Текст книги "Преступление Гаррарда"
Автор книги: Эдвард Филлипс-Оппенгейм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
Э. Филлипс-Оппенгейм
Преступление Гаррарда
1
Гарвей Гаррард смотрел из окна своего лимузина, медленно въезжавшего на грязные улицы торговой части города. Издавна знакомая ему картина и проникшая в ноздри обычная для этой местности вонь внушали отвращение. Сорок восемь часов назад он был еще в Монте-Карло и вдыхал райский аромат роз под горячим солнцем Ривьеры. Скверный запах на улицах Бермондси, по которым он теперь проезжал, запах кожи, густая пелена тумана, застилавшая город,– все подавляло его. С чувством гадливости вглядывался он в раскрывавшуюся перед ним местность, машинально отвечая на поклоны быстро проходивших мимо людей, чьих имен не мог вспомнить. Лимузин остановился перед роскошным зданием, гордостью всего квартала. Это был большой торговый дом, основанный дедом Гарвея Финеасом Гаррардом около ста лет назад. Тяжело вздохнув, Гарвей вышел из лимузина.
– Ждите, Джон,– сказал он шоферу.– Если мне придется остаться здесь, поедете обратно домой. Машина может понадобиться леди Гарвей.
Шофер сделал под козырек. Гарвей Гаррард поднялся по лестнице, толкнул вращающуюся дверь, прошел через большие залы, расположенные в нижнем– этаже, и очутился в длинной комнате, заваленной кожей всех сортов. Запах кожи снова заставил его вздрогнуть. Он облокотился на железные перила винтовой лестницы, ведущей на следующий этаж, где находилось его бюро. Окружавшая обстановка так резко отличалась от той, которую он недавно покинул, что казалась миражом. Прошедшее и настоящее никак не вязались друг с другом. Сновавшие мимо люди в рабочих куртках и фартуках похожи были скорей на привидения, чем на людей из плоти и крови. Воспоминание о всех проведенных здесь годах подавляло и озадачивало его. Клерки за стеклянной стеной выглядели какими-то посеревшими, и во всех их движениях чувствовалась усталость. Даже знакомые лица казались ему странно изменившимися. Он подозвал одного из носильщиков, чье имя случайно вспомнил.
– Здорово, Джемс! Что, все также много работы?
Тот покачал головой.
– Нет, господин, нам всем почти нечего больше делать здесь.
– Скверные дела?
– Скверные, сэр, по крайней мере, в нашем отделении.
Шеф кивнул ему и стал подниматься по винтовой лестнице. Взойдя на площадку, остановился и снова поглядел вниз на лежавшее перед ним огромное помещение. Смутное чувство тревоги, которую часто испытывал за последние месяцы, приняло теперь определенный характер. Происшедшая здесь перемена не являлась только плодом его воображения. Вместо оживленной работы прежних дней здесь царило тягостное затишье. Груды кожи лежали на своих местах, и видно было, что в течение месяцев к ним не прикасалась ничья рука. Заведующие товарными отделениями были заняты разными пустяками. Он прошел дальше, машинально отвечая на поклоны продавцов за прилавками, и вошел в кабинет – большую комнату, пол которой устлан был тяжелым ковром. Она была установлена старинной мебелью. На стенах висели сделанные масляными красками портреты совладельцев фирмы. Несмотря на то что окно было открыто, в комнате стоял затхлый запах нежилого помещения. На красивом, заботливо очищенном от пыли столе не было ничего, кроме чернильницы и листа промокательной бумаги. Гарвей снял шляпу, сел в кресло и позвонил.
– Пришлите мистера Греторекса,– приказал он явившемуся на звонок мальчику.
Откинувшись в ожидании на спинку кресла, он вспоминал о минувшем: о дне, когда его приняли в число совладельцев фирмы. Отец, дедушка и дяди распили вместе с ним бутылку старого портвейна, который согласно традиции всегда хранился в погребах дома.
– Сегодня вдвойне торжественный день,– сказал дедушка.– Мы принимаем в управление фирмой одного из младших членов семьи, и наш баланс достиг суммы в один миллион фунтов.
Сказочное богатство! Так, по крайней мере, казалось ему тогда. Через год после этого дедушка умер, через десять лет умер отец, а теперь скончался последний совладелец фирмы. Это обстоятельство и явилось причиной, что он вернулся с Ривьеры месяцем раньше положенного срока.
«Как глупо было вызывать меня сюда»,– подумал он, вспоминая содержание срочной телеграммы, которая смутила и раздосадовала его. В течение последних семи-восьми лет только три раза был он в этом доме и давно уже потерял всякий контакт с ходом дел фирмы. Его присутствие – зачем бы его ни вызвали – не могло оказаться полезным.
В дверь постучали. Вошел мистер Греторекс, управляющий и кассир фирмы, высокий, худой мужчина с седыми волосами и щетинистой бородкой, одетый в старомодный сюртук. Его очки в стальной оправе всегда соскакивали, когда он начинал волноваться. Гарвей усилием воли подавил гнетущее чувство, которое вызывал каждый человек в этом здании, и протянул вошедшему руку.
– Здравствуйте, Греторекс! Вы выглядите, как обычно. Бедный Эрмитейдж!
– Печальное событие, сэр. Мистер Эрмитейдж давно уже был болен, но никто из пас не рассчитывал потерять его так скоро.
– Сердечная болезнь, не так ли?
– Сердечная болезнь и тяжелые заботы.
Гарвей вынул из кармана золотой портсигар, зажег папиросу, удобнее расположился в кресле и пригласил управляющего сесть. Некоторое время он молча курил.
– Что здесь произошло, Греторекс? – спросил он наконец. Греторекс кашлянул.
– Вот уже несколько лет, как дело идет очень плохо, сэр. Мистер Эрмитейдж не хотел тревожить вас подробными сообщениями, но страх перед будущим, несомненно, ускорил его конец.
– Какой страх? Не хотите ли сказать, что дело не приносит больше таких доходов, как раньше?
– Об этом вообще не может быть речи, сэр.
– Говорите ясней, Греторекс. Я хочу иметь точные сведения.
– Хорошо, сэр. За последние три года цены на кожу во всем мире сильно упали. Между тем на наших складах находились, как обычно, колоссальные запасы. Эти запасы на сумму в шесть или семьсот тысяч фунтов понизились в цене на двадцать пять процентов. Вследствие этого продавать товар было очень трудно. Вдобавок в связи с падением цен на кожу начался кризис обувной промышленности.
– Это звучит не особенно радостно. Но в полученной мной копии отчетности за прошлый год ничего этого не было заметно.
– В этом балансе на все было точно, сэр. Весь товар был засчитан по закупной цене. Когда мистер Чолмер подписывал после ревизии книг этот баланс, то сделал внизу оговорку, отмечавшую это. Вероятно, вы невнимательно прочли ее.
Наступила пауза. Гарвей Гаррард, которого вдруг охватило предчувствие катастрофы, оглядел комнату, и ему показалось, что встретил серьезный и ободряющий взгляд отца, портрет которого в золотой раме висел на противоположной стене. Первый раз в жизни в нем заговорил дух его предков.
– Я хочу подробно ознакомиться с положением дел. Позвоните мистеру Чолмеру и пригласите сюда. Я останусь здесь до вечера.
– Сию минуту, сэр, но…
Греторекс запнулся и неуверенно поглядел на шефа. Гарвей заметил, что он чем-то смущен.
– В чем дело? Говорите!
Но, казалось, голос отказывается служить Греторексу. Он снял очки и начал протирать стекла.
– Я только что вернулся из банка, сэр,– сказал он наконец.– Послезавтра четвертое. В этот день наступает срок платежа по счетам на сумму в восемьдесят тысяч фунтов. Я, как обычно, распорядился немедленно выплатить эти деньги. Мистер Поултон, заведующий банком, пригласил меня в свое бюро. Должен признаться: то, что он сказал, явилось тяжелым ударом, хотя мы давно уже ждали чего-нибудь подобного. На нашем текущем счете дефицит в сто десять тысяч фунтов. От нас несколько раз требовали внести эту сумму. Сегодня мистер Поултон заявил, что, если мы не внесем полностью все эти деньги наличностью или ценными бумагами, по счетам не будет уплачено.
– По счетам нашей фирмы не будет уплачено? – спросил пораженный Гарвей.
Греторекс утвердительно кивнул. Его пальцы дрожали.
– Это звучит невероятно, сэр, совершенно невероятно. В течение пятидесяти лет фирма «Гаррард и К°» считалась первой в этой отрасли. Наш кредит был так же солиден, как кредит банка Англии. Десять лет назад по всем счетам выплачивалось наличными. Потом начали платить чеками. За последнее время мы ни разу не платили наличными, исключая те случаи, когда нас настойчиво просили об этом, и вот сегодня утром заведующий банком сказал, что по нашим чекам не будет уплачено. По чекам «Гаррард и К°»! Я не верил своим ушам, сэр.
– У нас совершенно нет наличных? Фирма всегда имела резервный капитал.
– Мы собрали все, что было возможно. Во все отделения разосланы были распоряжения немедленно получить деньги со всех наших покупателей и прислать сюда. Поступило только семнадцать тысяч фунтов. Это составляет дефицит в сто тысяч фунтов по текущему счету и восемьдесят тысяч по векселям.
– И если эти деньги не будут внесены?
Управляющий поднялся – самообладание покинуло его.
– Извините, сэр. Я позвоню Чолмеру.
– Подождите минутку. Мы по-прежнему связаны с отделением южного Банка?
– Да, сэр!
– Как зовут заведующего банком?
– Мистер Поултон, сэр. Он очень расположен к нам, но вынужден действовать по указанию своих шефов.
Гарвей встал и надел шляпу.
– Я пойду поговорю с ним.
Мистер Поултон с удовольствием принял единственного оставшегося в живых владельца фирмы, бывшего, кроме того, замечательной личностью. Гарвей Гаррард был знаменитым чемпионом поло, гольфа и крокета и занимал в Лондоне и на Ривьере очень высокое общественное положение. Благодаря своей прекрасно сшитой одежде, загоревшему лицу и изысканным манерам он производил впечатление какого-то экзотического существа в этой грязной маленькой комнате, где мистер Поултон обычно принимал своих клиентов.
– Рад видеть вас, мистер Гаррард. Я опасаюсь, что ход дел вашей фирмы требует серьезнейшего внимания. Мистер Эрмитейдж был умный человек, но оптимист. Он нуждался в ограничивающем влиянии. Жаль, что вы стояли в стороне от дела и ни во что не вмешивались.
– Мистер Поултон, думаю, не имеет смысла ходить вокруг да около. Я ровно ничего не смыслю в делах.
– При данных обстоятельствах это большое несчастье.
– Требование немедленно вернуться в Лондон поразило меня, по я сейчас же приехал. Сегодня утром посетил наш торговый дом и должен сознаться, совершенно не понимаю положения дел. Греторекс говорит, что вы предлагаете немедленно уплатить значительную сумму наличными или цепными бумагами, чтобы покрыть наши обязательства.
– К сожалению, это правда.
– Мне кажется немного несправедливым требование уплатить такую сумму в течение сорока восьми часов.
– Но, сэр, помните – или, может быть, не знаете об этом,– мы обсуждали этот вопрос по меньшей мере раз шесть за последние полгода с покойным мистером Эрмитейджем. Я ему неоднократно заявлял, что директора банка настаивают на сокращении открытого счета. Он каждый раз обещал принять меры, но вместо этого счет все возрастал. Сегодня приходит ваш кассир с чеками, которые, если их примем, увеличат открытый счет на восемьдесят тысяч фунтов. Я очень сожалею, что мистер Эрмитейдж скрыл от вас истинное положение дел.
– Безнадежное положение, по-видимому.
– Очень прискорбное. Скажу яснее: вам необходимо внести восемьдесят тысяч наличными или ценными бумагами и, кроме того, сто тысяч для покрытия открытого счета. На этом настаивает дирекция банка.
– Не поговорить ли мне с директорами?
– Пожалуй, если хотите, но уверяю, только даром потратите время. Я передаю вам их категорическое требование.
– Итак, если я вас правильно понял, дирекция дает мне сорок восемь часов, чтобы достать для покрытия сто восемьдесят тысяч наличными или в ценных бумагах.
– К сожалению, это так, мистер Гаррард. Разумеется, если внесете восемьдесят тысяч наличными, ваши чеки будут покрыты, но напоминаю еще раз, ваш открытый счет немедленно должен быть сокращен.
Гарвей Гаррард встал. Выражение гадливости, появившееся на лице, когда он подъезжал к торговому дому, который всю его жизнь нес для него золотые яйца, давно уже исчезло. Возле губ залегла решительная складка, и серые глаза сверкали, как сталь.
– Уверен, что удастся все привести в порядок,– холодно сказал он.– Конечно, я предпочел бы иметь в своем распоряжении немного больше времени.
– Вы не можете ни в чем упрекать нас. Я не знаю, каким образом покойный компаньон рассчитывал покрыть долги, но отлично знал, что банк не представит новых кредитов. К счастью, вы вовремя вернулись, мистер Гаррард, и, надо надеяться, займетесь делами фирмы, которая всегда была нашей гордостью.
– Вы очень любезны. Будьте уверены, что мы выкупим векселя. Что же касается открытого счета, поговорю об этом с дирекцией.
2
Мильдред Гаррард лежала в шезлонге в комнате, которую называла своим будуаром. Когда Гарвей вошел, бросила книжку и приподнялась.
– Где ты пропадал весь день, Гарвей?
– Я был в Бермондси.
– В Бермондси? – недоверчиво спросила она.– И ты совершенно забыл, что мы условились обедать у Ранеля?
– Прошу извинения, но это действительно так. Я совершенно забыл.
Она нахмурилась. Хотя она, несмотря на свои тридцать пять лет, была очень красивой женщиной, злое выражение лица не шло ей.
– Что же ты там делал весь день? И где обедал?
– Я и не обедал вовсе. Был так занят, что забыл поесть.
Она, зевнув, встала и плотнее закуталась в халат.
– Иногда ты бываешь очень ненадежным человеком, Гарвей. Может быть, ты забыл принести мне денег?
– Ну, конечно, забыл.
– Как это похоже на тебя,– сказала она сердито.– Я полагаю, ты и не подумал, чтобы велеть Греторексу выдать денег на ведение хозяйства.
– Да. Я был очень занят.
– Занят! – насмешливо повторила она.– Чем мог ты быть там занят? Ведь ничего не смыслишь в делах.
– К сожалению. Да и дела идут не особенно хорошо.
Она позвонила.
– Выпьем коктейль, прежде чем переодеться. Боюсь, мы должны будем обедать в ресторане. Франсуа только что приехал и очень недоволен кухней. Он отказался готовить сегодня вечером. Я заказала по телефону столик у Ритца.
– Как хочешь, но если Франсуа здесь не нравится, пусть едет обратно во Францию. Кухня на Керзон-стрит навряд ли отвечает его требованиям.
– Не говори глупостей. Если отошлем Франсуа, нам придется совершенно отказаться от приемов. Он самая крупная приманка. Сегодня утром я встретила в парке герцогиню. Она сказала, что, если тотчас же по приезде Франсуа не приглашу ее к обеду, она со мной поссорится. Все эти люди очень любят его, Гарвей.
– Вероятно, им в ближайшем времени представится случай переманить его к себе.
– Никогда. Если нам придется экономить, мы сэкономим на чем-нибудь другом.
Мильдред отдала приказание явившейся на звонок горничной и, зевая, остановилась перед зеркалом. Она заметила тени у себя под глазами и с недовольным видом осматривала свое лицо.
– Как глупо было возвращаться так рано в Лондон! Не знаю, вина ли это освещения или зеркала, но здесь обычно выглядишь так же скверно, как чувствуешь себя. Завтра мне необходимо сходить к мадам Арлен. Я надеюсь, Гарвей, ты больше не ступишь ногой в этот отвратительный торговый дом. Он портит тебе настроение.
Он встал, слегка пожав плечами. Время для откровенного разговора еще не наступило. Анетта принесла коктейли. Гарвей взял печенье и только теперь почувствовал голод.
– Где твои жемчуга, Мильдред? – внезапно спросил он.
Она взглянула на пего с удивлением.
– В сейфе, конечно, вместе с остальными драгоценностями.
– Покажи мне их.
Она сняла с браслета ключ и открыла вделанную в стену дверь. Вынув из шкафа сафьяновый футляр, протянула ему. Он взял жемчуг и внимательно осмотрел.
– Я полагаю, он все еще стоит тех денег, которые заплатил за него.
Она равнодушно кивнула.
– Если б подделки не были так модны, это ожерелье стоило бы, вероятно, еще больше.
– Двадцать восемь тысяч фунтов.
– Они очень красивы, за исключением двух жемчужин, которые я давно уже собиралась переменить. Если хочешь сделать подарок, это очень кстати. Еще сегодня утром мне сказали у Картье, что из этого жемчуга можно за очень умеренную цену сделать замечательное украшение. Их агент прислал им недавно из Цейлона изумительные камни.
– В данную минуту не вижу никакой возможности делать тебе подарки. Напротив…
– Зачем же спрашивал о цене ожерелья?
Он хмуро улыбнулся.
– Сити делает меня купцом! Я весь день не говорил ни о чем, кроме денег.
Она снова позвонила.
– Пойди переоденься, Гарвей. Я приму ванну. Сегодня вечером на мне будут черное платье и эти жемчуга. Ты увидишь, как эти жемчужины портят все ожерелье. После ужина поедем танцевать.
– Как хочешь.
Этот вечер ничем не отличался от других, которые Гарвей проводил с женой. Время проходило внешне очень весело, не давая никакой радости душе. В отеле «Ритца» они были старыми знакомыми, желанными гостями: раскланивались, обменивались приглашениями, беседовали об общих друзьях и знакомых. Мильдред в своем черном парижском платье и великолепных жемчугах, белокурая и синеглазая, привлекала всеобщее внимание. Гарвей считался одним из красивейших мужчин своего круга. Он ел, пил и беседовал, как обычно. Усилием воли отогнал призрак грозившего ему несчастья. После ужина они отправились вместе с леди Фелтроп, сестрой Мильдред, Патти Малинсон, ее кузиной, которую все очень любили, и несколькими знакомыми мужчинами в дансинг. Только в два часа ночи вернулись домой.
– Здесь все проходит, как во Франции, но атмосфера совсем другая. Неправда ли? В Монте-Карло я никогда не устаю, а в Лондоне к двум уже совершенно сонная.
– Постарайся не уснуть. Я должен поговорить.
– Так поздно? Нельзя ли отложить этот разговор на завтра?
– Я уеду в Сити прежде, чем ты проснешься.
– Хорошо. Принеси мне виски о содовой и несколько папирос. Я переоденусь, и поговорим у меня в будуаре.
Он пошел в столовую, приготовил виски и вернулся в маленькую бело-голубую комнату, которая примыкала к ее спальне. Почти вместе с ним туда вошла и Мильдред в очаровательном розовом, отделанном мехом пеньюаре. Она села в удобное кресло, закурила и закинула за голову руки.
– Как глупо было вернуться сюда. Я дрожу от холода.
– Знаю, что тебе это неприятно. Но это было необходимо. Скажи, где купчая на этот дом?
– Купчая на этот дом? Зачем она тебе?
Он медлил. В ее глазах сверкнули подозрение и гнев. Задача сразу показалась ему очень тяжелой. Но он решил действовать.
– Ты имеешь право требовать полнейшего доверия, Мильдред. Постараюсь объяснить положение вещей. Я нашел дела нашей фирмы очень запутанными. Недавно умерший компаньон Эрмитейдж все время тщательно скрывал, что мы за последние годы терпели крупные убытки. Ты знаешь, я не коммерсант и не смог еще достаточно подробно ознакомиться со всеми обстоятельствами. Но одно определенно: я должен через два дня во что бы то ни стало раздобыть сто восемьдесят тысяч фунтов.
Это известие поразило ее, как громом. В первую минуту испуг заглушил другие чувства.
– Возможно ли это? Всегда думала, что ты сказочно богат: тратил, сколько хотел, никто не мешал.
– Да. В этом году я потратил, как ты знаешь, очень крупные суммы. Эрмитейдж не протестовал, боясь обнаружить свое неумение вести дело. Он задолжал в банке сто тысяч фунтов.
– Как подло! Нельзя ли покрыть этот долг из оставшегося после него имущества?
– У него не было никакого имущества. Он жил холостяком в наемной квартире. Я сам в долгах и не подозревал, что фирма не сможет покрыть их.
– Что же делать? – резко спросила она.
– Пока еще не знаю. Завтра утром придет ревизор проверить торговые книги. Хочу подробно ознакомиться с положением дел. Но послезавтра в четыре часа должен уплатить восемьдесят тысяч фунтов. Поэтому спросил тебя о купчей. Ее, наверное, примут как гарантию в двадцать тысяч фунтов и твои жемчуга, скажем, в двадцать пять тысяч. Десять тысяч у меня найдется, а часть денег возьму из своей страховки.
В голубых глазах Мильдред вспыхнуло бешенство, которого не в силах была подавить. Она встала, крепко сжав ручку кресла, и пристально взглянула на него.
– Ты сошел с ума! Ты бредишь! Дом принадлежит мне! Жемчуг – моя собственность! Не воображаешь ли ты, что отдам все это только потому, что ты был достаточно глуп, чтобы позволить ограбить себя? С ума сошел! Купчая в банке – и там останется. А жемчуг…
Она сняла с шеи ожерелье, быстро подошла к сейфу, положила его туда, заперла дверцу и прикрепила ключик к браслету. Гарвей, не двигаясь, с любопытством наблюдал за ней.
– Жемчуг и дом мои,– повторила она.– Не дам их. Ты отвратительный эгоист, Гарвей. Не желаешь ли, чтобы я отказалась и от моей ренты ради твоих кредитов? Воображаешь, вероятно, что я вышла за тебя замуж, чтобы стать нищей?
– Я часто спрашивал себя,– задумчиво произнес он,– почему, собственно, ты вышла за меня замуж?
– Я вышла замуж потому, что считала тебя богатым человеком. Думала, что ваша фирма – золотое дно, Кожа – фу, какая гадость! Но в наши дни на такие вещи не обращают внимания. Внешне ты принадлежал моему кругу. В некоторых отношениях – мне даже правился. Но замуж за тебя вышла главным образом из-за твоего богатства. Род Фаррингтонов беднел с каждым поколением, и я хотела вырваться из этой нищенской обстановки. Не знала, что выхожу замуж за дурака, который играл в поло, в то время как другие грабили его.
Гарвей зажег папиросу. Его пальцы двигались уверенно, голос звучал спокойно и отчетливо.
– Твое отношение к делу психологически интересно. В сущности, ты даже не удивила меня. Понятно, я вынужден примириться с твоим отказом дать жемчуг и купчую. Но в моих и твоих интересах обязан предупредить, что, если удастся раздобыть нужную сумму, сумею предотвратить катастрофу и в дальнейшем повести дела фирмы по-своему. С другой стороны, если послезавтра деньги не будут уплачены, станем банкротами.
Она вздрогнула, вероятно, не столько из сострадания к нему, сколько из отвращения к ужасному слову.
– Я уеду за границу. Надеюсь, ты не будешь настолько глуп, чтобы позволить отобрать последнее. Ты вспомнишь об обязанностях супруга и припрячешь кое-что для меня?
– У меня еще не было времени думать о будущем. Но хочу заметить, что у тебя остается рента в 2000 фунтов.
– Не воображаешь ли, что женщина, занимающая мое положение, может прожить на 2000 фунтов в год? Счета от моей портнихи превышают эту сумму.
– Конечно, это немного, но все же является некоторым обеспечением. Я сам не буду иметь даже 2000 пенсов.
– Стоит ли заботиться о мужчине? Ты найдешь способ заработать. А дом я завтра же объявлю к продаже.
Он поднялся.
– Признаюсь, Мильдред, твое поведение несколько разочаровало меня. Как муж я имею право требовать помощи. Если бы ты одолжила ожерелье и купчую, то спасла бы нас от разорения.
– Вздор!
– Вовсе нет. Может быть, я недостаточно ясно разъяснил положение дел, и ты не успела еще обдумать его. Банкротство фирмы Гаррард покроет позором славное имя, которое ничем не было запятнано со дня, когда дед основал наш торговый дом. Я сделаю все возможное, чтобы предотвратить катастрофу. Прошу, Мильдред, поддержи меня. Подумай, что это сделано будет не только в мою, но и в твою пользу.
– Я не желаю больше слушать об этом. Ты не получишь ни ожерелья, ни купчей. Можешь тысячу раз просить об этом: это последнее слово. Ты позволил обманывать себя. Расплачивайся сам. Как не стыдно требовать от меня жертв!
Мгновение он молчал, не выдавая ни словом, ни движением гнева и разочарования.
– Если переменишь свое решение, предупреди об этом завтра утром до восьми часов. В восемь я уеду.
Она холодно рассмеялась.
– Я переменю решение? Это так же невероятно, как то, что ты спасешь фирму.
На пороге комнаты он обернулся. Лицо приняло жесткое выражение, голос звучал строго.
– На одном настаиваю, Мильдред. До того, как обстоятельства окончательно выяснятся, запрещаю рассказывать об этом кому бы то ни было.
– Запрещаешь! – насмешливо повторила она.
– Я намеренно употребил это слово. Какое-нибудь неосторожное замечание с твоей стороны может погубить все дело. Всякое торговое предприятие основано на кредите. В этом отношении фирма Гаррарда находится на том же положении, что и раньше. Если из легкомыслия обманешь мое доверие, понесешь заслуженное наказание. Не прошу у тебя больше ни сочувствия, ни помощи. Но строго запрещаю хоть словом обмолвиться о том, что говорил тебе.
Слова насмешки замерли на ее губах. Выражение его лица показалось ей бесконечно чужим. Он вышел, закрыв за собой дверь.
