Текст книги "Птица войны"

Автор книги: Эдуард Кондратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Да, великий вождь… – тихо проговорил юноша. – Это правда… Я хочу, чтобы он жил с нами… Но где он?

– Мои люди провожают его к трем холмам, к отцу. Я разрешил ему вернуться к нам через четыре дня… Доволен ты?

– Ты великодушен, о великий вождь, – пробормотал Тауранги. – Пакеха Хенаре наш друг.

От него не укрылось, что Раупаха, который внимательно прислушивался к разговору, усмехнулся. Тауранги стиснул зубы. Жгучая боль опалила затылок, все поплыло перед глазами…

– Отнесите его домой, – глухо, как сквозь одеяло, прозвучал голос отца, и стена нестерпимого звона опять отгородила весь мир от Тауранги.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
в которой происходит столкновение сына с отцом

Если бы не провожатые, Генри вряд ли нашел бы отцовскую ферму – настолько быстро все вокруг утонуло в опустившейся на землю тьме. Деревья, кусты, причудливые груды валунов потеряли очертания и на расстоянии пяти шагов стали неразличимы. Луна лишь украдкой проглядывала сквозь плотную завесу, покрывавшую небо, и тогда на мгновение вверху становились видны тяжелые лохмотья туч, а внизу, на земле, проступали обманчивые силуэты.

Гроза настигла Генри, когда колеблющийся огонек в окне отцовской комнаты желтел уже в сорока – пятидесяти шагах. Но последние ярды стоили многого: в несколько секунд Генри промок до нитки.

Перебравшись через забор, он дохромал до дома и забарабанил в дверь руками и ногами. Стук безнадежно тонул в неистовом шуме грозы. Наконец он догадался постучать в окно. Когда послышался скрежет отпираемого замка, Генри стало казаться, что он пропитан водой и снаружи и изнутри.

Старый Гривс встретил молодого без особого восторга. Генри почудилось, что он был даже несколько разочарован, увидев на пороге сына. Похоже, старик ждал кого-то другого. В этой догадке Генри утвердился, когда, сбросив в передней мокрую одежду и натянув попавшееся под руку тряпье, вошел в гостиную. Табуреты были чинно расставлены у стола, с гвоздей, которыми были утыканы стены, снято все, что всегда заполняло гостиную, – поношенная одежда, бракованные овчины, уздечки, давно не стреляющие ружья и прочий ненужный скарб. Выкидывать хлам Сайрусу Гривсу было жалко, но и в кладовых держать его не хотелось: там хранились только добротные вещи. Сегодня все враз исчезло, стены выглядели непривычно голыми. Неспроста это было: отец определенно ждал важных гостей.

Поймав удивленный взгляд сына, Сайрус поспешил первым начать наступление. Подбоченясь, он сел на табурет и закачал головой:

– Это что же такое, сынок, это же беспутство – и только, не так разве, а? Ни в грош отца не ставишь, ни в грош, стыдно! Я терзаюсь, сердце изболелось – все, мол, пропал сыночек мой дорогой, а он, понимаешь ли…

Генри с усмешкой наблюдал за отцом, который то всплескивал руками, то воздевал их к небу, ни на секунду не прекращая лицемерной болтовни. Пора было кончать с этим шутовством.

– Сайрус Гривс, – спокойно произнес Генри, рассекая цепь длинных, как итальянские макароны, отцовских фраз. – А ведь вы просчитались. Оба – и вы, и досточтимый мистер Типпот.

Старик с недоумением уставился на сына.

– Что? Ты о чем говоришь-то? – бормотнул он.

Генри, упиваясь, растянул томительную паузу.

– Я хочу сообщить вам, сэр, – продолжал он, – что ваикато разбиты войском Те Нгаро. Разбиты и бегут.

– Куда… бегут? – тупо переспросил Сайрус Гривс.

Нелепость вопроса развеселила Генри.

– Не все ли равно куда? – фыркнул он. – Важно, что бегут. А сколько их побито – ужас!..

Смысл услышанного наконец дошел до сознания старика. Лицо его стало пепельно-серым, полоска рта жалобно искривилась. Он вскочил с табурета и суетливо заметался по комнате, будто в поисках чрезвычайно нужной ему в эту минуту вещи.

– Ехать… Поздно будет утром, поздно… – шептал он, бессмысленно колеся по комнате и продолжая обшаривать ее испуганно бегающими глазками.

Внезапно он остановился, сжал рукой левую сторону груди и, зажмурившись, медленно опустился на лавку.

– Сынок, – услышал Генри его прерывистый шепот. – Сынок… Я виноват… Ошибся… Надо бежать… Ло… Лошадей…

Генри с испугом и жалостью смотрел на отца. Старый Гривс не притворялся: ему было по-настоящему худо.

Генри, схватив высокую кружку, подбежал к столу и плеснул в нее из бутылки ячменного пива. Старик сделал глоток, вздохнул и жадно допил до дна. Зубы его постукивали о глину.

– Успокойся… – Генри принял кружку из трясущихся пальцев. – Нгати нас нетронут. Сын вождя – мой друг. И сам Те Нгаро звал меня в гости, как друга… Успокойся… Я говорю правду.

Но приступ смертельного страха, только что пережитого Гривсом-старшим, видимо, не мог пройти бесследно: старика продолжало бить как в лихорадке. Поверил ли он сыну или нет – сказать трудно: за вечер он больше не проронил ни слова. Апатия овладела им. Подчиняясь настоянию Генри, он лег в постель и закрыл глаза.

На всякий случай Генри устроился рядом, бросив на лавку вместо матраца широченный отцовский плащ и сунув под голову овчину. Довольно долго он лежал, прислушиваясь в темноте к монотонной скороговорке дождя и перебирая в памяти события бурного дня. Засыпая, подумал о том, что завтра непременнно отыщет Тауранги. Независимо от того, жив он или убит…

Намерению Генри не суждено было сбыться. Отец разбудил его чуть свет и заявил, что они немедленно выезжают в Окленд, где его ждут чрезвычайно срочные дела. Выглянув в окно, Генри увидел, что обе отцовские лошади уже под седлом.

– Никуда я не поеду, – воспротивился Генри, но спорить с отцом на этот раз было бесполезно: Сайрус Гривс даже не слушал возражений. К тому же он так напирал на необходимость показаться оклендскому лекарю, что Генри не оставалось ничего другого, как согласиться. В самом деле, мало ли что случится в пути с больным стариком?

Уступчивость сына привела Сайруса Гривса в необычайно хорошее расположение духа. Во время завтрака он то и дело подшучивал над собой и вчерашними страхами и, заискивающе заглядывая в глаза, хохотал над собственными остротами.

Когда в комнату вошел Етики, Сайрус тотчас пригласил маорийца к столу и принялся угощать его холодной свининой и сыром так радушно, будто тот был не простым работником, а дорогим гостем. Етики с достоинством принял приглашение, хотя в глубине души был поражен странным поведением хозяина. Полузакрыв глаза, он выслушал наставления Сайруса насчет содержания фермы, согласно кивнул, съел два ломтика сала и вышел во двор. Вскоре за окном послышался скрип колодезного колеса, и Гривс-старший принялся на все лады расхваливать трудолюбие Етики.

Словоохотливость Сайруса как рукой сняло, когда они с Генри выехали за ворота и начали спуск с холма. Поскольку у сына не было желания беседовать о чем-либо с отцом, молчание под цокот копыт тянулось долго. Но вот вдали показалась плоская верхушка горы – той самой, откуда Тауранги наблюдал за фургоном в день приезда младшего Гривса на ферму. Генри вспомнилось, как перетрусил тогда отец, и неприязнь к человеку, которого он должен, казалось бы, любить и почитать больше всякого другого, стала еще острей.

– Отец, помнишь, мы видели с тобой воинов?.. Вон там, – Генри указал на каменистую площадку. – Так вот, среди них был сын Те Нгаро. Знали бы они тогда, что вы собираетесь торговать их головами!..

Генри нарочито громко расхохотался. Сайрус Гривс кинул на сына сердитый взгляд, но, спохватившись, заставил себя улыбнуться.

– Эх, сынок, сынок, – укоризненно проговорил он, – попрекнул ты отца, а ведь зря, видит бог, зря. Смотришь волчонком, думаешь, что хуже старого Сайруса никого на свете нет, чудовище, да и только. А ведь я человек самый обыкновеннейший, тихий, и злости во мне нет никакой, сынок. И если судьба занесла меня в этот богом проклятый край, так я ли виноват, что приходится жить по его законам? – Старик скорбно вздохнул и продолжал: – Тут ведь не люди, а пауки в банке: кто соседа сожрет, тот и уцелел. Губят, режут один другого, ни жалости у них, сынок, ни сострадания… Оно, конечно, пусть – чем скорей они изведут себя, тем лучше: земля-то здесь благодатная, ее бы не кровью, а потом праведным окроплять…

– А ты на трупах нажиться хотел! – зло перебил его Генри. – Праведник!

Старик покачал головой и опять вздохнул.

– Ох, вразумить бы тебя, сынок, да и слов уж не подберу – упрям ты и вспыльчив, ну точно мать, упокой ее душу господь… Дались же тебе эти головы! Не я их резать заставляю, сами они к тому привычны, режут и на частоколы насаживают – наверное, ты и сам видел? Лучше уж в музеях или в коллекции будут красоваться. В назидание тем, кто нашей жизни не нюхал и дикарей невинными детьми считает. Были бы мы с тобой, сынок, побогаче, так, может, и не стоило с язычниками в сделки вступать, да ведь никто для тебя добро наживать не станет, каждый к себе норовит притянуть. Люди есть люди…

Генри яростно дернул уздечку, отчего рыжая кобыленка всхрапнула от боли. Мотнув головой, она рванулась в сторону и сошла с тропы.

– Да замолчите вы, наконец! – со слезами отчаяния в голосе крикнул Генри. Гримаса отвращения передернула его лицо. – Неужели вы не понимаете, как это подло?! Стравливать людей… это же гнусность! Мне стыдно, что я англичанин… Что я сын… подстрекателя… Торговца кровью… Мне…

Он с силой ударил лошадь каблуками под бока и пустил ее галопом.

– Погоди, погоди, сынок!.. – завопил за спиной испуганный голос, но Генри погонял и погонял кобылку, пока позади не смолк топот копыт тихоходного отцовского мерина.

И все-таки скоро пришлось остановиться, чтобы подождать отца: у молоденькой пальмовой рощицы дорога разветвлялась.

…Почти весь остаток пути они ехали молча: Сайрус Гривс впереди, Генри – ярдах в десяти от него. К Окленду они подъезжали, когда уже темнело и ярко-багровый шар солнца был уже близок к тому, чтобы спрятаться за могучую спину Рангитото – самого огромного вулкана в окрестностях города.

Сторожевой пост лошадки миновали бок о бок. Едва шлагбаум остался позади, Сайрус Гривс, почему-то оглянувшись, смиренно заговорил вполголоса:

– Думал я, думал и понял – твоя правда, сынок. Человеку в мире жить надо, в покое и согласии… Все едино – язычник или другой кто… Зря я, старый, впутываюсь, это ты верно сказал, ох как верно! Ты ведь не сердишься на отца, сынок?

Гнев Генри уже поостыл, хоть и не настолько, чтобы идти на мировую. Вместо ответа на заискивания старика он сухо сообщил ему то, что собирался сказать еще вчера:

– Как только вернемся, я ухожу в деревню Те Нгаро. Поживу у них, сколько посчитаю нужным. И можете не отговаривать – бесполезно.

Неожиданно старый Сайрус не стал спорить.

– Вот и хорошо, сынок, поживи, поживи… Я и подарки для вождя тебе дам. Они подарки-то любят. Поживи, конечно, чего там, посмотри…

«Что ж, старик не совсем уж и конченый, если мои слова так подействовали на него. Выходит, проповедник из меня мог бы и получиться, – не без тщеславия думал Генри, украдкой посматривая на отца. – Надо будет почаще вызывать его на откровенность, будить в нем совесть… Все-таки родная кровь…»

– Приехали, слава тебе господи! – с облегчением передохнул Сайрус, останавливая уставшего мерина возле бревенчатого строения с тускло освещенной вывеской.

«Веселый китобой», – с трудом прочитал Генри.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
рассказывающая о неожиданной встрече в матросской таверне

Три дня, которые провел в Окленде Сайрус Гривс, оказались для него потерянным временем. К удивлению сына, старый колонист ни разу не вспомнил о больном сердце. Визит к лекарю не состоялся, потому что у Сайруса Гривса в Окленде были дела, на его взгляд, куда более важные, чем разговоры о микстурах и порошках. После неудачной сделки с ваикато Гривс-старший твердо решил продать за приличную цену ферму, свои триста акров земли и перебраться в Окленд. Здесь, под сенью британского флага, он мог бы стать хозяином популярной в городе таверны «Веселый китобой». Хозяин ее, мистер Марчисон, заболев тяжелой формой ностальгии, а может, просто накопив сумму, достаточную для безбедного существования на берегах милой Англии, намеревался с первым же судном отбыть на родину.

Увы, найти охотника переселиться в лесную глушь было не так легко, как могло показаться. Тревожные слухи о вооруженных стычках с маорийскими племенами на севере острова, в районе Корорареки, заставляли горожан поеживаться при мысли о фермерском одиночестве. Хотя в Окленде население не насчитывало и трех тысяч, жить здесь, конечно же, было куда безопасней. Правда, Сайрусу попадались и смельчаки, но они предлагали за ферму сущие гроши либо вообще ничего не могли предложить, разве что долговые расписки.

Оставалось продать земли Новозеландской компании. Это означало, что Сайрус Гривс получил бы за ферму что-нибудь около трети ее стоимости. Но даже страх перед Те Нгаро не мог заставить старого фермера пойти на такую сделку.

Пока отец рыскал в поисках покупателя, Генри убивал время, бесцельно болтаясь по улицам Окленда. По европейским понятиям, молодую столицу Новой Зеландии городом можно было бы назвать только из вежливости. На самом же деле это был грязный поселок, почти сплошь состоявший из бревенчатых одноэтажных домиков и времянок, сколоченных из неотесанных досок. На широких улицах Окленда росла трава, и даже на самой главной паслись козы. Правда, центральная магистраль города отличалась от остальных: ее украшением были пять двухэтажных зданий, тоже деревянных, но построенных с большей старательностью, чем остальные. В трех размещались правительственные учреждения – резиденция губернатора, канцелярии колониального секретаря и генерального прокурора. Четвертый дом занимала Новозеландская компания, а в пятом жили холостые чиновники. В первый же вечер, проходя мимо него, Генри услышал звон разбитого стекла, пьяные крики, брань, а потом и пистолетные выстрелы. Очевидно, слуги ее величества не очень-то скучали.

Впрочем, для Окленда пьяные скандалы были нормой жизни. Народ здесь обитал беспокойный и разношерстный. И если по вечерам дебоширами становились даже чиновники королевы, то многого ли можно было требовать от сброда, который с утра до глубокой ночи бражничал за столиками «Веселого китобоя»? Мистер Марчисон, любезно предоставивший Гривсам комнатку в таверне, сразу же предупредил их о возможности инцидентов с подвыпившими посетителями и посоветовал в случае чего обращаться за помощью к Чайлду-Засоне. Человек, которого звали так, представлял собой огромную, почти бесформенную груду мяса, обладавшую тем не менее достаточным проворством и силой, чтобы схватить за шиворот и выбросить за дверь, как котенка, дюжего гарпунера. Выражение сонного безразличия ко всему на свете, казалось, застыло на его луноподобном лице раз и навсегда, и за все три дня пребывания в таверне Генри так и не удалось уловить проблеск мысли в заплывших глазках телохранителя мистера Марчисона.

«Веселый китобой» не пользовался в Окленде доброй славой. Солидные горожане редко появлялись в нем, предпочитая коротать вечера в более спокойном «Фрегате» или совсем уж респектабельном «Герое Ватерлоо». Но мистера Марчисона не очень огорчало отсутствие почтенной публики. Он знал, что бесшабашные китобои и привычные к постоянному риску спекулянты оружием оставят в его кабаке больше звонких гиней, нежели экономные чиновники или знающие цену каждому шиллингу землевладельцы. Двери «Веселого китобоя» были гостеприимно открыты для любого авантюриста, лишь бы у него звенело в кармане. Оттого по вечерам здесь собиралось общество, которое сделало бы честь и знаменитой Ньюгетской тюрьме.

Прислушиваясь к пьяной болтовне посетителей таверны и наблюдая их оргии, Генри невольно сравнивал своих соотечественников с теми, кого они презрительно называли «грязными туземцами» и «дикарями». Сравнение было слишком невыгодным, и он еще больше утвердился в своем намерении поселиться на время среди маори. Решение это он принял, когда прощался с Парирау, хотя подобные мысли приходили ему и раньше. Еще в Манчестере, задумываясь над своим миссионерским будущим, он осознавал, насколько благородным делом могло бы стать открытие дикарям истины, которая зиждется на человеколюбии и добре. Сейчас, познакомившись с маори ближе, он утверждался в мысли, что свирепые туземцы чисты и наивны, как дети, и что варварские нравы – не вина их, а беда. Идея перевернуть их внутренний мир все сильнее нравилась Генри. Да и честолюбие нашептывало, что среди них он недолго будет в тени.

Но в последний день пребывания Гривсов в столице губернаторства произошло событие, которое чуть было на корню не погубило замыслы Генри. Разгуливая по Окленду и размышляя на излюбленную свою тему, Генри сам того не заметил, как миновал городскую черту и вышел к устью бурливой Ваитематы. Очутившись на берегу чрезвычайно широкой в этих местах реки, вторгшей свои мутные, почти опаловые воды в зеленоватую гладь бухты, Гривс-младший невольно отвлекся от возвышенных материй и, словно прозрев, принялся с восхищением рассматривать великолепную панораму, открывшуюся перед ним. Городишко с его убогими домиками и сиротливыми башнями военных фортов казался безобразным карликом, взятым в окружение войском остроголовых, плечистых великанов. Десятки потухших вулканов, выглядывающих из воды, и других, уходящих головами к тучам, разглядывали жалкий человеческий муравейник, и Генри чудилось, что это сама страна Аотеароа глядит на горстку пришельцев, дерзнувших посягнуть на ее свободу и покой.

Да, это была внушительная картина. И хотя Генри, блуждая по Окленду, и раньше обращал внимание на срезанные вулканические конусы, торчавшие за городом всюду, куда ни взгляни, сейчас они предстали перед ним в ином свете. И даже примелькавшийся в эти дни овальный массив вулкана Рангитото казался отсюда недобрым чудовищем, улегшимся в море, чтобы отрезать чужакам пути к бегству.

Прогулка по окрестностям Окленда тягостно подействовала на Генри. И ничтожным казался он сам себе, когда в сумерках брел по городу, направляясь к «Веселому китобою». И все вокруг – дома, заборы, почтовые фургоны – воспринималось иначе, чем всегда, приземленней и мизерней.

В таверне Генри застал знакомую картину. Почти все столики были заняты, у стойки зычно горланила компания моряков, а у входа, обнявшись, спали на полу двое грязных бродяг. Клубы табачного дыма, растекающиеся у потолка, звон посуды, взрывы хохота вперемежку с проклятиями – все это уже не казалось Генри необычным: за три дня он успел притерпеться к атмосфере безудержного разгула, царящей в «Веселом китобое». Узнав у буфетчика, что отец не вернулся, юноша по-свойски прошел на кухню, взял там кружку пива, миску тушеной баранины, хлеба и сыра и вернулся в зал. Отыскав в углу свободный столик, Генри принялся с усердием уничтожать свой нехитрый ужин. Он успел уже расправиться с мясом и принимался за сыр, когда к нему подсел рыжеволосый парень с открытым, очень привлекательным лицом, которое несколько портил ярко-розовый шрам на подбородке. Поставив на стол четыре глиняные кружки с имбирным пивом, он весело подмигнул Генри:

– Что, малыш, взял овечку на абордаж?

И, медленно запрокидывая голову, одним длинным глотком высосал чуть ли не пинту пива.

Гривс-младший ничуть не обиделся на «малыша». Почему-то он сразу проникся симпатией к этому здоровяку, и, когда тот лихо грохнул дном кружки по столу, Генри, в свою очередь, спросил, улыбнувшись:

– Пожар заливаем?

– Бесполезно, – засмеялся рыжеволосый, и стало видно, что у него не хватает двух передних зубов. – Целое море выпил, а все горит… – Он с удовольствием хлопнул себя по животу ладонью, на тыльной стороне которой был грубо вытатуирован трехмачтовый фрегат, и, поймав любопытный взгляд Генри, пояснил: – «Звезда Уэльса». Не слышал о таком? Жаль. Года три назад лучшего парусника не было во всей Англии. А прошлой весной в рыбье царство нырнул, бедняга. Вместе с командой – вот как! – Грустно покрутив головой, он отхлебнул из второй кружки и сощурился: – Меня зовут Джонни Рэнд. Только я уже не матрос. Ты мне нравишься, малыш, тебе одному и скажу по секрету. Я теперь… – Он сделал страшные глаза и прошептал: – Зо-ло-то-ис-ка-тель… -И расхохотался, чрезвычайно довольный шуткой.

Смех его был настолько заразительный, что, не выдержав, прыснул и Генри.

Джонни быстро осушил вторую кружку и продолжал, озорно поблескивая синими глазами:

– Нет, а правда – почему бы мне и не стать золотоискателем? Знаешь, есть такая Бухта Убийц на Южном острове? Не знаешь? Так знай: там, говорят, столько золота… Копнешь раз-другой – и богач. Не то что матросские гроши – только на пиво и хватает… А заведется у меня золотишко, тогда можно будет…

Как распорядился бы золотом Джонни Рэнд, Генри так и не узнал. Рассуждения разбитного матроса были прерваны ревом, раздавшимся за одним из столиков по соседству. Обернувшись, Генри и Рэнд увидели однорукого, заросшего щетиной верзилу, который бил себя култышкой в грудь и орал в лицо подвыпившему моряку с бакенбардами цвета перца с солью.

– Мне шкура дороже, дьявол тебя побери! – орал калека. – Ты сам поживи, сам!

Моряк что-то буркнул в ответ, отчего однорукий рассвирепел еще сильнее.

– Ты болван, Хоусли, сотню раз болван! – взвизгнул он. – Да они через год перережут всех нас, как паршивых кроликов. Клянусь бренди! Если бы ты знал этих обезьян, как их знаю я, ты бы…

Звон разбитой посуды, которую калека, ораторствуя, сбросил со стола, сбил его с мысли. Он тупо взглянул на пол, залитый пивом и бренди, затем опять поднял налитые кровью глаза на невозмутимого моряка и хотел было продолжать, но в этот момент могучая лапа Чайлда-Засони подняла его в воздух. Встряхнув крикуна так, что воротник засаленной куртки угрожающе затрещал, апатичный великан швырнул однорукого на стул и медленно поплыл к своему месту у двери. Зал взорвался раскатом пьяного хохота.

– Тошно смотреть на этих трусов, – поворачиваясь к Генри, с презрением сказал Джонни. – У таких при виде туземца животы слабеют. На войне помешались, болваны.

– А разве война… не грозит? – осторожно осведомился Генри. – Я слышал, что они недавно устраивали маневры.

– Фу! – Джонни наморщил нос и поболтал в воздухе кистью. – Какие там маневры!.. Я все своими глазами видел – у самого Окленда дело было. Повизжали, помахали ружьями, свою хаку дурацкую с высунутыми языками поплясали – и разошлись. Подумаешь!..

– И много их было?

– Тысячи полторы, не больше… – В голосе Джонни звучало пренебрежение.

Генри кивнул и задумался. Он вспомнил недавнее сражение ваикато с нгати и про себя отметил, что Джонни, пожалуй, недооценивает опасность. Полторы тысячи вооруженных маорийцев вовсе не пустяк. И военные игры в предместьях столицы губернаторства они, видимо, проводили неспроста.

– Проснись, малыш, – раздался над ухом голос Джонни. – Тебя, что ли, зовут? Вон там, у окна…

Генри поднял голову, безучастно скользнул взглядом по залу. И точно от болезненного укола вздрогнул.

За столиком у окна он увидел сморщенное ухмылкой личико. Это был Типпот. Убедившись, что Генри заметил его, маленький переводчик еще энергичнее замахал рукой;

Его жестикуляция была недвусмысленной: Типпот подзывал его к себе.

«Не пойду, – мелькнуло в голове у Генри, но тотчас же он изменил решение: – Нет, надо подойти. Пусть не думает, что боюсь».

– Извините… Я сейчас, – пробормотал Генри и кивнул в сторону окна.

– Ну-ну… Дружок? – понимающе подмигнул Джонни, принимаясь за очередную кружку.

– Так… Один знакомый, – вяло ответил Генри и, отодвинув тяжеленный, будто из железа откованный, табурет, двинулся через зал.

За столиком Типпота сидели еще двое: похожий на торговца толстяк с розовыми щеками и золотистыми колечками бороды и сутулый джентльмен с неподвижными птичьими глазами. В то время как Типпот вертелся и чуть ли не подпрыгивал, не скрывая удовольствия, его соседи смотрели на приближающегося Генри с неприязнью и холодным любопытством.

– Какая встреча! – верещал Типпот, потирая руки и обшаривая глазками Генри с ног до головы. – Вот уж сюрприз так сюрприз! Не ждал я, ей-богу, не ждал, что так скоро мне придется увидеть вас, дорогой мистер Гривс!

Даже не взглянув на стул, услужливо подвинутый маленьким переводчиком, Генри отрывисто спросил:

– Что вам… угодно?

Генри не мог справиться с волнением, которое овладевало им. Он инстинктивно чувствовал, что сейчас должно произойти нечто скверное.

– Присядьте, сэр, – скрипуче произнес сутулый джентльмен. Его немигающие желтые глаза смотрели и на Генри и в то же время куда-то за его спину.

Генри подчинился.

– От мистера Типпота, – ровным, без интонации тоном продолжал сутулый, – мы знаем всю историю ваших с ним взаимоотношений. Ваша вина неоспорима, сэр. Надеюсь, вы и сами понимаете это?

Генри пожал плечами.

– Нет, вы посмотрите! – желчно воскликнул Типпот. – Он еще смеет пожимать плечами! Это же…

– Затихни, Типпот, – грубо оборвал его круглолицый бородач.

Переводчик с возмущением покрутил головой, но послушался. Его маленькие, как у ребенка, пальчики нервно забарабанили по столу.

Гримаса недовольства покривила обтянутое сухой кожей лицо сутулого. Видно, он не привык, чтобы его перебивали. Выдержав паузу, он все так же бесстрастно закончил:

– Вчера мы узнали о разгроме Хеухеу и догадались, что без вас тут не обошлось. И поскольку ваша преступная болтливость нанесла ущерб коммерческим интересам нашего компаньона мистера Типпота, мы вправе требовать от вас компенсации. Не так ли, мистер Этби? Мистер Типпот?

Румяный толстяк важно кивнул, Типпот всплеснул ручками: еще бы!

– Н-не понимаю, – пробормотал Генри. – Чего вы от меня хотите? И кто вы такие?! Я не желаю разговаривать с вами!

Голос его сорвался. Он рывком встал и хотел было повернуться, чтобы уйти, но коротенькие пальцы бородача сдавили его локоть. Пришлось снова опуститься на стул.

– Не кипятись, щенок, – процедил Этби сквозь зубы. – Все равно не отвертишься, не такие мы олухи, чтобы свое упустить. Ты будешь нашим посредником, слышишь?!

– Посредником?

– Да, да, посредником, – забегал глазками Типпот. – Ты договоришься с Те Нгаро… Я знаю, тебе они теперь верят…

– О чем договорюсь? – сердито переспросил юноша, начиная догадываться, что именно скажет сейчас Типпот.

– Не притворяйся, парень, – горячо зашептал Типпот, наклоняясь к самому уху Генри и обнимая юношу за плечи. – Насчет товара, да, да… Ты ведь понимаешь, о каком товаре я говорю? Ты ведь умница, Генри Гривс, ты ведь ужасно смышленый парень…

«О господи!.. – с тоской и отвращением подумал Генри. – Опять эти головы, головы, головы!.. Когда же я смогу забыть о них?!»

Оттолкнув от себя Типпота, он встал.

– Убирайтесь вы все к дьяволу! Черви могильные, вот вы кто!..

– Берегись! – воскликнул Типпот. – Ты в наших руках, Генри Гривс. Предупреждаю, если не согласишься, мы не будем церемо…

Нервы юноши сдали. Схватив пивную кружку, он с наслаждением выплеснул ее содержимое в искаженное злобой лицо переводчика.

– Апп… – Типпот захлебнулся, вытянул вперед обе руки и хотел было кинуться на Генри, но розовощекий бородач Этби удержал его.

– Зачем же своими руками? – холодно проскрипел сутулый джентльмен и поднялся с места. Ноздри его приплюснутого носа раздувались.

– Джентльмены! – громко выкрикнул он, обводя напряженными птичьими глазками зал и указывая на Генри пальцем. – Этот юный прохвост – лазутчик дикарей, врагов короны! Чтобы услужить им, он предал родного отца! Бейте предателя, джентльмены!

Хотя он кричал, чуть не надрывая голос, в таверне мало кто услышал его – слишком уж шумно вела себя многолюдная компания вернувшихся из плавания китобоев. Однако, уловив призыв кого-то бить, из-за соседних столиков охотно поднимались несколько человек.

Генри затравленно озирался. Положение было безвыходным.

Кто-то с силой ударил его по шее. Не устояв, он лицом упал на усеянный объедками стол. Попытку встать пресек второй увесистый удар – нанес его толстый Этби.

Раздался пронзительный, прямо-таки заячий крик Типпота, и что-то мягко шлепнулось под стол. Поднимая голову, Генри увидел, что и Этби вдруг рухнул на спину. Брызнули глиняными осколками пивные кружки, попадали стулья.

– А ну, кто еще хочет тронуть малыша? – услышал Генри знакомый голос.

Джонни Рэнд!

Медноволосый атлет, втянув голову в плечи и сжав пудовые кулаки, стоял в двух шагах от него. Синие глаза Джонни щурились, губы сжались в нитку.

Побледнев, сутулый джентльмен пятился от Рэнд а.

– Он… предатель! – тыча в Генри дрожащей рукой, кричал он. – С маорийцами…

– Защитник нашелся! – недовольно бросил кто-то из толпы, окружившей столик. – Сосунка утопить мало!..

Джонни повернул голову на голос.

– Вранье! – отрезал он. – Я знаю малыша, против своих он не пойдет! Ишь возвели на тебя, малыш!..

Джонни крепко обхватил Генри за плечи и, раздвинув плечом толпу, двинулся вместе с юношей в свой угол. Их провожали молчанием: видно, бицепсы Рэнда произвели должное впечатление.

Они снова уселись друг против друга.

– Сейчас тебе лучше уйти, – поднося кружку к губам, сказал Рэнд. – Не верю я, чтобы эти типы угомонились.

– Спасибо, – тихо проговорил Генри. – Я ухожу…

– Погоди! – Джонни пристально посмотрел на юношу и задумался. – Ведь все это вранье, да? Ты ведь не мог… с дикими?..

Кровь бросилась в лицо Генри Гривсу.

– Конечно… Чтобы я… – выдавил он, стараясь не смотреть на Рэнда.

– Ну, то-то… – с облегчением кивнул Джонни. – Ладно, давай лапу. Фу, черт, как зовут-то тебя? До сих пор не знаю.

– Генри Гривс, – не поднимая глаз, произнес юноша. Сдавив твердую ладонь, он повернулся и пошел к двери, которая вела в жилые комнаты «Веселого китобоя».