Текст книги "Витраж с двойной спиралью ДНК"

Автор книги: Эдвард Брайант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Брайант Эдвард
Витраж с двойной спиралью ДНК

Эдвард БРАЙАНТ

ВИТРАЖ С ДВОЙНОЙ СПИРАЛЬЮ ДНК

Бывает, что природа накладывает такие

ограничения, что их невозможно преодолеть

даже самым смелым воображением.

Но иногда их удается использовать...

Пол Чавез перевел взгляд с визитки, лежавшей на серебряной тарелке, на лицо О'Хэнлон, затем снова на визитку.

– Не смогла найти поднос – задвинула его куда-то лет двенадцать назад, а искать не было времени. Никогда бы не подумала, что он может понадобиться.

Ее улыбка напоминала сложенный пергамент, и Чавезу даже послышалось, что ее губы издают характерный хруст.

Он протянул руку и взял карточку. Пропечатанным черным аккуратным шрифтом на белом фоне удостоверялось, что некая Лэйни Бриджвелл является штатным корреспондентом Биллингского агентства "Ю-Би-Си Ньюз". Он перевернул карточку. Написанное неровными прыгающими каракулями можно было разобрать как "Мне обязательно нужно переговорить с вами о "Проекте Нью Мексико".

– Ох уж эти порождения электронного журнализма, – с усмешкой произнес Чавез, кладя визитку на тарелку. – Полагаю, что должен был бы принять ее в гостиной, если бы собирался это сделать. Но я не собираюсь.

– Она довольно настойчивая молодая особа, – сказала О'Хэнлон.

Чавез тяжело опустился на кушетку, сплел вместе пальцы рук и положил их на голову.

– Но ведь сейчас время отдыха. Будьте с нею повежливей.

– Непременно, доктор Чавез, – ответила О'Хэнлон, бесшумно выскальзывая из комнаты и грациозно развернувшись при выходе, закрывая дверь библиотеки.

Боль поступила к суставам его длинных конечностей. Чавез вытряхнул две капсулы из аптечки, которая давно уже стала постоянной спутницей его жизни, взял с орехового письменного стола графин и налил в стакан воду. Доктор Хансен предупреждал, что с годами будет еще хуже. Чавез улегся на бок и ощутил себя уставшим – уставшим как раз на свои семьдесят два года. Он подумал, что следовало бы, пожалуй, пройти через холл в спальню, но в этом не было необходимости. Он лучше спал здесь, в библиотеке. Деревянные панели из твердых лиственных пород, пастельные тона оригиналов Модриана действовали успокаивающе. Его отдых охраняли бесконечные ряды книг.

Он любил смотреть через выходящую на балкон стеклянную дверь на раскачиваемые ветром сосновые ветви, любоваться цветовой гаммой, которую создавал солнечный свет, прорывавшийся в помещение через вмонтированный в эту дверь витраж с изображением на толстом полированном флинтглассовом стекле двойной спирали дезоксирибонуклеиновой кислоты. Этот витраж подарила ему Анни тридцать лет назад.

Чавез почувствовал, что капсулы действуют быстрее, чем он рассчитывал. Ему послышался удар чего-то о стекло, но сон уже прочно сковал его веки.

...Содержание кошмара всегда было неизменным.

Они были в пустыне где-то между Альбукерком и Аламогордо – плотный полицейский Бен Петерсон, Роберт Грэхем из ФБР, сам Чавез и его хорошенькая умница-дочка Патриция.

Ветер, дувший порывами, после полудня усилился; он свистел постоянно, с надрывом, мешал разговаривать. Песок, как наждак, царапал их лица. Даже вытянутая вверх поросль чоллы – покрытых колючими шипами древоподобных кактусов – гнулась на ветру.

Внезапно Патриция сбавила ход. Она пыталась преодолеть двадцатифутовую дюну и вдруг стала сползать вниз почти настолько же, насколько каждый шаг продвигал ее вперед.

...Они все услышали его даже сквозь шум ветра – пронзительный, завывающий звук.

– Что за чертовщина? – прокричал Грэхем.

Чавез потряс головой. Он бросился к Патриции. Вязкий песок, срываемая ветром шляпа, которую необходимо было удерживать руками, – все это делало его бег очень неуклюжим.

Сначала над гребнем дюны выросли огромные усы. На какое-то мгновение Чавезу показалось, что это ветви сломленного ветром кактуса. Но затем в поле зрения попала уже сама голова с фасеточными глазами, сверкающими меняющимися оттенками красного и голубого. Жвала размером с крестьянскую косу лязгали и щелкали. Муравей остановился, явно рассматривая существа внизу.

– Вы только посмотрите на его размеры, – произнес Чавез – больше для себя, чем для остальных.

Он услышал восклицание Петерсона "Он здоровый как лошадь!"; обернувшись, увидел, что полицейский изо всех сил бежит к машине.

Реакция Грэхема была почти такой же быстрой. Он вытащил из-под мышки свой "Особый" тридцать восьмого калибра и вскинул было руку, но опасаясь задеть Патрицию, заорал: "Назад, скорее назад!". Но Патриция спускалась с дюны слишком медленно; ее ноги вязли в песке, а макси-юбка цвета хаки сдерживала шаг. Грэхем палил и палил, выстрелы глухо звучали на ветру.

Муравей, гладкую шерсть на груди которого трепал ветер, раздумывал всего несколько мгновений. Затем он бросился вниз, с жуткой точностью сгибая и разгибая все шесть членистых лап.

Чавез стоял, как парализованный. Он услышал за своей спиной кашляющие, заикающиеся звуки – это Бен Петерсон достал из машины автомат "Томсон". Песок вскипал фонтанчиками вокруг движущегося муравья, но тварь даже не замедлила движение.

Сделав всего дюжину шажков, Патриция выбилась из сил. Когда жернова жвал сомкнулись вокруг ее талии, она могла лишь вскрикнуть, глядя на отца с отчаянием в глазах; в уголках ее рта показалась кровь.

Сцена была столь же неожиданной, сколь и жуткой. "Томми", истратив всю обойму, смолк, и Петерсон в отчаянии опустил его. Выбрасыватель пистолета Грэхема выплюнул последнюю, отстрелянную гильзу. Чавез вскрикнул.

С грубой до жути грацией муравей развернулся и, таща тело Патриции, перевалил через гребень дюны и скрылся. Его трескучий крик продержался еще мгновение, прежде чем раствориться в вое ветра.

Песок сдирал кожу с лица Чавеза, который продолжал выкрикивать имя дочери. Кто-то тряс его за плечо, уговаривая прекратить... нет, уговаривая проснуться... Это не был ни Петерсон, ни Грэхем...

...Это была его дочь.

...Вернее, она была той, которая могла бы быть его дочерью. Она трясла его за плечо, лицо с резко очерченными деталями выражало обеспокоенность. Темно-карие глаза казались просто огромными; хорошо ухоженные прямые волосы светло-каштанового оттенка были коротко подстрижены.

Она отпрянула от него и села в обтянутое кожей потертое кресло. Чавез отметил, что она высока и очень худа, хотя какое-то мгновение он еще находился в состоянии между сном и бодрствованием.

– Патриция? – спросил он.

Она не ответила.

Чавез спустил ноги с кушетки и с трудом сел.

– Кто вы такая?

– Меня зовут Лэйни Бриджвелл, – ответила девица.

– А, репортер, – вспомнил Чавез.

– Корреспондент.

– Чисто семантическое различие. Никакой существенной разницы. – Один уровень его сознания отметил с некоторой долей удивления, что он выговаривает слова четко, несмотря на растерянность. Но все же он никак не мог сообразить, что за чертовщина тут происходит. Глубоко зевнув и потянувшись настолько, что ужалившая боль вынудила его прервать это движение, он спросил:

– Миссис О'Хэнлон разрешила вам войти сюда?

– Вы шутите, – улыбнулась Бриджвелл. – Она же просто великолепный сторожевой пес.

– Она давно знает меня. Но как вы попали сюда?

Бриджвелл впала в легкое замешательство.

– Я... хм... вскарабкалась.

– Вскарабкались?

– По сосне. Влезла по ней на балкон. Дверь была незаперта. Увидев, что вы спите, вошла и стала ждать.

– Уголовное правонарушение.

– Она была незаперта, – ответила она, оправдываясь, и показывая своими тонкими руками в сторону двери.

– Я имею в виду то, что вы сидели и наблюдали за мной, пока я спал. Ужасное посягательство на личную жизнь. Понимаете, человек может сильно расстроиться, узнав, что другое человеческое существо, причем довольно странное, тайно наблюдало, как он храпит или пускает слюну или делает что-нибудь еще в этом роде.

– Вы спали очень спокойно, – сказала Бриджвелл. – Очень спокойно. До того, как вам начал сниться кошмар.

– А, – сказал Чавез. – Это было заметно?

Она кивнула.

– У вас был сильно расстроенный вид. Я подумала, что, пожалуй, мне лучше разбудить вас.

– Я что-нибудь говорил?

Она задумалась.

– Я смогла разобрать только два слова. Имя – Патриция. И вы все время говорили – "Вот они!"

– Понятно. – Он улыбнулся. Его вдруг охватило ощущение, что его окружают знакомые обои в спальне или друзья на вечеринке, устроенной коллегами из его отдела. – Так вы из агентства "Ю-Би-Си" в Биллингсе?

– Только что оттуда.

– Давно там работаете?

– Почти год.

– Это первая ваша работа?

– Настоящая – первая.

– Вам... двадцать один?

– Двадцать два.

– Родились в Монтане?

Она повертела головой:

– Канзас.

– Университет Южной Калифорнии?

Снова повертела:

– Миссури.

– А, – сказал Чавез. – Хорошая школа. Затем, помедлив: – Вы здесь по заданию редакции?

Снова отрицательный жест головой:

– Сама от себя.

– Понятно... Амбиции. И вы хотите говорить о "Проекте Нью Мексико"?

С профессионально рассудительным выражением на лице и нетерпением в голосе она ответила:

– Да, и очень. Я не думала, что вы живете так близко, пока не ознакомилась с бюллетенем выпускников Вайомингского университета.

– Мне было интересно, как вы меня вычислили. – Чавез вздохнул. Предан собственной альма матер... – Он резко посмотрел на нее. – Я не раздаю интервью, хотя иногда и провожу их. – Он встал и улыбнулся. – Будет ли вам угодно спуститься по лестнице, или вы предпочтете снова карабкаться по дереву?

– Кто такая Патриция?

– Моя дочь, – начал говорить Чавез. – Некто из моего прошлого...

– Я потеряла своих родителей из-за насекомых, – спокойно сказала Бриджвелл. – Они попали в Билокси в неподходящее время. Пчелы их не тронули, но зато их убил инсектицид.

Боль в суставах Чавеза стала напоминать уколы тысяч ледяных иголок. Поднявшись с кушетки, он пристально уставился на Бриджвелл. Она выдержала его взгляд и еще более спокойным тоном продолжала:

– У вас нет дочери. И никогда не было. Я неплохо поработала над своим домашним заданием. – Ее темные глаза вдруг показались Чавезу еще большими. – Я не знаю всего о "Проекте Нью Мексико", и поэтому я здесь. Но я могу сопоставлять слухи. – После небольшой паузы она продолжила: – Я даже достала через бюро старую копию фильма и смотрела его вчера четыре раза.

Чавез почувствовал, что снова теряет ориентацию, что окончательно измучен, что он, черт возьми, уже стар. Он неуверенно извлек из кармана брюк флакон с таблетками от боли, потом, так и не раскрыв его, сунул обратно.

– Вы голодны? – спросил он.

– Еще как... Я вынуждена была выехать еще до завтрака.

– Пожалуй, нам нужно перекусить, – сказал Чавез. – Давайте поедем в центр. Постарайтесь не испугать мисс О'Хэнлон, когда будем выходить.

О'Хэнлон встретилась с ними в холе внизу, но отреагировала лишь бесстрастным выражением на лице.

– Не угодно ли вам, доктор Чавез, и молодой даме позавтракать?

– Спасибо, не сегодня, – ответил Чавез, – мы с мисс Бриджвелл собираемся поесть в городе.

О'Хэнлон пристально взглянула на него:

– Ваши лекарства при вас?

Чавез похлопал по карману брюк и кивнул.

– До темноты возвратитесь?

– Да, – ответил он. – Конечно. А если нет, то позвоню. Кстати, вы пока еще не моя мать. И я старше вас.

– Не чудите, – сказала О'Хэнлон. – Желаю приятно провести время.

Бриджвелл и Чавез остановились перед фасадом старого каменного дома.

– Почему бы нам не поехать моей машиной? – спросила Бриджвелл. После завтрака я завезу вас обратно. – Она бросила на него прямой взгляд. – Вы не слишком расстроены тем, что вас будет везти юная особа?

Он улыбнулся и повертел головой:

– Не беспокойтесь.

Они прошли сотню метров к окруженному соснами месту, где была спрятана ее машина. Это был потрепанный жучок – "Фольксваген", возраст которого Чавез определил как ничуть не меньший, чем возраст его владелицы.

Как бы читая его мысли, Бриджвелл сказала:

– Бегает как часы – те еще часы, со стрелками. У нее уже третий двигатель, я на нем намотала сто десять тысяч. Я назвала ее "Скарлет". Цвет у машины был был давно уже не алый, а, скорее, высохшей глины тускло-красный. ["Скарлет" – "алая" (англ.)]

– Вам действительно недостает часов со стрелками? – спросил Чавез, открывая правую дверцу.

– Не знаю... Пожалуй, я никогда не задумывалась над этим. Но зато твердо знаю, что не ощущаю ностальгии по логарифмическим линейкам.

– А мне не хватает стрелок на часах. – Чавез отметил, что ремней безопасности нет. – Когда-то давным-давно я сделал такой запас часов фирмы "Таймекс", чтобы мне хватило его на всю жизнь.

– Это действительно что-то значит?

– Пожалуй, нет. – Пока Чавез делал это признание, Бриджвелл вырулила на дорогу и повернула вниз.

– Вы любите прошлое, правда?

– Я подвержен ностальгии, – ответил Чавез.

– Подозреваю, что у вас это глубже, чем просто ностальгия. – Оба умолкли. Чавез догадывался, что она имела в виду, говоря это. Его беспокоил вопрос, не слишком ли много он сказал во сне, и проявила ли эта особа достаточную наблюдательность, увидев изображение двойной спирали в витраже.

Бриджвелл гнала свой "Фольксваген", как будто бы это был гоночный "Порше". Чавез уцепился обеими руками за ручку, привинченную к дверце отделения для безделушек. Лысеющие шины завизжали, когда машина делала последний разворот и начала спуск с холма в Каспер. На востоке, за городом, был виден тяжелый грузовой дирижабль, грациозно направлявшийся в сторону комплекса строений и куполов.

– Какой смысл, – поинтересовалась она, – строить первую термоядерную станцию в самом центре крупнейшего в стране угольного месторождения?

Чавез пожал плечами.

– Когда человечество вступило в атомный век, оно открыло дверь в новый мир. А вот с чем он может столкнуться в этом новом мире, предсказать не может никто.

– Забавно, – отметила Бриджвелл. – Ах, да, этот фильм! Вас никогда не беспокоят навязчивые идеи?

– Нет, – ответил Чавез. Бриджвелл слегка сбавила скорость, когда магистраль перешла в городскую улицу, проходящую через кварталы с обветшалыми муниципальными домами. – На Роуз авеню сверните налево, к центру.

– Где мы будем завтракать? Я так проголодалась, что готова есть хоть отходы углепереработки.

– Уже близко. Мы едем в "Нефтяной резервуар".

– Что это такое?

– Его иначе называют "Нефтяной Башней". Вон там. – Чавез указал на цилиндрическое сооружение в сорок этажей, полностью застекленное отражающими стеклами с бронзовым оттенком. – Там наверху довольно приличный ресторан.

Они поставили "Скарлет" на подземной стоянке и поднялись скоростным лифтом на самый верх "Нефтяной Башни". Бриджвелл закрыла глаза, как только первый этаж стал убегать от них. На сороковом она их открыла, с интересом осматривая ресторан со сплошным стеклом вместо стен, свисающими пышными растениями и публикой, характерной именно для этого времени дня.

– Кто эти люди? Они выглядят... как бы это сказать... профессионально.

– А это и есть профессионалы, – сказал Чавез, направляясь в сторону метрдотеля. – Нефтяники. Ядерщики. Угольщики. Сланцевики. Специалисты по цементу, подземной газификации угля...

– Понятно. Я чувствую себя немного не в своей тарелке – как если бы была не совсем одета.

– Ничего, они меня знают.

Оказалось, что это действительно так. Метрдотель отдал распоряжения и Бриджвелл с Чавезом тут же получили стол у окна, которое простиралось от пола до самого потолка.

– Это – одна из привилегий крупнейшего в мире молекулярного биолога?

Чавез помотал головой:

– Это, скорее, привилегия местного жителя. Даже несмотря на весь этот грандиозный энергетический комплекс, город, по сути, как был, так и остался большой деревней. – Он умолк и посмотрел в окно. Горизонт значительно сузился по сравнению с тем, каким он помнил его в своем детстве. Над городом плавала сплошная кисея коричневой дымки. Открытых участков земли, которые можно было разглядеть, было совсем немного.

Они заказали напитки.

Поговорили о пустяках.

Заказали блюда.

– Все это, конечно, очень приятно, – решилась, наконец, Бриджвелл, но все же я – корреспондент. Мне кажется, что вы связаны с самой громкой сенсацией десятилетия.

– Сенсацией о том, что посланники других миров должны вот-вот высадиться возле Альбукерка? Что они выбрали Америку в качестве постоялого двора для ремонта своего корабля?

Бриджвелл сделала вид, что смущена.

– Я начинаю сознавать, что совершенно не понимаю, когда вы шутите.

– Разве я шучу?

– Да.

– Тогда почему вы все время допрашиваете меня?

Она ответила с некоторым колебанием:

– Потому что я подозреваю, что у вас есть подспудное желание рассказать кому-нибудь об этом. В таком случае этим человеком могла бы быть и я.

Чавез был настолько поражен этим заявлением, что, когда на стол поставили блюдо с гарниром, он механически взял с него морковку и стал жевать ее.

– А почему бы вам не поделиться со мной тем, что вы уже успели разузнать?

– И что потом?

– Посмотрим, – ответил он. – Не могу ничего обещать.

– Вы совсем как мой отец. Я тоже не могла понять, когда он шутит.

– Что ж, можете считать, что теперь ваша очередь шутить.

Подали французский луковый суп. Бриджвелл съела чуть-чуть и положила ложку.

– "Проект Нью Мексико". Мне представляется, что он не имеет ничего общего со штатом Нью Мексико. Вы не поверите, сколько времени я убила на телефонные звонки. Весь свой отпуск я гоняла "Скарлет" по всему штату.

Чавез долго улыбался и наконец сказал:

– Нужно мыслить метафорами. "Проект Манхэттен" тоже осуществляли не в Нью-Йорке, а под Чикаго, в Стаг Филд.

– Я считаю, что "Проект Нью Мексико" не имеет никакого отношения к ядерной энергии, – возразила она. – Но мне не раз приходилось слышать намеки о каких-то страшных химерах, созданных в результате работ над ДНК.

– Насколько мне известно, ни один специалист генной инженерии не использует ДНК для создания существ, обладающих жуткими свойствами змей, козлов, львов. Конечно, техника постоянно совершенствуется, но мы все же еще очень далеки от этого.

– Но мне не следует исключать генную инженерию?

– Не следует. Продолжайте в том же духе.

– В Бразилии официальным является португальский язык? Чавез кивнул. Корреспондент "Ю-Би-Си" передает из Ресифе, что уже довольно продолжительное время не поступает никакой информации о бразильском ядерном энергокомплексе в Хике-Хике. Какая-то информация, конечно, есть, но вся она поступает профильтрованной через официальные каналы. Никого ни пускают туда, ни выпускают оттуда.

– Следует полагать, что такая новая и большая станция не может не быть предметом особой заботы с точки зрения национальной безопасности. Смягчение режима – довольно длительный и непростой процесс, прокомментировал Чавез слова своей собеседницы.

– Возможно. – Она вытащила спелые оливки из только что поданного салата и аккуратно выстроила их на тарелке в линию. – Моя кузина работает в кинопрокате. Не очень большая шишка, но в курсе, что к чему. Она рассказывала, что Министерство сельского хозяйства Соединенных Штатов купило у "Уорнер бразерс" дублированную на португальский язык копию и отправила ее в Брасилиа. Это – копия того самого фильма, который вас так беспокоит – "Вот они!". Фильм о муравьях, возникших в результате мутации из-за радиоактивности в пустыне штата Нью Мексико. О муравьях, обладающих поистине гигантской яростью.

– Только параноику может прийти в голову такая нелепая цепь силлогизмов, – заметил Чавез.

Ее лицо сделалось серьезным.

– Если потребуется стать параноиком, чтобы разузнать все об этом и подтвердить документами, то считайте, что я и есть именно такой параноик. Возможно, никто не желает сделать решающий рывок. Я его сделаю. Ни у кого нет точных фактов. Я их заполучу.

Чавезу начало казаться, что стол раздвинулся до бесконечности. Он смотрел на собеседницу, и его не покидало ощущение, что расстеленная между ними скатерть превращается в огромную пустыню.

– Ужасное семейство Формицидэ... – произнес он. – У вас уже сформировалось какое-то мнение? – Тут он явственно ощутил, что крошечные лапки касаются его ноги, и что мохнатые усики щекочут растущие на бедре волоски. От неожиданности он так резко отпрянул от стола, что бокал с водой перевернулся и мокрое пятно стало плавно растекаться в направлении его дамы.

– Что случилось? – спросила Бриджвелл. Он уловил в ее голосе обеспокоенность. Шлепнув по ноге, он остановил движение муравья и перевел дыхание.

– Ничего, – Чавез снова придвинул свое кресло ближе к столу. Официант суетился у его плеча, вытирая воду полотенцем и наполняя бокал. – Каковы Ваши выводы? – Его голос окреп. – Я спрашивал вас о вашем мнении.

– Полагаю, что это может звучать нелепо, – ответила она, – я читала, что аргентинские огненные муравьи уже добрались до Мобайла в Алабаме. И я слишком хорошо знаю о пчелах – о них я уже говорила.

Чавез снова ощутил прикосновение, на этот раз к лодыжке. Он попытался незаметно почесать и ничего не обнаружил. Просто прикосновение. Нежное щекотание, легкое касание хитинового усика, и не больше.

– Поэтому, – продолжила Бриджвелл, – единственный вывод, который я могу сделать, это то, что кто-то в Южной Америке создал каких-то гигантских муравьев-мутантов, и сейчас они распространяются на север. Как огненные муравьи. Как пчелы.

– Извините меня, я на минутку, – сказал Чавез, вставая.

– Господи, да вы весь побелели, – забеспокоилась Бриджвелл. – Могу ли я чем-то вам помочь?

– Нет. – Чавез повернулся и, едва сдерживаясь, чтобы не побежать, направился в туалет. Спустив в кабинке брюки, он, как и предполагал, никакого муравья на своей ноге не обнаружил. Он сел на стульчак и стал расчесывать свои худые ноги до покраснения и боли.

– Черт бы побрал все это! – пробормотал он. – Хватит! – Он вынул из футляра таблетку и проглотил ее с водой из-под крана. Осмотрев себя в зеркало, возвратился за стол.

– Все в порядке? – Он отметил про себя, что Бриджвелл так и не прикоснулась к еде.

Он утвердительно кивнул.

– Я подвержен множеству болячек, которые просто одолевают меня при перемене местности. Извините, что испортил вам завтрак.

– Что вы, я еще больше испортила ваш.

– Нет, это я пригласил вас. – Он взял вилку и нож и принялся разрезать остывший ростбиф. – Поскольку я пригласил вас, то уж терпите, пожалуйста.

Ее голос смягчился:

– Я чувствую, что все это как-то связано с вашей женой. – Чавез прожевал мясо и с удовольствием проглотил его.

– Вы обратили внимание на застекленную дверь? – Бриджвелл притворилась ничего не понимающей. – Цветной витраж в библиотеке?.. – Ее лицо оживилось.

– Изображение спирали? Двойная спираль? Она мне понравилась. Цвета просто бесподобные.

– Да, оно изысканно и к тому же является частью моего прошлого. – Он перевел дыхание. – Анни подарила его ко дню моего рождения, когда мне исполнился сорок один год. Это была первая годовщина нашей свадьбы. К тому же, это совпало еще и с вручением мне Нобелевской премии. Для меня этот подарок значил даже больше, чем церемония в Стокгольме. – Он внезапно посмотрел на нее пристально. – Вы сказали, что выполнили свое "домашнее задание". Что же вам удалось разузнать?

– Узнала только, что вы поздно женились, – ответила Бриджвелл. – По годам поздно.

– В сорок лет.

– Еще узнала, что ваша жена через два года погибла от несчастного случая. Я не интересовалась подробностями.

– А не мешало бы. Мы с Анни ехали на пикник – на самый южный выступ Флориды. По дороге из Мэмфиса в Тампу мы остановились. Я чистил сома, Анни отошла, занося в каталог насекомых и растения. Она по-любительски занималась таксономией – классификацией растений и насекомых по родовым признакам. По какой-то причине – не знаю какой – она потревожила муравьев, они облепили ее. Услышав крик, я бросился к ней, оттащил от муравейника и очистил от них. Мы оба тогда ничего не знали о протеиновой аллергии – ей просто всегда везло, ее ничто не кусало и не жалило. – Он запнулся и покачал головой. – Я повез ее в Пенсаколу. Анни умерла от приступа аллергии – дыхательные пути были перекрыты от воспаления. Она задохнулась прямо в машине.

Пораженная этим рассказом, Бриджвелл начала мямлить "Простите, доктор Чавез, я не...", но он вежливо остановил ее:

– Анни была на восьмом месяце. В больнице пытались спасти нашу дочь, но ничего не получилось. – Он снова помотал головой, как бы прочищая ее. Вы немного похожи на Анни – так же игривы, что ли. Думаю, что Патриция должна была выглядеть примерно такой же.

Стол начал снова сужаться. Бриджвелл протянула руку и прикоснулась к его пальцам.

– И вы больше никогда не женились...

– Я выключил себя из большинства сфер жизни, – произнес он бесстрастно.

– Но почему же вы не включились снова?

Он отметил как бы со стороны, что переворачивает свою ладонь, чтобы осторожно сжать ее пальцы, от которых исходило тепло.

– Я провел первую половину жизни, целеустремленно добиваясь поставленных перед собой задач. Потребовались огромные усилия, чтобы открыть свою жизнь и для Анни. – Снова, как и утром, когда он впервые увидел Бриджвелл, он почувствовал себя выжатым до основания. – Считаю, что нашел более легкий путь – цепляться за прошлое и считать, что оно было счастливым.

Она сжала его руку:

– Я не спрашиваю, заслуживает ли оно этой жертвы.

– Ну, а вы-то сами? По-моему, вы тоже довольно энергично добиваетесь поставленной перед собой цели. Вы не собираетесь открыть остаток своей жизни для чего-то другого?

После некоторого раздумья Бриджвелл ответила:

– Нет. Пока нет. Я сделала свою жизнь целенаправленной, очень концентрированной с тех пор, как умерли родители. Может, когда-нибудь... ее голос упал. – У меня пока есть время.

– Время, – произнес Чавез, отметив наличие в этом понятии давно знакомый ему ироничный смысл. – Вы напрасно надеетесь на него.

– Что бы ни случилось, я никогда не допущу, чтобы прошлое довлело надо мной, – ответила она серьезно. Он почувствовал, что ее пальцы сжались сильнее.

– Никогда не читайте нотаций тем, кто втрое старше вас, – они звучат неубедительно. – Он засмеялся, стараясь снять таким образом возникшую напряженность.

– Это не нотации, а интервью, – отпарировала она, не убирая, однако, свою руку.

– У вас в детстве была муравьиная ферма? – спросил Чавез. Она отрицательно повертела головой. – Тогда мы сегодня посмотрим одну такую ферму. – Он бросил взгляд на еду перед нею: – Закончили? – Она кивнула. Тогда поехали на университетскую полевую станцию.

В лифте они стояли близко друг к другу. Бриджвелл повернулась спиной к открывшейся панораме. Как бы подводя черту, Чавез спросил утвердительно:

– Я не делал никакого четкого заявления относительно "Проекта Нью Мексико", не так ли?

– Безусловно.

– А если я сейчас начну рассказывать, что действительно существуют чудовищные муравьи-мутанты – размером с лошадь – и что они движутся в нашем направлении из Мату Гроссу?

На этот раз она улыбнулась и молча повертела головой.

– Вы, наверное, считаете меня сумасшедшим, не так ли?

– Я до сих пор не понимаю, когда вы шутите.

– Нет никаких гигантских муравьев – пока нет. – Он не стал развивать свою мысль дальше.

Полевая станция Университета штата Вайоминг в Каспере находилась в тридцати километрах к югу, в направлении промышленного комплекса в Дуглас-Ривер Бенд. После автострады пришлось проехать два километра по ухабистой проселочной дороге. "Скарлет" тряслась и грохотала, но доставила их целыми и невредимыми. Еще один, на этот раз последний подъем, и они спустились к белому куполу, окруженному прижавшимися к нему сооружениями.

– Какой огромный! – воскликнула Бриджвелл. – Держится без опор?

– В надутом состоянии его поддерживает давление изнутри, – пояснил Чавез. – Нам нужно было срочно воздвигнуть что-то такое, в чем можно было бы с большой точностью выдерживать параметры атмосферы. Конечно, было бы чертовски непросто защитить его от снега зимой, но в этом у нас уже не будет необходимости.

Они прошли два контрольно-пропускных пункта с охранниками в форме. Вооруженные мужчины и женщины тщательно обследовали помятый "Фольксваген" и его пассажиров, но впустили их, когда Чавез предъявил свое удостоверение.

– Это просто невероятно, – удивилась Бриджвелл.

– Это не я придумал, – ответил Чавез. – Правила безопасности, ничего не поделаешь.

Бриджвелл припарковала "Скарлет" возле пристроенного к куполу здания с прямыми стенами. Чавез провел ее внутрь, через еще один контрольный пункт в холле, мимо каких-то мелких сошек в спецодежде, которые подобострастно приветствовали его "Добрый день, мистер Чавез", затем в комнату стерильного вида, уставленную электронной аппаратурой.

Чавез указал жестом на ряды экранов мониторов:

– Сегодня в купол заходить нельзя, но установка полностью контролируется камерами с дистанционным управлением. – Он начал щелкать тумблерами. С дюжину экранов вдруг ожили разными цветами.

– Джунгли! – вскрикнула Бриджвелл.

– Тропический лес. – Камера проезжала мимо живописных зеленых деревьев, ползучих растений, подроста, который казался непроницаемым. Это довольно точная копия бразильского леса. А сейчас послушайте. – Он подкрутил еще какие-то ручки.

...Поначалу казалось, что громкоговорители трещат, издавая характерные для электроники звуки. Внезапно Бриджвелл спросила встревоженно:

– Что это?

– А как вы сами думаете, на что это похоже?

Она прислушалась еще.

– Едят? – она вздрогнула. – Такое впечатление, что тысяча ртов жует что-то.

– Гораздо больше, чем тысяча, – поправил Чавез, – но вы ухватили суть. Теперь смотрите.

Глазок камеры, которая была прямо перед Бриджвелл, подкатила к стене зелени, оплетавшей дерево. Чавез видел, как листья, дрожа, колышутся волнами, как будто бы это была поверхность моря. Он взглянул на Бриджвелл – она тоже заметила это:

– Там что, ветер под куполом?

– Нет, – ответил он. Картинка приблизилась совсем близко.

– Кошмар! – воскликнула Бриджвелл. Это были муравьи. Они покрывали все дерево, подрост, сплетенные лианы.

– Вы, возможно, не представляете масштаб, – заметил Чавез. – Они по величине примерно с ваш большой палец.

Муравьи шевелились, создавая впечатляющее зрелище, их жвала стригли как садовые ножницы, съедая все зеленое, все живое. Чавез уставился на них, но без чувства особой ненависти. Былые эмоции давно уже перегорели и оставили его.

– Вот они, эти представители отряда Eciton, – отметил Чавез, – их можно называть муравьями-носильщиками, муравьями-воинами, или просто Марипунта – как будет угодно.

– Я читала о них, – ответила Бриджвелл. – Видела документы и фильмы в разное время. Никогда бы не подумала, что они могут быть такими ужасными, особенно когда они за стенкой.

– Там в их окружении есть еще и фауна. Желаете полюбоваться более изысканной трапезой?

– Я – пас!

Наблюдая, как листья дрожат и исчезают, кусок за куском, Чавез вдруг почувствовал осторожное прикосновение, затем торопливое движение вдоль своих ног сегментированных лапок. Он протянул руку и выключил тумблер, при этом все изображения вздрогнули и пропали. Оба продолжали сидеть, молча уставившись на мутные, серые экраны.