Текст книги "Интимные связи"

Автор книги: Эдуард Тополь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– Я слышу… Это… Это действительно так серьезно? А-а… где ваш муж?

– В Африке.

– То есть? Не понял.

– И не поймете. У них там сафари. Давно было запланировано и оплачено. И он улетел.

– А ребенок?

– Дочку я отвезла к своей маме. Они, конечно, не знают про операцию. Спрашивайте, Андрей Петрович. Не теряйте время. Мало ли чем кончится операция. Что вы хотели спросить?

– Не знаю, имею ли я право…

– Андрей Петрович, вы мой любимый писатель. Вы имеете право на все.

– Тогда скажите мне свой диагноз.

– Поймали меня? И вам не стыдно?

– Стыдно. Но я хочу знать.

– Я не скажу. К тому же вы позвонили не с этим вопросом. Задавайте свой вопрос.

– Хорошо, упрямая женщина. Скажите, чем можно заменить секс?

– Секс? – переспросила она, ничуть не удивившись. – Секс можно заменить сумасшедшим сексом. Больше ничем. А почему вы спрашиваете?

– Потому что сцену, которую я вам читал, они требуют заменить.

– Кто требует?

– Телевидение, кто! У нас все телевидение скоро станет сплошным КВН.

– Извините, Андрей Петрович, внизу такси гудит, мне пора в больницу. Удачи вам. Во всем. И в сексе тоже.

И – гудки отбоя.

Но Бережковский сидел с трубкой в руке и не клал ее на рычаг.

Потом все-таки положил, встал и вышел на террасу.

С террасы открывался вид на Москву, в которой кипела жизнь – по Ленинградскому, как всегда, катил поток машин… Где-то на Беговой клацал на рельсах трамвай… В сквере гуляли дети и гулькали голуби… В небе летел самолет и плыли облака… За спиной у Бережковского, в кабинете звонил мобильный… Но Бережковский не шевельнулся, и звонки прекратились.

Потом какой-то тяжелой походкой он все-таки вернулся в кабинет, подошел к городскому телефону, набрал короткий номер.

– Междугородняя, семнадцатый, – ответили ему.

– Пожалуйста, примите заказ: Салехард, больница имени Губкина.

– Со справкой на тридцать рублей дороже, – сухо сказала телефонистка. – Согласны?

– Согласен. В больнице мне нужен врач по фамилии Гинзбург.

– Вызываемое лицо – еще тридцать рублей. Будете платить?

– Буду.

– Говорите свой номер и имя.

– 205-17-12. Бережковский Андрей Петрович.

Тон у телефонистки круто изменился.

– Бережковский? Тот самый?

– В каком смысле?

– Ну, писатель? Правда?

– Да…

– Сейчас соединяю, сейчас! Не кладите трубочку! – И после паузы: – Алло! Андрей Петрович! Гинзбург уже ушел, будет завтра с восьми до девяти. В девять у него операция. С дежурным врачом будете говорить?

– Нет, спасибо.

– А на восемь утра оформить заказик? А? Андрей Петрович…

– Спасибо, не нужно.

Некоторое время он сидел молча, глядя в одну точку. А потом…

Впрочем, потом была рутина – он ехал по вечерней Москве на Остоженку, где в Доме-музее Пушкина, на балконе, гигантская надувная фигура раскачивалась под ветром из стороны в сторону… Где в галереях актеры, одетые по-древнегречески, изображали эллинские скульптуры… И где в центре зала шла съемка «Культурной революции» – Швыдкой, Бережковский, Жириновский и другие знаменитости обсуждали российскую демократию.

Но все это не имело отношения к нашей истории.

Зато имеет отношение то, что на следующий день, а точнее, ранним утром на следующий день Бережковский осторожно встал с супружеской постели и, глядя на спящую жену, бесшумно вышел из спальни. Наспех одевшись, он тихо выскочил из квартиры, поднялся медлительным лифтом на последний этаж, пробежал по лестнице на чердак, к своей мансарде и, глядя на часы, поспешно набрал короткий номер.

– Алло! Междугородняя! Примите заказ! По срочному!

– По срочному в два раза дороже.

– Не важно, примите!

– Что заказываем?

– Салехард, больница имени Губкина, хирурга Гинзбурга.

– За справку и вызываемое лицо…

– Я знаю! Еще шестьдесят рублей. Соединяйте! Мой номер 205-17-12. Бережковский Андрей Петрович, тот самый.

– В каком смысле?

– Не важно! Соединяйте!

– Положьте трубку и ждите.

– Но это по срочному!..

– Положьте трубку! – непререкаемо сказала телефонистка и дала отбой.

– Блин! – сказал себе Бережковский. – Там уже девять! Проспал, мудила!

И нервно заходил по мансарде, включил автоответчик. Тот сообщил:

– У вас шесть новых сообщений. Сообщение первое.

Женский голос интимно:

– Андрей Петрович, ради Бога, простите за настойчивость! Это Алина Полонская, мы познакомились на приеме в немецком посольстве, и вы сказали, что хотели бы попробовать меня на ваш сериал о Бисмарке. А сериал-то уже снимается! Пожалуйста, попробуйте меня! Мой телефон 787-43-17, я вас очень жду. Очень!..

Бережковский нетерпеливо повернулся к городскому телефону:

– Ну, в чем дело?!

– Сообщение второе, – сказал тем временем автоответчик.

Бережковский полез на шведскую стенку, попробовал сделать уголок.

Голос Карояна из автоответчика:

– Андрей Петрович! Сцену я получил, но она в гроте! А в Коктебеле ни одного грота нет! Что делать?

Автоответчик:

– Сообщение третье.

И голос жены:

– Андрей, я не понимаю! Ты убежал без завтрака. Она что, тебя теперь и завтраками кормит? Или у тебя нетерпеж?

Автоответчик:

– Сообщение четвертое.

Мужской голос:

– Андрей Петрович, это Добровольский. Я посмотрел вашу новогоднюю заявку. Дочки, скинувшись, посылают маме мужика на Новый год. Это, конечно, смешно и талантливо, как всегда. Но к сожалению, мы не можем это взять. У нас государственный канал, мы не можем секс пропагандировать, мне за это в Кремле яйца оторвут. Да и Эрасту тоже. Мой совет: отдайте это в театр или Роднянскому на СТС…

Звонок междугородней.

Бережковский спрыгивает со шведской стенки, хватает трубку:

– Алло!

– Салехард заказывали? Говорите! Гинзбург на линии!

– Алло, Семен Львович? – сказал Бережковский.

– Да, слушаю вас, – ответили на том конце.

– Доброе утро. Вас беспокоит Андрей Петрович Бережковский из Москвы. Не знаю, знакомо ли вам мое имя…

– Знакомо, Андрей Петрович. И по книгам, и по телевизору. Чем могу служить?

– Благодарю вас. Знаете, я звоню по поводу одной вашей пациентки. Вы сейчас будете ее оперировать…

– Зотова, что ли?

– Ее зовут Елена…

– Елена Зотова. И что?

– Я… Я хотел поинтересоваться: какой у нее диагноз?

– Диагноз? Простите, Андрей Петрович, вы ей кем приходитесь?

– А… А это важно?

– Конечно. Надеюсь, вы знаете: я, как врач, не имею права оглашать диагноз своих пациентов никому, кроме самых близких. Вы с ней в близких отношениях?

– Нет. Скорее – в далеких.

– Вот видите!

Но Бережковский не сдавался:

– Хорошо, доктор, а можно я спрошу вас иначе: у нее есть шансы?

– Странный вопрос. Как вы думаете, стал бы я оперировать, если бы шансов не было?

– Значит, есть. Спасибо! И последний вопрос, можно?

– Пробуйте.

– Как она выглядит?

– Она? Она выглядит молодцом. Все будет хорошо, не волнуйтесь.

– Вы меня не поняли. Я имею в виду: как она внешне?

– И внешне все будет в порядке. Шов, конечно, останется, но уверяю вас – через месяц вы его даже не заметите.

– Шов? А где будет шов?

– Извините, Андрей Петрович. При всем почтении к вашей известности…

– Хорошо, хорошо! – в отчаянии сказал Бережковский. – Вы не имеете права. Но как мужчина мужчину я вас могу спросить: она красивая женщина?

– А вы… – изумился салехардский доктор. – Вы что? Никогда ее не видели?

– Нет, – признался Бережковский.

– А звоните! Странно…

– Я знаю, что странно. И все-таки! Это же не врачебная тайна, правда?

– Действительно, не врачебная. Вы помните Гурченко в первых фильмах? Когда ей было лет двадцать пять, помните?

– Еще бы! Неужели она похожа?

– Ну, или Удовиченко в «Месте встречи». Или Анук Эме в «Мужчине и женщине»…

– Вы шутите!

– И еще Софи Лорен, только худенькую – можете себе представить?

– С трудом…

– А теперь отпустите меня, Андрей Петрович. Я должен идти и резать эту роскошную женщину. До свидания.

Долгие гудки отбоя.

Бережковский положил трубку, вздохнул, прошелся, снова взял трубку, набрал номер и спросил:

– Коля?

– Нет, Сережа, – ответил юношеский голос.

– Привет, Сережа. Это Бережковский. Мне пиццу…

– И два пива. Уже несу.

Бережковский положил трубку, и в тот же миг телефон под его рукой взорвался новым звонком, который Бережковский проигнорировал и дождался, когда включился автоответчик:

– Здравствуйте. Вы позвонили по телефону 205-17-12. Пожалуйста, оставьте ваше сообщение.

После чего послышался голос Елены:

– Здравствуйте, Андрей Петрович. Это Елена. Тут стоит Семен Львович, я очень тронута, что вы ему позвонили…

Бережковский сорвал трубку:

– Алло! Елена!

– Да, Андрей Петрович, здравствуйте! – ответила она. – Спасибо, что вспомнили обо мне. Я и не рассчитывала.

– Перестаньте! Где вы сейчас? Как себя чувствуете?

– Я уже в операционной. Боюсь ужасно. Вернее, боялась. А теперь, когда слышу ваш голос, стала успокаиваться. Раз произошло одно чудо – я вас слышу, то произойдет и второе: я выживу. Правда?

– Конечно! Конечно! – заверил он. – Все будет хорошо!

– Ваш голос на меня так чудесно влияет, даже странно. Я как будто пью его. У меня есть еще пара минут, пока не начал действовать наркоз. Расскажите мне что-нибудь.

– Что же вам рассказать? Давайте я прочту вам стихи. «Ты устала, дорогая, триста с лишним дней в году – дни труда, и ты в трамвае задремала на ходу. Крепко сомкнуты ресницы, брови подняты дугой, кто тебе сегодня снится, мой товарищ дорогой? Это, может быть, красавец по лицу и по уму – я деталей не касаюсь, но завидую ему. Я себя последней спицей не считаю, нет, и мне тоже бы хотелось сниться многим девушкам в стране. Но тебе, с которой вместе общим делом я живу, для которой столько песен написал я наяву, мне б особенно хотелось передать во сне привет. Это, может, мягкотелость. Что ж поделаешь! Поэт…» Вы уже засыпаете?

– Нет. Это ваши стихи?

– Это Иосиф Уткин, он погиб в сорок четвертом. А до войны был очень знаменит, у Маяковского есть такие строки: «Давайте разделим общую курицу славы, товарищ Светлов и товарищ Уткин!»

– А у него… – сказала она не то затихающим, не то слабеющим голосом, – у него есть что-нибудь в духе Бережковского?

– То есть?

– Ну, вы понимаете…

– Кажется, понимаю. Сейчас… «Нет, что-то есть такое выше разлук и холода в руке – я видел Вас и Вас я слышал на лазаретном тюфяке. И это Вас, когда потухло, я у груди пронес назад, как девочка больную куклу, как руку раненый солдат. Вы на далеком повороте не друг, не брат и не родня. Но нет, но нет – Вы не уйдете, Вы не уйдете от меня! И, даже предаваясь плоти с другим, Вы слышите, с другим, любовь свою вы назовете библейским именем моим! И это выше, выше, выше разлук и холода в руке – я видел Вас и Вас я слышал на лазаретном тюфяке!»

– Спасибо… – уже еле слышно сказала она. – Я засыпаю…

Гудки отбоя и сухой стандартный голос:

– Аппарат абонента выключен или находится вне зоны…

Бережковский осторожно кладет трубку, проходится по мансарде. И с разными интонациями пробует свой голос:

– Голос… Хм… Голос!.. Го-лос… Голос… Го…

Телефонный звонок. Бережковский хватает трубку.

– Андрей? – спросила жена. – Неужели ты у себя? Я была уверена…

– В чем? – стоически спросил Бережковский.

– Ну мало ли! Я могу принести тебе завтрак?

– Нет! – сухо отрезал он. – Мы же договорились.

– Но я рядом, внизу!

– Нет, нет и нет! Мой кабинет – моя крепость. И вообще я не в Москве, я в Биаррице с Бисмарком! Понимаешь?

– Но ты не завтракал!

– Я заказал себе пиццу. Сейчас принесут.

– Каждый день эта пицца! Ты заработаешь гастрит.

– Пусть! – все-таки сорвался Бережковский. – Пусть у меня будет гастрит, колит, холера! Только дай мне дышать!

– Я могу вообще освободить тебя! – обиделась жена. – Навсегда!..

– Начинается!.. Киса, я тебя умоляю! Я работаю! Я не шляюсь по блядям, не сплю с актрисами, не играю в казино и не ухожу в запои. Ну что тебе еще нужно?

– Мужа! Мужа, ты слышишь?! Когда ты последний раз меня любил? Когда ты со мной разговаривал? Ты приходишь домой, как на пересадку! Между поездами и самолетами! Сочинский фестиваль! Выборгский фестиваль! Съемки в Питере! Съемки в Новгороде! Снял грязную рубашку, надел чистую и – за дверь! И даже когда ты в Москве, разве я вижу тебя? То «Мосфильм», то «Культурная революция», то тусовка у Никаса, то твоя рабочая студия! Откуда я знаю, чем ты там занимаешься? Может, у тебя там любовница…

– Пять! – сказал Бережковский.

– Что пять?

– Пять любовниц! И все пишут! Одна пишет сериал про Бисмарка, вторая – пьесу, третья – роман, четвертая – рекламу, а пятая – мюзикл по «Камасутре». Киса, я тебя умоляю! Я обещал Эрасту новогоднюю историю…

– А мне?

– Что тебе?

– Ты забыл? Ты обещал, что мы всегда будем вместе – в беде и в радости, в горе и в удаче… И вот я жду как дура! – со слезами сказала жена. – Годами! Сижу дома и жду!..

– Хорошо, хорошо, я понял, – поспешно заверил ее Бережковский. – Знаешь что? Давай действительно плюнем на все и через месяц поедем в Грецию. Или в Испанию. А?

– Ты обещаешь?

– Конечно. Если Эраст купит мою историю – сразу заказываешь билеты. Идет? Ну, будь умницей и не плачь. Хорошо? Я тебя целую!

– И я тебя…

Бережковский дал отбой и снова услышал громкое гульканье голубей в окне и на веранде.

– Кыш! Кыш, суки! – крикнул он в досаде. – Блин! Плохая примета – голубь в окно…

Звонок в дверь.

– Открыто!

Сделав нечто вроде кульбита, влетел семнадцатилетний разносчик с пиццей в коробке и двумя бутылками пива.

– Оп! – сказал он и театрально расшаркался. – Кушать пода…

Но Бережковский недовольно перебил:

– Привет! Что так долго? Ты Коля или Сережа?

– Я Сережа, – сообщил разносчик.

Бережковский стал расплачиваться за пиццу.

– Вечно я вас путаю. А мать-то вас различает?

– Только по голосу. Но мы ее тоже дурим.

– Сдачу не нужно.

– Спасибо. А можно спросить?

– Валяй. – Бережковский открыл коробку и принялся за еду.

– Вот вы сейчас кино снимаете…

– Я – нет.

– Ну, по вашему сценарию снимают, я слышал. А мы с Колей могли бы там сняться?

– В массовке? Наверное…

– Знаете, я хочу подарить вам нашу кассету. Вот. Мы с братаном песни пишем, у нас и группа есть. Только раскрутиться, конечно, не на что. Даже нормальной гитары нет. Может, вы нам поможете? Послушайте кассету.

Двумя нежирными пальцами Бережковский взял кассету и усмехнулся:

– Как же я вам помогу?

– Ну, вас все знают! Вы все можете.

– Нет, дорогой, я не лезу в шоу-бизнес. Это отдельный мир. – Бережковский взглянул на кассету. – А что тут написано?

– «Группа товарищей». Это наша группа так называется.

Бережковский впервые внимательно посмотрел на разносчика:

– Гм… Хорошее название… – И, осененный идеей, заинтересованно шагнул к разносчику. – Слушай, а тебе сколько лет?

Тот отодвинулся:

– Девятнадцать. А что?

– То есть ты уже это… взрослый?

Разносчик опять отодвинулся:

– А-а… а вам зачем?

– Ну, мне-то ты можешь сказать. Чего ты боишься?

– Мало ли?.. Мне Коля сказал… Вы это… Вы имейте в виду: I am strait.

– Мудак! – в сердцах сказал Бережковский. – Я тоже «стрэйт»! – И вернулся к пицце. – Вот публика! «Группа товарищей»!.. Ты, группа товарищей! Ну-ка, скажи мне: сколько вы зарабатываете?

– В каком смысле? Песнями?

– Нет, песнями вы еще ни хрена не зарабатываете. Пиццами. Вот ты пиццу целый день разносишь. Сколько ты на этом имеешь?

– Ну, как когда…

– Меня не интересует, как и когда. Меня интересует конкретно: сколько вы набиваете за день? Максимум.

– Ну, больше десятки мало кто сверху дает. Если в день двадцать заказов…

– Двести рублей.

– Плюс зарплата сто баксов.

– И вы с братом работаете через день? Выходит, в месяц каждый из вас имеет двести баксов. А теперь скажи мне, как мужчина мужчине, у тебя бывают взрослые женщины?

– В каком смысле? – осторожно спросил разносчик.

– В каком, в каком! В прямом! – И Бережковский сделал выразительный жест. – Вот в этом!

– Ну, Андрей Петрович… – замялся разносчик. – Честное слово, я не по этому делу. Я только пиццу доставляю…

– Мудак! Я что – прошу тебя мне бабу доставить? Ты хочешь, чтобы я вам помог с раскруткой? Отвечай на вопросы. Какая самая взрослая женщина у тебя была? Какого возраста? Только честно!

– Ну, если честно, то одна была. Заказала пиццу, а потом…

– Сколько ей лет?

– Тридцатник. С гаком.

– Так. Ну и как тебе?

– Что?

– Ну, как тебе было с ней?

– Ничё… Нормально… – ухмыльнулся парень. – Сиськи, конечно, висяк. А так ничё.

– Ясно. Значит, в месяц ты делаешь двести баксов, и твой брат двести. А хорошая гитара сколько стоит?

– Ну, разные есть…

– А самая приемлемая, по минимуму?

– Ну, одну нам предлагают, не новую, но вполне…

– Сколько?

– Хотят шесть сотен. Зелеными.

– Значит, за пять отдадут. А у вас сколько есть?

– У нас? Триста двадцать. – И с надеждой: – А вы чё, добавите?

– Я – нет. Но представь ситуацию. В вашу пиццерию приходят три девицы лет по семнадцать – двадцать. И говорят: «Коля…»

– Я Сережа, – поправил парень.

– Не важно. «Сережа, – они говорят, – сегодня нашей маме сорок, и мы хотим сделать ей подарок. Отнеси ей пиццу, шампанское и… Ну, ты понимаешь. Проведи с ней ночь и получишь двести баксов». Пойдешь?

Сережа возмутился:

– Да вы чё?!

– Я ничё. Они тебе ее фото показывают. Нормальная женщина. Не Волочкова, конечно, но, допустим, Яковлева. Пойдешь?

– Вы серьезно, что ли?

– Еще как серьезно! Ночь с Яковлевой, и гитара – твоя. А?

– Ну, я не знаю… А если она не даст?

– Тебе? Как это? Ты посмотри на себя! Ты же герой! Домогаров! Будешь ей свои песни петь! Ну, договорились?

– Не знаю… Надо подумать… Может, мы с братаном «орел-решку» кинем…

– Вот именно, – удовлетворенно сказал Бережковский. – Иди подумай.

– А где эти девахи?

– Какие?

– Ну, заказчицы.

– А! Уже решился! Ты иди, я их вызвоню. Пока.

– Yes! – И, сделав выразительно-мужской победный жест, Сережа выскочил за дверь.

А Бережковский поспешно набрал телефонный номер.

– Приемная, – отозвался голос секретарши.

– Наташа, здра… – начал Бережковский, но спохватился: – Гм… Это Бережковский. Меня Эраст Константинович просил ему позвонить…

– Я в курсе. Сейчас попробую.

И опять из телефона грянула песня «С нами пушки системы „Град“, за нами Путин и Сталинград!». После чего мужской голос перебил мелодию:

– Андрей, здравствуй. Ну?

– Значит, так, – сказал Бережковский. – Три сестры в новогодний вечер приходят в пиццерию и говорят молодому разносчику пиццы: «Слушай, мы хотим нашей маме сделать новогодний подарок. Она сейчас дома одна, ты отнеси ей пиццу, шампанское и… Ну, сам понимаешь. Если все будет нормально, утром получишь двести баксов». Парень кочевряжится: «Вы чё, сдурели?» Но ему нужны деньги на хорошую гитару, он пишет песни и создал группу под названием «Группа товарищей». Короче, он идет к этой маме с пиццей, шампанским и гитарой. А это, оказывается, вовсе не уродка и не старуха, а, скажем, Яковлева…

– Милена? – уточнил Эраст.

– Можно взять на эту роль Милену, – согласился Бережковский.

– Понял, «Ирония судьбы-2», – сказал Эраст. – Я покупаю. Сколько серий?

– Две.

– А четыре?

– Четыре не вытяну.

– Хорошо. Две. Когда будет сценарий?

– Через месяц.

– Нет, через две недели. У меня съемочная группа освобождается от «Вечной любви». И сразу приступит. Все. Пока.

– Эраст, минутку! Мне нужен аванс. У меня правило…

– Я знаю. Закон Бережковского. Ни строчки без аванса. Завтра у Максима. Пока.

Гудки отбоя.

– Yes! – крикнул Бережковский с тем же победным жестом, как и разносчик пиццы, и чечеткой прошелся по комнате. – Yes!

Затем набрал телефонный номер.

– Междугородняя, – откликнулась трубка, – тридцать первый.

– Здравствуйте. Примите заказ. Салехард, больница имени Губкина, доктора Гинзбурга. Тридцать за справку, тридцать за вызываемое лицо. Мой телефон 205-17-12, фамилия Бережковский.

– Приняла. Ждите.

Гудки отбоя. Бережковский включил компьютер, собрался работать. Но снова – телефонный звонок, и он тут же снял трубку:

– Алло!

– Андрей Петрович, это Кароян…

– Стоп! – перебил Бережковский. – Я тебя убил.

– В каком смысле? – оторопел Кароян.

– В прямом. Я написал Бисмарку ретроспекции в молодость. Он в молодости был жуткий бабник, выиграл двадцать восемь дуэлей. Я написал его дуэль с маркизом Карояном. И Бисмарк убил Карояна. Наповал. Так что ты уже труп, больше не звони.

– Я хотел сказать: мы сняли сцену в гроте. Классно получилось.

– А, ну тогда живи!

Тут вклинилась телефонистка, перебила:

– Междугородняя! Салехард заказывали?

– Да, – сказал Бережковский.

– Положьте трубку!

– Положил… – усмехнулся Бережковский.

И тут же новый звонок, телефонистка сообщила:

– Салехард на линии. Гинзбург на операции. С дежурным врачом будете говорить?

– Буду, – сказал Бережковский.

– Говорите.

Бережковский взглянул на часы:

– Алло!

Трубка отозвалась сухим женским голосом:

– Слушаю.

– Здравствуйте. Вы дежурный доктор?

– Да.

– Я звоню из Москвы, моя фамилия Бережковский Андрей Петрович. Я по поводу Елены Зотовой…

– Зотова оперируется, – перебил голос.

– Я понимаю. Я хотел спросить: как идет операция?

– Операция идет нормально.

– Но она идет уже пятый час…

– Да, пятый. Это вам не книжки писать. У вас все?

– Все, спасибо. – Он положил трубку. – Вот сука!

Встал и медленно вышел на веранду.

Над Москвой шел дождь.

Андрей Петрович стоял на веранде, смотрел в дождливое небо.

Затем вернулся к компьютеру и принялся за работу.

Из марева летнего дождя соткался зимний день, рождественская метель…

«Москва, вечер, рождественская метель, – писал Бережковский. – Привлекательная женщина лет сорока сидит перед телевизором, вяжет и смотрит «Новогодний огонек».

Звонок.

Женщина в недоумении встает, открывает дверь.

Входит разносчик пиццы. Он в костюме Деда Мороза. В руках елка, пицца в теплой упаковке, бутылка шампанского, через плечо – гитара.

Крупный план: женщина смотрит изумленно.

– Что вам угодно?

Разносчик пиццы:

– Я вам доставил новогодний подарок.

Входит, устанавливает елку, ставит на стол пиццу и шампанское. Снимает шубу, отклеивает усы и бороду, садится за стол, открывает шампанское.

Женщина в крайнем изумлении:

– Молодой человек, что это значит?

Разносчик показывает на настенные часы:

– Уже без трех двенадцать. Я хочу поздравить вас с Новым годом.

Разносчик разливает шампанское по бокалам. Встает, произносит тост:

– Я хочу пожелать вам вечной молодости и счастья!

Женщина растерянно отвечает:

– Спасибо…

Часы бьют двенадцать.

Разносчик и женщина чокаются, выпивают. Женщина говорит:

– Большое спасибо. А теперь вам пора уйти.

Разносчик:

– Никак нет. Я хочу пригласить вас на танец.

Разносчик церемонно кивает головой и щелкает каблуками.

Женщина отрицательно качает головой:

– О танце не может быть и речи. И вообще прекратите этот балаган. Кто вас послал?

Разносчик берет гитару, становится перед женщиной на колено и начинает петь…»

Резкий и длинный телефонный звонок вырвал Бережковского из работы. Он испуганно дернулся, схватил трубку:

– Алло!

– Салехард вызывает Бережковского. Будете говорить?

– Буду!..

– Говорите…

Затем послышался мужской голос:

– Андрей Петрович?

– Да, слушаю!

– Это доктор Гинзбург. Операция закончилась. Елена жива.

– Спасибо. Я могу с ней?..

– Нет, конечно! Она еще спит. До свидания.

– Минуточку! Доктор!

– Слушаю вас.

– А что вы вырезали?

– Опухоль.

– Где?! – вскричал, не выдержав, Бережковский.

– Это она вам скажет сама. Когда проснется, – спокойно отвечал доктор. – Я только выполнил ее просьбу и сообщил вам результат операции. Всего хорошего.

– Спасибо. Последний вопрос! – поспешно сказал Бережковский.

– Да…

– А на кого она больше похожа – на Гурченко или на Анук Эме?

Гудки отбоя.

Сентябрьский дождь…

Октябрьский листопад…

И первая ноябрьская метель…

Она мела по всей земле, во все пределы…

Но в мансарде Бережковского было тепло и даже уютно. К тому же здесь произошли кое-какие изменения – вся студия была теперь увешана большими, в полный рост, портретами юных Гурченко, Анук Эме, Удовиченко и Софи Лорен.

И Бережковский разговаривал с Салехардом совсем другим тоном, он просто кричал в трубку:

– Я тебя хочу! Понимаешь? Хочу!

– Успокойтесь, Андрей Петрович, – отвечала из Салехарда Елена.

– Не хочу я успокаиваться! И не буду! А хочу, чтоб ты села в самолет и через три часа была здесь! За мой счет!

– Это невозможно.

– Все возможно! Все! Главное – захотеть! Запомни это! А я хочу тебя так, что сейчас сам сяду в самолет!

– Перестаньте, Андрей Петрович. Вы не можете меня хотеть.

– Не могу? Почему?

– Потому что вы для меня не обыкновенный человек, а фантом, из другого мира…

– Да обыкновенный я! Обыкновенный!

– Нет-нет! – испугалась Елена. – Если вы обыкновенный, то зачем вы? Тут знаете сколько обыкновенных вокруг…

– Ну хорошо. Я необыкновенный. И необыкновенно тебя хочу! Поэтому – срочно в самолет! Пожалуйста!

– Не нужно об этом, Андрей Петрович, мы не увидимся.

– Но почему?! Почему?! Елена, ты слышишь? Почему мы не увидимся?

– Потому что я не имею права вас потерять.

– Как это? Я не понимаю.

– Андрей Петрович, сколько лет вы были в первом браке?

– Восемь. А что?

– А во втором?

– Шесть. Но при чем тут?..

– А в третьем?

– При чем тут браки?!

– Хорошо, забудем о браках. Они бракуют любовь. А сколько времени у вас была ваша самая лучшая любовница?

– Понятно. Ты хочешь сказать, что я козел, ветрогон, не знаю кто…

– Я этого не сказала.

– А я могу спросить у тебя прямо и открыто? Ты хочешь меня? Да или нет? Только честно!

– Андрей Петрович, – негромко сказала Елена, – я хочу вас уже много лет. Да, с тех пор как я прочла вашу первую книгу, я хочу вас. Я хочу целовать вас, любить вас, чувствовать. Я хочу спать на вашем плече, слышать, как бьется ваше сердце! Поверьте, я вас очень хочу! Очень! Я уже давно не люблю своего мужа – это злой, мелкий и хищный зверь, который думает только о себе. Даже когда мне делали операцию, он улетел на сафари. И если я живу с ним, то только из-за дочки. Потому что я никогда не заработаю ей на такую квартиру, машину, игрушки, одежду…

– Ты плачешь?.. Ну все, все, не плачь. Пожалуйста!

– Уже не плачу… Знаете, если честно, то я ведь давно живу с вами.

– Как это?

– А так… Раньше, когда муж приходил ко мне, я отключала сознание и, как тряпичная кукла, просто ждала, когда он сделает свое дело и освободится. И все. А теперь…

– Что теперь?.. Говори!

– Я боюсь, вы меня не поймете. Или обидитесь.

– За что?

– Ладно, я скажу. Знаете, теперь я сплю с дочкой в обнимку, в ее комнате. И очень редко пускаю мужа к себе. Ну, раз в месяц. Или еще реже. И когда это происходит, когда он спьяну и силой все же добивается этого, я в эти минуты думаю о вас. Как бы вы это сделали. Вы меня прощаете?

– За что?

– За то, что я так использую вас.

– Послушай, я хочу тебя! – снова вскричал Бережковский. – Я хочу тебя сейчас, здесь, немедленно! Я хочу показать тебе, как я это делаю…

– Я знаю, как вы это делаете, – негромко отвечала она.

– Откуда?

– Вы описали это в своих книгах. Только не говорите, как в своих интервью, что вы все это сочинили и не отвечаете за поступки своих персонажей. Такое сочинить нельзя.

– Хорошо. Я и не говорю. Больше того, я скажу тебе, что я делаю это даже лучше, чем описал. Потому что все описать нельзя. И поэтому садись в самолет и прилетай.

Она молчала.

– Ну?! – настаивал он. – Я прошу тебя!

– Помните, я просила вас прислать мне вашу рубашку? – вдруг сказала она. – Ношеную. Я получила ее неделю назад. А вчера…

– Что вчера? Говори…

– Вчера я шла по магазину. Вокруг была обычная толчея, и вдруг – вдруг я замерла на месте. Просто замерла, потому что оказалась в облаке вашего запаха. Да, ваш запах, запах вашего тела, который вы прислали мне в своей рубашке, был вокруг меня, и, наверное, целую минуту я, закрыв глаза, стояла в нем, не могла сдвинуться с места. А потом он исчез, как схлынул, я открыла глаза и бросилась по магазину искать вас или того, кто нес ваш запах. Но не нашла, конечно, это, я думаю, было просто наваждение…

– Я хочу тебя, – негромко сказал Бережковский.

– Такие наваждения случаются со мной все чаще, – продолжала она, словно не слыша его. – То лицо на плакате улыбается вашей улыбкой, а то вдруг проснусь среди ночи от физического ощущения ваших объятий…

– Я хочу тебя, слышишь? – снова вставил он.

– И это ужасно, – продолжала она, не слыша его, – сладостно и ужасно думать о вас постоянно, слышать ваш голос, мысленно говорить с вами и мысленно спать с вами…

– Я хочу тебя, черт тебя побери!

– А вы верите в телепатию? Я, например, не сомневаюсь, что она есть, что это вы думаете обо мне по ночам, приходите ко мне, любите меня и терзаете меня так сладостно, как это описано в ваших романах. И вся моя жизнь проходит теперь в наваждении вами…

– Елена! – закричал он с мукой. – Я хочу тебя! Блин!

Но она и на это не обратила внимания:

– А вчера, придя из магазина, в который залетело облако вашего запаха, я почти сразу же легла с дочкой спать, но где-то около часу ночи вдруг – стук в дверь. Я встала, открыла – это были вы. Вы вошли, сняли шляпу, повесили ее в прихожей на вешалку и прошли за мной в спальню. Здесь вы сели, и мы стали говорить. Я не помню, о чем мы говорили, я только пила ваш голос, хотя говорили мы о чем-то очень важном. И долго говорили, очень долго – я сказала вам, как я люблю вас, как жду и как вы приходите ко мне по ночам и берете меня сонную. А вы объясняли, что вы заняты, что у вас срочные и архиважные дела, что сотни людей ждут ваши пьесы, сценарии… А потом вы ушли, а я стояла в двери босиком, в одном халате и смотрела, как вы уходите, и вдруг вспомнила: шляпа! Вы забыли шляпу! Я схватила с вешалки эту шляпу и побежала за вами, но вас уже не было, только наружная дверь в подъезде была открыта, и в нее сильно дуло. Я вернулась, повесила шляпу на вешалку, легла и разом уснула. А утром… Утром я увидела вашу шляпу на вешалке и просто ошалела, у меня все оборвалось внутри… Но муж сказал, что это вчера, поздно ночью, когда я уже спала, к нему приходил его партнер, выпил, как обычно, три стакана водки и ушел, позабыв эту шляпу на вешалке. Но я уверена, что он врет, это ваша шляпа, у нее ваш запах. Скажите, пожалуйста, вы носите шляпы?

– Нет. У меня и нет ни одной. Но я куплю к твоему приезду. Когда ты приедешь? Елена, ты слышишь? Ты должна приехать! Имей в виду, мне нельзя отказывать! Елена!

– Слышу… Я не приеду.

– Но почему?!

– Я думаю, вы уже поняли, Андрей Петрович.

– Что я понял? Я ничего не понял! Я хочу тебя! Срочно! Сейчас! Ты знаешь, что у меня весь кабинет уже увешан портретами Гурченко, Анук Эме, Удовиченко и Софи Лорен?!

Она удивилась:

– Зачем?

– Потому что! Твой Гинзбург сказал, что ты на них похожа!

– Но, я надеюсь, вы… Вы не мастурбируете на них?

– Мастурбирую! – выкрикнул он в запале. – Да, бегаю тут голый по кабинету и мастурбирую! Между прочим, ты знаешь, что в армии все солдаты мастурбируют на актрис. То есть у каждого в тумбочке, с внутренней стороны дверцы приклеена фотография какой-нибудь кинозвезды и… Ты только представь: от Питера до Камчатки восемь часовых поясов! И получается, что одних и тех же актрис круглые сутки трахают сотни тысяч солдат! Если, как ты говоришь, существует телепатия, то я просто не представляю, как эти артистки могут выжить при такой групповухе!