Текст книги "Заметки непутёвого туриста. Часть 5"
Автор книги: Эдуард Петрушко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
II Охота первый день
Пришло время и нам расчехлить карабины, в любимых местах охоты Шолохова М. А. Много поменялось с той поры появились качественные карабины побежденной Германии, дальномеры, ночники, тепловизоры и даже прицелы Swarovski. Гусь поменял свои маршруты, дрофу занесли в красную книгу, утки и куропатки стало меньше, а охотников больше. Однако объект нашей охоты степной сурок – байбак, как и раньше благополучно сохранил свою популяцию, а в некоторые годы его число становилось критическим.
Байбак – популярный объект специальной охоты – Варминтинга, при которой стрельба ведётся с большого расстояния из специального оружия. Ключевое слово vermin – вредное животное Эта разновидность спортивной охоты, стрельба на дальних и сверхдальних дистанциях по грызунам, особенно популярна в США.
Смотрел видео ролики, когда американцы с километрового расстояния, обложившись разными измерительными приборами, под дикое ржание стреляли по зверькам экспансивными пулями, от которых животное разлеталось на куски. Решив не портить шкуры сурков, приобрел себе пару пачек пуль «полуоболочки».
Байбак оказался безобидным животным, похожим на потолстевшего суриката.
Сельскохозяйственными культурами степной сурок практически никогда не кормится, поэтому никакой он не «vermin». А вот самого байбака едят, особенно в Киргизии и Монголии. Мех используют как подкладку и для пошива шуб «под норку», а жир в медицинских целях.
Живут байбаки большими многолетними колониями, устраивая для жилья норы. Степной сурок годами трудится над постройкой своего жилища – подземные переходы в несколько ярусов тянутся на десятки метров. У выхода из норы накапливается выброшенный грунт – глинистая почва, мел или серозём, высотой до трех метров, который называется сурчина. Сурчину байбак использует как наблюдательный пункт.
Приближение опасности байбак видит заранее и, обладая запасом времени, может не спеша скрыться в норе, не забыв предупредить сородичей. Старые байбаки довольно сообразительны – на домашних животных не реагируют. Если же опасность реальна – издают особый свист, и тут же вся колония устремляется в укрытие.
В предвкушении охоты рано встаю и одеваюсь. Сижу у открытого окна и слушаю, как просыпается деревенская улица. Солнце еще не взошло, а его озорные лучи уже будят все живое. Подают голоса коровы, будят своих хозяев петухи. В голубизне утреннего неба раздается звонкий, похожий на переливы серебряного колокольчика, голос жаворонка.
Дом оживает, журчит вода, топот, раздается смех – собираемся. Заботливая хозяйка приготовила чай и блины с творогом.
Выходим на улицу егерь оформляет лицензии, инструктаж короткий – «едем наблюдаем, возле сурчин останавливаемся, смотрим в бинокли». Обмен информацией по радиостанциям, которые Олег раздал в каждую машину. Егерь также предупредил, что автомобилей зверек не боится, но увидев охотника – скроется, поэтому – «выползать с машин ужиком». Подранков не делать, маленьких зверьков не бить. Вперед.
Выезжаем из населенного пункта. Через пол часа, петляя оказываемся на холмистой местности. От возбуждения руки впиваются в карабин, глаза трескаются от напряжения. Заговорила радиостанция «справа 150 метров, стреляет первая машина». Останавливаемся. Выходит охотник с Санкт-Петербурга, по имени Артем, высокого роста тяжелоатлет, прикладывается к машине. Выстрел. Зверек исчез как по взмаху палочки Копперфильда. Всем стадом бросаемся к сурчине.
Егерь переживает за подранков – нырнувший в нору раненный зверек после смерти изведет всю свою семью. Поэтому Олег ходит с длиной проволокой с крючком на конце, которую мы между собой называли загогулина.
Осматриваем вход в сурчину, крови нет, Олег поковырялся загогулиной в норе. Промах. С интересом обхожу внушительный холм – сурчина светлого цвета от азота и помета. Не одну тонну земли байбаки выгребли с норы.
Наслаждаясь переплетением степных запахов и разноголосым пением степных птиц, неспешна идем к машинам. Не проехав и триста метров, Олег через радиостанцию дает наводку. Зверек с моей стороны поэтому неуклюже, как пьяный пигмей – переросток пытаюсь вылезть через дверь водителя. Машина подготовлена – на багажнике два реленга, на один из которых устанавливаю упор, в виде специального мешочка набитого песком.
Вижу в оптику стоящего, как длинный пенек сурка, коричневого цвета, тревожно смотрящего в нашу сторону. Выстрел – попадание! С трудом сдерживая радость, ставлю карабин на предохранитель. Степенно идем с Олегом за первым трофеем.
Оказалось, что активных стрелков два человека, остальные туристы или как у нас в машине – «экономные» охотники с Воронежа. Патроны дорогие, поэтому за выезд воронежские делали два выстрела, на «уверенном» расстоянии.
Бегать туда-сюда в высокой траве и кустарниках быстро надоедает, поэтому скоро за трофеями ходит один Олег. Жара подкрадывается на мягких лапках, придавливая все живое. Байбаков становится все меньше и меньше – сурчины пустые. Зверек от зноя прячется в норах.
Забурчала радиостанция давая наводку на задержавшегося на солнце байбака. Егерь предупреждает – байбак за высохшей речкой – возможно ручей-грязь. Подводя итог Олег говорит – «стрелок сам идет за возможным трофеем». Вызываюсь. Неспешна целюсь, уверенный в попадании. В последний момент капля пота падает на ресницы… Плавный спуск Меркель чихнула, ласково ударив хозяина в плече. Сурок исчез.
Машины стоят под солнцем, народ уставший – с шага перехожу на бег и обеими ногами застреваю в настоящем болоте. Не удержавшись падаю плашмя в грязь, вместе с карабином. Стирая зубы до корней, проклиная сурка, егеря и ручей всеми немыслимыми карами. Поднимаюсь с трудом делаю два шага. Кроссовки остаются в липкой грязи. Решаю оставить обувь, настойчиво как мул иду к заветной сурчине. Но видать покровитель байбаков, отомстил мне за сегодняшних сурков лежащих в багажнике, зверька нет, крови тоже.
Вытащив обувь с грязи иду к машинам. Колючая трава щипает ноги, куски грязи падают с масхалата на землю. Гомерический хохот раздается над ростовскими холмами и полями по мере моего приближения к остальным охотникам. Я выглядел как обсосанная шоколадная конфета. Мне кажется что над не удачливым охотником, за спиной ржет вся колония байбаков.
Уставшие, но полные новых ощущений, заходим в прохладный дом с одним желанием завалиться в кровать. Хозяйка на ходу спрашивает, готовить ли байбака, подумав что эта шутка, отвечаю – «крыс не едим».
Очнувшись после тяжелого сна, чишу карабин, стираю масхалат. Хозяйка два раза позвала к столу – неудобно, мою руки, спускаюсь. Судя по веселым лицам и оживленной беседе – самогонка уже давно плещется в стаканах.
Ольга насыпает дымящееся жаркое с картошкой и наливает до краев. Уверенно вливаю самогонку и увлеченно закусываю. Через некоторое время замечаю, что многие наблюдают за мной с легкой улыбкой на лице. Вроде от грязи отмылся, причин для шуток нет. На вопрос «как мясцо?», отвечаю «отлично» и интересуюсь, что за скотину мы едим. Сергей из Белоруссии отвечает, «что стреляли то и едим». Ложка застыла у рта, но причин останавливаться я не нашел. Байбак был вкусный и чем то напоминал баранину. Под хмельные шутки продолжили застолье до глубокой ночи.
III Охота второй день
Подъем тяжел как восхождение на Эверест, но оставшихся в кровати нет. Пьем чай, народ немногословен, прижатый легкой самогонной абстинягой, блины жуем неохотно. Бодрый Олег читает лекцию о байбаках.
За день крупный байбак съедает до 1,5 кг травы. Воды обычно не пьёт, довольствуясь влагой, содержащейся в растения. Потребляет сурок и саранчу, кузнечиков, гусениц, муравьиных куколок.
Запасов на зиму байбак не делает так как в это время года дрыхнет. Из зимней спячки байбаки выходят в конце февраля – начале марта. Немного откормившись, они принимаются ремонтировать или рыть новые защитные норы.
Жизнедеятельность байбаков начинается с восходом солнца, когда зверьки просыпаются и отправляются на кормёжку. Обычно двое сурков в колонии играют роль часовых, пока другие кормятся. Слух у сурка развит слабее, чем зрение, поэтому главным сигналом опасности является не столько свист, сколько вид бегущего к норе сородича. Увидев это, другие сурки тоже бросаются к норам, даже если при этом не было крика. В полдень байбаки обычно отдыхают в норах, а к вечеру опять выходят на кормёжку.
Передвигается сурок порывистыми перебежками, временами останавливаясь и замирая на месте. Спасаясь от преследования, бежит довольно быстро, достигая на ровных участках скорости 12 – 15 км/ч, и старается укрыться в ближайшей норе.
Выходим на улицу. Утро своим прохладным дыханием, пробегается по поселку, перед жарким днем. Тишина и покой: в эти ранние часы спят птицы, цветы и травы. Природа замерла в ожидании восхода солнца. Светлеет небо, облака постепенно окрашиваются нежно-розовым цветом.
Едем, под урчание мотора глаза сами закрываются и голова безвольно повисает между плеч. Сквозь дрем, чувствую остановку, команда – стреляет первая машина. Выстрел. Раздается крик похожий на рев гризли, переходящий в добрый русский мат. С перепугу выскакиваем с машины – оказалось, что охотник из Белоруссии прострелил крышку багажника Тайоты Тундры Артема. Белорус сделал выстрел с горки – вниз, положив карабин на багажник. Большой наклон ствола и вот японец обзавелся нештатной дыркой. Кузов не задет – международного конфликта нет.
На второй охоте особо не стреляю, страсть удовлетворена, высматриваю только крупных особей, которые наиболее хитры и опытны.
Видим такого «авторитета» на сурчине вес под 10 килограмм, расстояние 250 метров, поэтому сурок даже глазом не повел при остановке машин. Уставший егерь на всякий случай говорит – «очень далеко, при попадании идет стрелок». Сон как ветром сдуло, вызываюсь на выстрел. Адреналин загулял глаза расширились, готовлюсь к выстрелу.
Сбиваю точным выстрелом большого «наблюдателя», показывая мастер класс, остальные байбаки продолжают пастись не видя угрозы. Имея возможность выбить еще пару зверьков – останавливаюсь и ставлю карабин на предохранитель. Егерь увидев попадание на таком расстоянии, выходит из машины жмет мне руку и сам за добычей.
Больше стрелять не хотелось и смысла истреблять безобидных сурков не было. Наблюдаю по сторонам, едем вдоль села. Большое количество сурчин, расположены возле ферм, мест выпаса скота или одиноких домов.
Останавливаемся на дороге, егерь уходит проверить результаты выстрела когда сзади к нам пристраивается скромный Рено Логан
Машина набита коробками, на пассажирском сидении расположилась хозяйка, размером с небольшой катер. Мужик за рулем, по всей видимости муж, наоборот худощав и неприметен. Вижу в зеркало заднего вида – хозяйка выплывает с машины и на ходу начинает орать «расставили свои бульдозеры», а «ну с дороги, мы на рынок опаздываем».
Сначала опешили, потом с машин посыпались шутки: «что продавать будешь – яд змеи?», «рынок небось, блошиный?», «чего спешишь, красавица – молоко прокиснет?» и т. д. Казачка бойко отвечала на наши выпады, подперев бока руками, не сколько не боясь колонну джипов. Неспешна, уступая дорогу, съезжаем в траву. Олег видя нашу юмористическую перепалку, говорит что в местных семьях зачастую правят казачки, которые могут и по «башке стукнуть» проштрафившемуся мужику. Колотят, короче казачки мужей своих.
Едем совсем в глуши, вдруг вдалеке от дороги замечаю большое количество растений с характерным расположением лепестков. Останавливаемся выходим – оно – анаша. Причем количество засеянной площади поражает. Каннабиноиды, в целях маскировки посеяны «ручейками» вперемешку с другими травами. В низине течет река, оно и понятно анаша любит влагу. Кто то в промышленных масштабах, позабыв о единой конвенции ООН о наркотических средствах, которая включает коноплю в список наркосодержащих растений и вытекающую из этого статью 228 УК РФ, решил устроить себе небезопасный бизнес.
Рвем пару кустов и устраиваем фотосессию. Играемся с растениями как дети, изображая из себя то наркобаронов, то полицейских. Окончательно войдя в роль Пабло Эскобара, требую косу и самолет для транспортировки травы. Егерь нервничает и пытается загнать нас в машины.
Сопротивляясь прошу оставить меня сторожем, до полного созревания «продукта». С этой целью начал делать из кустов анаши шалаш. Олег, пинками, как распоясавшихся школьников, загоняет нас по местам.
Устраиваем прощальный обед на берегу большого пруда. Есть не хочется.
Ложусь в траву и смотрю в ярко голубое небо. Непохожие друг на друга облака плывут надо мной. Присмотревшись, можно увидеть и птицу и маленького дракона и парусник несущийся по морю. Под звенящее пение птиц засыпаю на ростовской, принесшей незабываемые впечатления, земле…
КРЫМ. ПОКАТУШКИ ПО ГОРАМ.
Ноябрьский, уже российский Крым, встречал просторным отреставрированным аэропортом Симферополя, отсутствием таможни и достаточно большим количеством пассажиров для осеннего «не сезона». Через роту навязчивых таксистов пробираюсь к встречающим друзьям, толкая тяжелый дайверский чемодан.
Разговоры в дороге – кто-то жалуется на большие «российские» налоги, кто– то на плохие продукты с «материка», но в целом позитив. Понятно, что наша матушка Россия не идеальная страна со своими проблемами и санкциями. Естественно что свою «неидеальность», она автоматически экспортирует в Крым. Но интеграция идет, через чехарду кадров, исправлением организационных решений, минимизацию чрезмерной бюрократизации.
Симферополь весь в дорожных работах, на трассе к Севастополю – отсутствуют бешено несущиеся иномарки киевских «блатных», на обочинах чисто. «Денег нет», но главное спокойствие. Что важнее не знаю.
Заезжаем в любимый севастопольский ресторан «Прагу», вкусное пиво «Черниговское» исчезло, что повергло меня в уныние, однако появилась приличные сорта крафтового пива, российские бренды и вездесущая Стелла. Кухня по прежнему отличная, потекла незамысловатая беседа. Незаметно переключаемся на коньяк Коктебель, потеплело, солнце засветило ярче, захотелось совершить подвиг в мирное время. Подвиг ограничился прогулкой, по не раз хоженым местам – Нахимовской набережной, и графской Пристани. Остановки в кафешках, к вечеру залиты под ватерлинию, как перегруженные корабли.
Утром кремлевским колоколом ударил по вискам – звонок от дайверов Балаклавы – выезжай, ждем, идем погружаться. Отвечаю, что лошадка сломалась под напором Коктыбеля, прошу прощение и с трубкой у уха проваливаюсь в тревожный сон.
Пиво с коньяком – коктейль не для воробушков, целый день таскаю ватный организм пытаясь шутить и бодриться. Мужественно отвергаю предложения облегчить страдания, на Коктебель в холодильнике смотрю презрительно.
Утром следующего дня, инициативно звоню в Балаклаву, ответ расстраивает – шторм. Решаем перехитрить природу и рокернуть дайвинг на рыбалку. Выходим на катере Brig, с Казачей бухты на ставридку.
Береговая линия Севастополя порезана многочисленными бухтами, которых более 30-ти и каждая имеет свою историю. Во время очередной войны с Турцией для наблюдения за действиями турецкого флота по всему побережью были расставлены казачьи пикеты. Один из них находился в бухте, которую впоследствии и стали называть Казачьей.
«Оказывается» шторм не только в Балаклаве, а по всему побережью. Катер кидает как мячик для пинпонга. Пару раз в попытке опустить снасть, чуть не вываливаюсь в шипящее море.
Серо-сиреневое небо сливалось с темной морской бездной в единую неуправляемую стихию. Волны поднимались во весь рост, беснуясь и закручиваясь в огромные светлые спирали.
Ярость моря начинает пугать, однако находим место спрятанное от ветра за скалами и пытаемся ловить рыбу. Ставридки по одной – две, как блестящие иголки вешаются на пустые крючки. Глубина большая – около 20 метров, руки устали крутить катушки, но азарт берет свое– методично опускаем грузило на дно, пару и кивков и тянем добычу наверх. Клев резко прекратился, косяк ушел. Рыбу – не на базар продавать, на жареху хватит, идем в бухту.
На обратном пути ветер меняется, катер явно не крейсер «Москва», брызги летят как из брансбойта, подло заливая одежду. Наконец-то видим каменный маяк стоящий на самом краю мыса Херсонес, где и собственно и находится Казачья бухта– прибыли. Мокрые как попавшие под ливень мыши, разгружаем катер.
Под нежную ставридку и ставшим братом Коктыбель, коротаем вечер. Прогноз погоды неутешителен – ветер зарядил на всю неделю, дайва не будет. Поступает предложение покататься по горному Крыму на квадрациклах. Владелец, знакомец, но одно условия – не пьяным, горы ошибок не прощают.
Хмурым утром с хмурыми лицами, едем в село Красный Мак, Бахчисарайского района на место проката квадрациклов. Большинство квадриков на профилактике и не балуют объемом двигателя. Находят одного китайца 700 лошадей, но поведенного «перевертыша».
Оценка физического состояния как на медосмотре, инструктаж – порядок. Узнав что есть опыт вождения, тем не менее предупреждают – руль на ямах «выбивает» – повело раму, горные дороги коварны, не «летай». На голову шлем и опытного сопровождающего по имени Александр. Александр со шрамом на скуле, высокий и поджарый, весело смотрел на меня словно изучая. Сопровождающий просит «проверить» аппарат до гор, на равнине и с бешеной скоростью вылетает за ворота.
Стараясь не отстать поймал первую кочку, квадрик ляпнулся как необъезженный мустанг, руль не удержал, чуть не вылетел на обочину. Прыгнув на ямах пару раз, понимаю специфику управления неисправным китайским ведром, махнул рукой – вперед. Александр притопил – понеслись.
До мчались до гор и выехали на редко используемые пожарные дороги, порой переходящие в узкие тропы. По петляющей колее держим путь в сторону смотровой площадке. Ветки хлещут по шлему, трясет как на старой стиральной доске, опасные маневры между слетевшими с гор булыжниками. Александр не думает сбрасывать скорость, будто подшучивая над московским туристом.
Приезжаем на «дикую» смотровую площадку. Вух, руки деревянные, ноги дрожат, неуклюжим медведем слезаю со старенького квадрика.
Горы… Мир, который проникает в тебя как приятный дурман. Ощущение бесконечности времени и мига существования. Горы касаются неба, верхушки утопают в тяжелых темных облаках. В дымке отельным великаном красуется Ай-Петри.
Иные цвета, иные запахи и звуки. Охватывает изумление и восторг при виде грозной красоты горных пейзажей. Мир гор настолько необычен и своеобразен, что его можно сравнить разве что с пейзажами другой планеты.
Летим дальше, вместе с адреналином, мозг выбрасывает детский стишок:
Дорога в горы,
Ветер в лицо,
Слова в пустоту,
Позабытый страх внизу…
Высаживаемся возле горы Эски – Кермен. Небо свинцовыми тучами давит на плечи, сильные порывы ветра как дворовая собака рвет одежду. Природа показывает свое недовольство тому, что названные гости, приехали в пустой древний горный город, охраняемый одними вихрями…
Название Эски-Кермен переводится с крымскотатарского как «Старая крепость». Живописный Город Эски-Кермен был основан в конце далекого VI века н. э., как укрепление для защиты идущей в Херсонес торговой дороги. Лучшего места для обороны не найти крепость окружена горами взять ее без поддержки авиации было сложно, даже грозному врагу. При нападении супостата, город готов был принять до нескольких тысяч человек со скрабом и скотом.
От когда-то цветущего города остались только пещеры, пещеры, пещеры… Их много – более 300 штук и они разные: жилые, пещеры-храмы, боевые пещеры, хозяйственные, пещеры. В глубине города останавливаемся передохнуть.
Тишина. Тишина свободная, природная. Наверное ее, называли в сказках мертвой. Наша тишина – живая, она дышит, ветер пытается что то рассказать тебе на ухо, шелест деревьев, скрип камней.
В пик рассвета население города превысило 2000 человек. Передвигаемся по достаточно широкими улицами, по которым способна проехать повозка, заглядывал в комнаты – кельи, где были вырублены полноценный кровати, столы и помывочные углубления. В одном из больших вырубленных в горах помещениях обнаруживаю икону и свечи – остатки церковной кафедры.
В самом конце XII вездесущие татары разрушили город, который больше не смог восстановить своё былое значение. Злой как тигр, эмир Ногай, ставленник Орды, мстил убивая все и вся, за убитого внука, посланного в Крым за данью.
В дальнейшем Эски-Кермен стал открытым, незащищенным поселением, все оборонительные пещеры были переоборудованы для хозяйственных нужд, либо переделаны в усыпальницы и храмы. Он был заброшен и угасал как тлеющие угольки…
Просил у Александра разрешения снять пещерку на зиму, по бомжевать в горах, вдали от социума, проблем и загрязненной столицы. Сопровождающий с улыбкой отвечал, что Эским – Кермен входит в Бахчисарайский историко-культурный заповедник и «номерок» мне арендовать не получиться.
Дальнейшей нашей целью, был пещерный монастырь Шулжан, в переводе «Отдающий эхо». Монастырь расположен в стороне от крымских пещерных городов и несколько столетий был заброшен. Благо угодное место восстанавливается буквально несколько последних лет, живущими здесь православными монахами. В строительстве также участвуют ставшие на путь исправления бывшие наркоманы и алкоголики.
На верху плато находится башня-часовня – визитная карточка монастыря, сверкающая своим куполом. Сам храм расположился в кельях, которые выбиты в скале. Чтобы до них добраться нужно спуститься по деревянной лестнице, которая буквально висит на скале.
Лесенка доверия не внушала, возникали сомнения в прочности хлипкой рукодельной конструкции висящей на высоте. Ступеньки крутые как на трапе самолета, но только более узкие. С непривычки ползешь, вжавшись в скалу. Сделано надежно и крепко – ступеньки скрипят, но выдерживаю крупного туриста.
В Шулдане не обращают внимание на внешний вид, не просят милостыню, нет туристов. Становлюсь на площадке, возле звонницы. Через несколько минут, внутри наступает спокойствие и умиротворение. Преобладаю в состоянии транса. Здесь все по другому. Наши переживания кажутся совсем незначительными и уходят на другой план. Совершенно не хочется торопиться.
Решил пошалить – ударил в висевшие, как гроздья винограда, колокола. Понял почему храм называют – «отдающий эхо». Звук монастырской звонницы очень долго висит в воздухе, заполняя долину. На звон ниоткуда появился отшельник – Давид, человек с аккуратной бородкой и добрыми глазами. Замечания не сделал, рекомендовал зайти в храм, который выбит прямо в скале. Спрашиваю у Александра, а где живут отшельники – рядом с монастырем располагаются несколько небольших, обособленных пещер, в которых они и расположились. Заявляю о желании пополнить группу отшельников. Александр улыбаясь отвечает – «квадрик на базу отгони, а потом хоть в отшельники, хоть в матросы».
Внутри скального храма, все как в православной церкви – алтарь, иконы, свечи. Иду опустив голову – потолочек низкий. В полном одиночестве становлюсь в сторонке и наблюдаю за горящей свечей. Мысли и чувства приходят в порядок. Особая атмосфера, необычное место.
Трогаем. Александр по дороге домой совсем расслабился и практически летел над землей, ловко огибая ямы и объезжая камни. Он совсем забыв, что на хвосте у него малоопытный ездок по горным трассам, причем еще и любопытный.
Смотреть по сторонам и управлять квадроциклом на каменистой дороге – вещи наказуемые. Слетаю с дороги в кусты, стегают злыми ветками, деревья так и пытаются «поймать» квадрик. Пронесло. С трудом выезжаю с гущи на узкую дорожку и пытаюсь догнать Александра.
Несколько развилин, интуитивно поворачиваю и понимаю подсознание меня обмануло – деревья с обоих сторон плотно прижимаются к дороге, ветки хлещут меня как в бане веник. Приходится нагибаться, практически ложиться на руль, чтоб не поймать сук.
Дорога перешла в тропу – совсем одичалую, захламленную и темную.
Выезжаю к обрыву. Что то вроде дикой смотровой площадки. Слезаю с коня и в пугающем одиночестве смотрю в даль. Воздух прозрачен, сладок, и так все вокруг покойно, что в душу снова вселилось блаженное успокоение.
Холод и отсутствие шкалы на телефоне выдергивают из стагнации. Заблудиться в холодных горах не лучше, чем заблудится в тайге. Вспомнил персонажей – моряков, замерзающих во льдах Арктики, из недавно прочитанного романа Дэна Симмонса – «Террор».
Стою один как береза на болоте и понимаю, что надо двигаться иначе превращусь в пломбир. Пытаюсь выехать на дорогу. Появляется неприятный холодок в животе. Останавливаюсь, глушу мотор крымские дубы накрывают меня ветками закрывая небо. Вдруг слышу спасательный свист и задубевшими пальцами завожу квадрик.
Через несколько минут спасительная дорога. Вижу несущегося ко мне и слегка перепуганного Александра…
