Текст книги "Операция «C-L»"

Автор книги: Эдуард Фикер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Пистолет Войтиржа отыскали в углу вагона, он расплавился от высокой температуры взрыва. Следы этого мы обнаружили на теле Войтиржа; из пистолета тоже не стреляли.

Пистолет Шрамека, с полной обоймой, лежал на железнодорожном полотне у третьего вагона. Его нашли как раз перед моим приходом. Он каким-то образом попал на крышу вагона вместе с клочьями окровавленной одежды, которые так и остались там, а пистолет соскользнул вниз.

Полуобгоревший автомат Ленка застрял среди обломков почтового вагона, на него вылилась жидкость из небольшого огнетушителя, это-то и спасло часть автомата от огня, иначе его тоже разорвало бы на куски; и в этом случае твердо можно было сказать, что из автомата не стреляли и что во время взрыва он находился у Ярослава Ленка, так как за ремень зацепился кусок погона. Пистолет Ленка не пострадал, только порвалась кобура.

Все эти факты свидетельствовали о том, что в почтовом вагоне в момент взрыва царило спокойствие и у его пассажиров не было причин для тревоги.

Из двух ключей от ящика с деньгами мы нашли лишь один, у Войтиржа. Второго не было и в помине. Нашлось и кое-какое личное имущество четырех пострадавших. В портфеле, обнаруженном в нескольких десятках метров от железной дороги, оказалось три сопроводительных письма. Остальные документы, судя по всему, были уничтожены огнем.

И только одна находка не принадлежала ко всем этим, я бы сказал, естественным последствиям таинственного взрыва. Так называемый французский разводной ключ среднего размера и современной конструкции, слегка закопченный, но на вид совершенно новый. Он застрял в трещине вагонного пола и подходил для гайки или болта размером примерно в три четверти пальца. В взорвавшемся вагоне еще и теперь оставалось немало подобных болтов.

В резком свете прожекторов мы рассмотрели на резьбе ключа мелкие царапины. Значит, ключом уже пользовались при какой-нибудь монтажной операции в почтовом вагоне.

Мы попытались насадить ключ на гайку, крепящую оконную решетку, один из прутьев которой повредил позвоночник Ленка. Ключ подошел.

Но сама мысль, что кто-то из четырех пассажиров почтового вагона имел этот ключ при себе и пользовался им в дороге, казалась нам нелепой. Скорее всего, его забыли в вагоне железнодорожники. Правда, это еще надо было установить. В обязанности Ленка и Враны входил внутренний осмотр вагона. И пожалуй, они должны были заметить этот ключ. И все же подозрение, что именно этим ключом тайно вмонтировали мину, напрашивалось само собой.

При первом допросе Ленка не спросили о французском ключе. Прошло еще некоторое время, прежде чем я рискнул задать ему этот вопрос. Он ответил, что ни о каком французском ключе ничего не знает.

Вскоре после того, как начальник поисковой группы принес в вагон, превращенный в наш временный штаб, полуобгоревшую пачку банкнот, случайно найденную в траве, один из моих сотрудников, Трепинский, доложил о прибытии дрезины с заместителем министра финансов и директором Национального банка Будинским.

И тут нам пришлось приостановить всю работу по классификации предметов, протоколам, передаче сообщений и тому подобное – но совсем не для торжественной встречи прибывших. Между 286,0 и 286,1 километрами, то есть на расстоянии одиннадцати километров от места взрыва, водитель дрезины увидел в кустарнике, растущем вдоль железнодорожного полотна, пестрый лоскут. Увидел он его потому, что один из прожекторов дрезины случайно пришел в движение, слегка повернулся и бросил сноп света влево от полотна.

Остановив дрезину, водитель повернул назад, к тому месту, где луч света упал на подозрительный предмет. Так случайное движение прожектора привело к важному открытию.

В кустарнике была найдена девушка лет шестнадцати. Ей выстрелили в голову, в упор. Неизвестный преступник убил ее и, судя по отчетливым следам, оттащил в ближайшие кусты.

Пассажиров дрезины сопровождал охранник. Он направился к кустам и остался там стоять на карауле.

На место происшествия сразу прибыл наш врач, установивший, что девушку убили около восемнадцати часов, то есть как раз в тот момент, когда взлетел на воздух почтовый вагон поезда № 2316.

– Еще не известно, – сказал я, становясь в отличие от взволнованных представителей министерства на более реалистическую точку зрения, – связано ли это преступление со взрывом поезда. На первый взгляд одно с другим не связано. Преступление совершено на расстоянии одиннадцати километров от взрыва, вне радиуса наших интересов. Это – дело уголовного розыска, а не наше. Их компетенция. Правда, довольно подозрительно совпадение места и времени обоих происшествий. Если местные органы не возражают, мы позвоним в Прагу.

Возражений не последовало. Все понимали, что в интересах расследования происшествия на километре 297,3 важно как можно быстрее и тщательнее расследовать преступление на 286-м километре. Или оно станет для нас одним из составных моментов взрыва, или мы оставим его в стороне. В результате угрозыск выслал к нам группу из пяти человек; они прибыли скорым поездом через четверть часа после нашего вызова по рации.

А тем временем мы вели расследование на 297-м километре, не принимая во внимание происшествие на 286-м. Двадцать тысяч пачек банкнот, переправляемых в почтовом вагоне, составляли в комплекте так называемую серию «C–L».

К утру мы уже не сомневались, что она полностью уничтожена.

– Серию можно легко заменить, – заявил представитель министерства финансов, собираясь вместе с Будинским в обратный путь, чтобы лично сделать отчет обо всем происшедшем, – но только после письменной гарантии, что она уничтожена до последней купюры.

– До двадцати четырех часов вы получите рапорт, составленный со всей ответственностью, – ответил я ему.

Путь на дрезине от неблизкой железнодорожной станции до 297-го километра был гораздо удобнее, чем тряска на машине по ухабистой полевой дороге. Представитель министерства, тронутый судьбой неизвестной молодой девушки, занимался обстоятельствами этого преступления гораздо больше, чем происшествием с двадцатью миллионами.

Среди пяти сотрудников пражской группы угрозыска выделялся молодой худощавый паренек в очках с толстыми стеклами. Довольно симпатичный на вид. Все звали его между собой Карличек. Но полное его имя было Карел. Кто знает, почему его так называли. Вероятно, он всем пришелся по душе, этот ловкий, быстрый паренек, который оказывался всегда под рукой и в то же время был скромен, не назойлив, ему не приходилось долго и нудно все растолковывать. Руководитель группы старший лейтенант Скала прислал Карличека ко мне. Поморгав, видно по привычке, Карличек сказал:

– Никто над этой бедняжкой не надругался. Ее просто застрелили. Она, видимо, из деревушки поблизости, никаких вещей при ней не было, только летнее платье, что на ней. А может, убийца все прихватил с собой вместе с велосипедом.

– С каким велосипедом? – спросил я.

– Да у нее был велосипед, довольно старый. На подошвах туфель мы нашли свежие царапины от педалей с зубчатыми краями, без резиновых шин. Об убийце тоже кое-что известно. Справа, по ту сторону полотна, если смотреть по движению поезда, пшеница примята, видно, кто-то лежал в ней. И на меже следы от покрышек.

Да, угрозыск действовал быстро. К концу нашей работы Карличек уже подкинул мне новые факты. Вскрытие установило, что выстрел был сделан из автоматического пистолета калибра 7,65 в голову, почти в упор. Пуля застряла в черепе, ее уже достали и отправили на микроскопическое исследование. Никаких следов борьбы или насилия не обнаружено. Однако врач, производивший вскрытие, установил у девушки почти трехмесячную беременность.

– Наверное, уже разыскивают какого-нибудь женатого лесника.

– Значит, – сказал я, – это самостоятельное преступление и с нашим происшествием не связано.

– Возможно, – ответил Карличек, слегка пожав плечами. – Только мне кажется, что девушку тащили в кусты двое.

– Двое?

– Да, похоже, что двое, – заморгал, словно оправдываясь, Карличек. – Хотя такое дельце этот женатый кавалер мог бы провернуть в одиночку.

– А почему вы так думаете?

– У девушки были раскинуты руки. Если бы ее тащил за обе руки один, они были бы вытянуты вдоль тела.

Что ж, либо это ценное наблюдение, либо какая-то литературно-детективная фантазия. Я глянул на Карличека внимательнее.

– Возможно, это и будет вторым ключом к тайне, – добавил он, словно его выводило из себя мое молчание. – Ведь один у вас уже есть. Французский.

– Я с удовольствием ознакомлюсь с результатами вашего расследования, – сказал я ему на прощание, – мы скоро отбываем. Зайдите ко мне в Праге.

Он пообещал мне почти с воодушевлением.

– Знаете, товарищ капитан, – добавил он, – если мотивом убийства окажется несчастная любовь, это будет отвратительно. В основе любви должно лежать нечто более высокое, чем чувственная страсть, только это ее освящает и делает прочной. Иначе любовь примитивна, чистая физиология, голос природы.

Но ему не удалось продолжить свои рассуждения: отечески похлопав паренька по тощей спине, я отослал его. В вагоне, служившем нам пристанищем, меня с нетерпением ожидал наш штаб. Мы должны были закончить рапорт министерству, редактирование которого прервал приход Карличека. Суть сообщения сводилась к следующему:

«В результате проведенного расследования можно предположить, что вся серия „C–L“, кроме незначительного количества, полностью уничтожена. Свое заключение мы основываем на мнении специалистов».

Наши трофеи были весьма убедительны. От ящика с деньгами во взорванном почтовом вагоне остались лишь щепки, а на уцелевшей части крыши вагона – обрывок бумажной ленты. Из-под обгоревших обломков мы вытащили несколько обугленных грязных купюр и старательно собрали каждую кучку пепла. Вскоре установили, что тончайшим слоем пепла покрыто почти все вокруг.

Погода была отличная, что и дало прекрасные результаты при осмотре более отдаленной от полотна местности. Мы подвели итог своим находкам. Две целые купюры лежали между рельсов шагах в пятидесяти от поезда. Там же нашли и клочки других купюр. Еще одну купюру с малозаметными следами крови разыскали далеко от поезда, шагах в сорока от железнодорожного полотна. Пачку с обожженным углом, но целую, частично обгоревшие купюры, пепел, клочки, смешанные с травой и землей, куски жести, стекло… все это мы тщательно собирали, исследовали, разбирали, раскладывали. Собственно говоря, вся земля вокруг была вскопана и перекопана сантиметр за сантиметром. Таким образом мы установили, что радиус действия взрыва распространяется шагов на триста вокруг. За этой чертой уже не было найдено никаких признаков пепла или сажи.

Значит, мина была установлена прямо в ящике, ведь ящик с деньгами разнесло, можно сказать, на атомы. Казалось, целью взрыва была ликвидация двадцати миллионов, и четверо бедняг погибли только потому, что оказались там волею случая.

Для наших финансовых органов было важно как можно скорее пустить в оборот новую денежную серию, и поэтому требовалось установить, действительно ли серию «C–L» можно считать полностью уничтоженной.

– Да, она наверняка уничтожена, – прозвучал ответ специалистов. – Согласно нашим данным, большая часть денег сгорела в первый же момент от чудовищной температуры, которая образовалась при взрыве. Попробуйте бросить бумагу в горящую печь, где температура несколько сот градусов! От нее и следа не останется. В нашем же случае бумага в момент взрыва превращается в микроскопический пепел. Он еще и до сих пор летает в воздухе. Рекомендуем исследовать образцы растений и почвы на расстоянии, большем, чем радиус взрыва.

Да, работа специалистов была тщательной и кропотливой. Так, например, в разных местах воздух набирали в резиновые баллончики, а пепел и пыль сметали тонкими щеточками и всасывали специальными пылесосами с вагонных крыш.

И, только убедившись, что сделано все возможное, мы освободили этот участок пути для работы железнодорожников.

3

– Ну все, закрываем, – вежливо говорит архивариус – Рабочий день кончился. Бумаги вы можете оставить прямо на столе. Никто в них рыться не будет. Завтра утрем в Семь, если желаете.

– Нет, не желаю, – отвечаю я. – Больше мне здесь делать нечего.

– У нас ничего не теряется. Вы, видно, плохо искали.

– Разве можно найти то, чего здесь никогда не было? – говорю я таинственно и отправляюсь домой.

И вот опять я вижу себя в вагоне. Сижу у треснувшего окна и перечитываю черновик нашего заключения: он должен быть основанием для приказа печатать новую денежную серию.

Затем мне живо вспоминается совещание с представителями министерств финансов, внутренних дел и транспорта, где мне совали в нос копию заключения, продиктованного и подписанного мной самим и сопровождаемого большим приложением. Все это я представляю себе весьма живо. Еще и сегодня я слышу, что говорил тогда.

«Новая серия не должна обозначаться шифром „G-L“, а каким-нибудь другим. Следует считаться с тем, что некоторые купюры, развеянные взрывом по воздуху, могли не попасть в поле нашего зрения или в первые минуты взрыва их могли собрать посторонние лица».

Вслед за мной высказался один из представителей министерства финансов:

«В сущности, для нас не столь уж важно, если некоторое количество этих денег попадет в оборот. Какие-то сто-двести купюр или даже целая пачка на сумму сто тысяч не могут стать причиной инфляции в общегосударственном масштабе. Правда, каждая нелегальная купюра „C–L“ станет фальшивой, в случае если будет отпечатана эта же серия».

На это я ответил, что вряд ли кто-нибудь мог собрать большое количество не пострадавших от взрыва купюр.

Тогда-то и была принята инструкция о том, что появившиеся случайно в обороте купюры серии «C–L» должны изыматься соответствующими государственными органами на почтах, в разменных пунктах и т. д. Ущерб, нанесенный в этом случае государству, возместит владелец этих купюр. Таких людей по возможности надо взять на заметку, и они должны понести соответствующее наказание. Пожалуй, это было самое разумное, что мы предприняли. Через какое-то время почти каждая купюра наверняка должна была попасть в руки государственных органов.

В остальном мне предоставили свободу действий. Выражаясь иными словами, от меня потребовали полного расследования этого случая.

И я начал ломать голову, почему все-таки была уничтожена эта серия? Может, это попахивало диверсией?

Подробные и длительные допросы всех так или иначе причастных к данному происшествию еще раз доказали мне, что о диверсии не могло быть и речи. Правда, один ответ был весьма любопытным и мог стать отправной точкой. Когда я показал железнодорожнику, осматривающему колеса почтового вагона перед отходом поезда, французский ключ, он пренебрежительно усмехнулся: «Таких вещей не держим».

Короче говоря, никто из железнодорожников не мог забыть этот ключ в вагоне. Значит, французский ключ был занесен в вагон кем-то из четырех его пассажиров. Ведь не забросили же его снаружи!

Ключ был совершенно новый, и поэтому мы начали расспрашивать о возможности покупки его в магазинах и в мастерских. Но все эти расспросы ни к чему не привели. Так нам и не удалось установить, кто приобрел ключ.

Что касается Ярослава Ленка, то врачи чуть не каждый день предпринимали самые смелые шаги по его спасению, удивляясь, что он все еще живет. А я при очередном телефонном звонке из больницы каждый раз боялся, что услышу о его смерти.

Рапорты – телефонные и прочие – поступали почти непрерывно. Но все это было сплошным лабиринтом из разных фактов, в котором я тщетно искал ходы.

И тут передо мной вновь появился этот паренек в очках – Карличек. Его послали с очередным донесением, и он охотно явился ко мне.

Его гипотеза, что убитую девушку волокли в кусты двое, становилась все убедительнее. Тем более что, как установили, подозреваемый любовник имел надежное алиби.

– Опознать девушку было совсем нетрудно, – рассказывал Карличек, – она местная.

И он показал мне на карте местечко, расположенное километрах в восьми к северу от железной дороги.

– Родители разыскивали ее с самого утра. С этим женатым кавалером они строго-настрого запретили ей встречаться, но попробуйте уговорить такую девицу! Он живет по другую сторону железнодорожного полотна, и виделись они с ним постоянно. Только в последнее время их встречи стали реже, причем по его инициативе. А в их местечке за ней бегал какой-то наивный паренек. Этот женатый тип все твердил нам о том пареньке, будто он-то и есть отец ребенка, а ему, женатому человеку, просто хотят это приписать. – Поморгав своими голубыми глазами, Карличек продолжал: – Прямо как в романе. Девушка под каким-то предлогом ушла из дому, одолжила у своего наивного ухажера велосипед, да еще взяла с него клятву, что он ее не выдаст. Он и в самом деле сдержал слово, и мы узнали о велосипеде лишь косвенным путем, из-за царапин на ее туфлях.

Карличек, видимо, решил обстоятельно изложить мне свой метод расследования.

– Вот как все это было, – рассказывал он мне уже более торопливо. – В деревушке, где живет этот женатый тип, все его осуждали. Девушку там встречали несколько раз, она расспрашивала о нем. И вовсе он не лесник, а художник-иллюстратор. Просто он носит зеленую куртку и шляпу с кисточкой. Есть у него ружье и разрешение на него. Он ходит с ним на зайцев и на свидания. А жена – дамская портниха.

– Не слишком ли много подробностей? – пытался я его остановить.

– Нет, здесь мелочи важны. Ведь не будь этой любовной истории, не произошло бы и убийства.

И он заморгал еще выразительнее.

– Можно предположить, – продолжал Карличек, – что девушка сократила путь к возлюбленному, избрав дорогу через поле. Она хотела переехать через железнодорожное полотно, но не смогла, что-то ей помешало. Велосипед через пути перебрался, а она нет.

– Велосипед нашли?

– Нашли. В той самой деревне, где проживает этот женатый тип. Велосипед стоял, прислоненный к забору. Метрах в двадцати от автобусной станции. И тут нам пришла в голову мысль, что преступник мог бросить велосипед и вскочить в автобус, подошедший к остановке. По времени все точно совпадает. Расписание автобуса. Момент, когда совершено убийство. Время, необходимое, чтобы проехать на велосипеде от железной дороги к этому забору в деревне. Велосипед тот самый, нет сомнений. Этот наивный ухажер его признал. А к багажнику прикреплена сумочка, завернутая в свитер. В сумочке обычная женская дребедень и отчаянное письмо возлюбленному. Будь я на месте этого женатого, я бы убийству только порадовался…

– А ему, наверное, не до смеха.

Карличек глянул на меня подозрительно.

– Разумеется. Во-первых, он понимает, что смеяться неприлично, во-вторых, его жена отнюдь не разделяет взгляда, что художник должен увлекаться женщинами для поддержания творческого тонуса. По ее мнению, достаточно не мешать его творчеству пылесосом и чистить ему ботинки. Но дело не в этом. Дело в автобусе.

Может, наконец теперь я что-нибудь узнаю.

– Местный автобус, – начал Карличек, – пора уже отправить на свалку, но пока еще он кое-как доползает до районного центра и обратно. И на этом пути в тридцать километров у него рекордное количество остановок. Кондуктором автобуса работает бывший лавочник, у которого отобрали его лавчонку. Предлагали ему, правда, место заведующего, но он отказался – дескать, на автобусе он лучше узнает мир. И вот он болтается на этих тридцати километрах, ездит туда и обратно. Возит обычно одних и тех же пассажиров, что для нас очень важно. Как только садится чужой, кондуктор всю дорогу пристает к нему – откуда, куда, зачем. Страшный трепач, что я против него! Когда-то в его лавочке наверняка было больше болтовни, чем покупок. Чтобы купить пакетик кофе, тратили, верно, часа два, не меньше.

– И что ж, он подтвердил вашу идею, что велосипедист ехал автобусом?

– Он подтвердил, что в автобус вошел незнакомый человек, по одежде и костюму турист-пешеход. И кондуктор и пассажиры в один голос твердят, что незнакомец был среднего роста, средних лет, с черной бородой и усами. Может, он был в дальнем походе и просто не брился. А может, постоянно носит это украшение. Думаю, что он походил на этакого героя жюльверновских романов, то есть казался несколько старомодным. Наверняка это был наглый камуфляж. Он явно старался своим видом привлекать всеобщее внимание: видимо, в обычном костюме у него вполне заурядная внешность.

Мне принесли кофе. Карличек кофе не пил, курить не курил и признался, что любит лишь жидкий чай. Получив свой чай, он стал восторгаться его ароматом, хотя это была просто желтоватая теплая водичка.

Я стал расспрашивать, не видел ли кто, как этот черный турист ехал на велосипеде?

– Нет, – ответил он и добавил: – Правда, это странно, но такое случайное отсутствие свидетелей не должно нас останавливать. Мы поручили местным органам разузнать о велосипедисте, потому что сами не хотели больше задерживаться. Спорю на что угодно, что кто-нибудь этого велосипедиста все же видел. Какой-нибудь свидетель найдется. В такой местности, ровной, как стол, турист, одетый словно по уставу специального клуба, бросается в глаза со своей черной бородой и подкованными бутсами. К тому же люди говорят, что он тащил тяжелый рюкзак и едва влез с ним в автобус. Все решили, что в рюкзаке камни, что он собирает минералы. Был у него с собой альпеншток с металлическими крючками. И представьте теперь этакое чудо на велосипеде с дамской сумкой, завернутой в свитер.

– На багажнике?

– На багажнике.

Карличек сидел, уткнувшись носом в стакан, и очки у него запотели. Сняв их, он протер стекла платком. Некоторое время он молчал.

– Итак, он вошел в автобус, – наконец снова заговорил Карличек, – с трудом снял тяжелый рюкзак, сел и осторожно поставил его между ног, стараясь не повредить свои минералы или что-то там еще. В автобусе как раз обсуждали взрыв, который произошел полчаса назад, но, казалось, его эти разговоры не трогали. И лишь когда прямо обратились к нему, он что-то невнятно пробурчал в ответ. В это время вся местная молодежь, схватив велосипеды, а то и мотоциклы, мчалась к тому участку шоссе, где его пересекает железная дорога, к километру 297,3, посмотреть, что случилось. А ведь мы предполагаем, что бородач явился с 286-го километра, с места убийства. Вот почему с ним никто не встретился и он добрался до деревни незамеченным.

Стекла очков больше не запотевали, и Карличек мог наконец напиться чаю. Проделал он это весьма изящно.

– Бородача все описывают как неразговорчивого, угрюмого человека. Впрочем, после совершенного убийства я вел бы себя точно так же. В ответ на сочувственное замечание кондуктора, что, наверно, неприятно тащить в жару такой рюкзак, он пробурчал что-то невразумительное. Потом кондуктор спросил, куда дать ему билет. Турист с раздражением ответил, что до конца, и снова замолчал. Но тут водитель дал сигнал к отправлению. Автобус тронулся, чуть не столкнувшись с пожарной машиной. Все, понятно, стали друг друга расспрашивать, что же случилось на железной дороге, только турист как в рот воды набрал. Разве не странно?

– Возможно.

– А дальше произошли вещи еще более странные, – сказал Карличек почти угрожающе. – Вы только послушайте! Усач вытащил из кармана карту и уткнулся в нее. Примерно через полчаса на пустынной остановке, где кругом ничего нет, кроме полевой дороги, автобус прихватил всем известную в округе тетку Жозефку, везшую творог.

– И что же здесь странного?

– А то, – продолжал не смущаясь Карличек, – что если б не старуха, автобус бы там и не остановился. И тут турист подхватил свой рюкзак и стал выходить. На ступеньках автобуса они заспорили со старухой о том, у кого груз тяжелее и кто из них должен пропустить другого. Кондуктор принял сторону старухи с творогом, хотя всюду на свете сначала выходят, а потом уже входят. Да при этом он еще наорал на нашего туриста, что, дескать, продал ему билет до города, так нечего теперь вылезать посреди поля. Но усач на него ноль внимания, вытолкал старуху и, дьявольски усмехнувшись, всучил ей свой билет. Старуха уселась, показала билет кондуктору, тот его не признал, старуха заспорила, автобус тронулся, а наш турист остался стоять. В автобусе шла ругань всю дорогу. На билетах нигде не сказано, что их нельзя передавать, и старуха твердила, что вот, дескать, когда покупаешь билет в кино, передаешь его кому хочешь.

Я старался сохранять спокойствие.

– Ну ладно, а что же турист?

Карличек смиренно пожал плечами.

– Как в воду канул.

Он произнес эти слова слишком равнодушно. Ясно, что у него в голове гнездилась еще какая-то идея. В портфеле, который он сунул за спину сразу как пришел, наверняка был официальный рапорт обо всем происшедшем. И без сомнения, он мне его покажет. Наверное, в нем не будет такой мешанины, как в его рассказе.

– Жаль, – сказал я, – что все это ни к чему не привело. Хотя расследование вроде и было на правильном пути.

– Правда, у меня есть еще кое-какие соображения, – спокойно сказал Карличек. – А если, скажем, задать себе вопрос: что за груз был у этого типа в рюкзаке?

– И что же, вы задали себе этот вопрос?

– Разумеется, и вот мои выводы. Взрыв каким-то хитрым способом подготовили уже на 286-м километре. Но появляется случайный свидетель… эта девушка. И ее заставляют умолкнуть навсегда. Самый лучший способ для этого – убийство. Наш черный турист, возможно, сумасшедший. Тогда это прекрасно объяснит нам все происшествие. А в рюкзаке была взрывчатка, оставшаяся после закладки мины.

И он стал бурно развивать свою теорию. Дескать, свидетели из автобуса определили на вид вес рюкзака килограммов на тридцать. Как утверждали специалисты, почтовый вагон был взорван одним или двумя килограммами взрывчатки – тротилгексогена. У таинственного туриста в рюкзаке было взрывчатки еще на пятнадцать или тридцать мин.

– На первый взгляд все это кажется несерьезным, – кончил Карличек, – но вдруг через какое-то время появится нищий монах с мешком на два килограмма легче и вскоре где-то что-то взлетит на воздух.

– Постойте, – перебил я его. – А как же ваша идея, что преступников было двое?

– Все нормально, – ответил Карличек, допив наконец желтоватую жидкость, которую он упрямо считал чаем.

– Так где же тот, второй?

– А его нет. Тоже исчез без следа. Но в обратном направлении.

Того, второго, настойчиво искали повсюду. Правда, его существование было весьма сомнительным. И все же наблюдение этого чудака Карличека о положении рук убитой, очевидно, было правильным.

– Девушку убили вне программы, – сказал Карличек, – и так невольно покончили с переживаниями девушки и заботами ее кавалера. Но не будь этого убийства, вряд ли мы кинулись бы разыскивать каких-то там туристов. Возможно, они разошлись в разные стороны, чтобы замести следы. Велосипедиста не станут преследовать, от велосипедных шин не пахнет. И служебная собака действительно бросилась в обратную сторону, когда мы дали ей понюхать примятую пшеницу. Пес перешел железную дорогу и повел нас к шоссе. Прошел по шоссе около километра – и все, потерял след.

Карличек встал и подошел к моему столу, где все еще лежала карта.

– Вот здесь, – показал он. – Дорога как дорога. Мы шли по ней дальше уже без собаки. Наконец добрались до поселка. И если предположить, что преследуемая нами личность уехала, скажем, на повозке, то понятно, почему собака потеряла след. Разумеется, все подтвердилось. Даже есть описание этого типа. Из поселка он отправился пешком. В руках нес чемодан и, как говорят, был смертельно усталым. Мы отправились дальше и добрались до местечка. И без особого труда установили, что в здешней гостинице переночевал неизвестный с чемоданом. Появился он уже затемно. И если допустить, что он двигался как черепаха, то по времени все совпадает, как и в том случае с черным велосипедистом. По описанию этот тип полностью походил на того, кто ехал на повозке с клевером.

Карта показала, что дорога, по которой отправился второй подозрительный незнакомец, резко отклонялась от железнодорожного пути, все больше удаляясь от места взрыва.

– Говорят, это был удивительно неповоротливый человек. Теперь понятно, почему эти двое не подрались из-за украденного велосипеда. Второй просто уснул бы на нем. Он ни в чем не походил на усача. Как говорили в той гостинице, он был само добродушие. И совсем не казался больным, а просто смертельно усталым. На ужин он заказал только гренки. А когда его спросили, не хочет ли он чего-нибудь еще, ответил, что другое его желание все равно невыполнимо. Но так и не сказал, какое же это желание. Твердил, что это невозможно. Скорее всего, ему не хватало чистой совести. Поэтому я думаю, что он все-таки помогал тащить мертвую девушку в кусты, но застрелил ее тот, черный.

– В гостинице он должен был зарегистрироваться.

– Так он и сделал, – кивнул Карличек. – Даже заглядывал в паспорт и выписывал оттуда номер. Мы потом посмотрели. Сплошная липа, кроме перечисления туристических баз, где он побывал с целью путешествия.

Значит, утверждал Карличек, у незнакомца была серьезная и довольно таинственная причина скрывать свое имя. И если он решился переночевать в гостинице, рискуя разоблачить себя, то только из-за смертельной усталости. Карличек самовольно расправлялся с фактами, выстраивая их в соответствии со своей удивительной логикой. Так, теперь он вдруг заявил, что у второго туриста, возможно, было какое-то ранение.

– У нас есть описание его внешности. Блондин с усталым взглядом, лет сорока, не меньше. С густыми светлыми усами, которые свисают над уголками рта, как рукава рубашки, растянутой на плечиках. Думаю, что он так же долго отращивал свои усы, как черный турист свою мефистофельскую бороду: они готовились к преступлению. Ничем не примечательная внешность, только слишком тощий. В сорок лет ведь уже полагается иметь брюшко. И если он не был ранен, то страдал от болей в животе. Или было плохо с сердцем. Правда, он ни на что не жаловался. В общем, турист это был липовый. Ограничился лишь клетчатыми гольфами и тяжелыми ботинками. Но в них ведь неплохо ходить по щебню между рельсами.

Карличек помаргивал за очками, но стойко выдерживал мой взгляд и смело, даже с вызовом, продолжал:

– Еще на нем был старый вытянутый свитер, зеленый галстук и ко всему чемодан. Чемодан на вид не такой тяжелый, чтобы в нем была взрывчатка. В чемодане вроде не было ничего, кроме белья, одежды, дождевика, кулька с конфетами и куска сухой колбасы.

Если бы этот новоявленный Шерлок Холмс не примешивал к конкретным фактам следствия свои своеобразные замечания и довольно нахальные гипотезы и выводы, я бы, пожалуй, начал его уважать. Происшествия на километрах 297,3 и 286 все больше и больше походили на уравнения с неизвестными, которые можно решить, если разгадаешь хоть одно из неизвестных.