Текст книги "Готика Белого Отребья (ЛП)"

Автор книги: Эдвард Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Annotation

От мастера экстремальных ужасов Эдварда Ли, автора более пятидесяти книг, которые пересмотрели границы разврата в художественной литературе! Представляем роман, который собрал вместе всех его самых экстремальных персонажей в один эпический, выворачивающий наизнанку, шедевр ужаса.

Измученный ночными кошмарами пыток и  жесточайшего насилия Писатель, лишившийся памяти вследствие травмы, пытается разгадать тайну своего забытого прошлого. Единственная зацепка – это страница из незаконченной рукописи, найденная в старой механической печатной машинке, найденной в захудалой гостинице в Западной Вирджинии, в маленьком городке под названием Люнтвилль. Здесь он и будет искать ответы, веря, что память вернется, если он закончит рукопись.

Но Люнтвилль – это не какая-нибудь сраная дыра в лесу. Местные здесь зарабатывают лишнюю копейку к зарплате съемками некро-порно; место, где местные линчеватели практикуют ужасающую форму правосудия, которую они называют "Мёртвый Дикинс"; место с призраками серийных убийц, оккультными демонами и монстром по имени Толстолоб. И в попытках разобраться в происходящем в городе, и своем к нему отношении, Писателю придется пережить множество испытаний, главное из которых – проверка его рассудка на прочность...

Представляем "Готику Белого Отребья", первую книгу в серии долгожданных романов для любителей реднек-кошмаров и захолустного ужаса, что вызывает множество классических грубых выходок Эдварда Ли, исследуя еще более отвратительные и тревожные новые направления.

Эдвард Ли

Наши переводы выполнены в ознакомительных целях. Переводы считаются «общественным достоянием» и не являются ничьей собственностью. Любой, кто захочет, может свободно распространять их и размещать на своем сайте. Также можете корректировать, если переведено неправильно.

Просьба, сохраняйте имя переводчика, уважайте чужой труд...

Эдвард Ли

«Готика Белого Отребья»

Примечание Автора:

Во-первых, я должен принести свои извинения моим поклонникам за то, что так долго не дописывал эту книгу. Боюсь, моё единственное оправдание – возраст, сука. Тем не менее, вот она, книга, которую я могу назвать своей гордостью. В некотором смысле она объединяет мои многие предыдущие рассказы, повести и романы. Кроме того, это будет первая часть из серии романов, продолжающих мою мифологию. Я верю (и надеюсь!), что она прекрасно сработает, как и самостоятельный Роман, но было бы лучше, если бы вы сначала прочитали мои книги «Минотавру» и «Толстолоба».

Во-вторых, благодарю вас за покупку данной Книги. Надеюсь, вам понравится читать её так же, как мне нравилось писать её.

С наилучшими пожеланиями,

Эдвард Ли

Раздался стук в дверь. Когда Никофф Pаскол открыл её, он увидел зловещий круг проклятий, апофиз скорбного духа – поневоле: ницшеанскую бездну. Он мечтал о полной темноте, о резких звуках и криках; это были все те вещи, за которыми он наблюдал из замочной скважины своей двери в старом мотеле. Там была Тьма, которая каким-то образом была насыщенной, в которой пересекались паровые массы с лицами, похожими на дым от зелья, и заостренными ухмылками. Его сердце бешено заколотилось, когда грациозная рука – несомненно, рука какой-то женщины из внешнего мира – протянулась из гноящегося ущелья и взяла его руку. Он думал об отсутствии света в этом существе, стоящем перед ним из плоти и крови.

Действительно, он думал о потерянных мирах.

Конечно, этот соблазнительный силуэт мог быть только ответом на тридцатилетний эстетический вопрос. Как цель самых искренних поисков каждого писателя: поиск женщины, которой он никогда не сможет обладать. Увы, – подумал он. – Вот я стою лицом к лицу с Богиней Hового Темного Века, – и какая это была ужасная и радостная мысль!

Рука крепче сжала его руку. Глаза умоляли его, широко раскрытые и сияющие, как маленькие луны, и голос звучал, как будто из самой бездонной пропасти земли, чтобы предложить: Пойдём. Пойдём со мной... и ты увидишь...

Затем Никофф Раскол последовал за ней из комнаты в живую, пульсирующею тьму.

* * *

Вот моя загадка. Вышеизложенная страница, как мне сказали, была найдена в старой ручной печатной машинке в грязном мотеле в середине 90-х. Очевидно, я автор этой страницы. Я совершенно не осведомлён о местоположении этого мотеля, и я понятия не имею, что я там делал.

Меня зовут ________ __, и я родился 25 мая, 19__. Я это знаю из водительских прав. Некоторое время назад врач сказал мне, что у меня появились хронические симптомы преходящей глобальной амнезии, диссоциативной амнезии и ретроградной амнезии – трёх типов катастрофического дефицита памяти, которые редко встречаются вместе. МРТ не выявил никаких следов предшествующего церебрального несчастного случая или механизма заболевания и никаких признаков сильного удара по голове. На самом деле, это была весьма интересная болезнь: я не мог вспомнить ни одной детали, ни одного аспекта из моей жизни, но при этом я помнил все основные мировые события, которые произошли при моей жизни, и также я помнил всё, что учил и узнавал. Например, я знал, что учился в Гарварде и Йеле, изучал язык, искусство, философию, литературу и многое другое. Я помнил точную планировку Гарвардского двора, Киркланд-стрит, туннель Теда Уильямса, мемориальный зал и дату основания школы, в которой учился – 1636 год. И все же я не помню, чтобы был там. Я не помню ни одного студента или преподавателя. Я помню, что Тихо Оттесен Браге был датским астрономом огромной важности, и что он умер от разрыва мочевого пузыря, и у него был серебряный нос, потому что свой настоящий потерял в бою на мечах. Я помню, что Эммануил Сведенборг начал издавать ”Daedalus Hyperboreus” в 1715 году, и утверждается, что он смог превратить свинец в золото в 1770 году, доказав абсолютное единство Высшей Сущности и бытия. Я помню, что в 216 году до нашей эры карфагенская армия под командованием Ганнибала Барки уничтожила самую большую римскую армию на равнине Канн, убив за один день 75 000 легионеров.

Но я не помню ни своих родителей, ни друзей, ни где я родился.

Не помню, когда именно ко мне вернулось хоть какое-то подобие осознания. Люди, утверждавшие, что они мои близкие друзья, говорили мне, что я известный писатель-фантаст. Это, несомненно, было правдой, потому что один из них сказал мне, что у меня есть шкафчик, ключ от которого был в моём бумажнике вместе с правами, кредитными карточками и т.д. Там же была небольшая записка с адресом хранилища и номером “154”. В этом шкафчике я нашёл все мои опубликованные Книги, несколько десятков, и все с моими более молодыми авторскими фотографиями в конце. Очевидно, я был вполне экзистенциальным человеком – ни жены, ни детей, ни постоянного жилья. Это указывает на то, что в течение многих лет я был обитателем мотелей, всегда в поиске вдохновения и мест, в которых можно писать. Кроме того, у меня был счёт в банке, на котором лежали деньги, при этом достаточно значительная сума, по-видимому, они поступали непосредственно от издателей. Я мог бы бесконечно рассказывать о своём неожиданном открытии самого себя, но это было бы несущественно. Я почувствовал побуждение открыть одну вещь: моё последнее местоположение перед началом моей амнезии.

Эта перспектива не давала мне покоя. Я понадеялся, что, может быть, тайна моего состояния кроется в одной из моих книг, и потому потратил немало времени на прочтение каждой… и ни одна из них не пробудила ни единого воспоминания. (К моему сожалению, большинство из них оказались скучными, довольно напыщенными, почти неинтересными и не всегда связными, даже несмотря на восторженные отзывы таких литературных газет, как «Нью-Йорк Таймс», «Чикаго Трибьюн», «Атлантик Мансли» и многих других.)

Как я мог знать о знаменитых изданиях, например, всё том же «Нью-Йорк Таймс», но не знать о том, что меня в нём рецензируют, или о написании книги, которая была рецензирована? Моя болезнь действительно была странной, но в то же время весьма интересной.

Казалось, мне не для чего жить в будущем, потому что я не знал, для чего жил до этого момента. Я не знал, что делать со своей жизнью теперь, когда она почти вся прошла без моего ведома. Я думал овольтеровском Кандиде, считавшем мир бесполезной местностью ужаса и глупости и выходившем из его бурлящего орифи, чтобы возродиться в местности истины и актуализации. Я подумал о Рокентене в «Бледной Тошноте» Сартра и последнем путешествии Пекода.

Ничто не имело значения, и осознание этого казалось захватывающим и блестящим, как должно было быть у Ахава в его поисках большого белого кита. Невролог выразил своё подозрение, что моя амнезия, должно быть, была вызвана тяжелым психологическим травматическим шоком от чего-то чрезвычайно ужасного, и закончил свои рассуждения, указав:

– По всей вероятности, эта травма была настолько сильной, что ваша потеря памяти на самом деле может быть благословением.

Любопытный вывод, который, если честно, привёл меня в восторг. Разве Бог не явился Моисею в виде горящего куста, потому что от вида Божьего лика разум человека мгновенно обезумеет? Что же такого ужасного я мог увидеть, что моя память была стёрта? Не то, чтобы я подозревал, что мог видеть Божественный лик, но что, если это было нечто другое, более материальное?

Изнасилование?

Убийство?

Призракa?

Стихийное бедствие?

В глубине души я чувствовал, что это должно было быть за пределами вышеперечисленных вещей, что-то абсолютное, что-то слишком ужасное, чтобы быть осмысленным. Это имело смысл. После обнаружения моего собственного осознания, я понял, что мои сны были исключительно кошмарами, от которых я просыпался ночами в холодном поту. Это подтолкнуло меня к размышлениям:

1) психосексуальные: двадцатидвухкалиберная щетка для чистки ружей быстро погружались в уретру моего пульсирующего и истекающего кровью пениса; хорошенькие женщины висели голые, подвешенные за запястья на металлических крюках, их внутренности были вывернуты через влагалища; деревенские мужики сверлили кольцевыми свёрлами отверстия в женских головах, чтобы произвести соитие с их всё ещё тёплыми, живыми мозгами; люди ещё более безумного вида абортировали нескольких кричащих беременных девушек, после отрезали их нерожденным детям головы и спокойно совокуплялись с их обезглавленными трупами.

2) аллегорические и явно абсурдные: женщина с телосложением фотомодели “Плейбоя”, бушующая с бензопилой в детском саду, носящаяся следом за криками и летящей кровью, но, что странно, эта женщина обладает бычьей головой; мужчина в автобусе говорит другим пассажирам: «Это был я и Лу Роуз. Они посадили нас в железную клетку и не давали ничего, кроме чёрствого хлеба и похлёбки для свиней»; Пенис с человеческими руками и свисающей мошонкой высотой шесть футов, бегающий по кладбищу на слоновьих ногах и мастурбирующий себя при этом.

3) люциферические: образы, возникающие из дыма. Оскаленные морды псов на толстых, жилистых шеях. Их плоть цвета речной глины, ноздри – бездонные ямы, глаза излучают космическую ненависть ко всему сущему. На красном небе чёрная луна, долина, ужасная и обширная, сверкающая светящимся туманом, с озером дымящихся экскрементов. Из трещин в Чёрной скале нисходит жалкая, голая орда человекоподобных существ. Большой чёрный ворон пролетает над их головами, его чёрные мраморные глаза смотрят вниз в благоговейном восторге. Орда эта состоит из массы вопящих, гниющих тел воплощённого ужаса, живого хаоса. А из дымящегося озера, среди субактивного хихиканья, в Орду врываются демоны, их толстые руки выкручивают руки и ноги из суставов, отрывают головы от тонких шей, вырывают позвоночники из порванных ртов. Вдалеке бушует огонь, из трещин в каменном лике долины вырывается жирный чёрный дым. Пальцы выдавливают глаза на воющих лицах; уши, носы, губы и пальцы откусываются и грызутся, как лакомые кусочки. Когти размахиваются, чтобы распороть животы, огромные кулаки вонзаются в прямые кишки, через которые потом извлекаются внутренности, как подарки из подарочной коробки. Демоны кряхтят и смеются, шествуя обратно по полю брани и рекам крови, они возвращаются в озеро бурлящего дерьма, из которого они и пришли, и всё это во имя Сатаны.

И ещё однo:

4) чудовищный: ибо ни одно другое слово не может точнее описать это существо в джинсовом комбинезоне; его мышцы напряжены, монстр высасывает фекалии из ануса обнаженной женщины с проломленной головой. Более детальное изучение сновидений позволяет определить, что мозг женщины был съеден из остатков черепной коробки точно так же, как и её отходы жизнедеятельности были высосаны из её кишечника. Монстр теребит свою промежность в каком-то безумном возбуждении; его эрегированный член больше бейсбольной биты. Когда последний кусок его пищи высосан, он смотрит на небо с благоговейной усмешкой, как будто благодарит какое-то божество за щедрость пищи, которой он только что наслаждался.

Его голова размером с большой арбуз, но перекошенный и деформированный, один глаз больше другого и находятся они на разной высоте.

Да, это были сны, которые я видел каждую ночь, эти и последующие образы были намного хуже. Что могло случиться со мной в прошлом, или что я мог увидеть, что заставило такую картину зверств всплывать в моём подсознании?

Мне не оставалось ничего другого, кроме как попытаться выяснить это.

Но с чего мне начать?

Этот вопрос вернул меня к тому листу бумаги, двадцатилетней давности, который я нашёл в пишущей машинке. Мне казалось, что это первая страница романа. Теперь-то я знал, что я – писатель. Итак?

Я должен написать остальную часть Книги.

Я был уверен, что если закончу эту книгу, то воспоминания о моей жизни вернутся ко мне, и на все мои вопросы будут даны ответы. Что заставляло меня так думать? Я понятия не имел. Возможно, это был шёпот в моих снах, знак сестёр Данте из Небесного Источника. А может быть, это просто бред сумасшедшего.

О, я забыл упомянуть одну вещь. Та единственная страница в машинке? У него было название в верхней части:

ГОТИКА БЕЛОГО ОТРЕБЬЯ

* * *

Это были слова, которые Писатель слышал сквозь завесу сна – самое странное сочетание слов, которое он когда-либо слышал, и, возможно, самое странное предложение, когда-либо произнесенное: «Мама! Он засовывает желатинового червяка в свой член!»

Писатель открыл глаза, что было вполне объяснимо, он обнаружил себя дремлющим на неудобном сиденье автобуса «Грейхаунд». Он был более чем наполовину пуст – редкая роскошь. В его ряду не сидело ни одного пассажира, и очевидно, что автобус недавно помыли, потому что в нём не осталось и следа привычного запаха для данного автотранспорта, а точнее смеси запаха бомжатины, мочи, грязного подгузника и духов из магазина «Всё за $1». А что касается таинственной фразы, которую он слышал сквозь сон… то в салоне не было никого, кто мог бы её сказать. Другие пассажиры, помимо него, были старики, алкоголики и пара молодых наркоманов, и все они ехали без спутниц. А данное восторженное предложение явно принадлежало голосу молодой девушки.

Присутствие Писателя в автобусе можно объяснить несколькими строками. Он был на пути «самопознания» – он следовал совету своего врача и занялся тем же, чем занимался до потери памяти. Что он знал о себе на этот момент было то, что он узнал от людей, называвших себя его близкими друзьями (но он этих людей совершенно не помнил), и от редактора книг, с которым, как ему говорили, он работал, но самое главное, не помнил, как работал. Он был романистом с сомнительной репутацией, у него было опубликовано несколько десятков романов, совершенно ему незнакомых. Он был человеком, обладающим некоторыми финансовыми средствами от доходов вышеупомянутых книг, но он не помнил, как писал ни одну из них. Потом ему сказали, что он был очень одиноким человеком, но при этом ему нравилось его одиночество, он не имел постоянного места жительства и провёл большую часть последних тридцати лет в качестве жильца сомнительных мотелей, потому что, по-видимому, он никогда не писал больше одной Книги в одном месте. Его незнакомые друзья сказали, что он был доволен той жизнью и никогда не жаловался, так как жизнь в дороге вдохновляла его на написания своих книг. Он не хотел писать ни о глупостях и фантазиях, ни о напыщенном мейнстриме, ни об оптимистической лжи просто для того, чтобы заполнить пробелы на «Рынке». Он хотел писать свои собственные интерпретации реальности, как Рембрандт, Мунк и Ротко писали свои, как Бах играл свою музыку, как Микеланджело вырезал статую Давида.

Ах, эстетическое стремление и какое благородное! Его прошлая жизнь – его забытая жизнь – была странствием по тропам Ибсена, Кафки и Достоевского, когда он пробовал на вкус настоящую жизнь, и, не обращая внимание на её часто ужасный привкус, жевал её и глотал. А в символическом смысле? То, что он испражнял, было его видением этой самой жизни. Истинный механизм любого настоящего художника, – думал он.

Автобус, следующий в извилистой темноте с двумя тусклыми фарами вместо глаз, мягко покачивался при езде по ухабистой дороге, окаймленной первобытным лесом. Эффект был убаюкивающим, гипнотическим и приятным одновременно. Но он явно слышал эту нелепую фразу сквозь сон. Теперь единственным возможным ответом было убеждение, что это был всего лишь сон. Слуховая галлюцинация, как это назвал бы его доктор, потому что такое уже случалось с ним и раньше. Но это гипнопомпическoе и гипногогическoе? Почему-то я не уверен, – признался он себе, и это удивило его, потому что Писатель, как правило, помнил всё, что читал. Всё. Каждую книгу, диссертацию, статью, даже каждое стихотворение. Но самое ужасное, что он вообще не помнил, когда и как читал что-нибудь в своей жизни.

Это пиздец…– пришла ему в голову одинокая мысль.

Ведь это было правдой. Недавнее наблюдение, сделанное им своему лечащему врачу, было таким:

– У меня эйдетическая память! – cказал он. – Я беспрецедентный гений!

– Это, – подтвердил доктор с явной завистью в голосе, – бесспорно, неоспоримо и абсолютно невероятно.

– Так как же получается, что я помню последнюю строчку из эссе Давида Юма «Баланс торговли и власти»: “…и что печальная судьба Римских императоров по той же причине возобновляется снова и снова до окончательного распада монархии…”, но я не могу вспомнить своих родителей, я не могу вспомнить ни одного друга или знакомого, и я не помню ни одного места на земле, где я был?

Доктор, элегантная, черноволосая женщина по фамилии Оффенбах, пожала плечами и ответила:

– Таковы последствия травмы памяти, мистер __, человеческий мозг не похож, скажем так, на колено, ухо или миндалину. Подобные органы легко лечить, потому что они сами по себе простые. Однако человеческий мозг далёк от понятия простого; вероятно, это самая сложная вещь в мире, более сложная, чем Cолнце или Солнечная система, более сложная, чем чёрная дыра или квазар, чем любой физический или математический компонент, более сложный, чем самая сложная химическая реакция, которая когда-либо происходила во Вселенной. Сто миллиардов нейронов, 10 триллионов глиальных клеток и 100 триллионов синаптических связей, работающих вместе каждую секунду жизни. Всё регулируют, манипулируют и контролируют каждый молекулярный аспект существования хозяина. Можно даже сказать, что человеческий мозг не мог бы существовать без примеси метафизики, – и тут она изобразила крохотную белую усмешку, которая в момент неожиданного головокружения показалась ему странной... вампирической. Это был интересный и жуткий момент одновременно. Она продолжала смотреть на него поверх очков. – Это старая поговорка, – продолжила она, – о машинах с наиболее подвижными частями, не так ли? Сто миллиардов нейронов, 10 триллионов глиалов и 100 триллионов связей… бросьте гаечный ключ во всё это, и результат может быть непредсказуемым; а что касается аномалией памяти? Повреждения могут быть совсем незначительными, чтобы вызвать такой результат, как у вас.

Писатель, не слишком склонный к сексуальным возбуждениям, понял, что его пах занялся “бушующей” эрекцией. Даже несмотря на то, что доктору Оффенбах было далеко за шестьдесят, в данный момент она излучала сексуальную энергию: блестящие чёрные волосы, мерцающие глаза неопределенного цвета и превосходные выпуклости на её груди, которые были, очевидно, парой имплантов четвёртого размера, доказывали, что её пластический хирург был на вершине своей области. Белая кожа в декольте была безупречного цвета, она казалась люминесцентной, её движения были грациозными, как у лебедя, а сухой певучий голос обладал загадочной сексуальной силой. Ранее упомянутая эрекция выделяла обильную утечку предэякулянта, который, как боялся Писатель, мог быть замечен спереди его штанов.

Он отвёл взгляд в сторону, словно в глубокой задумчивости.

– Каков будет ваш практический совет, доктор Оффенбах?

– Традиционные методы возвращения потери памяти вполне подойдут. Вернитесь в места своего прошлого – это, конечно, нелегко, поскольку вы не помните этих мест. Но вы умный и проницательный человек, не так ли?

Писатель пожал плечами.

– Наверно.

Она вздохнула.

– Ну как же, вы же писатель-романист.

– Да, я издаюсь на международном уровне, между прочим, я признан самыми авторитетными литературными журналами не только в нашей стране, и…

Её хмурый взгляд отбил у него желание хвастаться дальше.

– Вы прочли все свои книги, и хоть и не помните, как писали их, вам сказали редакторы и ваши друзья, что вы писали каждую книгу в новом месте, правильно?

– Да.

После короткой паузы она закатила глаза.

– О чём была последняя опубликованная ваша книга?

– Роман называется «Посмотри вниз, Ангел» – это символическая дань Томасу Вулфу. Он был превосходным писателем. Максвелл Перкинс был его редактором. Знаете ли вы, что Вулф был очень высокий человек, он писал все свои романы, используя вместо стола холодильник.

– Просто… пожалуйста. Ответьте на вопрос.

– О, да! Конечно. Действие Книги происходит в Ипсвиче, штат Массачусетс. Но, полагаю, я туда ещё не ездил. Однако, как мне сказали, самая последняя книга, над которой я работал, называется «Готикa Белого Отребья». Первая страница этой книги была найдена в пишущей машинке в мотеле где-то в глуши на Юге. Она была вручена мне в конверте из манильской бумаги в то время, когда ко мне вернулось самосознание.

– Кто дал вам конверт?

– Мой редактор в Нью-Йорке.

– Кто дал ему конверт?

– Полиция. Какой-то департамент шерифа с Юга, кажется.

Она посмотрела ему прямо в глаза:

– Какой департамент шерифа? Какого округа?

В голове Писателя слабо закрутились шестерёнки.

– Я понятия не имею.

Доктор Оффенбах потёрла своё лицо с нескрываемым раздражением.

– Пожалуйста, не поймите меня неправильно, мистер __, это всего лишь клиническое наблюдение. Но для человека с вашем IQ и эйдетической памятью вы, боюсь…

Писатель смущенно улыбнулся.

– Я понимаю. Тупее, чем коробка с камнями.

– Спросите своего редактора, какой именно департамент шерифа доставил ему конверт, и отправляйтесь туда.

Задача была ясна. Наконец-то какое-то действенное направление!

– Спасибо за вашу проницательность, доктор Оффенбах. А теперь я ухожу… куда бы я ни отправился!

– Пожалуйста, связывайтесь с моим офисом несколько раз в неделю. Мне нужно знать степень вашего прогресса, любые проблемы, с которыми вы можете столкнуться, и вообще сообщайте о вашем общем состоянии.

– Непременно, доктор, – с энтузиазмом ответил он.

– И приготовьтесь к неожиданным потрясениям. Довольно часто, оказавшись рядом со своей целью, люди испытывают излияние воспоминаний, и я подозреваю, что в вашем случае некоторые из них могут быть очень травмирующими.

– Понимаю, – сказал Писатель, не обращая внимания на такую возможность.

Он встал, пожал прохладную гладкую руку женщины, пожелал ей доброго дня и вышел из кабинета, не обращая внимания на то, что когда он встал, его эрекция под штанами и пятнышко предэякулянта размером с доллар были более чем видны доктору.

* * *

Для того, чтобы последовать указаниям доктора Оффенбаха, не потребовалось много времени и усилий. Телефонный звонок редактору прояснил, что его “цель” находится в Западной Вирджинии. Дальнейшее он узнал в банке, проверив свои платежи по кредитной карте. К сожалению, ему не посчастливилось найти никаких упоминаний об оплате таинственного мотеля; однако последнее, за что он заплатил по своей карте – был счёт в баре ($126!) в таверне, в каком-то месте, известном как Люнтвилль. Кабак назывался “Перекрёсток”.

“Перекрёсток”, – подумал он. – Вроде, знакомое название? Писатель не был уверен, но ему понравилось приятное, метафорическое ощущение этого названия. Во всяком случае, на следующий день он сел в междугородний автобус и отправился в городок Люнтвилль, тот, что в Западной Вирджинии; собственно, путешествие, которое уже вступило в силу, и если мы обратимся к нему мысленно, то увидим, что он только что проснулся от дремоты, в которой услышал или подумал, что услышал, какое-то нелепое замечание о каком-то дождевом черве в уретре.

Вглядываясь в амфорную тьму за окном, я как раз подумал об амфорных мыслях: о “злом гении” Лавкрафта в «Дневнике Алонсо Тайпера». Mогло ли такое же произойти со мной? Казалось странным, что четкие инструкции доктора Оффенбаха до сих пор сами не пришли мне в голову, а именно – четкая дедуктивная логика. Как же столь простое решение не пришло мне в голову раньше? Неужели какой-то призрачный “бесенок” ослепил его от этих простых решений? Или, может…

Его глаза широко раскрылись, всматриваясь в темноту.

Или, может быть, доктор Оффенбах сама действует, как “злой гений”?

Пища для размышлений, – подумал он, и говоря о еде, после стольких часов, проведённых в автобусе, он проголодался. Теперь едва заметный приятный запах фруктов пробудил его чувства голода, и он заозирался по салону автобуса, чтобы найти источник запаха. Двумя рядами дальше сидел бомжеватого вида усатый мужчина, который ел какую-то фруктовую конфету, при скудном освещении салона автобуса писатель смог различить, что за конфету он ел…

Конечно, читатель уже догадался, что за конфета это была: желатиновые червячки.

Совпадение? Или какой-то знак свыше? Писатель задумался над этим. И, естественно, этот бомж вряд ли мог обладать голосом маленькой девочки, которая сделала это грубое замечание.

Значит, совпадение, – решил он, но тут раздался треск интеркома, и водитель объявил:

– Следующая остановка будет в Крик-Сити. Мы пробудем там двадцать минут, так что, если кто хочет размять ноги или выпить кофе, не опаздывайте, чёрт возьми, я никого ждать не собираюсь. Всё поняли?

Ответ ему пришёл в виде сонных кивков и одобрительного бормотания.

– Тогда ладно. Конечная будет в Люнтвилле.

* * *

Тусклые огни впереди быстро превратились в огромный конус натриевого света, и там, в середине нигде, материализовалась остановка Крик-Сити: пустынный придорожный аванпост, который располагал заправочной станцией “Синклер” (Писатель всегда думал, что это название было запатентовано полвека назад), торговым заведением под названием «Универмаг Халла» и, по-видимому, сама остановка, состоящая из одной скамейки, стоящей рядом с металлическим знаком «Автобусная остановка». Несколько пассажиров, в том числе и Писатель, покинули свои места, чтобы выйти на улицу. Выйдя из салона, Писатель заметил, что со скамейки поднялась женщина, на ней были надеты темный дождевик с капюшоном и блестящие чёрные сапоги до колен, она направилась к водителю, двигаясь так, что это показалось жутковатым, возможно из-за окружающей обстановки, времени суток и тусклого освещения. Она молча достала билет, водитель пробил его, и она всё так же молча прошла в автобус. Писатель не мог понять, почему он отвлёкся на столь незначительное событие.

С вывески «Заправка Синклер» (на которой красовался, между прочим, мультяшный динозавр) каркали какие-то ночные птицы, притом достаточно громко, чтобы начать раздражать; даже казалось, что они смотрят на Писателя сверху вниз.

Вороны, – подумал он и вошёл в душный, ярко освещённый магазин.

Внутри пахло пивом и пердежом. Кто-то поздоровался скрипучим, как дерево, голосом:

– Bечер добрый, Джо,

Итак, водителя звали Джо, он грубо ответил на приветствие, сжав в кулаке пах и сказав:

– Вот тебе твой вечер, Тобиас, – после чего оба рассмеялись.

Тобиас, очевидно, владелец этого места, был худой, как ручка от метлы, на вид ему было лет семьдесят, по обе стороны его полулысой головы свисали неровными пучками седые волосы, на подбородке у него была такая же неаккуратная борода, как и волосы на голове. Здесь Писатель воспользовался моментом, чтобы рассмотреть водителя в первый раз при достаточном освещении и удивился… его необычной внешности. Короткие светлые волосы подчеркивали очень странную линию волос на затылке, на несколько дюймов выше, чем у обычного человека. Далее по шее поднимались неприятные жировые складки, и когда Джо обернулся с сардонической улыбкой, Писатель заметил ещё одну неприятную деталь: желтушный цвет лица с сильно пористой кожей и тем, что было очень мало похоже на подбородок; у него были слишком большие водянистые глаза, которые, казалось, вот-вот вывалятся из глазниц из-за сильного внутреннего давления. Фу, – подумал он. – Какая-то прискорбная болезнь врожденного характера. У Писателя не было никакого желания смотреть на этого человека дольше, но у него был один вопрос, который он должен был задать ему, и поэтому ещё один быстрый взгляд был неизбежным:

– Извините, водитель, я совсем не знаком с политикой вашей компании, но я вижу здесь холодильник с пивом, и мне интересно, можно ли мне взять с собой немножко?

– Не знаю, к чему вы клоните, сэр, но если вы хотите выпить, то в автобусе пить нельзя, – и в тот же миг водитель взял несколько пакетов. -У меня нет рентгеновского зрения, как у Супермена, и я не могу видеть сквозь бумажные пакеты, если вы понимаете, к чему я клоню.

Запутанное согласие! Мой любимый ответ!

– Большое спасибо, сэр!

И Писатель продолжил думать. Все великие писатели пьют, – странный девиз, казалось, просачивался в его голову, хотя он всё ещё не помнил, что когда-то был писателем.

К сожалению, в холодильнике было мало того, что могло бы понравиться закоренелому пивному снобу, или… нет? В углу, окружённом мрачными товарами массового рынка, стояло многообещающее открытие: “Collier’s Civil War Lager“. Он никогда не слышал о таком, но 6,8% алкоголя сделали выбор за него (как и размер бутылки: 25 унций^[1]). Но как раз в тот момент, когда он подходил к стойке, в боковое окно ворвался какой-то странный звук, и Писатель тотчас же бросил на него взгляд…