Текст книги "Рея восходит (СИ)"

Автор книги: Эдуард Тил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

 Вверху Сатурн, внизу – Петрович.

   Перехватываюсь руками.

   Слева Петрович, справа – Сатурн.

   Повторяю движение.

   Вот теперь Петрович сверху.

   В пристойном смысле.

   – Лихо крутишься, Василий! Есть ещё молодецкая удаль! – Петрович выставляет большой палец и, наверное, улыбается. Лица не видать: забрало гермошлема – золотое зеркало.

   Объясняюсь жестами, мол, с микрофоном беда. Ну и в целом, капитан, всё вы поняли неверно.

   – Связь не фурычит? Так кто ж тебе доктор, Вася! – смеётся из динамика Петрович.

   Вздыхаю: вот ведь незадача. Чёртов микрофон...

   – Ладно, – слышу, – помогай, раз не спится.

   Показываю «окей»: кивать-то в скафандре бесполезно. Включаю магниты на ботинках, цепляю страховочный тросик, двигаюсь вдоль поручня, словно троллейбус: от центрального шлюза к краю, где Петрович. Краска стёрлась, где часто ступали; обшивка металлом блестит под ногами. Ещё бы: посудина старше меня.

   Наш корабль, а точнее, орбитальный ремонтный док, напоминает формой колесо телеги... с четырьмя спицами (воображаю деревянное колесо: четыре спицы всё ж маловато). Док вращается, имитируя на ободе более-менее сносную гравитацию.

   Маршевых двигателей здесь нет, только маневровые: как запустят нас от станции, так и летим, что фрисби, до конечной точки. Обыкновенно, до другой станции, где ощутима нехватка деталей. Или дронов. Или дураков, согласных на нашу зарплату.

   ...Нет, платят нам всё же прилично. Работа вредная – в том дело. Космос и сам по себе не для малахольных, а у Сатурна вдовесок радиация такая, что рентген проходить не надо. Теперь-то хоть скафандры специальные есть, а раньше, говорят, жуть что творилось. Лишь идейные тут работали.

   Идея, к слову, была проста: дать людям воду. Прямо так, незамысловато. Вода ведь ещё лет тридцать назад в космосе была золотой: поднимать с планет дорого, а нужно её немеряно – хоть для тех же биомов на Марсе. Тогда-то и придумали собирать воду здесь, у Сатурна. Поначалу затея казалась фантастикой, но уже через год первый лёд внешнего кольца был сведён с орбиты и отправился к красной планете. Через три была построена добывающая станция, а через семь на вахту впервые зашёл наш капитан.

   Петрович встаёт на самый край, лицом к пустоте, и мне чудится, что корабль дрогнул: будто компенсаторный диск сместился на деление, прочь от нового центра масс. Капитан показывает вверх.

   – Красиво, а?

   Смотрю тоже.

   Кольца выглядят отсюда как поверхность виниловой пластинки. Можно представить: грампластинка в тысячи миль играет музыку Сатурна. Белый шум в динамиках – барабанная дробь водородных ядер. Радиация, чтоб её.

   А так, конечно, красота... жалко даже, что корабль вращается, и надо под ноги смотреть, чтоб не укачало.

   Мы-то, может, рады бы и вовсе не крутиться, да нельзя: в жилых отсеках невесомость не положена. Вчера вон экипаж хотел убавить обороты – транзит Титана посмотреть, – но Петрович запретил. Нарушение, сказал, договора найма. Узнает кто – прощайтесь с медстраховкой.

   Кстати сказать, по паспорту наш капитан звался витиевато, и имя своё не любил. Произнеси такое – на ум придёт самое большее учитель фортепьяно, но уж верно не космический волк. Отчество – иное дело. С чувством скажешь так: – Петрович! – и будто в нос шибает духом трудового человека.

   Это всё нам в первый день старпом поведал. От него-то, между прочим, разило тоже не пионами.

   А сейчас мне думалось, что капитанскую бы строгость – да к протоколу выхода в космос. Ведь торчим снаружи, а на корабле уже спят – ночь наступила (понятно, условная: ночи в космосе нет, кроме вечной). Страшновато мне, короче, когда всезнайки с мостика в ухо не жужжат.

   Петрович, словно почуяв моё настроение, разбавил тишину:

   – Василий, что думаешь о наших новобранцах?

   Молчу.

   – Фетисова Ирка-то красавица, а? Или тебе вторая приглянулась, светленькая?

   Выставляю ладони: довольно, мол, скабрёзностей.

   – Чего отмахиваешься? – возмущается Петрович. – Какие наши годы!

   Чем ближе к краю, тем сложней идти. Что за скорость! В центре дока, у шлюза, её не ощущаешь. А тут... странное чувство: ни свиста в ушах, ни ветра в лицо, а норовит столкнуть, будто с карусели. Как только Петрович на самом краю держится? Там, конечно, тоже не «же», но без страховки вылетишь пулей – это как пить дать.

   – О, – говорит капитан, – Рея восходит.

   Смотрю – и верно: выглянула из-за Сатурна.

   – Не люблю её, – говорит Петрович. – Не перевариваю. Всё чудится мне, что злая она. Мимас вон – тот суетливый. Энцелад – нарцисс. Эта же – двуличная: спереди светлая, а оборот сплошь в грязных пятнах. Не по душе она мне.

   Капитан долго молчит, а потом прибавляет странным каким-то тоном:

   – Тогда ведь она так же висела, наблюдала. Видела.

   – Видела – что? – спрашиваю. Чертыхаюсь: микрофон!..

   – Да... – продолжает капитан, – двадцать лет минуло, а всё из головы не идёт.

   О чём речь, понимаю плохо, но по спине отчего-то бегут мурашки. После – холодок. Затем скафандр сигналит о частом сердцебиении. Потом куда-то пропадают звёзды: видимо, Сатурн слишком ярок.

   Петрович говорит, а я не верю.

   Подонок говорит, а я не верю.

   Убийца говорит, а я...

   Я тянусь к его страховке. Он стоит спиной, не видит.

   Давлю, отцепляю, и тут же чувствую вибрацию: компенсаторный диск снова подстроился под корабль, что полегчал на одного ублюдка.

   Вопль из динамиков бьёт по ушам. Морщусь, сбавляю громкость до нуля... Тихо. Лишь в висках стучит: тук, тук.

   Стою, озираюсь: вон Мимас, торопыга, идёт на новый круг. Там Энцелад, белоснежный красавец. И Рея взошла. Странная луна. Двуликая.

   Становится душно. Я разворачиваюсь и шагаю назад. Забираюсь в шлюз, минуту проклинаю нерасторопную стрелку барометра и, наконец, срываю шлем.

   На корабле тихо и сонно, и лишь в командной рубке монитор мерцает тревожным огоньком. Подхожу, блокирую вызов. Прислушиваюсь: больше ничего.

   Иду к себе, ложусь на койку и шесть часов пялюсь в потолок.

  * * *

   Условный стук в дверь: раз, два, три.

   – Можно?

   – Открыто.

   Зеваю и делаю вид, что протираю глаза.

   В комнату бочком протискивается Женька: на голове творческий бардак, на лице робкая улыбка, в каждой руке по чашке чая. Принимаю горячую кружку, изображаю улыбку в ответ.

   Пытаюсь, то есть, изобразить. А Женька прямо светится, рассказывает что-то. Не обнаружили ещё, значит, пропажу.

   Ох, Женька, – думаю, – добрая душа. Плохо же ты меня знаешь, чтобы чай приносить и вот так улыбаться. Ой, плохо знаешь... Ну, чего глядишь? Глаза мои нравятся?

   Делаю вид, что слушаю, что понимаю, что смеюсь.

   Через минуту в дверях появляется старпом, второй человек на корабле после капитана. Старпом не молод, но крепок и вообще мужик свойский: с новенькими уже на «ты», хотя последнюю неделю пропадал в мастерской и едва ли всех по именам знает.

   Он глядит на нас с Женькой задумчиво.

   – Так... девочки, мальчики... вы капитана сегодня не видели?

   Ловлю в его голосе тревожные нотки. Мотаю головой. Понимаю: началось.

   Сначала Петровича на корабле искали лениво, потом усердно, затем приговаривая «не смешно уже, в самом деле!» Беспорядочные поиски прекратились внезапно, когда старпом обнаружил недостачу скафандра. Прошлым вечером все видели, как капитан наружу выходил, потому смекнули мгновенно. Бросились в рубку слушать эфир: ничего. Либо улетел уже далеко, либо...

   – В шлюзовом отсеке давление есть. Значит, последний раз отсек использовался для входа. Значит, вернулся капитан! Спит где-нибудь, – говорит Женя и добавляет, подумав: – Ну или после него наружу выходил кто-то ещё.

   – Не-е, – отмахивается старпом, – тот отсек и сам, бывает, заполняется: он на долгий вакуум не рассчитан.

   – А не может ли быть, что капитан... ну, самоубился? – спрашивает кто-то. – Он ничего подозрительного не говорил, уходя?

   Старпом морщится от этой версии, но отвечает.

   – Петрович, помню, вчера сказал... дословно: «Василий, будет не лень – приходи помочь». Сказал так – и полез в шлюзовой отсек.

   Становится тихо. Я отворачиваюсь к иллюминатору, затылком чувствую взгляд старпома. Кусочек космоса пуст – одна Рея видна в черноте.

   – Ну... а ты? – слышу Женин голос.

   В голове странный шум, будто сквозняком поддувает в ухо. Не к месту вспоминается марсианский зубной кабинет.

   – А что я?! – сердится старпом. – Василий то, Василий это! Мне за ночные выходы, знаешь, не доплачивают. Спать я ушёл, вот что. Если кто Петровичу и помогал, то уж верно без меня.

   Отхожу от окна: Рея скрылась в тени Сатурна.

   Василий обводит присутствующих взглядом.

   – Так, команда. Болтовню отставить! Что с капитаном, мы не знаем. И пока его нет, за старшего тут я, и делать будем, что скажу.

   Мы молчим, старпом продолжает:

   – Дайте я вас всех для начала припомню. Итак: Карпов, Миллер, Фетисова...

   – Ещё я, – подаёт голос Женя.

   – ...Ищенко, – кивает Василий. – Всё верно, четыре стажёра: две дамы, два джентльмена.

   Старпом ещё пытается шутить, но надежда найти Петровича спящим где-нибудь в укромном уголке почти растаяла, и взгляд Василия мрачен.

   – А специальности ваши... – он указывает мимо меня. – Ты, значит, навигатор? Ты пилот погрузчика? Ну а...

   – Инженер-робототехник, – отвечаю.

   – Понятно, – хмурится Василий, затем снова кивает Женьке. – Про тебя уж сам вспомнил: что-то с математикой.

   И сразу переходит к делу:

   – Считаю, надо выйти и осмотреться. Если Петрович с ночи не возвращался, он уже, конечно, мёртв. Но он ещё может быть здесь... живой или нет. Наружный обзор тут ни к чёрту, вполне могли упустить.

   Недружно киваем. Василий отдаёт распоряжения:

   – Миллер с Карповым – в командную рубку. Фетисова... ладно, дуй туда же. Ищенко, у тебя ведь приличный опыт работы снаружи?..

   А Женька и так уже в скафандре по пояс.

   Пилот и навигатор садятся к мониторам, а я работать не могу с моим-то ураганом мыслей. Лишь стою и краем уха слушаю переговоры.

   Голос Жени: «Мы вышли. Пока ничего. Продолжаем», «Никого тут. Видите нас в камеру?», «У него, кажется, микрофон не работает», «Нет, по-прежнему пусто».

   Вываливаюсь в реальность, слыша тревожный звук. Ёкает сердце. Сигнал бедствия? Чей? Женькин? Нет, что-то с Василием!..

   На мониторах творится странное: Василий не может идти, ведёт себя словно пьяный. Задыхается?..

   Женя хватает старпома, проталкивает в шлюз, влазит следом. В отсек нагнетается воздух. Вспоминаю издевательски медленную стрелку барометра.

   Василий начинает дёргаться – похоже, рефлекторно, бессознательно. Женя держит ему руки.

   – Не отпускай! – кричит навигатор. Правильно: ни за что нельзя позволить сорвать в вакууме шлем. Они борются там, в невесомости, а мы словно сами не дышим, наблюдая их немую схватку.

   Через минуту она кончается. Помогаем вытащить старпома, усаживаем на стул, даём ему кислородную маску. Проходит пара минут, и взгляд Василия снова становится осмысленным.

   Я твёрдо решаю, что не позволю больше никому рисковать из-за своего обмана. Если они захотят вылезти снова, я просто всё расскажу. Жаль только, что с Женькой, наверное, придётся расстаться. Всё-таки классный он парень, и сильный, хоть и математик.

   – Что у вас случилось? – спрашиваю.

   – Индикатор кислорода, – объясняет Женя, – у того скафандра, похоже, не только с микрофоном беда: он и запас воздуха показывал неверно.

   Василий кивает, отрывается от кислородной маски.

   – Есть у нас один скафандр со сбитой электроникой, мы его отдельно от исправных держим. Не знаю, какого чёрта его перевесили. А я тоже, дурак, не посмотрел.

   Навигатор кашляет, мнётся, потом озвучивает логичную мысль:

   – Так может и правда с капитаном кто-то выходил? В том скафандре, по незнанию.

   Всем ясно, что это значило бы, но все молчат.

   Беру свою кружку, делаю глоток остывшего чая.

   – Если кто-то выходил с капитаном и теперь не сознаётся – дело скверно, – вздыхает Василий. – Но вот что я не пойму: отчего к нам не поступил сигнал бедствия? Даже если бы что-то внезапное – инсульт, например, – скафандр бы всё равно отправил сообщение.

   Пилот неуверенно поднимает руку.

   – Так вы, наверное, про это... – пилот поворачивается от монитора, и мы видим побледневшее лицо, – вызов-то, кажется, поступал. Есть тут, в истории, запись: сигнал принят в 00.17, а спустя 4 минуты 40 секунд он помечен как ложный.

   – Четыре сорок? – Женя щурится, прикидывая. – По-моему, как раз, чтобы успеть вернуться через шлюз и отклонить вызов. Если просьба о помощи висит без ответа пять минут, включается общая тревога. Правильно? Ещё чуть-чуть, и мы бы проснулись.

   По-настоящему удивляюсь: этого мне известно не было.

   – Та-а-к... – Василий в последний раз прикладывается к кислородной маске, затем тяжело встаёт и делает объявление: – Вот теперь, друзья, сомнений в злом умысле я больше не имею. Капитана кто-то убил.

   Навигатор прислоняется к стенке, пилот бледнеет ещё больше. Я смотрю в пустую кружку, изучаю чаинки на дне.

   – Ума не приложу, – слышу чей-то шёпот, – как... зачем?

   – Может, у капитана были враги? – Женя озирается по сторонам, как бы невзначай цепляет взглядом навигатора.

   Тот скептически кривится:

   – На мой счёт будьте спокойны – я же с Пояса, а кроме него был только на Авроре. Дивное, к слову, место. Но где Сатурн, а где Пояс и Аврора? Я до прошлой недели капитана знать не знал.

   Да, – думаю, – он явно при слабой гравитации рос: для земных и даже марсианских мужчин фигура нашего навигатора слишком тонкая... гм... неземная. Аврора же и правда чудесное место: самый первый и крупнейший космический биом. Величественный город среди холодной пустоты. С настоящими озёрами, живыми лесами, изумрудной травой. Мой дом последние двенадцать лет.

   – Аврора... – повторяет старпом и едва не подскакивает: – Аврора!

   Он пробегает взглядом Женю, навигатора, пилота, задерживается на мне. Его брови ползут вверх. Он спешно опускается на стул, словно боясь упасть.

   Чувствую, как шевелятся волоски на затылке.

   – Вот что, – говорит наконец Василий. – Капитан не знал, кто вышел ему помогать: микрофон в том скафандре не работал. Петрович думал, что с ним я. А в космосе, наедине со мной, он частенько вспоминал один случай. Всей правды о том случае не знал никто, кроме нас двоих.

   – Какой случай? – спрашивает Женя.

   – Старый случай... – вздыхает Василий.

   Мы смотрим на него, он смотрит на нас.

   – Ладно уж, – говорит, – раз капитан погиб, таить больше нечего.

   Глядит по очереди каждому в глаза, потом начинает.

   – Когда мне было как вам, а Петровичу слегка за тридцать, и не был он ещё никаким капитаном, даже бригадиром не был, пришла к нам девчонка. Рора – назвалась. Лет ей от силы, может, двадцать было. Маленькая, худенькая. Поначалу смеялись, конечно: куда такую к «шахтёрам»? Условия здесь раньше были – ухх! – не как сейчас. Но у неё, знаете, глаза горели. За любую работу бралась, ничего не страшилась. Сама она выросла под куполом на Марсе и мечтала всё, что будут там однажды и леса, и реки, и фруктовые сады. Короче, полюбили мы её, все полюбили. Я потом сокрушался, что она замуж рано выскочила. Помню, глупо вышло: я к ней в первый раз с цветами, а она их за свадебный подарок приняла. Спрашивает: как узнал? И показывает свидетельство о браке... Ну да молодо-зелено, не о том речь.

   Так вот произошло всё лет двадцать назад, на этом самом корабле. Я в рубке сидел, а Рора и Петрович в космосе работали, в одной связке. Но так случилось, что страховка Роры отогнулась, и их обоих закрутило. Закрутило сильно – минимум полтора «же». И тут бы им просто подождать, пока я вращение остановлю, да проблема: у Петровича воздуха мало оставалось. Забраться назад по верёвке, когда за тобой лишний человек в скафандре, при таком вращении нельзя. Вот Петрович Рору и отцепил. Так и выжил.

   Это я очень сухо описываю, на деле-то всё иначе было. Петрович так, бывало, вспоминал – аж мурашки по коже. Рассказывал, мол, когда она сообразила, что я сделать пытаюсь, будто воды в рот набрала. Я её, говорит, отвязываю, а она молчит и смотрит, только глазами своими хлопает: не верит.

   Так он её и отцепил, так она и улетела. Не боролась, ничего. Спасательных дронов у нас ещё не было. А теперь кто её среди колец отыщет.

   – Жуть... – выдыхает Женя после минуты молчания.

   – Да уж, – говорит навигатор, – но я всё равно не понимаю, при чём тут убийство капитана. Кто мог...

   Старпом прерывает его жестом, смотрит на меня.

   – Ты ведь не случайно на этом корабле, верно? Хотелось что-нибудь разузнать о Роре? Да только правда оказалась весьма неожиданной. Рора-то после свадьбы фамилию мужа не взяла, но я ведь прочёл её тогда, в свидетельстве, – Василий горько усмехается. – Да и чёрт с ней, с фамилией: у тебя её глаза. Я их как сейчас помню. Красивые такие: радужка голубая, с зелёной каёмкой. Двухцветная.

   На лицах вокруг мелькает догадка.

   – Ты... – пилот хватает меня, трясёт за воротник, – ты?!..

   Пытаюсь вырваться, бью металлической чашкой. И ещё. И снова.

   Женя разнимает нас.

   Пилот опускается на пол, закрывает рассечённую бровь. Тёмные локоны багровеют от крови.

   Рея выползла из тени, явила настоящий лик.

   Перевожу дыхание.

   – Если всё знал, зачем скрывал? – спрашиваю.

   Старпом бледен, но спокоен.

   – В панике люди способны на многое. Легко винить другого, когда тебе есть, чем дышать, – он кивает на кислородную маску, затем продолжает. – Но хотел я, конечно, доложить... и убить его тоже хотел. Но поразмыслил и не стал делать ни того, ни другого. Ведь расскажи я всё – что тогда? Ну признали бы инцидент убийством, ну отправился бы Петрович в тюрьму. Но наша смелая девчонка в чужих глазах стала бы не героиней, положившей жизнь ради зелёного Марса, а заурядной жертвой. Кто бы тогда назвал в честь неё космический биом? А что до мести... ты просто не знаешь: Петрович ведь с того дня спать почти не мог, потому и работал по ночам до изнеможения. Рорины глаза его мучили. Такое наказание, мне думается, Богу-то угоднее.

   Василий морщится от мыслей и добавляет:

   – А ещё, как бы тебе сказать... этот случай спас всё наше дело.

   Молчу. Не понимаю.

   – Веришь или нет, не все радовались дешёвой воде. Примерно двадцать лет назад конкуренты купили совет директоров. Авария шла за аварией: компанию просто банкротили. Лишь новость о том, что здесь, в космосе, на добыче льда гибнут люди, смогла поднять волну на Земле. После громкого разбирательства, государство взяло корпорацию под контроль. Не случись этого, сейчас бы человек не имел ничего: ни марсианских лесов, ни орбитальных парков... – Василий моргает, трёт пальцами переносицу, – а Рора ведь только о них и мечтала.

   Это правда. Я помню все её сказки.

   Женя приносит аптечку, скользит по мне хмурым взглядом. Отвожу глаза. В душе смятение, в иллюминаторе кольца – дорожки из винила. Изумительно ровные, пугающе бескрайние.

   Я знаю: она там.

   Она по-прежнему где-то там.

   – Мама, – шепчу. – Мама...