Текст книги "On the wild side"
Автор книги: Эдуард Лимонов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
"Ну и блядь! – криво усмехнулся Алекс. – Сказано, русская баба и со свиньей ляжет. Ну, Фунт, покажи ей, какие мы... Воткни ей по самые уши!"
Бульдог в явном замешательстве не знал, что ему с Лелей делать. В конце концов, не отнимая носа от Лелиной пизды, он пристроился пузом на одну из ее ляжек и быстро-быстро задрожал по ней.
"Не так, не так, маленький дурачок... – ласково проговорила Леля и схвати-ла Фунта за передние лапы, потянула его на себя, на живот. – Сюда, дурачок, сю-да иди..."
Казак засопел, и лицо его вдруг сделалось темно-красным, он, не отрыва-ясь, глядел на копошащихся бульдога и Лелю. Элиз, привыкшая, очевидно, ко всему, хихикала. Я? Я думаю, что я чуть натянуто улыбался. Алекс с ухмылочкой превосходства покачивал головой и повторял: "Ну что, бля, возьмешь с русской бабы..." Однако, зная Алекса очень хорошо, я понимал, что ситуация ему, в об-щем-то, нравится.
Бульдог сопел, как первый паровоз братьев Черепановых... Леля продол-жала ласковым шепотом давать бульдогу советы. Шуточка переставала быть смешной. Ебаный зверь был, кажется, по-настоящему возбужден. Не совсем было понятно, попал ли он своим бульдожьим членом в Лелю... Мне, во всяком случае, с моего стула видно не было, ко мне Леля лежала боком.
По-видимому, не я один почувствовал, что шутка уже пересекла границы смешного и переходит в нечто иное по характеру, потому что Элиз встала и, по-дойдя к Леле, наклонившись, схватила ее за руку. "Вставай, хватит хуйней зани-маться!" – раздраженно сказала она. Бульдог поднял голову на Элиз и вдруг за-рычал.
Алекс, тяжело ступая по паркету своими сшитыми на заказ кавалерийскими сапогами, прошел к Леле и Фунту и вдруг коротко ткнул ее носком сапога в реб-ра.
"Вставай, пизда... Я не хочу, чтобы Фунт подхватил от тебя гонорею..."
"Иди на хуй, Алекс..." – обиженно сказала с пола Леля.
"Ах ты, вонючка поганая!" – удивился Алекс и, сделав несколько шагов к стулу, на котором лежали штаны Лели, взял их и пошел с ними к противоположной стене студии.
"Отдай мои брюки!" – вскочила Леля. Фунт жирно шлепнулся на паркет и обиделся. Леля подбежала к Алексу и попыталась схватить его за могучую ру-ку.
"Вонючка паршивая!" – ласково повторил Алекс и выставил руку, в которой держал Лелины штаны, в открытое окно. Лелю он легонько оттолкнул, от этого лег-кого тычка Леля улетела на самую середину лофта...
"Не бросай, мудак!" – закричала Леля. "Хэй, Алекс... – сказал я. -Отдай ей брюки. Это уж слишком..."
"Да, Алекс, успокойся..." – сказала Элиз. "Алекс?" – попросил даже казак. Но железный Алекс, неумолимый Алекс, разжал пальцы, и послушные закону зем-ного притяжения Лелины штаны устремились к земле. Вниз.
"Мудак! Сука!" – закричала Леля и, подбежав к двери элевейтора, нажала кнопку. Почти тотчас же двери отворились, и из элевейтора шагнул к нам Шалва, прижимающий к груди несколько блоков пива, поставленных один на другой. Едва не сбив его с ног, Леля вскочила в элевейтор.
"Леля! Ты же голая!" – крикнула ей вдогонку Элиз.
"Ха-ха-ха! – ехидно смеялся Алекс, стоящий у окна. По его особенно иезу-итскому издевательскому смеху было понятно, что он пьянеет, что, впрочем, про-исходит очень быстро, когда он распивается. – Сейчас получим удовольствие. Хэй, Лимон, иди сюда! Посмотрим, как эту голую жопу выебут прямо на улице... Шалва, все идите сюда!.."
Я подошел, и в самом деле любопытствуя, что же произойдет, хотя проис-ходящее мне и не нравилось. Алекс унижал Лелю. А какая бы она, Леля, ни была, алкоголичка, садящаяся писать на улице, она была наша подруга, посему Алекс ведет себя гнусно. Я решил уйти тотчас, как только Леля и ее штаны воссоединят-ся.
"Хэй, пизда голожопая!" – закричал Алекс, высунувшись в окно и, очевид-но, увидев Лелю. Я подошел к другому окну, также открытому, а точнее, это было то же огромное, во всю стену окно, только другая его часть, и заглянул вниз.
Далеко внизу, этаж был седьмой американский, я увидел голоногую фигурку в красной короткой тишотке, растерянно метавшуюся по улице.
"Пизда голожопая! Смотрите, люди, на голожопую пизду!" – истошно за-орал Алекс в ночь, и из дома напротив, из таких же, очевидно, лофтов, как и у Алекса, стало высовываться местное население и смотреть туда же, куда смотрел и Алекс и мы, на метавшуюся по улице в поисках штанов Лелю. Несмотря на поло-вину третьего ночи, половина окон в Сохо светилась и из некоторых доносилась музыка.
"Муд-ааак! – прокричала Леля, задрав лицо в нашу сторону. – Муд-аак!" -Подняв руку, она погрозила Алексу сжатым кулаком.
"Ха-ха-ха-ха!" – злорадно прокаркал Алекс. "Вправо, вправо иди, Лелька! – закричала рядом со мной Элиз. – На мусорный бак... Еще правее..."– Элиз пыта-лась помочь подруге. Я увидел, что, следуя совету Элиз, Леля нашла штаны, взя-ла их и исчезла из поля зрения.
"Зачем ты ее так? – сказал я Алексу, когда мы отошли от окна и вернулись к столу. – Насколько я понимаю, она тебе ничего плохого не сделала, а только хо-рошее". Я мог ему сказать: "Она же, мудак ты этакий, недавно тебе денег на еду одалживала и пизду свою, очень может быть, предоставляла как хорошему другу, а ты?" Но Леля просила меня никому эту его тайну не рассказывать.
"Что это ты, Лимон, за Лельку-блядь заступаешься?! – изумился Алекс. -Гуманист хуев! – И решил пошутить: – Молчи, Лимон, а то сейчас тебя самого вы-ебем". – Он захохотал.
Иногда, когда ему это было очень нужно, Алекс умел произвести впечатле-ние интеллигентного и воспитанного человека. На открытиях своих выставок, во время интервью с прессой... Но сейчас в Америке, где вообще все опрощаются, Алекс, привыкший к ношению масок и поз, в дополнение к своей природной невос-питанности и хамству, еще стал носить хамство, как позу. Может быть, он в стране, где все боятся друг друга, быстренько соорудил себе устрашающее, намеренно мужланское защитное поведение. Не трогайте меня – я ужасен! И чтобы выгля-деть пострашнее, украсил себя шрамами? Не знаю, это только догадка...
Я промолчал. Раздался гудок интеркома. Шалва пошел к элевейтору и от-туда прокричал Алексу: "Это Леля!"
"Вот видишь, Лимон!" – сказал Алекс нравоучительно. – Эта пизда даже не способна обидеться. Ты ее гонишь в дверь, а она входит в окно".
Леля вывалилась из элевейтора. Штаны были на ней. Нетвердой походкой она подошла к столу и стала между Алексом и Элиз, которая теперь восседала на моем месте, так как я решил себя обезопасить на всякий случай от дальнейших проявлений Алексовой любви. Проявления еще вполне могли последовать, Шалва принес три пакета пива, по шесть бутылок в каждом.
"Эх ты... сука-а! – протянула Леля укоризненно, заглядывая Алексу в глаза. – Я думала, ты мой друг, а ты... говно ты!.." – Правой рукой Леля загребла со сто-ла тяжелую пивную кружку и замахнулась ею у головы Алекса.
Замахнулась слишком медленно, Элиз успела поймать ее за руку:
"Ты что, с ума сошла, Лелька!"
"Сошла, – согласилась та, – а чего он поступает, как говно?" -обернулась она к нам за справедливостью.
"Пизда, – сказал Алекс. – Я же тебя люблю. Иди сюда..." – И не дожидаясь согласия маленькой женщины, потянул Лелю на себя. Та, как пушинка, влекомая неудержимым сквозняком, подлетела к нему и переломилась о его высокое коман-дирское колено. Чмок! – и Алекс жирно поцеловал Лелю в губы и долго так держал ее у своих губ, не отпуская.
Когда же он Лелю отпустил, та выглядела примиренной. "Блядь!" – еще раз, последний, выругалась она и как бы в виде компенсации отобрала у Алекса его красивую кружку с пивом. И выпила.
"Что ж ты на попу тянешь, дура... – миролюбиво, как бы желая лишь легко обсудить случившееся, подвести итог, сказал Алекс. И вдруг отряхнул Лелю с ко-лен. – Ты что, обоссалась?" – Алекс провел рукою по своим черным брюкам.
"Сам ты обоссался, Алекс! – засмеялась Леля. – Это вино, дурак!" – Но ушла на всякий случай за мою и Элиз спины на противоположную сторону сто-ла.
Я подумывал, как бы свалить, мне стало неинтересно. Алекс и казак напе-ребой стали рассказывать мне то, что я знал куда лучше их – о Нью-Йорке и его происшествиях, о мазохистской ежедневной ненужной напряженности Великого города. Рассказывали, все время сравнивая Нью-Йорк с Парижем. Для них Нью-Йорк только начался год назад, для меня он уже кончился. Время от времени Алекс вставлял в нью-йоркские рассказы фрагменты воспоминаний о своем папоч-ке-кавалеристе; эти воспоминания его я знал наизусть. Я сидел и думал, что Алекс ограничен, что он живет в прошлом, что у каждого есть потолок и, может быть, Алекс достиг своего потолка.
Приблизительно через полчаса еще более охмелевший Алекс сидел с кри-вой улыбочкой на лице в своем деревянном троне, а на поручне трона сидела Элиз, которую Алекс полуобнимал широкой рукою со шрамами. Может быть, я слишком пристально поглядел на Алекса и Элиз, не знаю, потому что Алекс вдруг хитро спросил меня: "Что, Лимон, ревнуешь?" – и еще теснее прижал Элиз к себе рукою, лежащей у нее на животе, отчего она, ласково хмыкнув, свалилась с поруч-ня трона на Алекса.
Я фыркнул и пожал плечами. Элиз вполне симпатичная девушка, но такие отношения, какие у нас с нею существуют, у меня существуют с еще не менее чем полсотней женщин в разных странах земного шара – от Калифорнии до Британии и Франции. Элиз меня ни о чем не спрашивала, я ее ни о чем не спрашивал. И, ес-ли уж на то пошло, я ее ведь даже не выебал еще в этот приезд из-за ее боязни херписа и из-за резинового пошлого презерватива.
"Знаю, знаю... любишь... – продолжая криво и пьяно улыбаться, бубнил Алекс, в то же самое время разминая то грудь, то ляжки девушки, сидящей на нем. – Любишь ты ее, Лимон, знаю..." – Лицо Алекса то появлялось из-за спины Элиз, то исчезало за спиной Элиз, порозовевшее от пива, бледное лицо Алекса. Он ни-когда не загорает, мой друг Алекс. Принципиально. Поговаривают, что у него пло-хие ноги и он стесняется их показывать, потому никто не видел его раздетым и без кавалерийских сапог.
Леля и казак галдели над своим пивом, грузин Шалва равнодушно сидел в самом дальнем углу стола, погруженный в грузинские думы, Алекс тискал Элиз, впрочем, безо всякого, по-моему, интереса, исключительно, чтобы меня позлить. Элиз, уже тоже одуревшая от количества пива, глупо хихикала. Я решил, что Алек-су не удастся меня разозлить.
"Хорошая жопа... – ворковал Алекс. – Правда, Лимон? Правда, у нее хоро-шая жопа?.." – Алекс пощупал жопу Элиз. Говоря объективно, жопе Элиз не хва-тало пышности и округлости, но я не сказал об этом за столом, при всех, не желая обидеть подругу Элиз. Только подумал.
"Ох, какая жопа! – продолжал Алекс. Вдвоем они тихо возились в кресле, похихикивая... – Ну-ка, – вдруг приказал Алекс, – покажи им свою жопу! -Элиз смущенно завозилась. – Да не стесняйся, покажи... Если бы у нас были такие жо-пы, мы бы их показали, правда, Лимон?.."
"Он ко мне приебывается. Раньше он не избирал меня мишенью своих шу-точек. Одичал, наверное. Но на меня где сядешь, там и слезешь", – подумал я.
Алекс заставил Элиз встать во весь рост на троне. "Жопой к ним... Вот так..." – ласково приговаривал Алекс, возясь с черными штанами Элиз. Что-то там не расстегивалось, потому что он тихо выругался: "Бля!" Элиз время от времени оборачивалась к нам, физиономия у нее была пьяная, красная и улыбающаяся. Алекс наконец расстегнул штаны и стал стаскивать их, плотные, с бедер Элиз. Стащил далеко к коленям и там, да, была жопа. Я видел жопу Элиз множество раз до этого. Я пожал плечами. Алекс раздвинул ноги девушки ровно настолько, чтобы просунуть между ними свою рожу. Рожа улыбнулась нахально и сказала: "Нравит-ся жопа, Лимон?"
"Да, нравится", – сказал я. Леля и казак засмеялись. Шалва-грузин равно-душно и без эмоций сидел в дальнем углу. Элиз обернулась к нам и кокетливо-пьяно улыбнулась опять.
"О, какая!.. – Алекс положил обе руки на жопу Элиз, сжал ее. – А тут у тебя что? – хитро пробормотал Алекс из-за Элиз. – А-а-а, я знаю, тут у тебя пизда!.. – восхищенно проговорил Алекс, проглотив букву д в знаменитом слове. – Тут у тебя пиза... – повторил он с удовольствием. – А мы туда палец, палец... – И чуть повернув Элиз к нам, так, чтоб нам было видно, Алекс действительно сунул туда палец. Улыбаясь все той же азиатской улыбочкой, Алекс, прижав свою голову к бедру Элиз, некоторое время держал палец в девушке. Затем вынул и показал нам. – Хочешь пососать, Лимон?" – спросил он.
"Соси сам", – ответил я. И твердо решил хорошо ему врезать. Не по роже. Посадить его на место. Если бы по роже, они бы меня побили – Алекс, казак и Шалва-грузин. Мне надоели его штучки.
"А я пососу, – сказал Алекс. – Хочешь минет, Лизка? – взглянул он наверх в лицо Элиз. Та хихикала, да и что вразумительного она могла сказать, даже если бы и хотела. – Я сделаю тебе минет, а Лимон посмотрит, – Алекс облизал свой палец, вынутый из Элиз, и победоносно посмотрел на меня. -Посмотрит и по-страдает... Поревнует... Он ведь тебя любит..."
"Охуел ты, Алекс... – сказал я, все же не сумев скрыть свое неудовольст-вие. – Я уехал из Нью-Йорка почти три года назад. И ни одного письма ей за это время не написал. Мы друзья с нею, и только. Совсем он охуел у вас?!." – обра-тился я к казаку, Леле и Шалве. Но приближенные главы космогенической школы только улыбались.
"Любишь... любишь", – пробормотал Алекс и взялся за Элиз. Мне не было видно хорошо, что именно он там делает, потому что Элиз стояла все в той же по-зе – жопой к нам, но, очевидно, Алекс ебал ее пальцем и целовал, может быть, в самое начало пизды. Далеко проникнуть языком он не мог, мешали штаны, кото-рые все еще были на лодыжках Элиз, а снять их и заставить Элиз поместить одну ногу на поручень трона он не догадался. Судя по мечтательным стонам, которые издавала Элиз, то, что делал с ней Алекс, ей нравилось.
"Ну как, приятно тебе, Лимон? – спросил Алекс, опять появившись между ног Элиз, – розовая рожа в шрамах, мокрые губы блестят, улыбочка все так же крива. – Больно, но приятно, да?.."
И тут я подумал: "И что же я это говно жалею. Если он хочет войны, то пусть ему будет война. Я тебя проучу, Алекс". И я, очень задумчивым и строго-отвлеченным тоном вдруг сказал негромко: "Между прочим, Алекс, твоя жена и дочь ведь живут в Париже совсем одни, да?.."
Улыбка исчезла с его лица. Его семья – жена и семнадцатилетняя дочь все-гда были его самым уязвимым местом. Он повелевал и помыкал ими с жестоко-стью восточного правителя. Они писали его картины, стаскивали с него пьяного сапоги, отмывали его от блевотины, терпели его любовниц... Ему было можно все, им – ничего. Дочь ненавидела его. Об этом он не знал, а если и знал, не верил.
Алекс молчал. Рожа его медленно серела и оставалась между ног Элиз, он не вернулся к минету. Замолчали тревожно и Леля и казак. Шалва впервые про-явил эмоцию – вытаращил глаза.
В тревожном молчании присутствующих было особенно слышно, как я не-торопливо и тщательно отсчитываю слова: "А я, Алекс, часто захожу к твоим. Не забываю... Очень часто. Вот и на дне рождения твоей дочери недавно был... – Я помолчал. – Большая девочка стала... Сколько ей уже лет?.. Восемнадцать испол-нилось или семнадцать?.."
Молчание. Алекс моргнул между ног Элиз и посерел еще. Я знал, что сей-час произойдет, но мне уже было все равно. "За девочками в этом возрасте нужен глаз да глаз... Как ты можешь быть уверен, что какой-нибудь негодяй, ну один из твоих многочисленных друзей, например... – я помолчал опять, – не... не ебет твою дочь..."
Он взревел: "Убью-уууу!" и бросился на меня. Элиз упала с трона. Я откло-нился, и его кулак оцарапал мне ухо. Я вскочил со стула и пошел, минуя его, к двери. Он опять проорал: "Убью-уу!", ринулся на меня откуда-то сбоку и сзади и опять промазал, лишь чуть задев плечо, Я не хотел с ним драться, я абсолютно не чувствовал в себе нужной для драки злости. К тому же в окружении его прибли-женных мне было не победить. И сам он, даже пьяный, был здоровенным мужи-ком... Я нажимал на кнопку элевейтора, когда надо мной ударилась о металличе-скую раму двери окислившаяся бронзовая скульптура. Ее, вырывая друг у друга, держали сразу двое – Алекс и казак. Шалва, удерживая Алекса сзади, замком стя-нул руки на его груди.
"Убью-ууу! – в последний раз проорал Алекс и затих. – Пустите меня, пас-куды!" – швырнул он подчиненным.
"Алекс, Алекс... ты не прав..." – бормотали они, но не отпускали.
"Я не буду его бить!" – проревел Алекс, и они его отпустили, но скульптура осталась в руках казака.
Элевейтор приехал, и открылась дверь. Алекс закрыл мне дорогу. "Ты ни-куда не пойдешь, Лимон... – объявил он. – Извини меня, я погорячился".
"Я ухожу, – сказал я равнодушно. – Сойди с дороги".
"Лимон... – Он тяжело дышал еще от напряжения. – Лимон, я же тебя люб-лю, дурак. Извини..." "Я вижу, – сказал я. – Дай мне пройти". "Лимон, ты же мой брат..." – Он попробовал обнять меня. От него пахнуло потом и духами "Эки-паж".
"Неужели ты думаешь, что после того, что сейчас произошло, я стану с то-бой поддерживать какие-либо отношения?" – отвернувшись от него, спросил я.
Он отступил от двери, я вошел в элевейтор и спустился вниз.
Вонял отвратительно гниющий мусор. Бродяга, таких я еще не видел, без церемоний, горстью зачерпывая из бака, жрал отбросы при свете красной лампы, горевшей над заплесневелой ржавой дверью, может быть, ведущей в рай. Я до-шел до Вест-Бродвея, взял такси и поехал на свой Верхний Вест-Сайд. "Одним другом меньше", – думал я рассеянно. Странное дело, я не чувствовал ни боли, ни потери. Чуть позже я даже обнаружил в себе удовлетворение от разрыва оче-редной бессмысленной связи. Подъезжая к своей 93-й стрит и выходя из такси на Бродвее у турецкой овощной лавки "Низам", настежь открытой несмотря на 4.30 утра, я уже чувствовал только элегическую грусть.
