Текст книги "Король англосаксов"

Автор книги: Эдвард Джордж Бульвер-Литтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)

Глава II

После ухода де-Гровиля Гарольд запер дверь и вынул из ящика письмо Свена.

Вот что писал умирающий:

«Когда ты получишь это письмо, Гарольд, то твоего брата уже не будет в живых.

Я долго страдал; говорят, что я этим искупил все свои грехи… дай Бог, чтобы это было верно!.. скажи это моему дорогому отцу, если он еще жив: эта мысль утешит его; скажи это и матеря и Гакону… Снова поручаю тебе, Гарольд, своего сына: будь ты ему вторым отцом! Надеюсь, что моя смерть освободит его, даст ему возможность вернуться на родину Не допусти, во всяком случае, чтобы он вырос при дворе врага нашего; старайся, чтобы он вступил на английскую почву в пору юности и душевной непорочности… Когда до тебя дойдет это письмо, ты, вероятно, будешь стоять уже выше нашего отца. Он беспрерывным трудом добился славы, получил ее в награду за терпение и настойчивость; ты же родился вместе со славой и тебе нечего трудиться для достижения ее… Защити моего сына своим могуществом и выведи его твердой рукой из заточения, в котором он теперь находится. Не надо ему ни княжеств, ни графств, не делай его равным себе… я только прошу, чтобы ты освободил его; чтобы вернул его в Англию!.. Надеясь на тебя, Гарольд, я умираю!»

Письмо выскользнуло из рук графа.

– Кончилась эта жизнь, походившая на короткий, но тяжелый сон! проговорил он грустно. – И как же гордился отец этим Свеном, который в спокойные минуты был так кроток, а во время гнева так беспощаден. Мать учила его датским песням, а Хильда убаюкивала его сказками и рассказами о героях севера. Он один из всего нашего семейства обладал настоящей датской, поэтической натурой… Гордый дуб, как скоро сломила тебя буря!..

Он замолк и долго сидел призадумавшись. – Теперь пора подумать и о его сыне, – сказал он, наконец, вставая. – Как часто просит меня мать освободить ее Вольнота и Гакона… Да я ведь уже не раз требовал их обратно от герцога Вильгельма, но он постоянно находит отговорки и даже отвечает уклончиво на просьбы самого короля. Теперь же, когда герцог прислал ко мне этого норманна с письмом, он уже не может, не нарушая справедливости, отказать мне в просьбе вернуть Гакона и Вольнота.

Глава III

Малье де-Гравиль, как следует истому воину, едва положил голову на подушку, как уже заснул богатырским сном, не допускающим даже сновидений. Но около полуночи он был пробужден таким шумом, который разбудил бы не только его, но и семерых спящих сказочных витязей: слышались крики, треск, звуки рогов. Он вскочил с постели и увидел, что вся комната освещена каким-то кровавым, зловещим светом. Первой его мыслью было, что крепость горит, но когда он вскочил на лавку, которой была обнесена стена, и взглянул в отверстие башни, ему показалось, что вся окрестность слилась в одно пламя, и сквозь эту огненную атмосферу он ясно разглядел, что сотни людей переплывали речку, перелезали через валы окопа, бросались на дротики осажденных, прорывали их ряды и рогатки, пытаясь войти вовнутрь окопов. Одни были полувооруженные, в шлемах и нагрудниках; другие – в полотняных туниках, третьи – почти совсем нагие. Громкие крики: «Хвала Водену!» сливались с криками: «Выходи, выходи за веру наших отцов»! Норманн тотчас понял, что валлийцы штурмовали саксонский стан; немного времени потребовалось ловкому рыцарю, чтобы одеться в кольчугу и схватить меч. Он выбежал из комнаты и спустился с лестницы а сени, наполненные людьми, поспешно вооружавшимися.

– Где Гарольд? – спросил у них рыцарь.

– На окопах, – ответил Сексвольф, застегивая кожаный нагрудник. Валлийские дьяволы выползли-таки из своего ада!

– А это их вестовые огни?.. Значит: вся страна идет на нас?

– Полно болтать вздор! – произнес Сексвольф. – Все эти холмы заняты часовыми Гарольда, наши лазутчики известили их; и вестовые огни предупредили нас прежде, чем враги приблизились к нам; если бы не это, то мы все уже уснули бы теперь сном вечности, или – искрошенные в куски… Эй, товарищи, строиться и выступать!

– Постой, постой! – воскликнул рыцарь. – Разве здесь нет монаха, чтобы благословить нас на бой!

– Очень нужно! – ответил Сексвольф и вышел наружу.

Страшное зрелище представилось им, как только они вышли на открытое место. Хотя битва началась недавно, однако резня была уже в полном разгаре. Ободренные превосходством числа, пылая храбростью, похожей на бешенство сумасшедших, бритты перешли окопы, переплыли реку, хватали руками противопоставляемые им дротики, скакали через трупы павших и с криками безумной радости кидались на тесные ряды, выстроившиеся перед крепостью. Река текла кровью, в полном смысле этого слова; пораженные стрелами трупы всплывали и исчезали, между тем как с противоположного берега толпы бесстрашно бросались в воду, чтобы переплыть к стану неприятеля. Как белые медведи окружают корабль морского короля при свете северного сияния, так пробивались свирепые валлийцы сквозь огненную атмосферу.

Среди всей этой массы сражающихся отличались более прочих два человека: один, высокий и статный, стоял твердо, как дуб, у хоругви, которая то обвивалась вокруг древка, то широко развевалась по воздуху, вздуваемая быстрым движением людей, так как ночь была совершенно тихая. С тяжелой секирой в руках стоял он против сотен и с каждым ударом, быстрым как молния, падал новый враг. Вокруг него уже грудами лежали трупы валлийцев.

Но в самом центре поля сражения, впереди свежего отряда горцев, проложивших себе путь с другой стороны, находился человек, которого, казалось, охраняла какая-то волшебная сила от стрел и мечей. Оборонительное оружие этого вождя было до того легкое, что можно было подумать, что оно предназначалось для украшения, но не для боя; большой золотой нагрудник прикрывал только середину его груди; на шее он носил золотое ожерелье из скрученных проволок и золотое же запястье украшало его руку, покрытую кровью саксонцев. Вождь был среднего роста и чрезвычайно нежного телосложения, но жажда битвы делала его гигантом. Вместо шлема на голове его был только золотой обруч, и ярко-рыжие, длинные волосы ниспадали на плечи и развевались при каждом его движении. Глаза его сверкали как у тигра и, подобно этому животному, он бросался одним прыжком на пики противника. Одно время он исчез в неприятельских рядах, и его можно было различить только по частому сверканью короткого копья, но вскоре он пробил путь себе и своему отряду и вышел из рядов невредимым. Между тем сподвижники его окружили прорванную им линию, сомкнулись вокруг него, убивая врагов и падая в свою очередь под их ударами.

– Поистине, вот сражение, в котором можно потешиться, – произнес де-Гравиль. – Ну, добрейший сир Сексвольф, ты теперь убедишься, что ошибся, называя норманнов хвастунами… С нами Воден!.. Иди врагу в тыл.

Но, оглянувшись назад, де-Гравиль заметил, что Сексвольф уже вел свой отряд к знамени, у которого стоял Гарольд, почти один. Норманн недолго думал: в одно мгновение он очутился среди валлонского отряда, которым командовал вождь с золотым обручем на голове. Защищенный кольчугой от ударов оружия валлонов, рыцарь косил своим бердышом как косой смерти. Он рубил направо и налево и почти уже пробился к небольшому саксонскому отряду, твердо стоявшему в середине, когда рев и стоны на его пути обратили на него внимание кимрского вождя. Через минуту валлийский лев уже стоял против норманна, не принимая в расчет, что он противопоставляет железной кольчуге полуоткрытую грудь и короткое римское копье длинному норманнскому мечу.

Несмотря на явное неравенство этого боя, движения бритта были так быстры, рука его так тверда и ловка, что де-Гравиль, считавшийся одним из лучших воинов Вильгельма норманнского, предпочел бы скорее видеть перед собой Фиц-Осборна или Монтгомери, закованных с ног до головы в железо, чем отражать эти молниеносные удары и выдерживать бурный натиск свирепого Гриффита. Кольчуга рыцаря уже была прорублена в двух или трех местах, и кровь быстро струилась по ней, а тяжелый бердыш его только махал по воздуху, стараясь попасть в увертливого противника. В это время саксонский отряд, воспользовавшись промежутком, который образовался в рядах неприятеля, и узнав валлийского короля, сделал отчаянное усилие. Тут на несколько минут завязалась беспорядочная, ужасная резня; удары сыпались наудачу, куда ни попало, люди падали как колосья под серпом жнеца, и никто не мог сказать, как постигла их смерть; но дисциплина, которую саксонцы хранили по привычке даже среди суматохи, наконец восторжествовала. Дружным напором пробили они себе путь, хотя с большой потерей, и примкнули к главным силам, выстроившимся перед крепостью.

Между тем Гарольду, с помощью дружины Сексвольфа, удалось, наконец, отбить свежие подкрепления валлонов от слабейшего из пунктов окопа. Окинув орлиным взором все поле, Гарольд приказал некоторым отрядам вернуться в крепость и открыть со стен и из всех бойниц стрельбу камекями и стрелами, составлявшими глазную часть артиллерии крепостей саксонцев, неопытных в осадком искусстве. Потом граф поставил Сексвольфа с большей частью его отряда оберегать окопы. Взглянув на луку, бледную и тусклую от света сигнальных огней, он проговорил ровным и спокойным голом:

– Теперь сражается за нас терпение; не успеет луна взойти на вершину того холма, как наши войска, находящиеся в Каэр-хене и Абере, прибудут к нам и отрежут валлонам путь к отступлению… Несите мою хоругвь в середину сражения.

Как только Гарольд пошел с хоругвью, в сопровождении двадцати или тридцати ратников, к тому месту, где теперь сосредоточивалась битва, между крепостью и окопами, Гриффит заметил его и пошел ему навстречу, в то самое время, как победа явно начинала склоняться на его сторону. Если бы не норманн, который, несмотря на раны и непривычку сражаться пешим, стоял твердо впереди, саксонцы, задавленные многочисленностью неприятеля и падающие один за другим под меткими стрелами, бежали бы в крепость и тогда сами решили бы свой приговор, потому что валлийцы последовали бы по их пятам.

Несчастьем валлийских витязей было то, что они никогда не смотрели на войну как на искусство, поэтому и теперь, вместо того чтобы направить все силы на ослабленный уже пункт неприятеля, Гриффит испортил все дело, как только кинулся к Гарольду.

Молодой человек увидел налетающего врага, который вертелся около него, как сокол над бекасом. Он остановился, построил свой маленький отряд полукругом, приказав ему сомкнуть огромные щиты стеной и выставить дротики рогаткой, а сам встал впереди всех со своей грозной секирой. В одно мгновение он был окружен и сквозь град сулиц сверкнуло копье валлийского короля.

Однако Гарольд лучше де-Гравиля был знаком с приемами валлийцев, к тому же он не был обременен тяжелым вооружением, кроме шлема, а был одет в легкий кожаный панцирь. Он противопоставлял быстроту быстроте и, откинув назад свою тяжелую секиру, ринулся на противника, обхватил его левой рукой, а правой сжал ему горло.

– Сдайся, сын Левелина… сдайся, если тебе не надоела жизнь! воскликнул граф грозно.

Но как ни крепки были объятия Гарольда, как ни сильно вцепился он в горло кимра, однако тот все-таки успел вырваться из его могучих рук, лишившись при этом только своего золотого обруча.

В то же время валлийцы, находившиеся под стенами крепости, испустили вопль гнева и отчаяния. Сулицы и камни сыпались на них градом, а среди них отважный норманн махал направо и налево окровавленным мечом. Но не это навело на них такую панику, а то обстоятельство, что с другой стороны окопов шли на них их единоземцы, принадлежавшие к другим враждебным коленам и помогавшие саксонцу разорять их землю. Вместе с тем с правой стороны показались вдали саксонцы, идущие из Абера, слева же послышались крики отряда Годрита, спешившего на помощь Гарольду из Каэр-хена; таким образом те, которые предполагали захватить тигра в берлоге, сами попались в сеть. Саксонцы, ободрившиеся при виде товарищей, спешивших к ним на выручку, усилили напор: беспорядок, бегство, резня без разбора были результатами этого неожиданного оборота дела. Баллоны устремились к реке и окопам, увлекая с собой и Гриффита, который беспрестанно оборачивался к преследователям и то упрекал, то увещевал своих, а то бросался один на врага и удерживал его напор.

Несмотря на это, король добрался до берега реки, не получив даже ни одной раны. Он остановился на минуту и потом с громким хохотом кинулся в воду… Сотни стрел с визгом полетели вслед за ним в реку.

– Остановитесь! – воскликнул повелительно граф. – Трусливая стрела не должна поражать героя.

Глава IV

Быстроногие, ловкие валлийцы совершили свой побег так же скоро, как и нападение. Как ни преследовали их, но все-таки им удалось благополучно достичь уступов Пенмаена.

Саксонцам теперь уже было не до сна. Между тем как убирали убитых и перевязывали раненых, Гарольд советовался с тремя танами и Малье де-Гравилем, который своим подвигом вполне заслужил быть принятым в военный совет, о средствах скорейшего прекращения войны.

Двое из танов, еще не остывшие от пыла битвы, предложили всеми силами взобраться на вершины и там перебить всех валлийцев. Третий же, более опытный, был другого мнения.

– Ведь никому из нас не известно, – сказал он, – какая именно сила укрывается там, наверху. Мы положительно не имеем ни малейшего понятия о том, есть ли там действительно замок, велик ли он и сколько там людей?

– «Есть ли там действительно замок» – говоришь ты, благородный сир? проговорил де-Гравиль, который, перевязав свои раны, сидел на полу. Неужели ты еще сомневаешься в существовании замка на вершине? Разве ты не можешь различить своими глазами серые башни его?

– В отдалении скалы и горы принимают очень странные очертания, возразил старый тан, качая головой. – То, что мы видим отсюда, может быть просто скалой, может быть и замком, а то и развалинами древнего храма…Но вернемся опять к главному предмету нашего совещания… так повторяю, прошу не прерывать меня. Нам неизвестно, какие там есть средства к обороне, потому что даже валлийские шпионы ни разу не доходили туда, оттого что часовые короля Гриффита никого не пускают наверх, а прокрасться туда незаметным образом никак невозможно… Признайся, граф Гарольд, что немногие из твоих шпионов возвращались оттуда… И в самом деле не раз находили у подножия горы головы их, с запиской на губах: «Die ad inferos, guid in superis uovisti!» – что в переводе означает: «Расскажи в подземном мире, что ты видел наверху!»

– Эге! Да валлийцы знают и по-латыни? – пробормотал норманн.

Старый таи нахмурился, заикнулся и продолжал:

– Достоверно известно только то, что скала почти недоступна тому, кто не знает тропинок, что там день и ночь стоят часовые Гриффита, шпионы которого перехитрят даже валлийских… Кроме того, саксонцы едва ли согласятся подняться на вершину, потому что валлийцы распустили между ними слух, будто там обитают привидения; и что замок, находящийся там, основан самим духом тьмы. Если мы потерпим поражение, то в два года не будем в состоянии справиться с ними, потому что Гриффит тогда вернет все, что мы отняли у него с таким трудом… в особенности вернет перешедших на нашу сторону валлийцев. Мое мнение: продолжай так, как начал окружай врага, не допускай к нему провианта, так что он вынужден будет умереть с голоду… Вылазки же его все будут бесполезными.

– Твой совет недурен, – заметил Гарольд. – Но, мне кажется, есть еще одно средство, которое скорее может прекратить борьбу и меньше потребует жертв с нашей стороны. Дело в том, что сегодняшняя неудача, вероятно, лишила валлийцев бодрости. Так не лучше ли будет, если мы, не дав им опомниться, сейчас же пошлем к ним человека с предложением сдаться нам при условии, что мы тогда пощадим их жизнь и имущество?

– Неужели же пощадить их после того, как они нанесли нам такую громадную потерю? – воскликнул один из танов.

– Они защищают свою родину, – возразил Гарольд. – Разве мы не сделали бы то же самое, если б были на их месте?

– А что ж ты намерен сделать с Гриффитом? – спросил старый тан. Неужели ты признаешь его венценосным королем, наместником Эдуарда?

– Конечно, я этого не сделаю. Гриффиту одному не будет помилования, но все же я не лишу его жизни, если он сдастся мне военнопленным и без условий положится на милость короля.

Настала длинная пауза. Никто не смел противоречить графу, хотя предложение его вовсе не нравилось двум молодым танам.

– Но решил ли ты, кому собственно быть послом? – спросил, наконец, старый тан. – Валлийцы очень свирепы и кровожадны, и тому, кто отправится к ним, я посоветовал бы предварительно составить свое завещание.

– А я убежден, что моему послу нечего будет опасаться, – возразил Гарольд. – Гриффит – король в полном смысле этого слова, и если он во время нападений никого не щадит, то он все же настолько благороден, что не причинит ни малейшего вреда послу, присланному для переговоров с ним.

– Выбирай же послом, кого хочешь, – сказал смеясь один из младших танов, – только пожалей своих друзей.

– Благородные таны, – сказал тогда де-Гравиль, – если вы думаете, что я могу быть, в качестве иностранца, вашим послом, то я с величайшим удовольствием приму на себя эту обязанность. Сделаю я это, во-первых, потому, что очень интересуюсь старинными замками и желал бы убедиться собственными глазами: не ошибся ли я, считая виднеющиеся отсюда башни колоссальными, а во-вторых, мне хотелось бы взглянуть на обстановку это дикой кошки, иначе именуемой королем Гриффитом, Одно только обстоятельство мешает мне предлагать свои услуги более настойчиво, а именно то, что я хотя и знаком немного с валлийским наречием, но едва ли могу выражаться на нем красноречиво… Впрочем, так как один из вас знает по-латыни, то он может послужить мне переводчиком, в случае нужды.

– Ну, что касается твоего опасения, будто тебя не поймут, то это сущие пустяки, – сказал Гарольд, очевидно обрадовавшийся предложению де-Гравиля. – Гриффит же не тронет ни одного волоска на твоей голове – в этом будь уверен. Но, дорогой сир, не воспрепятствуют ли нанесенные тебе сегодня раны выполнить твое намерение? Путь, предстоящий тебе, хоть не долог, но чрезвычайно труден… а верхом ехать тебе будет нельзя: придется идти пешком.

– Пешком? – повторил рыцарь тоном разочарования. – Признаться, я этого не предвидел!

– Довольно! – произнес Гарольд, отвернувшись от него. – Не будем больше говорить о невозможном.

– Нет, граф, скажу тебе, с твоего позволения, что я никогда не изменяю своему слову… Положим, что разлучить норманна с его конем так же трудно, как разделить пополам одного из тех достойных удивления центавров, о которых мы читали в детстве, но это не помешает мне сейчас же отправиться в отведенную для меня комнату, чтобы немного призаняться своим костюмом… Пришли мне только оружейника, который нужен мне, чтобы исправить панцирь, поврежденный лапой этого короля, так хорошо названного Гриффитом.

– Принимаю твое предложение с искренней благодарностью, – сказал Гарольд. – Когда ты приготовишься в путь, то зайди опять сюда.

Де-Гравиль встал и быстро, хотя и чуточку прихрамывая, вышел из комнаты. Одевшись как можно роскошнее и надушившись, он снова вернулся к Гарольду, который теперь был один и встретил его весьма дружелюбно.

– Я тебе более благодарен, чем мог выразить при посторонних, – сказал граф. – Скажу тебе откровенно, что желаю, во что бы то ни стало, спасти жизнь Гриффита, а как сообщить это моим саксонцам, которые ослеплены национальной враждой и поэтому не способны отнестись беспристрастно к этому несчастному королю? Я не сомневаюсь, что ты, как и я, видишь в нем только храброго воина и гонимого судьбой человека. Следовательно, ты можешь сочувствовать ему.

– Ты не ошибся, – сказал немного изумленный де-Гравиль. – Я уважаю всякого храброго воина, но как королю не могу сочувствовать Гриффиту, потому что он сражается вовсе не по-королевски.

– Ты должен простить ему этот… недостаток: предки его также сражались с Цезарем, – сказал Гарольд смеясь.

– Прощаю ему ради твоего милостивого заступничества, – произнес де-Гравиль торжественно. – Продолжай однако.

– Ты пойдешь с одним валлийским жрецом, который хоть и не принадлежит к партии Гриффита, но уважается всеми своими земляками. Он понесет перед тобой жезл в знак того, что ты идешь не с дурным намерением. Когда вы дойдете до ущелья, граничащего с рекой, то вас, без всякого сомнения, остановят. Пусть тут друид переговорит с часовыми, чтобы вас допустили беспрепятственно к Гриффиту в качестве моих послов. С Гриффитом будет говорить опять-таки жрец, и так как тебе трудно будет понять его слова, то ты только наблюдай за его движениями. Как увидишь, что он поднимает жезл, то ты поскорее сунь в руку Гриффита этот перстень и шепни ему по-саксонски: «Повинуйся ради этого залога. Ты знаешь, что Гарольд не поступит с тобой по-изменнически. Исполни его требование: без того ты погибнешь, потому что твои подданные уж давно продали твою голову»! Ты должен заранее стать ближе к нему, но если он после твоих слов начнет расспрашивать тебя, то скажи, что ты больше ничего не знаешь.

– Вижу, что ты поступаешь по-рыцарски, – проговорил тронутый де-Гравиль. – Фиц-Осборн точно так же поступает с противниками… благодарю тебя за твое доверие. Я тем более рад быть твоим послом, что ты не требуешь от меня, чтобы я вычислил численность его гарнизона и подметил силу укреплений.

– За это нечего хвалить меня, благородный норманн, – возразил Гарольд с улыбкой. – Мы, простодушные саксонцы, не имеем понятия о ваших тонкостях. Если вас поведут на вершину горы, в чем я, впрочем, сомневаюсь, то ведь у друида есть глаза, чтобы видеть, и язык, чтобы рассказать виденное. Признаюсь тебе: мне уже известно, что сила Гриффита состоит не в укреплениях, а в суеверии наших людей и отчаянии его подданных. Я бы мог завладеть этими вершинами, но только пожертвовав громадным количеством воинов и убив всех врагов, а я желал бы избежать и того и другого.

– Я заметил, когда ехал сюда, что ты не всегда так жалеешь людей, сказал отважный рыцарь.

– О, сир де-Гравиль, долг иногда запрещает нам быть человеколюбивыми, – ответил немного побледневший Гарольд твердо. – Если не запереть этих валлийцев в их горах, то они понемногу подточат вею Англию, как волны подтачивают берег. Они тоже беспощадно поступают с нами… Но большая разница в том, сражаешься ли с сильным врагом, или же побиваешь его, когда он лежит перед тобой связанный по рукам и ногам. Видя, что я имею дело только с горстью осужденных на смерть героев, которые уже не могут больше противостоять мне, видя несчастного короля, лишенного всякой возможности дать мне отпор, и сделав все, что я должен был сделать для своей родины, я делаюсь снова человеком.

– Иду, – сказал рыцарь, склонив голову так же почтительно перед графом, как перед своим герцогом, и направился к двери. У порога он остановился и, взглянув на перстень, данный ему Гарольдом, проговорил:

– Еще одно слово, если это не нескромность. Ответ твой, может, быть, придаст больше силы моим убеждениям, если они окажутся нужными… Какая тайна кроется под этим залогом?

Гарольд покраснел и, очевидно, затруднялся с ответом, но потом произнес:

– Вот история перстня: при штурме Радлана попала мне в руки Альдита, супруга Гриффита. Так как мы воюем не с женщинами, то я проводил эту госпожу к ее супругу. При прощании она дала мне этот перстень, и я попросил ее сказать Гриффиту, что если я, в минуту величайшей его опасности, перешлю ему этот перстень, то он должен смотреть на него как на залог того, что жизнь его будет сохранена мной.

– Ты думаешь, что Альдита теперь находится со своим супругом?

– Не знаю этого наверное, но подозреваю, что так.

– А если Гриффит все будет упорствовать в своем решении?

– Тогда ему не миновать смерти… хотя и не от моих рук, – прошептал Гарольд грустно. – Да хранит тебя Воден.