Текст книги " Закат и падение Римской Империи. Том 4"

Автор книги: Эдвард (Эдуард ) Гиббон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

До тридцатилетнего возраста Хлодвиг постоянно поклонялся богам своих предков. Его недоверие или, вернее, пренебрежение к христианству дозволяло ему без угрызений совести грабить христианские церкви на неприятельской территории, но его галльские подданные пользовались полной свободой в своих религиозных верованиях, а епископы возлагали более надежд на язычника, чем на еретиков. Меровингский король имел счастье вступить в брак с прекрасной племянницей бургундского короля Клотильдой, которая была воспитана в католической вере, в то время как жила при дворе арианского государя. И личные интересы, и чувство долга заставляли ее позаботиться об обращении ее языческого супруга в христианство, и Хлодвиг стал мало-помалу внимать голосу любви и религии. Он дал свое согласие (быть может, так было условлено перед вступлением в брак) на то, чтобы его старший сын крестился, и, хотя внезапная смерть ребенка возбудила в нем суеверные опасения, он склонился на убеждения повторить этот опасный опыт над своим вторым сыном. В опасный момент Тольбиакской битвы Хлодвиг стал громко взывать к Богу Клотильды и христиан, а победа расположила его выслушать с почтительной признательностью красноречивые доводы Реймского епископа Ремигия, который объяснил ему, какие духовные и мирские выгоды доставит ему обращение в христианскую веру. Король объявил, что он убедился в истине католической религии, а политические мотивы, которые могли бы на время замедлить оглашение этой перемены, были устранены благочестивыми и верноподданническими возгласами франков, высказавших свою готовность следовать за своим геройским вождем и в поход, чтобы сражаться, и в купель, чтобы креститься. Этот важный обряд был совершен в Реймском соборе с таким великолепием и с такой торжественностью, какие были способны внушить грубым новообращенным благоговейное уважение к новой религии. Новый Константин был немедленно окрещен вместе с тремя тысячами своих воинственных подданных, а их примеру последовали остальные сговорчивые варвары, которые, исполняя волю победоносного прелата, стали поклоняться кресту, который прежде жгли, и стали жечь идолов, которым прежде поклонялись.

Душа Хлодвига была доступна для мимолетных взрывов религиозного рвения, он пришел в сильное негодование при трогательном рассказе о страданиях и смерти Христа, и, вместо того чтобы оценить по достоинству благотворные последствия этого таинственного самопожертвования, он с неблагоразумным гневом воскликнул: “Будь я там с моими храбрыми франками, я отмстил бы за нанесенные Ему обиды”. Но варварский завоеватель Галлии не был способен взвешивать доказательства религии, основанные на тщательной проверке исторических фактов и богословских умозрений. Он еще менее был способен подчиняться кротким евангельским правилам, которые проникают в убеждение и очищают сердца искренних новообращенных. Все дела его царствования были внушены честолюбием и были постоянным нарушением требований христианской нравственности и христианского долга, его руки были запятнаны кровью как в военное, так и в мирное время, и немедленно вслед за тем, как он распустил собор галликанского духовенства, он хладнокровно приказал умертвить всех принцев из рода Меровингов. Впрочем, это не мешало королю франков воздавать искреннее поклонение христианскому Богу, как Существу более совершенному и более могущественному, чем его национальные боги, а достопамятное избавление от неминуемой опасности и победа при Тольбиаке побуждали Хлодвига и впредь полагаться на покровительство Бога Ратных Сил. Самый популярный из их святых, Мартин, славился по всему Западу чудесами, беспрестанно совершавшимися у его гробницы в Туре. Он оказывал явное или тайное покровительство щедрому и православному королю, а нечестивое замечание самого Хлодвига, что дружба св. Мартина обходится ему очень дорого, не следует принимать за признак серьезного или рационального скептицизма. И небо, и земля радовались обращению франков в христианскую веру. В тот достопамятный день, когда Хлодвиг вышел из купели, он во всем христианском мире оказался единственным монархом достойным имени и прерогатив католика. Император Анастасий был заражен некоторыми опасными заблуждениями касательно характера божеского воплощения, а жившие в Италии, Африке, Испании и Галлии варвары были вовлечены в арианскую ересь. Старший или, вернее, единственный сын церкви был признан духовенством за его законного государя и славного освободителя, и военные предприятия Хлодвига были поддержаны усердием и доброжелательством католической партии.

Под римским владычеством епископы пользовались значительным, а иногда даже опасным влиянием благодаря своим богатствам и обширной юрисдикции, благодаря своему священному характеру, своей несменяемости, своим многочисленным приверженцам, популярному красноречию и провинциальным съездам. Это влияние усиливалось вместе с распространением суеверий, и основание французской монархии может быть в некоторой мере приписано единодушию сотни прелатов, властвовавших над мятежными и независимыми городами Галлии. Непрочные основы Армориканской республики неоднократно потрясались или были ниспровергнуты, но этот народ все еще сохранял свою свободу, поддерживал достоинство римского имени и храбро отражал как хищнические набеги, так и регулярные нападения Хлодвига, пытавшегося распространить свои завоевания от Сены до Луары. Удачное сопротивление армориканцев доставило им почетный союз с франками на равных правах. Франки уважали армориканцев за их храбрость, а армориканцев примирял с франками переход этих последних в христианскую веру. Войска, расположенные в Галлии для ее защиты, состояли из сотни различных кавалерийских и пехотных отрядов, которые пользовались названиями и привилегиями римских солдат, но постоянно пополнялись варварской молодежью. Пограничные укрепления и разбросанные обломки империи еще охранялись их храбростью без всякой надежды на успех. Им было отрезано отступление, и они не имели возможности сноситься одни с другими, царствовавшие в Константинополе греческие императоры оставляли их без всякой помощи, а их благочестие не позволяло им вступать в дружеские сношения с арианскими узурпаторами Галлии. Но они не краснея и даже охотно согласились на выгодную капитуляцию, которую им предложил католический герой, и это частью законное, частью незаконное потомство римских легионов отличалось в следующие века от других войск и своим вооружением, и своими знаменами, и своими мундирами, и своими уставами. Тем не менее силы нации увеличились благодаря этому добровольному присоединению, и соседние королевства стали бояться не только храбрости франков, но также их многочисленности. Приобретение северных провинций Галлии не было результатом одной удачной битвы, а, как кажется, совершалось постепенно, то путем завоеваний, то путем мирных договоров, и Хлодвиг приводил в исполнение каждый из своих честолюбивых замыслов при помощи таких усилий или таких уступок, какие были соразмерны с ожидаемой выгодой. Его дикий нрав и доблести Генриха IV дают нам самые противоположные понятия о человеческой натуре; тем не менее есть некоторое сходство в положении двух королей, подчинивших себе Францию личным мужеством, политикой и тем, что вовремя приняли настоящую религию.

Королевство Бургундское окаймлялось течением двух галльских рек, Саоны и Роны, и простиралось от Вогезских гор до Альп и до моря, на берегу которого стоит Марсель. Скипетр находился в руках Гундобальда. Этот храбрый и честолюбивый принц уменьшил число кандидатов на престол умерщвлением двух своих братьев, из которых один был отцом Клотильды; но по недостатку предусмотрительности он дозволил младшему из своих братьев Годегезилю владеть независимым Женевским княжеством. Арианский монарх был основательно встревожен, узнав, какою радостью и какими надеждами воодушевило его епископов и подданных обращение Хлодвига в католическую веру, и Гундобальд созвал в Лионе собор с целью примирить религиозные и политические разногласия духовенства. Между представителями двух партий происходили бесплодные совещания. Ариане укоряли католиков в поклонении трем богам, католики защищались с помощью богословских отвлеченностей, и обычные в этих случаях аргументы, возражения и опровержения высказывались обеими сторонами с упорной горячностью, пока король не обнаружил своих тайных опасений, обратившись к православным епископам с неожиданным, но требовавшим положительного ответа вопросом: “Если вы действительно исповедуете христианскую религию, то почему же вы не удерживаете короля франков? Он объявил мне войну и вступает в союз с моими врагами с целью погубить меня. Кровожадность и властолюбие не могут считаться за признаки искреннего обращения в христианство: пусть он выкажет свою веру в своих делах”. Ответ епископа Виенны Авита, говорившего от имени своих собратьев, был произнесен ангельским голосом и с таким же выражением лица: “Нам неизвестны ни мотивы, ни намерения короля франков, но нам известно из св. Писания, что государства, отказывающиеся от исполнения божеских законов, нередко гибнут и что со всех сторон восстают враги на тех, кто сам стал во вражду с Богом. Возвратись вместе с твоим народом к исполнению закона, данного Богом, и Он ниспошлет твоим владениям спокойствие и безопасность”. Так как король Бургундский не соглашался на то, что католики считали главным условием мирного договора, то он сначала откладывал, а потом и совсем закрыл заседания духовенства, попрекнувши своих епископов за то, что их друг и новообращенный Хлодвиг втайне пытался вовлечь его брата в восстание.

Его брат уже окончательно нарушил долг верноподданничества, а готовность, с которой Годегезиль стал со своими женевскими войсками под королевское знамя, много содействовала успеху заговора. В то время как франки и бургунды боролись с одинаковым мужеством, его измена решила исход сражения, а так как Гундобальда слабо поддерживали не любившие его галлы, то он не устоял против усилий Хлодвига и торопливо отступил с поля битвы, происходившей, как кажется, между Лангром и Дижоном. Он не полагался на неприступность Дижона, несмотря на то что эта построенная в форме четырехугольника крепость была окружена двумя реками и стеной в тридцать футов вышины, в пятнадцать футов толщины и имела четверо ворот и тридцать три башни; он предоставил Хлодвигу беспрепятственно осаждать важные города Лион и Виенну, а сам бежал в Авиньон, находившийся на расстоянии двухсот пятидесяти миль от поля сражения. Продолжительная осада и искусно веденные переговоры убедили короля франков в опасностях и трудностях его предприятия. Он обложил бургундского короля данью, заставил его простить и наградить измену брата и самодовольно возвратился в свои владения с добычей и пленниками из южных провинций. Этот блестящий триумф был скоро омрачен известием, что Гундобальд нарушил принятые на себя обязательства и что несчастный Годегезиль, оставленный в Виенне с гарнизоном из пяти тысяч франков, был осажден, застигнут врасплох и умерщвлен своим безжалостным братом. Такое оскорбление могло бы вывести из терпения самого миролюбивого государя, однако завоеватель Галлии скрыл свое раздражение, отменил уплату дани и принял от бургундского короля предложение союза и военной службы. Хлодвиг уже не имел на своей стороне тех выгод, которые обеспечили успех предшествовавшей войны, а его соперник, научившийся в несчастии быть более благоразумным, нашел новые ресурсы в любви своего народа. Галлы и римляне были очень довольны мягкими и беспристрастными законами Гундобальда, ставившими их почти на один уровень с их завоевателями. Епископов примиряла и льстила надежда на его скорое обращение в католичество, которую он искусно в них поддерживал, и хотя он уклонялся от осуществления этой надежды до последних минут своей жизни, его умеренность обеспечивала внутреннее спокойствие и замедлила падение Бургундского королевства.

Я хочу скорее покончить с падением этого королевства, происшедшим в царствование Гундобальдова сына Сигизмунда. Католик Сигизмунд был почтен званием святого и мученика, но руки этого царственного святого были запятнаны кровью его невинного сына, которого он безжалостно принес в жертву гордости и ненависти мачехи. Он скоро убедился, что был введен в заблуждение, и стал оплакивать эту невозвратимую потерю. В то время как Сигизмунд обнимал труп несчастного юноши, он получил строгий выговор от одного из лиц своей свиты: “Не его положение, а твое собственное заслуживает сожаления и сострадания”. Впрочем, он заглушил свои угрызения совести щедрыми пожертвованиями в пользу монастыря Агаунумского, или св. Маврикия, в Валезском округе, основанного им самим в честь мнимых мучеников Фиванского легиона. Благочестивый король ввел там постоянное пение псалмов, стал усердно исполнять строгие правила монашеской жизни и смиренно молил Небо, чтобы оно наказало его в этой жизни за его прегрешения. Его мольбы были услышаны; мстители были наготове, и армия победоносных франков обрушилась на бургундские провинции. После потери одного сражения, Сигизмунд, желавший продлить свою жизнь для того, чтобы долее заниматься делами покаяния, укрылся в пустынном месте, облекшись в одежду лиц духовного звания, его подданные, старавшиеся угодить своим новым повелителям, отыскали его и выдали. Пленный монарх был отправлен в Орлеан вместе с женой и двумя детьми и заживо погребен в глубоком колодце по приказанию Хлодвиговых сыновей, для жестокосердия которых можно найти некоторое оправдание в принципах и в примерах того варварского времени. Честолюбие, заставлявшее их стремиться к окончательному завоеванию Бургундии, и воспламенялось, и прикрывалось сыновней привязанностью, а Клотильда, святость которой не заключалась в забвении обид, настоятельно требовала, чтобы они выместили смерть ее отца на семействе его убийцы. Мятежным бургундам -так как они попытались разорвать свои цепи – было дозволено жить под их национальными законами с обязательством уплачивать подати и нести военную службу, и меровингские князья стали спокойно владеть королевством, слава и величие которого были впервые ниспровергнуты оружием Хлодвига.

Первая победа Хлодвига была оскорблением для самолюбия готов. Они с завистью и страхом следили за его быстрыми успехами, и слава юного Алариха была омрачена более высокими дарованиями его соперника. На границе их смежных владений возникли неизбежные несогласия, и после продолжительных и бесплодных переговоров обоими королями было принято предложение личного свидания. Совещания между Хлодвигом и Аларихом происходили на небольшом острове Луары неподалеку от Амбуаза. Они обнялись, дружески разговаривали, вместе пировали и обменялись на прощание самыми горячими уверениями в миролюбии и в братской любви. Но их кажущееся взаимное доверие прикрывало мрачные подозрения во враждебных и изменнических замыслах, и вследствие своих обоюдных изъявлений неудовольствия они то требовали заключения формального договора, то уклонялись от него, то совершенно отказывались. По возвращении в Париж, который уже считался Хлодвигом за столицу, король франков объяснил на собрании принцев и воинов, какие мотивы заставляли его предпринять войну против готов. “Мне прискорбно видеть, что ариане все еще владеют лучшею частью Галлии. Пойдем на них с помощью Божьей, и, когда победим еретиков, мы приобретем и поделим их плодородные провинции”.

Франки, воодушевлявшиеся своей врожденной храбростью и недавно усвоенным религиозным рвением, одобрили благородный замысел своего монарха, выразили свою решимость победить или умереть, так как и смерть, и победа были бы одинаково выгодны, и торжественно заявили, что не будут стричь свои бороды до тех пор, пока победа не освободит их от этого стеснительного обета. И публично, и втайне Клотильда поощряла франков на это предприятие. Она напоминала своему супругу, как было бы полезно основать какое-нибудь благочестивое учреждение, чтобы снискать благоволение Божества и его служителей, и христианский герой, взбросив искусной и сильной рукой свою боевую секиру, воскликнул: “На том месте, где упадет моя Франциска, я сооружу церковь в честь святых апостолов”. Это явное доказательство благочестия укрепило и оправдало преданность католиков, с которыми он находился в тайных сношениях, а их благочестивые пожелания мало-помалу созрели в грозный заговор. Жители Аквитании были встревожены нескромными упреками своих готских тиранов, которые основательно обвиняли их в том, что они предпочитали владычество франков, а их ревностный единомышленник епископ Родезский Квинтиан оказался более полезным для них проповедником в изгнании, чем в своей епархии. Чтобы побороть этих внешних и внутренних врагов, находивших для себя опору в союзе с бургундами, Аларих собрал свои войска, которые далеко превосходили своим числом военные силы Хлодвига. Вестготы снова принялись за военные упражнения, которыми они пренебрегали среди продолжительного спокойствия и достатка; избранный отряд храбрых и сильных рабов следовал за своими господами на поле битвы, а галльские города были вынуждены оказывать им невольное и ненадежное содействие. Царствовавший в Италии король остготов Теодорих старался поддерживать внутреннее спокойствие Галлии и с этой целью принял на себя роль беспристрастного посредника. Но этот прозорливый монарх опасался усиливавшегося могущества Хлодвига и потому твердо решился отстаивать национальные и религиозные интересы готов.

Случайные или искусственные чудеса, которыми ознаменовалась экспедиция Хлодвига, были приняты в век суеверий за явное доказательство божеского благоволения. Хлодвиг выступил в поход из Парижа, и, в то время как он проходил с приличным благоговением по священной Турской епархии, его душевное беспокойство побудило его обратиться за советом к святилищу и оракулу Галлии – раке св. Мартина. Его посланцам было приказано запомнить слова псалма, который будет пропет в ту минуту, когда они войдут в церковь. К счастью, в этих словах говорилось о мужестве и торжестве поборников небес, и их нетрудно было применить к новому Иисусу Навину, к новому Гедеону, выступившему на бой с врагами Божьими. Обладание Орлеаном обеспечивало франкам переход по мосту через Луару, но на расстоянии сорока миль от Пуатье их наступательное движение было приостановлено чрезвычайным возвышением реки Вигенны, или Виенны, а противоположный берег был покрыт лагерными стоянками вестготов. Проволочки всегда опасны для варваров, совершенно опустошающих страну, по которой проходят, и даже если бы Хлодвиг имел достаточно времени и необходимые материалы для постройки моста, он едва ли был бы в состоянии довести до конца такую работу и перейти через реку в виду более многочисленного неприятеля. Но преданные ему поселяне, с нетерпением ожидавшие своего освободителя, могли указать ему тайный и незащищенный брод; чтобы увеличить важность такой находки, был употреблен в дело обман, или вымысел, и белая лань необычайного роста и красоты, как рассказывают, направляла и воодушевляла католическую армию. Вестготы действовали нерешительно и без единодушия. Толпа горевших нетерпением воинов, уверенная в превосходстве своих сил и считавшая за позор отступление перед германскими хищниками, убеждала Алариха выказать себя достойным потомков того, кто завоевал Рим. Более осторожные вожди советовали ему уклониться от первого натиска франков и дожидаться в южных провинциях Галлии прибытия закаленных в боях и непобедимых остготов, которых уже выслал к нему на помощь король Италии.

Решительные минуты прошли в бесплодных совещаниях; готы, быть может, слишком торопливо покинули выгодную позицию, а вследствие медлительности и беспорядка в своих передвижениях они пропустили удобный случай для безопасного отступления. Перейдя через брод, который до сих пор носит название Лани, Хлодвиг стал смело и быстро продвигаться вперед с целью воспрепятствовать отступлению неприятеля. По ночам его движениями руководил яркий метеор, висевший над собором города Пуатье; этот сигнальный огонь, быть может, был выставлен по предварительному уговору с православным преемником св. Гилария, но его сравнивали в то время с огненным столбом, руководившим израильтянами при переходе через пустыню. В третьем часу дня, почти в десяти милях по ту сторону Пуатье, Хлодвиг настиг и тотчас атаковал готскую армию, поражение которой уже было подготовлено страхом и смятением. Впрочем, в момент крайней опасности готы напрягли все свои усилия, а шумно требовавшая битвы воинственная молодежь не захотела пережить позорного бегства. Два короля вступили в рукопашный бой. Аларих пал от руки своего соперника, а победоносный франк был обязан доброкачественности своих лат и быстроте своего коня тем, что спасся от двух отчаянных готов, гнавшихся за ним по пятам с целью отмстить за смерть своего государя. Неясное выражение “горы убитых” доказывает, что убитых было много, но не дает определенного понятия об их числе, но Григорий Турский не позабыл отметить, что его храбрый соотечественник, сын Сидония Аполлинарий, был убит во главе дворян Оверни. Быть может, эти внушавшие недоверие католики были поставлены впереди именно для того, чтобы на них обрушился первый неистовый натиск врага, или, может быть, их личная преданность и воинская честь взяли верх над влиянием религии.Таково могущество Фортуны (если нам будет позволено по-старому прикрывать наше невежество этим общеупотребительным словом), что почти одинаково трудно и предсказать исход войны, и объяснить ее разнообразные последствия. Приобретенная с большим пролитием крови и полная победа иногда не доставляла ничего другого, кроме обладания полем битвы, а иногда бывало достаточно потери десяти тысяч человек, чтобы уничтожить в один день работу многих столетий. Последствием решительной битвы при Пуатье было завоевание Аквитании. Аларих оставил, умирая, малолетнего сына, незаконнорожденного претендента на престол, мятежное дворянство и готовый к измене народ, а оставшиеся в целости военные силы готов или были парализованы общим смятением, или тратились на междоусобицы. Победоносный король франков безотлагательно приступил к осаде Ангулема. При звуке его труб городские стены последовали примеру Иерихона, и немедленно разрушились; это блестящее чудо можно объяснить тем, что преданные духовенству инженеры втайне подвели подкоп под городской вал. В сдавшемся без сопротивления Бордо Хлодвиг остался на зимних квартирах и из благоразумной бережливости перевез туда из Тулузы королевские сокровища, хранившиеся в столице монархии. Завоеватель проник до пределов Испании, восстановил честь католической церкви, поселил в Аквитании колонию франков и возложил на своих полководцев нетрудную задачу покорить или истребить племя вестготов. Но вестготам покровительствовал мудрый и могущественный монарх Италии. В то время как весы еще не склонялись ни на чью сторону, Теодорих, как кажется, медлил с присылкой остготов, но, после своего прибытия, остготы с успехом сдерживали честолюбие Хлодвига, и союзная армия франков и бургундов была вынуждена снять осаду Арля, потеряв, как рассказывали, тридцать тысяч человек. Эти превратности фортуны побудили гордого Хлодвига согласиться на заключение мирного договора. Во владении вестготов была оставлена Септимания, узкая полоса земли, тянувшаяся вдоль морского побережья от берегов Роны до Пиренеев; но обширная Аквитанская провинция, простиравшаяся от этих гор до Луары, была неразрывно связана с французским королевством.

После успешного окончания войны с готами Хлодвиг принял почетные отличия римского консульства. Император Анастасий из честолюбивых расчетов облек титулом и отличиями этого высокого звания самого могущественного из соперников Теодориха; однако по какой-то не известной нам причине имя Хлодвига не было внесено в Fasti ни на Востоке, ни на Западе. В этот торжественный день галльский монарх возложил на свою голову диадему и вслед за тем был облечен в церкви Св. Мартина в пурпуровую тунику и в такую же мантию. Оттуда он отправился верхом в Турский собор и, проезжая по улицам, собственноручно бросал золотые и серебряные монеты в народную толпу, которая радостно приветствовала его названиями Консула и Августа. Ни действительная, ни законная власть Хлодвига не могла получить никакого приращения от консульского звания. Это был не более как титул, как тень власти, как выставка тщеславия, и, даже в том случае если бы завоеватель заявил притязания на старинные прерогативы этого высокого звания, эти прерогативы прекратились бы по истечении одного года. Но римляне любили выказывать в лице своих повелителей уважение к этому древнему титулу, который соглашались носить даже императоры; принявший его варвар как будто вместе с тем принимал священную обязанность уважать величие республики, а преемники Феодосия, ища его дружбы, тем самым извиняли и в некоторой степени одобряли узурпацию Галлии.

Через двадцать пять лет после смерти Хлодвига эта важная уступка была закреплена более формальным путем – путем договора между сыновьями Хлодвига и императором Юстинианом. Италийские остготы, не будучи в состоянии охранять своих дальних завоеваний, уступили франкам города Арль и Марсель – Арль, который все еще пользовался тем преимуществом, что служил местопребыванием для преторианского префекта, и Марсель, который обогатился торговлей и мореплаванием. Эта сделка была утверждена императорской властью, и Юстиниан, великодушно уступив франкам верховную власть над заальпийскими странами, уже находившимися в их руках, освободил местное население от присяги на подданство и утвердил трон Меровингов если не на более прочном, то на более законном фундаменте.

С этих пор они стали пользоваться правом устраивать праздничные игры в Пральском цирке, и вследствие странной привилегии, в которой было отказано даже персидскому монарху, было допущено в империи обращение золотой монеты, на которой были вычеканены их имена и изображения.

Один греческий историк того времени восхвалял семейные и общественные добродетели франков с пристрастным восторгом, который не оправдывался их летописями. Он превозносит их вежливость и обходительность, их правильно организованное управление и православную религию и смело утверждает, что эти варвары отличались от римских подданных только своей одеждой и языком. Быть может, франки уже тогда обнаруживали ту склонность к общежитию и ту привлекательную живость характера, которыми во все века прикрывались их недостатки, а иногда и совершенно скрывались от глаз наблюдателя их настоящие достоинства. Или, быть может, Агафий и греки того времени были ослеплены их быстрыми военными успехами и блеском их могущества. Со времени завоевания Бургундии вся Галлия, только за исключением готской провинции Септимании, находилась во власти сыновей Хлодвига. Они уничтожили самостоятельность королевства Тюрингского, и их неопределенное владычество, простиравшееся за Рейн, проникало в глубь тех самых лесов, которые были их родиной. Алеманны и баварцы, занявшие на юге от Дуная римские провинции Рецию и Норику, признавали себя покорными вассалами франков, а слабая альпийская преграда не могла препятствовать их честолюбивыми замыслам. Когда тот из сыновей Хлодвига, который пережил всех своих братьев, соединил под своей властью все наследственные и вновь приобретенные владения Меровингов, его королевство было гораздо обширнее теперешней Франции. Однако таковы были успехи искусств и науки государственного управления, что теперешняя Франция далеко превосходит богатством, многолюдностью и могуществом обширные, но дикие страны, повиновавшиеся Лoтарю или Дагоберту.

Франки, или французы, – единственный народ в Европе, который может сослаться на непрерывный ряд предков, связывающий его с завоевателями Западной империи. Но вслед за тем как они завоевали Галлию, наступили десять веков анархии и невежества. При возрождении знаний образовавшиеся в афинских и римских школах ученые пренебрегали своими варварскими предками, и прошло немало времени, прежде чем появились старательные исследования, которые заключали в себе материалы, способные удовлетворить или, вернее, возбудить любознательность более просвещенной эпохи. В конце концов и критика, и философия обратили свое внимание на древности Франции, но даже философы не могли предохранить себя от заразы предрассудков и страстей. Тогда стали опрометчиво придумывать и упорно защищать не допускавшие никаких исключений системы, в которых шла речь или о личном рабстве галлов, или об их добровольном и равноправном союзе с франками, а невоздержанные спорщики стали обвинять друг друга в заговоре или против прерогатив короны и значения дворянства, или против народной свободы. Тем не менее эти горячие споры служили полезным упражнением и для учености, и для гения, и в то время как антагонисты то побеждали, то были побеждены, мало-помалу искоренялись старые заблуждения и выяснялись интересные истины.

Беспристрастный чужеземец, познакомившийся с их открытиями, с их спорами и даже с их заблуждениями, в состоянии описать по тем же подлинным материалам положение римских провинциальных жителей, после того как Галлия подчинилась военному могуществу и законам Меровингских королей.

В каком бы грубом или рабском положении ни находилось человеческое общество, это положение все-таки регулируется какими-нибудь постоянными и общими установлениями. Когда Тацит изучал германцев в их первобытной простоте, он нашел и в их общественной, и в их частной жизни некоторые прочно установленные принципы или обычаи, которые верно сохранялись преданиями до введения в употребление письменности и латинского языка. Перед избранием меровингских королей самое могущественное из франкских племен, или народов, поручило четырем всеми уважаемым вождям составить Салические законы; эта работа была рассмотрена и одобрена на трех собиравшихся одна вслед за другой народных сходках. После своего крещения Хлодвиг изменил в этих законах некоторые статьи, казавшиеся несогласными с христианством; Салический закон был еще раз изменен его сыновьями, и, наконец, весь кодекс был пересмотрен и обнародован в его теперешней форме в царствование Дагоберта, через сто лет после основания французской монархии.

В тот же период времени были изложены письменно и обнародованы обычаи “Рипуариев”, и сам Карл Великий – этот законодатель своего времени и своей страны – тщательно изучил оба национальных законодательства, еще имевшие обязательную силу у франков. Заботливость меровингских королей распространилась и на племена, находившиеся в вассальной от них зависимости; они тщательно собрали и утвердили своею верховною властью грубые законы алеманнов и баварцев. Вестготы и бургунды, утвердившиеся путем завоеваний в Галлии прежде франков, обнаружили менее нетерпения приобрести одну из самых важных выгод, доставляемых цивилизацией. Эврик был первый из готских принцев, письменно изложивший законы и обычаи своего народа, а изложение бургундских законов было вызвано не столько требованиями справедливости, сколько политическим расчетом – желанием облегчить тяжелое положение и снова снискать любовь галльских подданных. Таким образом, составление грубых германских кодексов странным образом совпало с той эпохой, когда тщательно выработанная система римской юриспруденции достигла окончательной зрелости. В Салических законах и в Юстиниановых “Пандектах” мы можем сравнить грубые зачатки гражданской мудрости с ее полным расцветом, и каковы бы ни были предубеждения в пользу варваров, более беспристрастный взгляд на этот предмет заставляет нас признать за римлянами превосходство не только в том, что касается научных познаний и умственного развития, но и в том, что касается человеколюбия и справедливости.