355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Эдуард Тополь » «Стрижи» на льду » Текст книги (страница 2)
«Стрижи» на льду
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 22:30

Текст книги "«Стрижи» на льду"


Автор книги: Эдуард Тополь



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– Ladies and Gentlemen, – сказала мама в микрофон, когда они вернулись к обеду в «Ring Premier Hotel». – If you like our trip our driver and I will be very thankful for your gratitude[1]1
  Если вам понравилась наша экскурсия, наш водитель и я будем очень признательны за вашу благодарность.


[Закрыть]
.

Тут водитель дядя Володя поставил пустую железную банку из-под печенья на переднюю панель у выхода из автобуса, и у Егора сжалось сердце при виде того, как мама, стоя у автобусной двери, прощалась с иностранцами, а они, проходя мимо неё и не глядя ей в глаза, клали в эту банку рубли, доллары и евро.

«Боже мой! Мамочка моя дорогая! – думал Егор, и слёзы сами собой покатились из его глаз. – Так вот как ты зарабатываешь на меня и Витю, на нашу еду, одежду, компьютер… Да я!.. Да я вырасту, стану хоккеистом и буду зарабатывать, как Рагулин, Буре, Малкин, Овечкин! Я тебе обещаю!»


А мама, которая, видимо, не предусмотрела неизбежность такой сцены на глазах у сына, теперь прятала от него глаза и делила выручку с дядей Володей-шофёром.

Впрочем, выручка была, наверно, неплохая, если дядя Володя весело сказал:

– Ну, Таня, ты молодец! Я твой должник! А давай я вас в «Торпедо» отвезу. На хоккей. Там же твой старший сегодня с моим «Буревестником» играет.

– Правда? – удивилась мама.

– А ты не знаешь? Поехали! – И дядя Володя лихо тронул огромный интуристовский автобус.

* * *

К тысячелетию Ярославля старый Дворец спорта «Торпедо» на улице Гагарина был реконструирован и теперь стал просто красавцем с жёлто-солнечным фасадом и прозрачной голубой кровлей.

На трибунах ледовой арены было полгорода подростков и, конечно, школа Виктора и Егора чуть ли не в полном составе (среди них была и Катя из 7 «Б»).

Шум стоял невообразимый, игра была в самом разгаре, второй период, табло показывало счёт – 2:1 в пользу «Соколов „Локомотива“».

Свободных мест не было, Егор на костылях, его мать и шофёр автобуса стояли у бокового входа. Отсюда арену было видно только наполовину, но рядом была открытая будка одного из спортивных комментаторов, и было слышно, как он вёл репортаж:

– …Конечно, тренер «Птенцов „Буревестника“» держит свою ударную тройку в запасе, выжидая, когда «Соколы „Локомотива“» устанут и выдохнутся…

Между тем на площадке шла яростная схватка. Виктор, как левый нападающий, прорвался в зону защиты «Птенцов „Буревестника“», обвёл защитника, сделал пас партнёру, сам буквально пролетел за воротами, вынырнул с правой стороны, получил пас и тут же мощным ударом клюшки послал шайбу в ворота. За воротами «Птенцов» вспыхнул красный фонарь.

– Шайба-а-а! – закричал спортивный комментатор, а Катя и все трибуны, на которых сидели одноклассники Виктора и Егора, радостно вскочили, крича и скандируя: – Виктор! Виктор! Ю-ра-сов! Ю-ра-сов!

И это, конечно, не ускользнуло от глаз Романа Бугримова, сидевшего на скамье в ожидании своей очереди выхода на лёд.

Табло показало 3:1 в пользу «Соколов „Локомотива“», и тут прозвучала сирена – конец второго периода.

Трибуны забурлили броуновским движением болельщиков, разгорячённые команды ушли в раздевалки, и герой первых двух периодов Виктор Юрасов, проходя в раздевалку, нашёл взглядом Катю, улыбнулся ей и ушёл с гордо поднятой головой. А брата и мать, стоявших сбоку, он не заметил. Зато их заметила Катя. Сдвинув своих подруг, она позвала их и усадила рядом с собой. А дядя Володя, водитель автобуса, устроился по соседству.


Теперь им была видна вся ледовая арена, скамейки игроков и их тренеров.

Радио передавало рекламу и громкую музыку, рядом с табло огромный экран демонстрировал самые яркие моменты первых двух таймов, в том числе как Виктор Юрасов забросил две красивые шайбы.


Наступил третий период.

Обе команды вышли на лёд, и спортивный комментатор, сидя в своей будке, тут же сказал в микрофон:

– Ага! А вот и ударная тройка нападающих «Птенцов „Буревестника“» – Бугримов, Косичкин, Круглов! А кто против них? Ну, конечно, самая сильная тройка «Соколов» – Юрасов, Вышинский, Колобов. Что ж, посмотрим, кто кого…

Впрочем, ни Егору, ни его маме, ни всем остальным зрителям и болельщикам эти комментарии были ни к чему, они и сами увидели новую расстановку сил – на вбрасывание шайбы встали друг против друга Виктор Юрасов и гора мышц, юный ярославский Валуев – Роман Бугримов. Наклонившись к центру круга, он исподлобья смотрел на Виктора.

– Бугор, давай! – закричал Костя Зайцев с противоположной трибуны.

– Рома, не подкачай! – вдруг громко сказал шофёр интуристовского автобуса, сидевший по соседству.

– Ма, как его фамилия? – негромко спросил Егор.

– Шофера? Бугримов. А что?

Свисток! Вбрасывание!

Что вам сказать? К сожалению, буквально через тридцать секунд счёт стал 3:2, а ещё через две минуты уже 3:4 в пользу «Птенцов „Буревестника“». Но дело не в счёте, который рос с космической скоростью. Дело в том, что Бугор явно охотился за Виктором по всей площадке и всем своим весом вмазывал и вбивал его в бортики или просто сносил с ног. Всех остальных игроков и защитников «Соколов „Локомотива“» он легко обводил, да они и сами явно увиливали с его дороги, когда он, получив шайбу, летел к их воротам. Но Виктор был единственным, кто не избегал столкновения, а порой даже успевал перехватить у Бугримова шайбу, однако это обходилось ему такими сшибками и ударами, что борта трещали, трибуны охали, мать невольно хваталась за голову, а Катя в ужасе закрывала рукой и рот, и глаза.

– Ты чо делаешь? Ромка, ты чо с ним делаешь? – растерянно твердил на трибуне шофёр автобуса и даже пробовал кричать: – Рома, перестань! Рома!..


Но Роман Бугримов его, конечно, не слышал и успокоился только тогда, когда Виктор Юрасов, сбитый им в очередной раз, уже не смог подняться со льда и врачи унесли его на носилках в санчасть.

Мать побежала туда, и Егор на своих костылях поскакал за ней.

А игра продолжалась и закончилась со счетом 7:4 в пользу «Птенцов „Буревестника“».


* * *

Хотя всё тело у Виктора было в синяках и чёрных пятнах гематом, рентген показал, что все ребра, слава богу, целы. Тем не менее ровно неделю Виктор пролежал в постели, бессильно наблюдая со своей верхней полки за упорными попытками брата заставить свою ногу ожить и ходить.

Тем временем сразу два обстоятельства не позволяли Егору расслабиться и вынуждали его быть беспощадным к самому себе – разгром, который учинил Бугор его родному брату, и воспоминания о том, как мама стояла в двери автобуса рядом с железной банкой для чаевых. Когда от приседаний, отжиманий и других упражнений уже пресекалось дыхание и перед глазами плыли стены, окна и потолок, Егор, конечно, валился на пол, но почти тут же в голове возникали либо хлёсткие, как пушечные выстрелы, столкновения Бугра с Виктором, либо мама возле той, как у нищенки, банки. И ярость заставляла Егора подняться, бросала к новым упражнениям – через боль, через «не могу». А потом и Виктор стал спускаться со своей койки и помогать Егору…

Спустя ещё две недели, когда Егор уже самостоятельно, без Витиной страховки, начал ходить от кровати до окна и обратно, мама вдруг сказала:

– А ты знаешь, Гоша, я же до трёх лет носила тебя на руках. Ты представь: я дам тебе куклу в десять килограммов и скажу, чтобы ты весь день не спускал её с рук даже на минуту. А я тебя так три года носила, пока Вите стало пять лет, и он помог тебе костыли освоить…

Егор представил – у него было хорошее воображение, развитое почти двенадцатилетним малоподвижным образом жизни. Поэтому, как только ни мамы, ни Вити снова не было дома, он дохромал до кухни, наполнил водой две пустые четырёхлитровые пластиковые бутылки, приделал к их горлышкам верёвочные петли, продел в эти петли поясной ремень и так, на манер двух грузил, перекинул их через шею и повесил себе на грудь. С этим грузом он стал ходить по квартире, а потом и приседать. Правда, после двух приседаний рухнул на пол и заплакал от бессилия. Но тут его взгляд остановился на портрете Ивана Ткаченко, висевшем на стене над их с Витей кроватью. И ему вдруг показалось, что у этого портрета никакой не портретный взгляд, а живой и даже испытующий.


– Нет! Я встаю! – обозлился Егор и сел со своим грузом, а потом поднялся – сначала на четвереньки, а затем и выпрямился во весь рост с тяжёлыми бутылками на груди. И снова в упор посмотрел в глаза портрету Ивана Ткаченко. – Ага, смотрите?! – с вызовом сказал он портрету. – А вот я сейчас пять раз присяду! На спор!

И, выиграв спор, радостно растянулся на полу, раскинув руки.

Тут в комнату вошла мама и испугалась:

– Егор! Что у тебя на шее?

Он улыбнулся:

– Смотри…

Снял свои «грузила», облегчённо поднялся на ноги и, раскинув руки, стал приседать на двух ногах:

– Раз!.. Два!.. Видишь? Три!.. Четыре!..

– Хватит! Егоша, хватит! – бросилась к нему мама, обняла и расплакалась счастливыми слезами. – Господи, спасибо Тебе! – И вдруг упала на колени и закрестилась, говоря и плача от счастья: – О, Пресвятая Богородица! Благоговею пред Твоим чудесным даром!..

* * *

В апреле Егор решил пойти в школу без костылей. До этого, не сговариваясь, все трое – и Егор, и Виктор, и даже их мама – больше трёх месяцев хранили выздоровление Егора в тайне и от соседей по дому, и от школы, и даже от врачей. Не то, чтобы они боялись сглаза, а просто сами не могли до конца поверить в это чудо. Хотя Егор уже вполне сносно ходил по квартире, лишь изредка припадая или прихрамывая на левую ногу, которая, конечно, ещё довольно быстро уставала и ныла.

Но к апрелю таскаться в школу на костылях, да ещё в тяжёлой зимней одежде, стало ни к чему.

Выйдя с Виктором из квартиры к лифту и ожидая, когда кабина поднимется к ним на пятый этаж, Егор вдруг посмотрел на лестницу, уходящую ступеньками вниз. Никогда раньше ему не приходило в голову, что по этим ступенькам можно спуститься без всякого лифта.

Ступеньки были для него полным табу. Но теперь…

Тут старая скрипучая кабина лифта взошла, наконец, на их пятый этаж, и двери лифта ворчливо открылись. Егор, однако, всё смотрел на лестницу.

– Ну! – нетерпеливо сказал ему Витя. – Поехали!

– Нет, пошли! – вдруг решительно сказал Егор и шагнул к лестничному проёму.

Виктор терпеливо пошёл за братом.

Первый пролёт Егор одолел довольно легко и даже с интересом прочёл выцарапанные на стене ругательства.

Но уже на втором пролёте левая нога подвернулась, и только ухватившись за перила двумя руками, Егор не шмякнулся лицом в стену.


– Ты что? Осторожно! – сказал Виктор и пошёл впереди брата, страхуя его от падений.

А ещё через два пролёта Егор откинулся головой к стене и закрыл глаза от боли в ноге.


В этот момент дверь квартиры «33» на третьем этаже открылась, из неё вышли двое малышей трёх и пяти лет с мамой. Они удивлённо и даже испуганно посмотрели на странных подростков – один с закрытыми глазами и весь мокрый от пота стоит на лестнице у стены, а второй держит в руках два школьных ранца.

– Мама, мальчик заболел? – спросил старший малыш.

– Накурились! С утра! – проходя мимо братьев, гневно бросила молодая мамаша и спешно увела детей вниз.

А Егор открыл глаза:

– Всё, Витя, вызови лифт…

В кабине лифта Виктор вместо первого этажа нажал кнопку пятого и сказал:

– Сегодня ты дома. Отдыхаешь.

* * *

Зато назавтра появление Егора без костылей стало в школе настоящей сенсацией. В классе все обступили его, и даже Клавдия Львовна, учительница истории, сказала:

– Господи, Егор! А ну-ка пройдись!..

Егор тяжело, но уверено прошёлся от доски до окна.

– Не может быть! – сказала историчка. – Это же… Это же «Праздник святого Йоргена»! Всё! Сели, ребята, все сели! «Праздник святого Йоргена» – это замечательный фильм двадцатых годов прошлого века, там великий Игорь Ильинский, ещё совсем молодой, играет мелкого воришку. Садись, Юрасов, к тебе это не относится. А фильм я вам покажу обязательно, это прекрасная комедия…

Егор сел на своё место и бросил взгляд за окно. Там, на школьном дворе, яркое апрельское солнце уже подсушило дорожки к спортивной площадке, и целая ватага птиц – скворцы, синицы и воробьи – деловито обживали просыпающиеся берёзы и даже сидели на турнике. Этот турник давно притягивал Егора, он решил с помощью Вити добраться до него на перемене.

Но когда они направились по коридору к выходу из школы, то в общей толчее Виктору пришлось на глазах у Кати уступить дорогу Бугримову, который гоголем шёл впереди своей постоянной свиты в составе Кости Зайцева и других прихлебал. А Егор споткнулся о подножку, которую, проходя мимо, подставил ему этот Костя Зайцев.


Чудом не рухнув на пол, Егор, ухватившись за подоконник, отдышался и вышел из школы во двор. А Виктор задержался возле Кати.

На улице стоял весенний ликующий птичий гомон. Солнце слепило глаза, свежий апрельский воздух, пахнущий землей и берёзовыми почками, разом вошёл в лёгкие и поднял настроение. Господи, как мелко и тщедушно всё, чем дразнят и пытают его и Виктора эти Бугримов и Зайцев! Как ничтожны их выходки по сравнению с этим бездонным небом, высокими перьевыми облаками и весёлыми птицами, занятыми строительством гнёзд…

Егор подошёл к турнику, поднял руки, достал до влажной перекладины и попробовал подтянуться.

И в этот момент из школы выскочила компания Бугра, тут же окружила турник и стала издеваться:

– Ну, давай, Шварценеггер! Сколько раз подтянешься?


– Нет, он не Шварценеггер, он Брюс Ли!

– Да он с первого класса прикидывался инвалидом! А на самом деле он же Костя Цзю!

– Да какой Цзю? Они оба – братья Кличко! Сейчас второй придёт…

И действительно, в этот момент Виктор вышел из школы в поисках Егора.

Егор вздохнул и, чтобы брат не успел снова схлестнуться с этой компанией, пошёл прочь от турника, оставив его команде Бугра.

– А что тут было? – встретил его Виктор на полдороге.

– Да ничего. Пойдём.

– Они тебя били? – Виктор оглянулся на Зайцева, который тут же стал демонстративно подтягиваться на турнике.

– Нет, пальцем не тронули. Пошли…

И хотя вокруг продолжался птичий гомон, ярко светило апрельское солнце и земля всё так же пахла почками и будущими грибами, Егор, уходя с площадки, уносил в душе горький осадок какого-то мелкого поражения и даже трусости.

* * *

В этот вечер он прятал глаза от портрета Ткаченко и ни разу не взглянул в его сторону. А улегшись в постель, тут же закрыл глаза – только бы сегодня не пришёл к нему Иван Леонидович!

И тот не пришёл.

* * *

Вы когда-нибудь думали, для чего в вашем доме лестница?

Вы скажете: подниматься к свей квартире и спускаться из неё. Так вот, вы ошибаетесь!

Лестница – это спортивный снаряд для развития мускулатуры ног и закалки характера.

Не верите?

А взгляните на Егора, который со следующего дня уже не пользуется лифтом, а пешком поднимается не только на свой пятый этаж, но ещё выше, на седьмой! После чего, прихрамывая, сбегает вниз и, мысленно демонстрируя Ивану Леонидовичу свой спортивный характер, снова – через «не могу» – заставляет себя пешком подниматься вверх.

Попробуйте, это очень полезно!

Особенно, если делать это раз десять за день.

Нет, сразу у вас такие результаты не получатся, даже если вы пользовались своими обеими ногами с момента рождения. Но месяца через два вы научитесь не только пешком, но и бегом по несколько раз подниматься на седьмой и даже на десятый этаж…


Лето пришло в Ярославль.

Зеленью укрылись парки и городские аллеи, вверх и вниз по матушке-Волге пошли речные корабли и баржи, малыши оккупировали песочницы и детские площадки.

И весь город стал для Егора и Виктора спортивным стадионом.

Теперь они вдвоём вскакивали на рассвете и выбегали из дома в 5:30 утра, когда солнце только-только поднималось над Волгой и верхушками парковых деревьев. В Ярославле пятнадцать парков, четырнадцать скверов, одиннадцать городских садов, пять бульваров, огромная берёзовая роща и четыре сосновых бора!

Пройдитесь по ним рано утром, и вы обязательно встретите двух братьев Юрасовых.

В спортивных трусах и майках они бегут по Волжской набережной… Наперегонки взбегают по крутому Мякушкину спуску у Беседки любви… Прыгают через скамейки у Красного маяка… Качают мускулатуру и подтягиваются на «Слоне»… Освежаются в мощных струях музыкальных фонтанов Стрелки… И снова бегут всё выше и выше по зелёным склонам, ведущим к Храму…

А тем временем город просыпается, полнится колокольным звоном церквей, спешит на работу, и туристы заполняют экскурсионные автобусы. В одном из них экскурсовод Татьяна Юрасова, мать Виктора и Егора, по-русски рассказывает туристам из Сибири, а по-английски туристам из Европы, Америки и Австралии о Ярославле – «русской северной Флоренции», о его зодчих и его сокровищах: многовековых росписях, уникальных иконах и золотых алтарях в Успенском Соборе, ансамбле церквей Благовещенского прихода, Фёдоровском кафедральном соборе…

А братья продолжают бежать по аллеям и паркам… отжиматься… качать пресс… подтягиваться… прыгать через садовые скамейки… и придумывать себе всё новые и новые спортивные упражнения…

И наконец, Виктор привёл брата в свою подростковую секцию хоккея «Соколы „Локомотива“».

Но тренер Валерий Игоревич смерил Егора пренебрежительным взглядом:

– В тебе сколько веса? Полкило, что ли? – И сказал Виктору: – Кого ты мне привёл? Он, поди, и на коньках стоять не умеет!

– Я буду стоять на коньках, – сказал Егор.

– Ну, когда будешь, тогда и придёшь, – отмахнулся тренер и приказал своим ученикам: – Команда, на лёд!

Оставив брата, Егор, совершено убитый, вышел из Дворца спорта и вдруг увидел, как сюда же подкатила на мотороллере… Катя! Загорелая и худенькая, она спешно приковала цепочкой свой новенький мотороллер у тумбы с театральными афишами, спрятала под сиденье шлем и, перебросив через плечо спортивную сумку, бегом помчалась во Дворец.

– Привет! – на ходу бросила она Егору, пробежав совсем близко от него.

– Привет. А ты куда?

– На тренировку. Извини… – крикнула Катя через плечо и исчезла за дверью.

Егор, недолго подумав, пошёл за ней.

* * *

Это был гимнастический зал, тренировка детской секции художественной гимнастики. Где-то под потолком Луис Армстронг играл «Basin Street Blues», и под эту музыку юные и совсем юные, даже пятилетние гимнастки под руководством строгой учительницы-тренера делали разминку – «лодочку», «рыбку», «мостик», «перекат», «шпагат», «верёвочку», «колесо», кувырки вперёд и назад…

Стоя в полумраке за колонной, Егор заворожённо смотрел на это действо и даже не заметил, как к разминающимся гимнасткам присоединилась Катя.

Потом по хлопку тренера девочки освободили пол, и начались упражнения с лентами, обручем, кольцами и шарами.


Но когда очередь дошла до Кати, и она – в коротенькой юбочке, вся такая стройная и воздушная – начала свои упражнения с лентами (да так, что у Егора дыхание остановилось от её красоты и грации), – именно в этот момент его обнаружила тренерша.

– Это ещё что такое? – возмутилась она. – Ну-ка, на выход!

* * *

И Егор поплёлся домой. Раздавленный и убитый отказом тренера «Соколов», он впервые за последний месяц поднялся на пятый этаж на лифте. А в квартире, не зажигая света, брякнулся, одетый, на постель, забросил руки за голову, тупо уставился глазами на братнину верхнюю полку и, даже не видя портрета Ткаченко, сказал вслух:

– Всё, Иван Леонидович! Не выйдет из меня хоккеиста…

И выжидающе посмотрел на окно.

Но никто не появился в этом окне, кроме вечерних сумерек.

«Да, – горестно думал Егор, – если я сдался, то кому я нужен?»

Сознавать это было тяжко, он вздохнул, встал с постели и отправился на кухню.

Хотя солнце уже зашло, но на этой, западной, стороне дома было ещё более-менее светло. Егор включил газовую конфорку, набрал полный чайник воды, поставил его на огонь. Потом вынул хлеб из хлебницы, отрезал себе ломоть и открыл холодильник, достал приготовленные мамой котлеты и банку с томатным соусом. А когда отвернулся от холодильника, увидел Ткаченко. Иван Леонидович сидел за кухонным столиком, и вид у него был грустный, даже печальный.

Егор замер с котлетами и соусом в руках.

– Значит, сдаёшься? – сказал Иван.

Леонидович. – Ты садись. Что стоишь? В наших ногах правда есть, да не вся. Присаживайся.

Егор принужденно сел, осторожно поставил на стол обёрнутую полиэтиленовой плёнкой тарелку с котлетами и банку с соусом.

– Ну, говори, – велел Ткаченко. – Я слушаю.

– Так это… – сказал Егор. – Не взяли меня в секцию.

– И что?

– Выходит, не получится из меня хоккеиста.

– А ты видел кино про Харламова?

– Конечно. Четыре раза, – сказал Егор.

– И какие выводы сделал?

Егор пожал плечами:

– Ну, какие… Харламов был великий хоккеист.

– А помнишь, как Тарасов его отшил в первый раз? В тьмутаракань отправил. А он не просто стоял на коньках, он уже хоккеистом был!

Егор молчал. Да и что тут было сказать?

– То-то, – проговорил Ткаченко. – Но я не буду тебя уговаривать. Харламова никто не уговаривал стать хоккеистом, Третьяка никто не уговаривал, Фетисова. Да и меня тоже. Не хочешь – не надо, жить можно и без коньков. Пока, дорогой, будь здоров.

И Ткаченко встал.

– Подождите! – сказал Егор. – Можно спросить?

– Ну, спрашивай…

– А почему у вас на форме номер 17, как у Харламова?

– Законный вопрос… – не сразу сказал Ткаченко. – Что ж, имеешь право знать. Валерий Борисович был моим кумиром. И между прочим, в раннем детстве он тоже был инвалидом – порок сердца, врачи поставили крест на спорте. Отец только в семь лет поставил его на коньки. Но у него был спортивный характер, и видишь что вышло. А всё потому, что в хоккей он играл не ногами, а головой. Во всяком случае, так мне отец говорил. Понятно?

– Да. А ещё можно спросить?

– Спрашивай.

– А почему вы ко мне пришли? Разве у меня спортивный характер?

– Этого я не знаю. Просто ты, наверно, слышал, что я помогал больным детям.

– Конечно! Вы Диану Ибрагимову спасли, Веронику Быстрову, Андрея Козлова. Я про вас всё знаю!


– Не всё. Ты был следующим в моём списке. Гемипарез лечат на Тибете, но я не успел послать вам деньги на поездку, катастрофа случилась. И вдруг вижу – у тебя нога-то живая. Вот мы её и спасли. А с двумя ногами не обязательно становиться хоккеистом. Можно и так прожить. Главное – будь здоров, дорогой! Прощай.

И с этими словами Ткаченко исчез, словно растворился в сгустившихся сумерках.

Зато ожил чайник, громко засвистел в свой свисток.

Егор тут же снял его с конфорки и изумился – чайник был пустой, вся вода в нём выкипела. Но пока Егор разговаривал с Ткаченко, он почему-то не свистел.

* * *

Вы, конечно, удивитесь, но не тому, что Егор продолжил свои тренировки. Это, как говорится, и ежу понятно. А вот какие он стал делать теперь упражнения – это удивило даже его брата Виктора и его маму Таню.

Представьте себе – он стал делать всё то, что увидел в секции художественной гимнастики. Ну, или почти всё: «лодочку», «рыбку», «мостик», растяжку, «перекат», «верёвочку», кувырки вперёд и назад…

Тут вы, конечно, можете подумать, что Егор решил стать гимнастом. И снова ошибётесь. Просто лето стояло, где ему было стать на коньки, если в секцию его не взяли? А гимнастикой можно заниматься где угодно, даже на Волжской набережной и под фонтанами Стрелки.

Ладно, открою вам главный секрет – если в YouTube вы наберёте «хоккей с шайбой» и «художественная гимнастика», то найдёте такое количество наглядных уроков и упражнений, что на первых порах никакая секция вам не нужна! Только упорство и вера!

Поскольку Виктор со своими «Соколами „Локомотива“» уехал на сборы в спортивный лагерь «Голубино», а мать целыми днями и даже в белые ночи водила экскурсии по Ярославлю, компьютер был теперь в полном распоряжении Егора. Поэтому в первую очередь он изучил биографии Харламова, Третьяка, Фетисова и, конечно, Ивана Ткаченко. Выяснилось, что в детстве у Харламова, действительно, был порок сердца, и что великий тренер Тарасов тоже не хотел брать его в команду, потому что искал тяжеловесов, а не таких «хлюпиков», как Валерий. А в многочисленных интервью отца Ивана Леонидовича Егор прочёл, что Иван Ткаченко, оказывается, является во сне не только ему, пацану, но даже взрослым спортсменам.

И, конечно, в том же Youtube можно бесконечное количество раз посмотреть полеты Харламова на льду во время игры с канадцами и все упражнения, которые делают Брюс Ли, Джеки Чан и Джейден Смит…

И вот, насмотревшись всего этого и даже перерисовав кое-что в свою тетрадь, Егор теперь уже сам, без брата убегал с утра пораньше на Волжскую набережную. Там он со знанием дела рисовал мелом на асфальте скопированные в Youtube схемы и линии для отработки прямых и перекрёстных хоккейных шагов и пробежек, позы Джейдена Смита и юных гимнасток. Всё это он добавил в свои упражнения. Получился такой обширный комплекс, что только на отработку самых простых «лодочек», «рыбок» и «перекатов» уходило всё утро. А всю вторую половину дня Егор посвящал физическим нагрузкам, бегу по крутому Мякушкину спуску у Беседки любви и «броуновским» перебежкам – копировал резкие перемещения хоккеистов в небольшом, шестьдесят на тридцать метров, пространстве хоккейного корта.


«Во время игры хоккеисты выполняют многочисленные рывки, ускорения, остановки, торможения, броски, ведут силовые единоборства и т. п. Эффективно выполнять эти действия могут только те хоккеисты, у которых хорошо развита сила мышц. Для того, чтобы развить эту силу, необходимо добиваться значительных мышечных напряжений. Это может быть достигнуто в результате волевых усилий, а также при использовании отягощений. При этом необходимо учитывать специфическое развитие мышц хоккеиста и возрастные особенности организма. При силовой подготовке хоккеистов следует использовать упражнения в висах и упорах, упражнения с гантелями и предметами весом до трёх килограммов, утяжелёнными клюшками и шайбами, прыжки и многоскоки. Необходимо использовать как можно шире естественные условия местности: ходить и бегать по песку, по мелкой воде, по мягкому грунту…»


Эти наставления и правила стали для Егора законом, он выучил их наизусть, как его мама «Отче наш». И пусть Иван Леонидович попрощался с ним, он не может не видеть, что у Егора спортивный характер. Неважно, что многие прохожие, наткнувшись на его занятия на Волжской набережной или в парке у Красного маяка, удивлённо останавливаются, подолгу наблюдают за ним и даже фотографируют. Сначала Егор стеснялся этого и менял места тренировок, уходил в глубину парка, но со временем привык к этим зрителям. А когда некоторые из них стали подражать ему и, особенно, когда молодые мамаши стали приводить сюда своих детей, чтобы те занимались вместе с Егором – тут Егор почувствовал ответственность не только за себя…

И ещё он обратил внимание на пожилого усатого мужчину, который уже не первый день приходит к месту его тренировок на Волжской набережной, садится поодаль на скамейку в Беседке любви и издали по полчаса, а то и дольше наблюдает за ним. Ничего не говорит, не фотографирует, не курит, не вступает в разговор ни с одним из зрителей и не флиртует с молодыми мамашами. А просто сидит, смотрит, как Егор делает свои упражнения, прыжки, «броуновские» многоскоки и пробежки, а потом встаёт и уходит.

Но назавтра приходит снова.

* * *

Хотя МЧС ещё накануне предупреждало жителей Ярославля о надвигающейся грозе, Егор рано утром всё равно выскочил из квартиры на тренировку и побежал вниз по лестнице. Такого воистину библейского ливня с оглушающим громом и молниями, раскалывающими небо буквально над головой, не было в Ярославле никогда.

Хотя назавтра местная пресса писала об этом очень сдержанно:

«Вчера в Ярославле прошёл сильный ливень, город превратился в Венецию. Раньше здесь таких чудес не видели. Происшествие оказалось не разрушительным, но доставило неудобства жителям, которые могут выйти на улицу только в резиновых сапогах или босиком. Жалко и цветы в палисадниках, многие из которых просто утонули. А обсудить то, что на время дождя Московский проспект превратился в полноводную реку, не захотел лишь ленивый. Уровень воды значительно поднялся и на улице Чайковского. Уже через полчаса непогоды пользователи Twitter стали выкладывать фото и видео этого необычного для Ярославля зрелища».

Егору, однако, было не до Твиттера и не до цветов в палисаднике. Ещё спускаясь по лестничному пролёту между четвёртым и третьим этажом, он услышал громкий детский плач. И даже не плач, а самый настоящий рёв. Оказалось, он доносится из той самой квартиры на третьем этаже, из которой когда-то, в начале апреля, молодая мамаша выводила двух братьев-малышей. Услышав этот рёв, Егор невольно задержался на площадке третьего этажа. Тут за пыльным лестничным окном блеснула яркая молния, и пушечно грохнул оглушительный гром. А в ответ за дверью с табличкой «33» с новой силой в два голоса заревели дети.

Егор подошёл к этой двери. Неужели та молодая мамаша спит и не слышит, как плачут её малыши?

Новая молния расколола небо, и гром ботинками великана саданул по железной крыше с такой силой, что, казалось, крыша сейчас провалится.

Дети за дверью заревели ещё пуще.

Но ни их мать, ни соседи никак на это не реагировали.

Егор решился и позвонил в тридцать третью квартиру.

Он слышал звонок внутри квартиры и всё тот же детский рёв за дверью, но – ни одного дополнительного звука.

– Эй! – крикнул он в эту дверь. – Вы там что, одни?

Дети продолжали реветь, не отвечая.

Егор стукнул в дверь кулаком:

– Эй, пацаны! Тише!

Рёв чуть поутих, Егор повторил вопрос:

– Не бойтесь. Я сосед. Вы там одни?

– Д-да… Од-д-дни… – близко ответил детский голосок, заикающийся от плача, и Егор понял, что оба малыша стоят там под самой дверью, даже, наверно, прижавшись к ней.

– А где ваша мама?

– Н-на… н-на… на работе…

– А ключ у вас есть?

– Н-не… н-нету…


За лестничным окном снова сверкнула яркая молния, и тут же, буквально рядом, с такой силой шарахнул гром, что даже Егор пригнулся. А дети от страха снова заревели на два голоса.

Егор растерянно оглянулся – что делать? Звонить в полицию? В МЧС? Но пока они приедут… к тому же в такую грозу у них дел!..

Он приложил обе руки к двери на манер рупора и крикнул:

– Эй! Перестаньте реветь! Слушайте меня!

Рёв прекратился.

– Старший! – сказал Егор. – Ты меня слышишь?

– С-с-слышу… – ответил детский голос.

– Хорошо. Подойди к окну. Чтобы я тебя видел. Ты понял?

– Д-да… Но ак-окно… ра-разбито…

– Разбито?

– Д-да…

– Ладно. Сейчас посмотрю…

И Егор побежал вниз по лестнице, выскочил под проливной дождь во двор. Только теперь он увидел, что натворила и продолжает творить гроза. Низкие чёрные тучи терзали деревья. Весь двор был завален каким-то мусором и сломанными ветками. По детской площадке и бывшему катку, превратившемуся в сплошную лужу с пузырями, ветер катал пустое мусорное ведро и ржавую бочку. На улице потоки воды несли к Волге не только грязь и цветы из палисадников, но даже доски с ближайшей стройки. Какая-то собака, выпучив глаза, плыла в этом потоке незнамо куда. Егор сунул два пальца в рот и свистнул. Собака свернула в его сторону, быстрее заработала лапами и выскочила, наконец, из воды. Это оказался довольно крупный пегий пёс неопределенной породы с лобастой головой. Радостно виляя мокрым хвостом, он подбежал к Егору и старательно отряхнулся – так, что брызги окатили Егора с головы до ног. Хлюпая ногами по воде, Егор, мокрый насквозь, отошёл от парадного и увидел на третьем этаже окно, в котором ветер раскачивал разбитую оконную створку. За ней виднелась макушка пятилетнего малыша, выглянуть в окно мальчик, наверно, боялся.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю