Текст книги "В тени двуглавого орла (СИ)"
Автор книги: Эдуард Тен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
Глава 21
Дворец Юсуповых, подобно гигантской раковине жемчуга, сиял в ночи, залитый огнями. Поводом для столь пышного приёма стала дочь князя, княгиня Оболенская, и её заметная усталость от домашней рутины. Желая рассеять её хандру, отец решил устроить в её честь бал. То увеселение, что она любила больше всего, и на котором он не намеревался стесняться в средствах.
Предстоящее торжество сулило быть событием, о котором будет говорить весь Петербург. К гостеприимным дверям князя стекался весь цвет столичного общества. Ходили упорные слухи, что ожидается даже высочайший визит – члены императорской фамилии обещались почтить бал своим присутствием, а возможно, что и сам государь соизволит приехать. Лишь императрица, чьё слабое здоровье было притчей во языцех, вежливо отказалась.
Однако истинной сенсацией, всколыхнувшей свет, стал откровенно демонстративный отказ в приглашении тем, кто был замечен в недоброжелательстве по отношению к виновнице торжества. Этот изящный и холодный удар, тонко рассчитанный, пришёлся по самолюбию многих влиятельных особ, превратив праздник не только в демонстрацию богатства, но и в изощрённую месть щедрого хозяина.
Для Констанции этот бал был не просто возвращением в свет – это было её второе рождение. Долгие месяцы затворничества остались позади, уступив место упоительной свободе. Все тревоги развеялись, словно дым, под несомненным покровительством его величества, милостью которого свет был окончательно умиротворён. И теперь, стоя на пороге бального зала, она желала одного – не просто появиться, а явиться, ослепительной и недосягаемой.
Последний взгляд в зеркало стал моментом торжества. Платье, сотканное из изящества и намёков, мягко обрисовывало стан, вновь обретший утраченную грацию. Украшения – их было немного – говорили красноречивее любых слов: диадема, колье и серьги, объединённые холодным сиянием бриллиантов, слагали безупречный гарнитур. Единственное кольцо с солитером довершало эту безмолвную речь. Но главным сокровищем было её собственное отражение: материнство не умалило, а преобразило её красоту, отныне в ней зрела та пленительная глубина, что приковывает взоры. От этого знания по её жилам разливался пьянящий эликсир торжества, согревавший душу.
И сам праздник, манивший огнями и музыкой, чувствовался не просто увеселением, а заслуженной наградой, щедрым даром судьбы, который она готова была принять.
– Княгиня Оболенская! – громогласно объявил мажордом. Князь Юсупов подхватил руку дочери входящей в зал.
– Ты само совершенство, девочка моя.– Тихо прошептал он гордясь своей дочкой.
Зал взорвался аплодисментами. Все приветствовали возвращение княгини в светскую жизнь. Да ещё какое. Оно было триумфальным.
Бальный зал князя Юсупова был собранным светом в миниатюре. Здесь блистали не только сливки петербургского общества, но и весь дипломатический корпус. Звучала изысканная французская речь послов Англии и Франции, слышались немецкие фразы австрийского представителя и даже величавое молчание посланца Османской империи. Князь лично удостоверился, что ни граф Васильев с Екатериной, ни князь Долгорукий со всем семейством не посмели отказаться от обязательного визита. А по настойчивой просьбе Катерины в этот круг были вписаны и Елизавета Алексеевна с Лейлой.
Церемония открытия бала была ненадолго отложена, и вот, под замирающий шёпот, мажордом торжественно провозгласил прибытие их высочеств, великих князей Павла и Михаила. Братья, облечённые в парадные мундиры своих полков, вошли не просто как гости, а как воплощение самой имперской власти.
Но истинный пир начался, когда гости переместились в столовую. Длиннейший стол ломился от изысков и редкостей; это было пиршество, чьё богатство и художественная гармония потребовали бы для описания целой главы, исписанной убористым почерком въедливого хрониста.
Великий князь Павел, найдя удобный миг, приблизился к Констанции, и его обычно суровое лицо смягчилось. – Констанция Борисовна, вы совершили чудо, – тихо, но внятно произнёс он. – Вы не просто удивили, вы ошеломили свет. Позвольте же мне, в знак моего восхищения, настаивать на первом танце.
Когда их высочества воссели на предназначенных для них почётных местах, наступила пора для церемониальных слов. Великий князь Павел, обратившись к князю Юсупову, произнёс с безупречным достоинством: – Его величество, мой отец, просил меня передать свои глубочайшие сожаления. Неотложные государственные дела, увы, лишили его возможности насладиться столь блестящим собранием.
Князь Юсупов склонил голову в почтительном, отмеренном поклоне: – Мы глубоко тронуты и всем сердцем осознаём бремя высочайших забот. Умоляем вас, ваше высочество, передать императору наши верноподданнейшие чувства и общее сожаление о его отсутствии.
В правой части пиршественного стола, там, где разместился весь дипломатический корпус, сидели английский посол сэр Говард Мичтон и его первый помощник, мистер Майлок Эмерстон, щегольски одетый в мундир капитана конных гвардейцев королевского полка.
– Сэр Говард, умоляю, проявите умеренность, – едва слышно, сквозь зубастую улыбку, прошипел Эмерстон. – Ваше усердие в гастрономии привлекает излишнее внимание.
– Ах, оставь, Майлок! – с наслаждением отправив в рот кусок нежного паштета, столь же тихо возразил посол. – Лишь в России я познал истинный вкус пищи! Клянусь, приёмы Её Величества и балы нашей знати – не более чем бледная тень сего пира. Печалит меня лишь конечная ёмкость моего желудка.
Счастливый и довольный, сэр Мичтон следил за движением слуг, сменяющих блюда, с видом истинного эпикурейца, обретшего землю обетованную.
Майлок Эмерстон откинулся на спинку стула. В отличие от своего безынициативного предшественника, он был твёрдо намерен достичь реальных успехов на поприще службы Форин-офису. И план его уже созрел. Он не мог не заметить, сколь ослепительны бывают женщины русской аристократии. На его холодной родине такие красавицы были редкостью, диковинным цветком, тогда как здесь они цвели пышным, душистым садом. Эмерстон прекрасно осознавал силу своего оружия: высокий рост, атлетическое сложение и лицо, обладавшее той классической мужской красотой, что сражала женщин наповал. Он был ходячей ловушкой для прекрасного пола, и его медовая западня редко оставалась без добычи. Вот и сейчас его пронзительный взгляд скользил по лицам дам, ловя заинтересованные взоры, быстрые оценивающие взгляды и томные, обещающие полуулыбки. Но объект его внимания и конечная цель, пока была недосягаема.
– Павел, а кто эта девушка, что сидит рядом с Екатериной Николаевной? – спросил великий князь Михаил.
– Это супруга Миши Лермонтова, дочь аварского хана Хайбулы. Сам он, кстати, служит сотником в батальоне графа Иванова-Васильева. И, братец, не стоит столь откровенно её рассматривать. Неприлично, – усмехнулся Павел. – Тебе мало в окружении других барышень? Хотя бы взгляни на младшую дочь князя Разумовского, – премилая особа и тебе ровня.
– И что же, они все теперь на горянках женятся? – пропустил мимо ушей замечание брата Михаил.
– Других-то в тех краях и не сыщешь, – Павел рассмеялся собственной шутке. – Надеюсь, ты не вздумаешь приглашать её на танец? Кстати, вальс у тебя особенно получается.
– Ну что ты! – возмущённо воскликнул Михаил.
Тем временем ужин подошёл к концу, и мажордом, ударив жезлом о паркет, возвестил о начале бала. Под весёлый гул гости стали перемещаться из столовой в бальный зал.
Его размеры поражали воображение. Пламя сотен свечей в хрустальных канделябрах заливало помещение тёплым светом, а искрящиеся подвески люстр рассыпались по стенам и потолку танцующими солнечными зайчиками. Вдоль стен, украшенных лепниной и зеркалами в позолоченных рамах, были расставлены диваны и кресла для гостей. Общество мгновенно разделилось на оживлённые кружки по интересам, а молодёжь, напротив, нетерпеливо вышла на паркет в предвкушении первого танца – полонеза.
И вот, под первые торжественные аккорды, пары начали выстраиваться, плавно скользя по отполированному до зеркального блеска полу. Бал открыли Его Высочество великий князь Павел и его дама, прекрасная Констанция.
После четвёртого танца Майлок понял: без решительных действий пробиться сквозь толпу поклонников, жаждущих внимания княгини Оболенской, ему не удастся. Быстро оценив круг претендентов, он счёл свои шансы высокими и, подобно кирасирскому полку, идущему в атаку, решительным клином двинулся к оживлённому кружку, собравшемуся вокруг неё.
Княгиня стояла в обществе двух не менее прекрасных дам, лениво обмахиваясь веером. Но когда Майлок приблизился и разглядел её вблизи, у него перехватило дыхание. Все заранее заготовленные речи и остроты разом вылетели из головы. Он застыл на месте, целиком покорённый её красотой. Впервые в своей взрослой жизни Майлок почувствовал столь всепоглощающее влечение. Ему не хотелось ничего более – только смотреть и молча любоваться этим совершенным созданием. С горечью он осознал, что на большее рассчитывать не может. По крайней мере, сейчас.
Княгиня заметила его пристальный взгляд и обворожительно улыбнулась.
– Кто вы? – спросила она голосом, который прозвучал для него, словно пение небесного ангела.
Майлок застыл в молчании, растерянный и внезапно покрасневший, словно юноша на первом свидании. Княгиня, внимательно оглядев офицера, решительно обратилась к нему на безупречном английском с лондонским акцентом:
– Судя по мундиру, вы англичанин?
Услышав родную речь, Майлок будто очнулся от сна.
– О, ваше сиятельство! У вас превосходное произношение! – воскликнул он. – К моему стыду, русский язык даётся мне с трудом. Я многое понимаю, но говорить опасаюсь – боюсь нелепых ошибок и насмешек. Был бы безмерно счастлив, если бы вы удостоили меня несколькими уроками.
Применив всё своё обаяние и светское искусство, Майлок с радостью заметил в глазах княгини проблеск живого интереса.
– Капитан Майлок Эмерстон, помощник посла Её Королевского Величества, – отрекомендовался он, с почтительным изяществом склоняя голову. Его голос дрогнул от искреннего волнения. – Ваше сиятельство… Соблаговолите простить мою откровенность, но столь ослепительной красоты мне ещё не доводилось лицезреть.
Взгляд княгини, холодный и оценивающий, скользнул по его фигуре, задерживаясь на лице, словно выискивая скрытый смысл в каждом слове.
– Не упустите же эту возможность, капитан, – её ровный голос прозвучал с лёгкой, почти неуловимой насмешкой. – Такие возможности выпадают нечасто.
Она уже сделала полуоборот к гвардейскому подполковнику, чей вопрос повис в воздухе, но Майлок, поддавшись внезапному и безрассудному порыву, резко шагнул вперёд, сократив дистанцию.
– Ваше сиятельство, умоляю – всего один тур вальса! Позвольте этим мгновениям отпечататься в моей памяти. Я не смею надеяться ни на что большее.
Изысканность комплимента и та искренняя, пылкая страсть, что звучала в его голосе, возымели действие. Уголки её губ дрогнули, тронутые зарождающейся улыбкой. Мгновение помедлив, будто взвешивая своё решение, княгиня, с едва заметным кивком изящной головы, дала согласие.
– Что ж… Следующий танец я оставляю за вами, капитан Эмерстон.
* * *
Лейла, попавшая на бал по настоянию Катерины, была потрясена величием и красотой дворца. Роскошные наряды, блеск драгоценностей, изысканность убранства – всё это вызывало у неё благоговейный трепет. Окружённая заботой Екатерины и уже освоившейся в Петербурге Маргариты, она с детским любопытством впитывала изысканную красоту нового для себя мира.
Её наряд был необычен: в платье причудливо сочетались традиционные кавказские силуэты с элементами европейского кроя, напоминая то ли грузинские, то ли осетинские наряды. Богато расшитая шапочка с лёгкой вуалью заставляла её выделяться на фоне других дам. На Лейлу то и дело падали любопытные взгляды, заставляя её смущённо опускать глаза.
Неожиданно к их группе подошли великие князья.
– Добрый вечер, Екатерина Николаевна, Маргарита Алиевна, Лидия Хайбулаевна, – раздался церемонное приветствие.
Дамы, за исключением Елизаветы Алексеевны, ответили глубоким придворным поклоном.
– Позвольте представить вам, Лидия Хайбулаевна, великого князя Михаила, моего брата. Он изъявил желание познакомиться с супругой известного поэта, его тёзки – Михаила Лермонтова. Лихого сотника из батальона графа Иванова-Васильева.
В этот момент зазвучали первые аккорды вальса.
– Могу я надеяться на честь пригласить вас на тур вальса, Лидия Хайбулаевна? – неожиданно для всех предложил Михаил.
Взоры присутствующих устремились на Лейлу. Она смутилась, и на её щеках выступил румянец. Подняв на князя виноватый взгляд, она тихо, но твёрдо ответила:
– Прошу прощения, ваше высочество, но я вынуждена отказать. В отсутствие мужа я не могу позволить себе вольность, которая может вызвать его неудовольствие.
Отказ, данный великому князю, повис в воздухе, вызвав всеобщую растерянность. Лишь Елизавета Алексеевна сохраняла полное спокойствие. Гордо вскинув голову, она с безмолвным вызовом смотрела на князей, готовая в любую секунду встать на защиту жены своего любимого внука. С этой минуты она раз и навсегда признала в Лейле свою любимую невестку.
– Ваше высочество! – вступила в паузу Маргарита Алиевна, обращаясь к великому князю Михаилу с лёгким, почти извиняющимся поклоном. – Лейла, простите, Лидия, – поправилась она, – совсем недавно вступила в брак с Михаилом Юрьевичем. Петербург для неё, как когда-то и для меня, стал полным потрясений. Даже переход в православие не может в одночасье стереть особенности воспитания, привитые кавказской женщине с детства: глубочайшее уважение к воле супруга. Она просто не в силах переступить через долг и те нормы, что считает для себя незыблемыми.
Затем её взгляд смягчился, и на губах появилась обезоруживающая, почти кокетливая улыбка.
– Но если вы всё ещё желаете танцевать, то могу я предложить себя в качестве вашей партнёрши на этот тур?
– А как же ваш муж, князь Андрей? – искренне, почти по-юношески удивился Павел.
– О, я уверена, его сиятельство сочтёт за честь, если его супруга протанцует один вальс с великим князем, – парировала Марэ, и в её голосе зазвенела весёлая уверенность.
Её находчивость и лёгкость разрядили напряжённую атмосферу, вызвав дружный, одобрительный смех.
– Честь для меня, Маргарита Алиевна, – с благодарным кивком ответил Михаил.
Он галантно протянул руку, и Марэ, склонив голову, позволила повести себя в вихрь вальса, оставив позади смятение и заслужив молчаливое одобрение Елизаветы Алексеевны.
Глава 22
После двух насыщенных дней в Пятигорске Александр навестил меня в номере.
– Ну что, Пётр Алексеевич, не пора ли взглянуть на твою вотчину, Пластуновку? Готов к инспекции высокопоставленного лица? – с лёгкой ухмылкой поинтересовался он.
– Всегда готов, ваше императорское высочество, – бодро отозвался я.
– Полагаю, вашему каравану под охраной жандармов и казаков следует двигаться дальше, на Владикавказ. А мы тем временем навестим Пластуновку и нагоним их, – предложил я.
– Хорошо, согласен, – кивнул Александр. – И благодарю за костюм.
– Рад, что он вам пришёлся по душе, Александр Николаевич, – вежливо улыбнулся я.
– Илья, кажется, даже спать лёг в той черкеске, что ты ему подарил. Признаться, в ней он смотрится куда мужественней, чем в своём адъютантском мундире.
– На Кавказе быть – по-кавказски и выглядеть, – переиначил я известную поговорку.
Цесаревич на мгновение задумался, и на его лицо наползла тень растерянности.
– Ещё хочу у тебя спросить, Пётр Алексеевич. На балу я вроде бы видел что-то важное… или кого-то. Не могу вспомнить. Ты ничего необычного не заметил?
Я непроизвольно напрягся. Уверен, это проделки Зои.
– Нет, ничего приметного, – равнодушно ответил я, внимательно следя за его реакцией. – Скорее всего, вам просто попалась на глаза какая-нибудь милая особа.
– Возможно, ты прав, – вздохнул Александр, и в его вздохе слышалось скорее кокетство, чем усталость. – Признаться, я изрядно утомился после всех этих празднеств.
Без сомнения, ему нравилось быть на виду и ощущать собственную значимость.
– Бремя цесаревича, наследника престола, – тоже ноша не из лёгких, – заметил я. Лёгкий подхалимаж в такой ситуации был вполне уместен.
– Да, ты прав, Пётр, ноша весьма нелегка, – вновь вздохнул он с видом утомлённого будущего императора. Что ж, мне не трудно, а человеку приятно.
В Пластуновку мы прибыли почти что инкогнито. Александр и Илья, облачённые в простые чёрные черкески, не привлекли к себе особого внимания. Андрей и Егор Лукич постарались на славу: гостей ждала помывка в обновлённой бане и, по меркам наших мест, поистине роскошный ужин.
Поселение жило своей обычной жизнью. Александр, переодетый в нашу полевую форму, с неподдельным интересом бродил по базе, наблюдал за всем и засыпал меня вопросами. Однако сохранить секретность нам не удалось. Уже на следующий день новость о прибытии самого цесаревича мгновенно облетела всю округу.
К обеду в Пластуновку торжественно прибыло командование Семёновского полка. И тогда, совершенно неожиданно для меня, Александр повелел построить сотни для торжественного смотра. Оказалось, он собирался вручить батальону знамя.
Две сотни и прочие подразделения батальона, находившиеся на базе, были выстроены в неполное каре, образуя широкую букву «П». Я принял рапорты от командиров, после чего сотник первой сотни вышел из строя и торжественным, зычным голосом зачитал приказ о четырёх пластунах, навечно зачисленных в списки батальона.
Воздух был наполнен торжественной строгостью. Даже воспитанники, стоявшие в своей походной форме, не нарушали общего впечатления, вытянувшись в струнку с серьёзными, сосредоточенными лицами.
Цесаревич, облачённый в красную атаманскую форму, произнёс краткую, но пламенную речь и вручил мне новое знамя. Полотнище тяжёлое, шёлковое, затрепетало на ветру. Под крики троекратного «ура!», прокатившиеся по строю, Александр Николаевич начал обход, внимательно вглядываясь в лица бравых пластунов.
Подойдя к шеренге воспитанников, которые под его пронзительным взглядом напряглись ещё сильнее, он неожиданно остановился напротив Лукашки.
– Кто таков? – строго спросил цесаревич.
– Воспитанник Лукашка, ваше благородие! Господин цеса… церас… – мальчишка окончательно запутался в высоких титулах, и от смущения его лицо залилось густым багрянцем.
– Воспитанник Лукашка, – строго, но без гнева произнес цесаревич. – Прощаю тебе неподобающее обращение, учитывая твои малые годы. Надеюсь, ты станешь достойным пластуном. Прими от меня подарок.
Он протянул мальчику новенький серебряный рубль, сверкавший на солнце.
– Служу Трону и Отечеству! – выкрикнул Лукашка, собравшись с духом и на этот раз чётко выговаривая каждое слово.
– Молодец! – рассмеялся Александр, и его смех разрядил напряжённость, витавшую в воздухе.
После команды «Вольно!» строй разошёлся. Мы с Александром Николаевичем и другими офицерами вышли за ворота базы – и остолбенели. Перед нами раскинулось живое, волнующееся море народа. Людей собралось так много, что я с первого взгляда даже не сумел определить их число. При появлении наследника толпа заволновалась сильнее, и в воздух полетели восторженные возгласы и приветствия.
Андрей, не теряя ни секунды, отдал распоряжение. Из ворот базы мгновенно высыпали пластуны, образовав живой коридор и оттесняя толпу, в то время как цесаревича плотным кольцом окружила его личная охрана. Ротмистр Малышев и штабс-капитан, командовавший охраной, нервно поглядывали на прибывающих новых зевак, их лица выражали растущую тревогу.
Для Александра быстро соорудили нечто вроде помоста усадив его на небольшом возвышении там, где обычно проходили народные гулянья. Постепенно, насмотревшись на высокого гостя, народ начал успокаиваться и понемногу веселиться. Повсюду заполыхали костры, на вертелах зажаривались целые туши баранов, а в огромных котлах булькал ароматный кулеш. Воздух наполнился гулом голосов, смехом и звонкими песнями, сливающимися в один мощный, радостный гул.
Савва сообщил мне, что прибыл хаджи Али.
– Ваше высочество прибыл князь Баташев, хаджи Али.
Небольшая группа черкесов во главе с хаджи Али была допущена к цесаревичу. Хаджи Али с достоинством поклонился.
– Несказанно рад приветствовать наследника престола на нашей земле, – торжественно начал хаджи Али. – Благодарю за честь, что позволили лично выразить вам своё почтение. Прошу принять мои дары – они небогаты, но дарятся от чистого сердца.
По его знаку люди бережно вынесли и развернули перед Александром пять ковров. Яркие, с густым ворсом, они поражали богатством красок и тонкостью работы. Вслед за ними князь преподнёс шашку и кинжал – изящное оружие, богато украшенное серебряной насечкой и тёмной бирюзой.
– В наших горах не принято украшать клинки золотом, – пояснил Али. – Серебро – металл более мужественный и достоин настоящего воина.
Александр был тронут, но заметно смутился. Щедрость дара обязывала к равноценному ответу, а все значимые подношения остались в караване. Он растерянно взглянул на меня. Я же, предвидя такой оборот, заранее распорядился, Паша и Эркен, уже стояли наготове.
Поймав безмолвный сигнал цесаревича, я шагнул вперёд.
– Его высочество высоко ценит вашу щедрость, князь, и просит принять этот дар в знак своего особого расположения.
С этими словами я развернул перед изумлённым Али длинный свёрток. На солнце сверкнула изысканная турецкая сабля, чью рукоять и ножны покрывала сложная вязь золотого орнамента с рубинами; к ней прилагался кривой кинжал, украшенный в том же стиле.
По тому, как загорелись глаза старого князя и зацокали языками его приближённые, было ясно – подарок пришёлся по душе. В тот миг, когда его руки приняли тяжёлое оружие, я высыпал кошелёк со ста серебряными рублями.
– Его императорское высочество сожалеет, что обстоятельства не позволяют ему одарить вас более достойно, – добавил я. – Основной караван с вещами остался в Пятигорске.
Хаджи Али с величавым достоинством склонил голову.
– Лицезреть наследника российского престола – уже величайшая для меня награда, – произнёс он, приложив правую руку к сердцу и отдав поклон ровно такой глубины, какую требовал горский этикет.
– Ваше императорское высочество, разрешите представить вам, сына хаджа Али – князя Азамата Баташева – Вставил я в момент паузы.
Вперёд выступил Азамат в форме пластуна, на груди которого поблёскивали Георгиевский крест и две медали «За храбрость».
– Он – верный подданный России и служит в батальоне вахмистром. А в ближайшие дни отбывает для продолжения обучения в школу прапорщиков.
– Мне искренне отрадно встречать среди наших воинов столь доблестного сына черкесского народа, – улыбнулся Александр. – Эти награды на вашей груди, князь, красноречивее любых слов говорят о вашей отваге.
Пребывание в Пластуновке заняло два дня. Программа была насыщенной: Александр успел кратко посетить наш Базар, а завершил свой визит смотром, где пластуны продемонстрировали своё искусство.
Наполненный впечатлениями, цесаревич в сопровождении конной полусотни пластунов отправился во Владикавказ. Мы двигались быстро, с единственной короткой остановкой на базе третьей сотни, где нас уже ожидал Хайбула. Встреча вышла хоть и краткой, но весьма насыщенной. Далее, почти не задерживаясь в крепости Грозной, мы прибыли во Владикавказ.
Александр, облачённый в простую чёрную черкеску, старался не создавать ажиотажа и по-деловому, без лишней помпы, ознакомился с городскими делами. Пришлось ему отбыть и официальный бал, ничем не отличавшийся от подобных приёмов в других городах. Я же наотрез отказался от участия в этом мероприятии.
В Тифлис мы следовали со всем караваном по Военно-Грузинской дороге. Путь был неспешным, располагающим к размышлениям.
– Хочу поблагодарить вас, Пётр Алексеевич, – раздался вдруг голос Александра, пока мы ехали в его карете. – Вы не позволили мне оконфузиться во время встречи с князем Баташевым. Илья!
Адъютант достал два увесистых мешочка с монетами.
– Не стоит благодарности, Александр Николаевич. Вы – второе лицо в империи, и я просто не мог допустить даже тени несуразицы в таком важном деле.
– Я настаиваю, Пётр Алексеевич, – твёрдо произнёс цесаревич. – Поверьте, я чрезвычайно ценю вашу прозорливость и умение действовать в самых неожиданных ситуациях. У меня даже возникло ощущение, что вы заранее знали о визите князя Баташева.
– Почему «возникло ощущение», Александр Николаевич? Я действительно, знал характер и повадки князя Баташева, поэтому решил просто подстраховаться.
– Всё равно благодарю вас, Пётр Алексеевич. Как бы мне хотелось увидеть вас рядом с собой в Петербурге! Искренне надеюсь, что когда-нибудь это произойдёт. Кстати, хотел спросить: что вы думаете о генерал-майоре Головине? Он напросился ко мне на аудиенцию.
– Знаете, Александр Николаевич, мне трудно сказать о нём что-то определённое. Лично не знаком. Если честно, после всей этой истории у меня нет ни малейшего желания знакомиться с ним без самой крайней нужды. Мне довелось вызволить из плена двух офицеров из того отряда, что был наголову разгромлен Абдулах-амином. Так вот, из их рассказов Головин предстаёт в самом неприглядном свете. Подробностей не знаю, но общее впечатление у меня самое неблагоприятное. Решение князя Воронцова я всецело одобряю и поддерживаю. Позвольте также отметить, Александр Николаевич, что у Абдулах-амина, судя по всему, появился весьма даровитый стратег. План последнего набега на нашу линию был безупречно спланирован и мастерски исполнен. Сразу видно – работу человека с серьёзной военной выучкой. И ведь чего он добился, учитывая привычный уровень дисциплины горцев! Осада и практически успешный штурм крепости Грозной – такое по силам далеко не каждому. Окажись слаженность их действий хоть немного выше, и крепость была бы потеряна.
– Неужели вы полагаете?
– Убеждён в этом, Александр Николаевич. Кстати, вы уж извините, но в Тифлисе я буду вынужден откланяться. Моя полусотня уходит на базу, а мне самому надлежит завершить кое-какие дела.
– Прискорбно, разумеется, но долг есть долг. Надеюсь, перед отъездом вы меня навестите?
– Непременно заеду, Александр Николаевич.
