сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
Между тем крики раненого обрываются. На время устанавливается жуткая тишина. Девочка, обогнув брошенный беженцами комод, натыкается на убитого. Смотрит на него, замечает кровь. Видимо, догадывается о чем-то. Круто повернувшись, бежит в подъезд. Останавливается. Беспомощно смотрит по сторонам. Унтер окликает ее: «Ду, мэдхэн!» — никакой реакции.
«Глухой ребенок, — шепчет Надыров. — Что они там надумали?..»
Подстегиваемые унтером, немцы возобновляют приступ. Они торопятся. Один из них проник через окно. Двое других врываются в подъезд. Остальных унтер не пускает: чует подвох в поведении окруженных. И он не ошибается: мощный взрыв сотрясает землю и все вокруг исчезает в густом облаке из пыли, огня и камня. Проходят секунды, и Филиппыч видит, что дом развалился и осел, засыпав не только защитников, но и немцев.
Ребенок, сбитый камнем или воздушной волной, лежит на земле лицом вниз. Унтер переворачивает девочку, убеждается, что она мертва.
Осмотрев развалины, немцы уходят. Филиппыч и Надыров дожидаются ночи. Лишь по пути к своим Филиппыч нарушает тягостное молчание: «Погибли бы тоже и задание не выполнили». Надыров ничего не отвечает, только напряженно сопит, и от этого сопения Филиппыча бросает то в жар, то в холод…
Старик плохо помнит лицо Надырова, но лицо девочки и поныне как перед глазами. Правда, в целом, без деталей. Разве что бледность. «А нос? Какой у нее был нос?..» И тут с памятью творится неладное, будто наваждение. На тщедушном тельце в белом платьице вырастает голова Петьки. Петька смотрит озабоченно, с испугом.
Видение повторяется, и до Филиппыча доходит тайный смысл: потерей Петьки наказан Филиппыч за безвинную гибель глухонемой…
«Ни одна ошибка, ни одна слабость не проходит бесследно, — казнит себя старик, — ни одно злое деяние не остается без последствий. Жизнь тычет в нос заблуждениями, и время тут ни при чем…»
Терзается Филиппыч. А если разобраться, напрасно устраивает себе «голгофу»: дай бог каждому пройти войну так, как он. И в штыковые контратаки ходил, и танками не раз утюжен был, и в артобстрел заживо заваливало, и при переправах тонул, не выпуская из рук оружия…
Не кричат по вечерам голодные птицы, не сбиваются в безумные стаи: тепло и пищи вокруг предостаточно припасено цветущей землей. Но каждый вечер согнутая фигура Филиппыча неизменно маячит в пустеющем парке. Вдали играет оркестр: звуки приплывают, утомленные большим расстоянием. А на аллеях заводит песни неугомонное комариное племя. Дали окутываются в лиловую дымку, деревья сливаются воедино, словно у леса слипаются глаза. Городские шумы все глуше и все отчетливей. Прохладный ветерок проходит степенно и неторопливо, как сторож. И чудится Филиппычу, что все сон: вся жизнь — затянувшийся сон, и не понять, что действительно было, а что присочинилось значительно позднее. Что приключилось вчера, а что совершилось годы тому назад. Все устроено так таинственно и так непостижимо, что он, Филиппыч, может разом видеть и себя — молодым, сильным, — и Петьку, грустно глядящим на деда перед роковым отъездом, и сына своего, Петькиного отца, — грудным и несмышленым, а рядом — жену-покойницу, такую ласковую и такую заботливую…
Что люди знают друг о друге? Много ли им ведомо из того, что на чужом сердце?..
Росистым утром, вскинув голову, шагает по улице высокий и худой старик в военной форме. Динькают медали, поблескивают ордена. Редкие прохожие с любопытством присматриваются к седому человеку со взором, высматривающим нечто далеко впереди. Иные усмехаются старческим причудам, другие, подогадливей, видят в парадном марше последний вызов судьбе, третьи впопыхах соображают, не праздник ли… И никто не догадывается, что сегодня — годовщина Петькиной смерти…
