. Интересно, как бы все обернулось, если бы мы поженились!

– О боже! – сказал полковник Лейленд с внезапной брезгливостью.

Элизабет, сидевшую впереди, передернуло.

– Нет, почему же, мы могли оказаться идеальной парой!

У мисс Рэби была привычка говорить несколько парадоксальные вещи. Полковник Лейленд, который делал скидку на ее яркую индивидуальность, слегка запнувшись, воскликнул:

– Конечно! Весьма вероятно!

Она повернулась к нему со словами:

– Вы думаете, я потешаюсь над ним?

Это его немного смутило. Он улыбнулся и ничего не ответил. Экипаж теперь неторопливо огибал основание пресловутой горы. Дорога была проложена поверх обломков горных пород, когда-то скатившихся сверху и все еще нет-нет да и скатывавшихся с горных склонов. Сосновые леса были прорезаны опустошительными потоками белого камня. Но выше, припоминала мисс Рэби, на восточном склоне, более отлогом, имелись уютные лощинки, выступы, усыпанные цветами; оттуда откры

вался великолепный вид. Если спутник мисс Рэби предполагал, что она просто мило шутит, то он ошибался. Происшествие двадцатилетней давности само по себе было, конечно, нелепым. И все же, посмеиваясь над ним, она в то же время достаточно серьезно относилась и к его участникам, и к самому месту действия.

– Мне легче думать, что он меня дурачил, чем признаться себе, что он был просто глуп, – сказала она после долгой паузы.

– Вот и таможня, – сказал полковник Лейленд, меняя тему разговора.

Они прибыли в страну, где на каждом шагу можно услышать «Ach!» и «Ja!»[1]1
  Ах! Да! (нем.)


[Закрыть] Мисс Рэби вздохнула: она любила все романское, как должно любить всякому человеку, не стесненному недостатком времени. Но полковник, как человек военный, уважал все тевтонское.

– Тут еще на семь миль вперед говорят по-итальянски, – сказала мисс Рэби, успокаивая себя, как ребенок.

– Немецкий язык – язык будущего, – ответил полковник. – Все сколько-нибудь значительные книги на любую тему написаны по-немецки.

– Вовсе нет – любые книги на сколько-нибудь значительную тему написаны по-итальянски. Элизабет, назовите мне значительную тему!

– Человеческая натура, мадам, – ответила девушка тоном скромным, но в то же время дерзким.

– Я вижу, Элизабет – писательница, так же, как ее госпожа, – сказал полковник Лейленд. Он перевел взгляд на окружающий пейзаж – он не любил разговоров втроем.

Фермы в этом краю имели более процветающий облик, нищих не было видно, женщины были некрасивее, мужчины – толще, а пища, которую подавали в придорожных гостиницах на открытом воздухе, – сытнее.

– Так где же мы остановимся, полковник Лей-енд? – спросила мисс Рэби. – В «Альпийском Гранд-отеле», в «Лондоне», в пансионе Либига, Этерли-Саймона, «Бельвю», в «Старой Англии»? Или же в гостинице «Бишоне»?

– Очевидно, вы предпочитаете «Бишоне»?

– Я не имею ничего против «Альпийского Гранд-отеля». У «Бишоне» и у «Гранд-отеля» одни и те же владельцы, насколько мне известно. Они разбогатели за последнее время.

– И примут вас по-царски, если, конечно, такие люди умеют благодарить.,

Роман «Вечное мгновенье», принадлежащий перу мисс Рэби и принесший ей славу, прославил также и местечко Ворта, где развертывалось действие романа.

– О, они меня уже поблагодарили. Года через три после опубликования романа синьор Канту прислал мне письмо. Оно показалось мне грустным, хотя все в нем говорило о процветании. Я ведь не люблю влиять на ход чужих жизней. Любопытно, остались ли они в старом доме или переехали в новый?

Полковник Лейленд ехал в Ворту, чтобы побыть там с мисс Рэби. Однако он предпочитал, чтобы они поселились в разных гостиницах. Она же, равнодушная к подобным тонкостям, не понимала, почему бы им не жить под одной крышей, так же, как не видела ничего предосудительного в том, что они путешествуют в одном экипаже. С другой стороны, она ненавидела все фешенебельное, броское. Он выбрал «Альпийский Гранд-отель», она же склонялась к «Бишоне», но тут несносная Элизабет сказала:

– Хозяйка моей подруги остановилась в «Гранд-отеле».

– О, если подруга Элизабет живет в «Гранд-отеле», это решает дело: едем в «Гранд-отель»!

– Хорошо, мадам, – сказала Элизабет тоном, в котором не было и нотки признательности. Лицо полковника Лейленда сделалось суровым: он не любил нарушения дисциплины.

– Вы ее распускаете, – шепнул он мисс Рэби, когда, выйдя из экипажа, они пешком поднимались на холм.

– В вас говорит военный.

– Разумеется, я достаточно часто имел дело с рядовыми, чтобы понять, что налаживать с ними «человеческие отношения», как вы выражаетесь, совершенно бессмысленно. Стоит проявить немного сентиментальности, и вся армия развалится на части.

– Не спорю. Но мы же не в армии. С какой стати мне разыгрывать из себя офицера? Знаете, вы сейчас напомнили мне моих друзей – англо-индийцев, которые были шокированы тем, что я была любезна с некоторыми индийцами. Они приводили доводы; весьма веские, что с туземцами так обращаться нельзя. Они так и не поняли, почему их аргументы по сути своей несостоятельны. Неудачники всегда стараются командовать удачливыми, и с этим пора покончить. Вы всегда были неудачником и всю жизнь командовали другими, требовали от них повиновения и прочих сомнительных добродетелей. А я счастлива, я командовать не хочу и не буду.

– И не надо, – сказал он, улыбаясь. – Но имейте в виду, что мир – это не армия. И пожалуйста, побеспокойтесь о том, чтобы проявить немного справедливости к нам, несчастным военным, – заметьте, к примеру, что мы чрезвычайно внимательно относимся к столь любимому вами простонародью.

– Разумеется, – мечтательно сказала она, словно не замечая сделанной ей уступки. – Это входит в моду. Только они видят вас насквозь. Они не хуже нас знают, что лишь одно в этом мире достойно того, чтобы им владеть.

– О да! – вздохнул он. – Мы живем в коммерческий век.

– Нет! – воскликнула мисс Рэби с таким явным раздражением, что Элизабет оглянулась – не случилось ли чего-нибудь с ее госпожой. – Глупости! Оделять добротой и деньгами – нет ничего проще. Единственная вещь, достойная служить подарком, это наше собственное «я». Вы когда-нибудь открывали себя людям до конца?

– Часто.

– Я хочу сказать, вы когда-нибудь сознательно ставили себя в глупое положение в присутствии тех, кто ниже вас?

– Намеренно? Нет.

Он понял наконец, куда она клонит. Ей доставляло удовольствие делать вид, что такое самораскрытие—единственно возможная основа для подлинного общения, единственная брешь в духовном барьере, отделяющем один класс от другого. Одна из ее книг была написана как раз на эту тему. Читать ее было чрезвычайно приятно.

– А вы? – добавил он шутливо.

– В полную меру – нет, никогда. До сих пор мне не случалось чувствовать себя окончательной дурой. Но когда почувствую, надеюсь, что сумею продемонстрировать это открыто.

– Хотелось бы мне это видеть!

– Боюсь, вам это не понравится, – ответила она. – Со мной такое может произойти в любую минуту и в любом обществе, по самому неожиданному поводу.

– Ворта! – крикнул кучер, прерывая их оживленную беседу. Передние колеса экипажа и сидевшие на облучке Элизабет и кучер въехали на вершину холма. Темный лес кончился, и перед ними открылась долина, окаймленная изумрудной зеленью лугов. Эти луга струились, изгибались, переходили один в другой, подымаясь выше и выше, а на высоте двух тысяч футов из травянистого покрова вдруг прорывались скалы, выраставшие в мощные горы, чьи вершины изящно вырисовывались в чистом вечернем небе.

Кучер, страдавший, очевидно, любовью к повторам, сказал:

– Ворта! Ворта!

Вдали, на склоне горы, белело большое селение, качавшееся на зеленых волнах, словно корабль в море, и на его носу, рассекая грудью крутой склон, стояла величественная колокольня из серого камня. И пока они смотрели на нее, колокольня вдруг обрела голос и торжественно обратилась к горам, а они отозвались.

Кучер снова объявил, что это Ворта и что перед ними – новая колокольня, точь-в-точь такая же, как в Венеции, только лучше, и что звук, который они слышат, издает новый колокол.

– Спасибо. Вы правы, – сказал полковник Лейленд в ответ на радостное замечание мисс Рэби о том, что селение сумело употребить наступившее процветание на столь добрые дела, как постройка колокольни. Она боялась возвращаться в те места, которые раньше так любила, опасаясь найти их отстроенными заново. Ей в голову не приходило, что новое может быть прекрасно. Архитектор и в самом деле черпал вдохновение на юге, и колокольня, возведенная им в горах, была сродни той, что когда-то была воздвигнута близ лагуны. Однако откуда родом колокол, определить было нельзя, так как звук не имеет национальности.

Они поехали дальше, любуясь прелестным пейзажем, довольные и молчаливые. Благожелательные туристы принимали их за супружескую пару. И в самом деле, в худощавом, угловатом лице мисс Рэби не было ничего, что выдавало бы ее принадлежность к гадкому литературному племени. А профессия полковника придавала ему вид скорее аккуратный, нежели агрессивный. Они производили впечатление образованной, воспитанной четы, которая проводит жизнь, любуясь красивыми вещами, наполняющими наш мир.

Когда экипаж подъехал ближе, отозвались оставшиеся до сего времени незамеченными другие церкви – крошечные церквушки, уродливые церкви, церкви, крашенные в розовый цвет и с похожими на тыквы куполами, церкви, с крытыми гонтом шпилями, церкви, стоящие в укромных местах, на лесных просеках, или прячущиеся в складках и изгибах долины. Хор тонких голосов наполнял вечерний воздух, и в середине этого хора явственно звучал сильный, глубокий голос. Только англиканская церковь, построенная недавно, в раннеанглийском стиле, хранила сдержанное молчание.

Колокола стихли, и все маленькие церкви попятились и отступили во тьму. Колокольный звон сменили звуки гонга, призывавшие переодеться к обеду, и усталые туристы заспешили к своим гостиницам. Ландо, на котором красовалась надпись «Пансион Этерли-Саймон», покатилось навстречу дилижансу, который вот-вот должен был прибыть. Какая-то девица обсуждала с матерью вечерний туалет. Молодые люди с теннисными ракетками беседовали с молодыми людьми, державшими в руках альпенштоки. Вдруг в темноте огненный палец вывел: «Альпийский Гранд-отель».

– Электричество, – пояснил кучер, услышав возгласы своих пассажиров.

Напротив сосновой рощи вспыхнули огни пансиона «Бельвю», с крутого речного обрыва ему ответил «Лондон». Пансионы «Либиг» и «Лорелея» объявили о своем существовании один – зелеными, другой – янтарными огнями. «Старая Англия» появилась вся в ярко-красном. Иллюминация распространилась на довольно значительную площадь: лучшие гостиницы стояли за пределами селения, занимая либо величественное, либо романтическое местоположение. Этот аттракцион повторялся во время туристского сезона каждый вечер, в момент прибытия дилижанса. Но как только последний из вновь прибывших турист был устроен, огни гасли, и хозяева гостиниц, кто – чертыхаясь, кто ликуя, возвращались к своим сигарам.

– Ужасно! – сказала мисс Рэби.

– Ужасная публика! – сказал полковник Лейленд. «Альпийский Гранд-отель» – огромное деревянное строение – напоминал разбухшее, расползшееся во все стороны шале. Правда, это впечатление несколько смягчала великолепная терраса, сложенная из квадратных камней, которая была видна отсюда на целые мили и от которой, как из некоего полноводного водоема, тоненькими струйками разбегались по округе асфальтовые дорожки. Экипаж, проехав по подъездной аллее, остановился под сводчатой галереей, построенной из смолистой сосны; одна сторона галереи выходила на террасу, а другая – в гостиную, ведущую в холл. Здесь, как в водовороте, кружились служащие – обыкновенные мужчины с золотыми галунами; более элегантного вида мужчины с более внушительными золотыми галунами; мужчины еще элегантнее, но без галунов. Элизабет сразу же приняла надменный вид. Нести маленькую соломенную корзинку, казалось, составляло для нее непосильный труд. Полковник Лейленд немедленно превратился в солдата с головы до ног. Его спутницу, в которой, несмотря на долголетний опыт путешественницы, большая гостиница всегда вызывала смущение, тут же проводили в дорогой номер и порекомендовали не мешкая сменить дорожное платье, если она желает спуститься к табльдоту.

Поднимаясь по лестнице, мисс Рэби видела, как в столовую собираются англичане, американцы и богатые голодные немцы. Мисс Рэби любила общество, но сегодня ей было как-то не по себе. Ей казалось, что к ней подступает какой-то неприятный, отталкивающий образ, чьи очертания пока что нельзя было явственно различить.

– Я пообедаю в номере, – сказала она Элизабет. – А вы идите в столовую. Я сама распакую чемоданы.

Она походила по номеру, прочла гостиничные правила, перечень услуг с указанием цен, перечень экскурсий, оглядела красный плюшевый диван, кувшины и умывальные тазы с литографированным на них горным пейзажем. Могла ли она представить себе среди всей этой роскоши синьора Канту и его трубку с фарфоровой чашечкой или синьору Канту с ее шалью табачного цвета?

Когда официант наконец принес ей обед, она спросила у него о хозяевах.

Он ответил на своем птичьем английском языке, что у них все хорошо.

– А где они живут? Здесь или в «Бишоне»?

– Здесь, конечно… В «Бишоне» едут только бедные туристы.

– Кто же там живет?

– Мать синьора Канту. Она не связана, – продолжал он, будто повторяя затверженный урок, – она не связана с нами. Пятнадцать лет назад – да. А теперь?.. Что такое «Бишоне» теперь? Я осмелюсь вам возразить, если вы станете говорить об этих двух гостиницах как об одном целом.

– А… я не туда попала, – тихо сказала мисс Рэби. – Будьте добры, сообщите, что я отказываюсь от номера, и велите немедленно отправить мой багаж в «Бишоне».

– Пожалуйста, пожалуйста! – сказал официант – он был отлично вышколен. И добавил, сердито фыркнув: – Вам придется заплатить.

– Разумеется! – сказала мисс Рэби.

Хорошо налаженный механизм, еще совсем недавно всосавший ее, теперь начал ее исторгать. Были вынесены чемоданы, вызван экипаж, в котором мисс Рэби сюда приехала. В холле появилась Элизабет, побелевшая от, ярости. Мисс Рэби заплатила за белье, на котором они не спали, и за обед, к которому не притронулись. Она направилась к двери сквозь водоворот золотогалунных служащих, которые считали, что они уже заработали свои чаевые. Постояльцы в гостиной рассматривали мисс Рэби с явным удивлением, видимо, полагая, что она покидала гостиницу, найдя ее чересчур для себя дорогой.

– Что случилось? Что произошло? Вам здесь не понравилось? – к ней быстрыми шагами подошел полковник Лейленд в вечернем костюме.

– Нет… просто я ошиблась. Эта гостиница принадлежит сыну. А мне нужно в «Бишоне». Он поссорился со стариками… наверно, отец уже умер.

– Но все же… если вы хорошо устроились здесь…

– Я сегодня же должна знать, так ли это. И я должна… – голос ее задрожал, – должна узнать, не моя ли это вина.

– Помилуйте, каким образом!..

– Даже если это так, я выдержу, – продолжала она уже спокойнее. – Я не гожусь – слишком стара – играть роль трагической королевы и злого духа одновременно.

«Что это означает? Что она имеет в виду? – бормотал полковник, провожая взглядом огоньки экипажа, спускавшегося с холма. – В чем она виновата? В чем вообще она может быть виновата? Владельцы гостиниц всегда ссорятся – это обычная история, нам-то какое до этого дело!»

Он хорошо пообедал в полном молчании. Затем о почты ему принесли письма, и мысли его переключились на них. Одно было от сестры.

«Дорогой Эдвин, я ужасно робею, когда пишу тебе эти строки, но я знаю, что ты поверишь мне, когда я скажу, что не пустое любопытство заставляет меня задать тебе этот простой вопрос: помолвлен ты с мисс Рэби или нет? Нынче все очень изменилось даже по сравнению с тем временем, когда я была молодой девушкой. Но все же помолвка и сейчас помолвка, и ее следует огласить незамедлительно, чтобы избежать затруднений и неудобств для обеих сторон. Пусть здоровье твое пошатнулось и ты уже не служишь, но ты все равно обязан быть на страже чести нашей семьи…»

– Что за бред! – воскликнул полковник Лейленд. Знакомство с мисс Рэби сделало его более проницательным. Он не увидел в этой части письма своей сестры ничего, кроме дани условностям. Чтение его взволновало полковника не более, чем сестру его – сочинение самого письма.

«Что касается девушки, о которой мне рассказали Бэнноны, так никакая она не компаньонка; это просто способ пустить людям пыль в глаза. Я ничего не имею против мисс Рэби, чьи книги мы всегда читаем. Просто литераторы никогда не бывают практичными, и скорее всего она даже не догадывается о двусмысленности своего положения. Правда, я не представляю ее в роли твоей жены. Но это уже другой вопрос.

Мои малыши, а также Лайонел – все шлют тебе привет. Они здоровы и веселы. Сейчас меня беспокоит только будущее – безумно дорогая плата за обучение в приличных школах, которая тяжелым бременем ляжет на наш бюджет.

Любящая тебя Нелли».

Господи! Ну как ей объяснить то особое очарование, которое существует в отношениях между ним и мисс Рэби? Ни один из них ни разу и словом не обмолвился о браке и, по всей видимости, никогда не заикнется о любви. Если бы, вместо того, чтобы видеть друг друга часто, они решили не расставаться вообще, то сделали бы это как умудренные жизнью компаньоны, а не как эгоистические любовники, пылко стремящиеся к тому, чтобы страсть длилась бесконечно, в то время как требовать эту страсть у них нет права, а длить – нет силы. Ни один из них не претендовал на невинность души и не делал вида, что не замечает ограниченности и непоследовательности другого. Напротив, они не делали друг другу никаких скидок. Терпимость предполагает сдержанность; лучшей гарантией спокойных взаимоотношений является полная осведомленность. Полковник Лейленд обладал незаурядным мужеством – его мало беспокоило мнение людей, позиция которых была ему ясна. Пусть Нелли, Лайонел и их дети сердятся и негодуют, сколько им вздумается. Мисс Рэби была писательница и, следовательно, являлась чем-то вроде радикала, он же был солдат и, стало быть, аристократ своего рода. Но расцвет их деятельности остался позади. Он больше не воевал, она перестала писать. Отчего бы им не провести приятно осень своей жизни? Они могли бы оказаться также неплохими компаньонами на зиму.

Он был слишком деликатен, чтобы признаться даже себе самому, что жениться на двух тысячах годового дохода весьма соблазнительно. Но это обстоятельство придавало какой-то подсознательный привкус его мыслям. Он разорвал письмо сестры на мелкие куски и выбросил за окно.

«Странная женщина! – пробормотал он, глядя в сторону Ворты и пытаясь рассмотреть колокольню в свете восходящей луны. – Зачем ехать в плохой отель? Зачем вмешиваться в распри между теми, кто не сможет тебя понять и кого ты не понимаешь? Глупо думать, что ты причина этой ссоры! Считать, что написала книгу, которая испортила эту деревушку, а жителей ее сделала подлыми и корыстными. Я-то знаю, чего ей хочется. Делать себя несчастной и стараться исправить то, что невозможно исправить. Странная женщина!»

Под окном белели клочки разорванного письма. В долине стала отчетливо видна колокольня, подымавшаяся из вьющихся серебряных лент тумана.

«Странная… милая!..»—прошептал он и помахал рукой по направлению к деревне.