Текст книги "Политический сыск (Истории, судьбы, версии)"

Автор книги: Эдуард Макаревич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 35 страниц)

Приказано уничтожить

Стрелять Кузнецов научился в Москве, когда готовился со спецотрядом Медведева работать в тылу у немцев. Учителя из 4-го управления НКВД были хорошие. Учили бить из разного оружия и из любого положения. А потом в лесах под Ровно, закрепляя пройденное, Кузнецов часами навскидку, не целясь, пулю за пулей всаживал в белые стволы берез. Ему более всего пришелся семизарядный «вальтер» (вес 766 грамм, патрон 7,65 от браунинга». Легкий спуск и легок в руке, будто продолжение ее. Этим «вальтером» он и приговорил верховного судью Украины Альфреда Функа.

Четыре минуты ожидал его Кузнецов в подъезде Верховного суда. Стрелял с полутора метров. Три пули мертво впечатались в тучное тело. Функ захлебывался кровью, а серый «адлер» с Кузнецовым летел к окраине Ровно.

А до Функа были имперский советник финансов генерал Гель, прибывший из Берлина с заданием усилить вывоз в Германию ценностей и продовольствия с Украины; заместитель наместника фюрера на Украине генерал Даргель; офицер гестапо, штурмбаннфюрер Геттель; командующий восточными соединениями оккупационных войск генерал фон Ильген, которого Кузнецов доставил в отряд Медведева; инженерный полковник Гаан, ответственный за связь со ставкой фюрера в Виннице; имперский советник связи подполковник фон Райс; вице-губернатор Галиции доктор Бауэр; начальник канцелярии губернаторства доктор Шнайдер; полковник Петерс из штаба авиации; майор полевой фельджандармерии Кантор. В большинстве своем они были уничтожены или захвачены Кузнецовым по приказу 4-го управления НКВД. Того управления, что начиналось с убийства Троцкого, управления, на счету которого уничтожение гауляйтера Белоруссии Кубе, гитлеровских наместников на оккупированной территории.

До мельчайших нюансов продумывал он пути отхода с места операции. Каждый раз выстраивал ложный след для гестапо. В случае с Гелем им стал бумажник, якобы случайно выпавший из кармана террориста. Бумажник тот принадлежал видному эмиссару украинских националистов, закончившему жизнь в отряде Медведева. В тот бумажник и вложили сработанное письмо со словами: «Батько не сомневается, что задание будет тобой выполнено в самое ближайшее время. Эта акция послужит сигналом для дальнейших действий против швабов». Расчет был верен. Гестапо схватило тридцать восемь известных деятелей из организации Бандеры и решительно расстреляло их, как те ни клялись в верности фюреру.

Не раз перекрашенные, надежные немецкие автомобили уносили Кузнецова с места свершения акции. «Опель» и «адлер» словно созданы для проведения спецопераций: форсированная скорость, чуткая управляемость, мощность. Когда похитили Ильгена, в «адлер» набились семь человек вместо положенных пяти, и машина вывезла. Только подвел французский «пежо», когда на выезде из Львова после боя с постом фельджандармерии пришлось бросить машину и уходить лесом.

Это все была техника дела – «вальтеры», «опели», «адлеры», ложные следы. А идея дела, его мораль, психология – от строя мыслей и чувств Кузнецова. Действовать, и успешно, в городе, наводненном спецслужбами, действовать, когда тебя ищут, стрелять, когда охрана в двух шагах, – для этого нужно быть человеком со стальными нервами, хладнокровным до бесчувствия, работающим, как счетная машина, опережающая противника на ход вперед. Таким и был Кузнецов. Он стал им в тот момент, когда решил для себя главный вопрос: он обречен и погибнет, но встретит тот миг достойно. И поэтому в письме к брату в августе 1942 года такое откровение: «Я люблю жизнь, я еще очень молод. Но если для Родины, которую я люблю, как свою родную мать, нужно пожертвовать жизнью, я сделаю это. Пусть знают фашисты, на что способен русский патриот и большевик».

Это не всплеск настроения, а выстраданное, пережитое. В 1930 году ему девятнадцать, и он пишет секретарю ЦК ВЛКСМ: «Сейчас, смотри мою психологию, считаю, что ленинец, энергии и веры в победу хватит, а меня считают социально чуждым за то, что отец был зажиточный... Головотяпство и больше ничего. Я с 13 мая 1929 года, когда у нас о коллективизации еще и не говорили, вступил в коммуну в соседнем сельском Совете, за две версты от нашей деревни. А сейчас район сплошной коллективизации. Работаю и сейчас в коммуне... руковожу комсомольской политшколой (!) и беспартийный, обидно. В окр. КК дело обо мне не разрешено, не знаю, долго ли еще так будут тянуть. У нас сейчас жарко, работы хватит, кулака ликвидировали, коллективизация на 88 процентов всего населения. Посевкомпания в разгаре, ремонтируем, сортируем... Знай, что я КСМ в душе, не сдам позиции».

Феномен Кузнецова порожден сталинской эпохой. Он был ее романтиком и чернорабочим. Поэтому готовность к самопожертвованию вела Кузнецова по тропе блистательных операций по уничтожению тех, кого он научился ненавидеть с первых дней войны.

А в служебных документах гестапо это выглядело так: «Речь идет о советском партизане-разведчике и диверсанте, который долгое время безнаказанно совершал свои акции в Ровно, убив в частности доктора Функа и похитив в частности генерала Ильгена. Во Львове «Зиберт» был намерен расстрелять губернатора доктора Вехтера. Это ему не удалось. Вместо губернатора были убиты вице-губернатор доктор Бауэр и его президиал-шеф доктор Шнайдер. Оба этих немецких государственных деятеля были расстреляны неподалеку от их частных квартир... Во Львове «Зиберт» расстрелял не только Бауэра и Шнайдера, но и ряд других лиц...»

Схождение роковых ошибок

Вечером 5 февраля 1944 года гауптман Зиберт вместе со своим напарником Яном Каминским зашел в ресторан «Жорж». Лучший ресторан Львова подавлял обилием зеркал на голубых колоннах, художественно вылепленным потолком и пронзительным светом. Гудел пьяно зал. Свободных мест не было. Но им повезло, пожилой подполковник жестом показал на свой стол. Он оказался, к изумлению Зиберта, заместителем военного коменданта. Зиберт настолько понравился подполковнику, что тот пригласил его вместе со спутником заночевать у себя на служебной квартире.

Девятого февраля Зиберт стрелял в вице-губернатора Галиции Бауэра и доктора Шнайдера. 12 февраля «пежо» Зиберта был остановлен постом фельджандармерии в 18 километрах от Львова по дороге на восток. К тому времени гауптмана искали гестапо и полевая полиция – им была дана ориентировка на террориста в немецкой форме. За ним охотились и украинские националисты, которые не могли простить ему своих вожаков, расстрелянных руками гестаповцев, – историю с бумажником они не забыли.

Роковая ошибка Кузнецова была в том, что он уходил на восток. Если бы на запад, в Краков, как было оговорено с командованием в качестве варианта, все могло быть иначе. Но он слишком уверовал в свою звезду.

Оторвавшись от полевой полиции, проплутав несколько суток в лесу, Кузнецов, Каминский и их водитель Белов вышли к селу Боратин – гнезду бандеровских банд. Роковая ошибка Медведева была в том, что близ этого села он определил местонахождение разведгруппы для связи с Кузнецовым.

Измотанные, обессилившие, все трое остановились в хате крестьянина Голубовича. Там их и накрыли бандеровцы2. Их старший, сотник Черныгора, быстро смекнул, с кем имеет дело. Но Кузнецов до последнего мгновения управлял ситуацией. На столе под фуражкой гауптмана покоилась граната. И настал тот миг в переговорах с Черныгорой, когда Кузнецов рванул ее на себя.

Изувеченное тело Кузнецова бандеровцы закопали в низине близ села. Через неделю отступающие части немецких войск начали здесь копать окопы, возводить линию обороны. Тогда-то и обнаружили свежезакопанную яму и в ней труп в форме капитана вермахта. Разъяренный немецкий комбат отдал приказ спалить деревню. Умоляли крестьяне не делать этого и указали на банду Черныгоры, что осела в соседнем селе. Вскоре там орудовали немецкие пехотинцы, расстреливая в хатах всех застигнутых с оружием. Армия не могла простить подлое убийство своего офицера, да еще заслуженного воина, кавалера двух железных крестов.

Спустя четыре года неизвестный подполковник Громов из центрального аппарата МГБ поставил официальную точку в оперативной судьбе Николая Кузнецова:

«Я, начальник 2-го отделения Отдела 2-Е 2-го Главного управления МГБ СССР подполковник Громов, рассмотрев материалы на агента «Колонист», личное дело №XX. Агент «Колонист» был завербован в 1932 году Коми-Пермяцким ОКР Отделом НКВД для разработки группы эсеров. В процессе работы использовался в ряде сложных агентурно-оперативных комбинаций. Во время войны был переброшен за линию фронта со специальным заданием наших органов, с которым успешно справился. Но в начале 1945 года (дата искажена: Кузнецов, как известно, погиб в феврале 1944 года. – Э. М.) был варварски убит украинскими националистами. Постановил: агента «Колонист» из сети агентуры исключить как погибшего в борьбе с немецкими оккупантами».

ФИЛИПП БОБКОВ – ПРОФЕССИОНАЛ ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ
НА ВНУТРЕННЕМ ФРОНТЕ

Генерал и солдат

Девятого января 1991 года первый заместитель председателя КГБ СССР генерал армии Филипп Денисович Бобков покинул свой кабинет, окна которого смотрели на площадь Дзержинского и центральный московский универмаг «Детский мир». Сорок пять лет назад младшим лейтенантом, после школы СМЕРШ, он впервые вошел в здание Министерства государственной безопасности, что так уверенно раскинулось на этой площади. И вот спустя десятилетия он, уже четырехзвездный генерал, отвечавший за политическую безопасность Советского Союза, за восемь месяцев до его кончины завершил свою службу.

Он был из того поколения, о котором Эрнест Хемингуэй сказал: коммунисты – хорошие солдаты. Бобков был хорошим солдатом и в пехотной цепи, и в шкуре офицера спецслужбы. В той цепи он получил однажды «подарок» от немецких артиллеристов. Сорок осколочных ранений и пробитое легкое цена одного боя в Белоруссии.

Он стал солдатом в шестнадцать, а в девятнадцать гвардии старшина Бобков, профессионал войны, кавалер солдатского ордена Славы, встретил победу в Курляндии. Недалеко от тех мест, где закончил воевать за два месяца до той же победы капитан Красной Армии Солженицын, арестованный фронтовой контрразведкой СМЕРШ за нелестные слова о Верховном Главнокомандующем.

Кто мог предположить, что спустя тридцать лет жизненные линии боевого старшины и арестованного капитана пересекутся в точке идейного противостояния. Старшина к тому времени стал генерал-майором, начальником пятого управления КГБ, а капитан – известным писателем и выдающимся диссидентом.

Философия пятого управления

Однажды поздним вечером майского дня 1967 года полковника Бобкова вызвал председатель КГБ Андропов. Говорили о жизни, о службе, о ситуации в органах, все еще приходивших в себя после хрущевской неразберихи.

И неожиданно:

 – Пойдешь работать заместителем начальника нового управления по борьбе с идеологическими диверсиями?

Для Бобкова неожиданно, для Андропова – обдуманно:

 – Такое управление – не повтор секретно-политических отделов, работавших по троцкистам, меньшевикам, эсерам. Это управление по защите власти и строя от внутренних противников и их внешних управляющих, прежде всего из ЦРУ и некоторых тебе известных центров и фондов. Знать, как работают, их планы. Но и знать настроения у нас в стране, видеть процессы, что идут в обществе, и видеть, как эти процессы используются против нас. Это принципиально. Наши источники – научные институты, социологические центры, пресса. Ну и, конечно, данные наших служб. Главное – политический анализ, прогноз, предотвращение. Надо остановить идеологическую экспансию с Запада. И не обойтись здесь без чекистских методов.

 – Политическая контрразведка?

 – И контрразведка, и разведка, и аналитическая работа – все для защиты строя.

Воспоминания (Филипп Бобков, эксклюзив):

«Когда пришел к руководству КГБ Шелепин, то, выполняя волю Хрущева, он провел кардинальную перестройку, реорганизацию КГБ. Все внутренние оперативные управления (экономическое, транспортное и другие) были слиты в одно – второй главк, контрразведывательный, на правах отделов и отделений. Но самое главное – была упразднена внутренняя агентура. Та агентура, что создавалась в разных слоях общества годами, а то и десятилетиями. Все это делалось под флагом разоблачений преступлений Сталина, в русле решений съездов партии и пленумов ЦК. Вместо КГБ партия сама взяла на себя работу по защите существующего строя. Но, конечно, действовала присущими ей методами. – ввела, например, институт политинформаторов. Но все это не решало главную задачу – знать, что происходит в стране, какие идут глубинные процессы, каковы настроения. Потом ведь шло воздействие из-за рубежа, работали зарубежные центры, НТС развивал активность, проникала агентура. Целью ее было создание неких организаций, оппозиционных власти. В тот же хрущевский период ежегодно происходили массовые беспорядки – стоит только вспомнить: Тбилиси, Темиртау, Чимкент, Алма-Ата, Муром, Бронницы, Нальчик, Степанакерт, Тирасполь, Краснодар. Везде начиналось с конфликта граждан и милиции, часто конфликта с ГАИ, а заканчивалось разгромом зданий райкомов, горкомов партии. Но удивительно, здания КГБ, как правило, были рядом – и их не трогали. Что касается событий в Новочеркасске, то их трагическая развязка целиком на совести местных партийных органов.

Так вот, при Хрущеве, повторяю, массовые беспорядки случались каждый год. А за 20 лет, с 1965 по 1985 год, было всего пять случаев массовых беспорядков (в Грозном, Рубцовске, Ингушетии, Северной Осетии ингушско-осетинский конфликт, и Вильнюсе (1972 год) – самосожжение студента, потом демонстрация. Поэтому, когда Андропов возглавил КГБ, он пришел к мысли, что надо создавать управление по защите существующего строя. Идея родилась у него, а не в партии. И назвали новое управление «Управлением по борьбе с идеологическими диверсиями». Не совсем, конечно, удачное название, но так было. Разработали его структуру, начали энергично создавать агентурный аппарат».

С организации пятого управления начал Андропов свою работу в государственной безопасности.

Разве мог он забыть октябрьское промозглое утро 1956 года в Будапеште, когда увидел из окна посольства, как суетились небритые люди в традиционных венгерских шляпах, как они остервенело кололи ножами беззащитных людей, запихивали им в распоротые животы партийные книжки, а потом крепили им на грудь картонки с криво намалеванным словом «коммунист»?

Такое не забывается. Такое заставляло думать о защите власти от внутренних оппозиционеров, начинающих тихо. Чем больше он узнавал Бобкова, тем лучше понимал, что этот человек создан для такой работы, для срыва идеологических операций: фронтовик и контрразведчик, аналитик, психолог и оперативник божьей милостью.

Почему Андропов видел на этом месте талантливого контрразведчика, а не идеологического работника? Потому что прочно связывал внутреннюю оппозицию с устремлениями западных спецслужб, исследовательских и пропагандистских центров.

Как бы там потом ни трактовали историки речь Черчилля в марте 1946 года в Фултоне, но старый антикоммунист оставался верен себе: этой речью он положил начало мобилизации Запада как сообщества англоязычных народов на борьбу с мировым коммунизмом. Понятия, которыми оперировал Черчилль «железный занавес», «пятые колонны», «тень, опустившаяся на континент»,скоро породили массу директив и разработок спецслужб. От года к году множились они, заряжая энергией разведцентры. Некоторые из них, добытые советской разведкой, ложились на стол Андропова. А потом заглавный лист украшала резолюция: «Бобкову».

Суть этих документов соответствовала тому, о чем впоследствии писал руководящий сотрудник ЦРУ Г. Розицки: «Бороться с коммунистическим режимом на его собственной территории, оказывать помощь движению сопротивления, ослабляя лояльность граждан передачами по радио, листовками и литературой». Самым первым таким документом, ставшим известным советской разведке, оказалась директива президента Трумэна для ЦРУ, которому предписывалось ведение «пропаганды, в том числе с использованием анонимных, фальсифицированных или негласно субсидируемых публикаций; политические действия с привлечением... изменников...» Другая президентская директива ориентировала на тайные операции: «пропаганду; экономическую войну; превентивные прямые действия, в том числе саботаж, подрывную работу... включая помощь подпольному движению сопротивления... и эмигрантским группам освобождения».

Впечатляло и другое. Стоило здесь, в Советском Союзе, художнику или писателю создать нечто, звучащее как вызов устоявшейся системе ценностей, или бросить жесткий упрек власти, как западные службисты брали этих людей в разработку в духе вышеупомянутых директив для ЦРУ. И Андропову, и Бобкову было ясно: Запад под знаменем свободы пытается создать в Советском Союзе пятую колонну. И для этого ищет людей разного толка: ученых и художников, интеллектуалов и фрондеров, профессионалов в чем-то и суетящихся дилетантов. Но обязательно недовольных, амбициозных, агрессивных, тщеславных, авантюрных, интригующих, одержимых, закомплексованных, и даже искренне жаждущих помочь власти улучшить систему.

То был не массовый поиск, а штучный. Поштучно найденных Запад нежил, холил, лелеял, поддерживал любые их намерения, оформляя как борьбу за свободу или за права человека. Но сколько было при этом пены и грязи! И на фоне этого вертепа, где каждый искал свои интересы, начала оформляться структура с ясными очертаниями – Пятое управление.

Бобков выстраивал основную конструкцию, уникальную в истории спецслужб. Что ни отдел, то направление идеологической или политической безопасности.

1. Отдел по борьбе о идеологическими диверсиями среди творческой интеллигенции, в сфере культуры, в средствах массовой информации.

2. Отдел по борьбе с национализмом и национальным экстремизмом (один из многочисленных отделов – его штат доходил до 30 человек).

3. Отдел противодействия идеологическим диверсиям в учебных заведениях, научных учреждениях, в институтах Академии наук, среди учащейся, студенческой и научной молодежи.

4. Отдел по борьбе с идеологическими диверсиями в сфере религии.

5. Отдел по руководству подразделениями «пятой службы» в республиках и областях страны.

6. Информационно-аналитический отдел (анализ проблем безопасности по линии Пятого управления; анализ настроений среди интеллигенции, молодежи, служителей культа; подготовка проблемных записок для руководства КГБ, в ЦК КПСС, в правительство).

7. Отдел по борьбе с террором и экстремистскими проявлениями (оперативный розыск по «центральному» террору и помощь органам безопасности в борьбе с «местным» террором в областях и республиках). Это был самый многочисленный отдел, в его штате было около 60 человек: опытные розыскники, специалисты по взрывным устройствам, лингвисты, почерковеды.

8. Отдел по борьбе с сионизмом (еврейским национализмом).

9. Отдел разработок (разработка антисоветских и русско-националистических групп, активных антисоветчиков и националистов. (Этот отдел занимался академиком Сахаровым, националистической организацией Васильева «Память», организаторами антисоветского подпольного бюллетеня «Хроника текущих событий».)

10. Отдел по борьбе с зарубежными антисоветскими организациями и идеологическими центрами (радио «Свобода», Народно-трудовой союз, организация «Международная амнистия»), агентурное проникновение в эти структуры, мониторинг их состояния, планов и действий.

11. Отдел, работающий против идеологических диверсий в медицинской и спортивной сферах.

12. Отдел, обеспечивающий проведение массовых мероприятий, в которых участвовали зарубежные граждане (фестивали, форумы, олимпиады).

13. Отдел по работе с радикальными и «экзотическими» организациями и явлениями (молодежные профашистские объединения; «мистические», оккультные компании, карточные притоны; организации панков, рокеров и другие им подобные).

Бобков как начальник управления лично курировал седьмой и девятый отделы – по борьбе с террором и по борьбе с диссидентами, что в определенной мере говорило о приоритетах в деятельности Пятого управления.

Конечно, ни Андропов, ни Бобков тогда не оперировали понятием «социальный контроль масс», вышедшим из-под пера французского социолога Г. Тарда, и подхваченным американцами Э. Россом, P. Парком и Р. Лапьером, а потом Р. Мертоном, П. Селфом, Хорли, Рицлером. Могуч был Тард, когда сформулировал: социальный контроль – это контроль за поведением индивидов в границах определенных общественных институтов, подчинение индивида социальной группе1. Американцы, как всегда, пошли дальше: они ввели понятие санкций, то есть воздействия на индивида в случае нарушения им групповых и общественных норм. Ну а санкции признавались физические и идеологические. Ученые со вкусом писали об идеологических: манипуляции потребностями, настроениями, сознанием, поведением людей. Не углубляясь в мировую мысль (а наша тогда здесь и не дышала), Андропов и Бобков интуитивно, руководствуясь здравым смыслом, формировали принципы и формы социального контроля, соответствующие социализму. И тоже больше думали об идеологических, нежели физических санкциях.

Пройдут годы, и на Пятое управление навесят груду ярлыков и стереотипов: «жандармское», «сыскное», «грязное», «провокационное» и прочее, и прочее. Особенно постарался Бэррон со своей книжкой «КГБ». Но дельно звучало бы другое: управление социального контроля. Управление, где занимались мониторингом настроений, выявляли лидеров-организаторов антисоветских акций, влияли на них, на настроение, ими создаваемое, на ползущее за ним вослед сознание, разрушали антигосударственную оппозицию и долгими днями занимались лечением ранимых, а то и свихнувшихся душ беседы, убеждение, увещевание. Посмотрите на отделы управления, и ясно проступает попытка превратить спецслужбу в этакий социальный инструмент влияния на пассионарных людей, одержимых идеей раскачать страну; социальный инструмент, предупреждающий о грядущих опасностях для государства и нейтрализующий их.

Воспоминания (Филипп Бобков, эксклюзив) : 

«И хотя даже среди наших сотрудников отношение к Пятому управлению было неоднозначным (некоторые называли сферу деятельности «пятерки» «грязной работой»), тем не менее важность этого подразделения с каждым годом росла. Андропов уже через три месяца потребовал результатов. Самая сложная ситуация – это пресечение противоправной деятельности, арест. Во времена правления Хрущева, с 1953 по 1964 год, по статье 58-10 (антисоветская деятельность) были арестованы 12 тыс. граждан. А за период с 1965 по 1985 год – всего 1300 человек (по статьям 70 и 190 УК), т. е. за период существования Пятого управления КГБ».

Однажды журнал «Посев» произвел некий подсчет выступлений против советского режима в 1957-1985 годах, назвав их «Хроникой российского сопротивления».

1956-1957: «Союз патриотов России» в МГУ (группа Краскопевцева), группы Револьта Пименова, Михаила Молостова, Н. Трофимова и других распространение оппозиционных листовок, самиздатовских рукописей.

1956-1959: деятельность группы «Всероссийского НТС» З. Дивнича, Б. Оксюза и И. Ковальчука, начатая на Явасе и в Инте в 1950-1951 годах, затем в Иванове и Калинине (Твери); окончилась закрытым процессом в Москве.

Сентябрь 1959: волнения рабочих и комсомольцев в Темиртау.

1959: начало вольного чтения стихов в Москве у памятника Маяковскому. Появление рукописного журнала «Синтаксис».

7 сентября 1961: резко оппозиционное выступление генерала Григоренко, начальника кафедры Военной академии, на партийной конференции Ленинского района Москвы.

1961: забастовки в Ленинграде на Кировском заводе и на «Электросиле».

2 июня 1962: рабочая демонстрация в Новочеркасске против повышения цен и снижения расценок. Последовавший расстрел демонстрации.

Лето 1963: волнения, забастовки и уличные демонстрации в Кривом Роге, Грозном, Краснодаре, Донецке, Муроме, Ярославле и в Москве на автозаводе имени Лихачева.

Со 2 февраля 1964 по февраль 1967: конспиративная деятельность Всероссийского социал-христианского союза освобождения народа (ВСХСОН). К судебной ответственности в 1967 году были привлечены Б. Аверичкин, Е. Вагин, И. Огурцов, М. Садо и еще 17 членов организации, в которой состояло около 70 человек.

5 декабря 1965: открытая демонстрация 200 человек в Москве под лозунгом «Уважайте собственную Конституцию!». Начало открытого правозащитного движения.

Весна 1966: протесты ученых и деятелей культуры против осуждения писателей Синявского и Даниэля. Составление сборника материалов процесса над ними, опубликованного за рубежом.

22 января 1968: демонстрация протеста против ареста Галанскова и Гинзбурга. Арест ее участников и передача материалов западным информационным агентствам для распространения радиостанциями, вещающими на СССР.

30 апреля 1968: выход в свет в самиздате первого номера правозащитного бюллетеня «Хроника текущих событий».

Июнь 1968: появление в самиздате «Размышлений о прогрессе, сосуществовании и интеллектуальной свободе» А. Д. Сахарова.

25 августа 1968: демонстрация на Красной площади семи диссидентов в знак протеста против советской оккупации Чехословакии.

Май 1969: создание Инициативной группы по защите гражданских прав в СССР: С. Ковалев, Н. Горбаневская, М. Джемилев, П. Якир, В. Красин, А. Краснов-Левитин, В. Борисов, Ю. Мальцев и другие.

6 июня 1969: демонстрация крымских татар в Москве.

1969: подпольная организация на Балтийском флоте; рабочие волнения в Киеве, Свердловске, Владимирской области.

Июнь 1970: начало движения за эмиграцию в Израиль.

8 октября 1970: Нобелевская премия А. И. Солженицыну и общественное движение в его поддержку.

4 ноября 1970: создание Комитета прав человека А. Д. Сахаровым, А. Н. Твердохлебовым и В. Н. Челидзе.

14 мая 1972: самосожжение 20-летнего рабочего Ромаса Каланты в Вильнюсе в знак протеста против преследований католической церкви. Кровавое подавление демонстрации во время его похорон.

1972: рабочие волнения в Днепропетровске и Днепродзержинске.

1973: публикация в Париже труда Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». Автор выслан за границу 12 апреля 1974.

1973: рабочие волнения в Витебске.

Октябрь 1974: выставка неофициального искусства на Профсоюзной улице в Москве, разогнанная бульдозерами и водоструйными машинами.

9 октября 1975: Нобелевская премия мира академику Сахарову.

Осень 1975: восстание на большом противолодочном корабле «Сторожевой» (организатор восстания – капитан III ранга В. М. Саблин был позже расстрелян).

С апреля по сентябрь 1976: в Ленинграде действует группа из 20 человек, возглавляемая Ю. Рыбаковым, Ю. Вознесенской, Н. Лесниченко, О. Волковым, распространяющая листовки и пишущая в городе лозунги: «КПСС враг народа», «Свобода политзаключенным», один – длиной 47 метров на Петропавловской крепости.

13-15 мая 1976: в Москве, на Украине, в Литве, Грузии и Армении создаются группы по наблюдению за выполнением Хельсинкских соглашений.

30 декабря 1976: создание Христианского комитета защиты прав верующих в Москве (о. Глеб Якунин и другие).

Сентябрь 1977: массовая голодовка заключенных в пермских лагерях в знак протеста против произвола администрации.

5 января 1977: создание рабочей комиссии по вопросу об использовании психиатрии в политических целях.

1977: создание Свободного профсоюза трудящихся (Владимир Клебанов). После ареста его участников в 1978 году возникает Свободное межпрофессиональное объединение трудящихся (СМОТ), которое не оглашает имен своих участников. СМОТ при участии членов НТС издает информационные бюллетени о положении рабочих в России, Польше и других соцстранах. Они распространяются в России в рабочей среде и публикуются «Посевом», хотя контакты с Западом в это время блокируются КГБ.

1973-1985: «Высылка за борьбу завершает борьбу за высылку»: интенсивный выезд за границу как высланных, так и добровольных эмигрантов (главным образом по израильским и немецким визам) и невозвращенцев: артистов, спортсменов, работников разведывательных ведомств.

1981: рабочие волнения в Киеве, Тольятти, Орджоникидзе.

Чем измерить профессионализм «пятой службы» в деле предотвращения покушений на существующий строй? Под покушениями подразумевались и террористические выходки, и антигосударственная пропаганда, и, как изложено в уголовном кодексе того времени, распространение сведений, порочащих государственный строй и власть.

Теоретики политической безопасности говорили тогда о количестве выступлений, стихийных и организованных, об их соотношении, о количестве антисоветских групп и акций, устроенных ими, о количестве «высохших» и распавшихся организаций, об арестованных и не дошедших до ареста благодаря стараниям чекистов. Говорили об умении обеспечить прозрачность диссидентствующих групп и одновременно о способности спецслужбистов заблокировать их, чтобы акции подполья остались неизвестны и не будоражили общественное мнение. Ну и, конечно, не забывали и само общественное мнение – каков резонанс от деяний «революционеров» и в каких кругах.

Если на «посевовскую» хронику сопротивления глянуть сквозь критерии теоретиков, то преобладает один пейзаж: постепенное убывание стихийных выступлений и равномерное топтание организованных сопротивленцев. По данным Бобкова, за 20 лет, с 1965 по 1985 год, было арестовано 1300 человек. А по данным «Посева», за 28 лет их набралось около 400 человек. В обоих случаях это на страну с 280-миллионным населением. А многие из этих людей еще и кочевали из одной сопротивленческой группы в другую или состояли сразу в нескольких.

Но было «боевое» ядро из 35 человек, большей частью арестованных в 60-70-е годы. Бэррон, автор нашумевшей на Западе книги «КГБ», называет их поименно: Сусленский, Макаренко, Здебский, Горбаневская, Алтунян, Иоффе, Якимович, Левитан, Мороз, Убожко, Кудирка, Богач, Гершуни, Никитенко, Маркман, Новодворская, Величковский, Статкявичус, Михеев, Кекилова, Бартощук, Сейтмуратова, Буднис, Одабашев, Дремлюга. К ним же добавим Амальрика, Гинзбурга, Литвинова, Якира, Григоренко, Алексееву, Богораз, Великанову, Марченко, Ковалева. Пик их борьбы – выпуск антисоветского бюллетеня и протестные действия: распространение нелегальных сочинений, передача их иностранным журналистам, заявления разного рода.

Воспоминания (Людмила Алексеева, активист диссидентских выступлений) : 

«Каркасом правозащитного движения стала сеть распространения самиздата. Самиздатские каналы послужили связующими звеньями для организационной работы. Они ветвятся невидимо и неслышно, как грибница, и так же, как грибница, прорываются то тут, то там на поверхность открытыми выступлениями. Существует искаженное представление сторонних людей, что этими открытыми выступлениями и исчерпывается все движение. Однако не выступления, а самиздатская и организационная поденщина поглощают основную массу энергии участников правозащитного движения. Размножение самиздата чудовищно трудоемко из-за несовершенства технических средств и из-за необходимости таиться. Правозащитникам удалось резко увеличить распространение самиздата, принципиально изменив этот процесс. Единичные случаи передачи рукописей на Запад они превратили в систему, отладили механизм «самиздат-тамиздат-самиздат» (тамиздатом стали называть книги и брошюры, отпечатанные за рубежом и доставленные в СССР). Произошли изменения в перепечатке самиздата на пишущих машинках. Наряду с прежними «кустарями» к этому были подключены машинистки, труд которых оплачивался; была налажена продажа самиздатских произведений, на которые имелся спрос. Нашлись люди, посвятившие себя размножению и распространению самиздата... Обычно машинистки, которым самиздатчик дает печатать самиздат за деньги,его хорошие знакомые, но иной раз стремление расширить круг платных машинисток приводил к провалам: ознакомившись с содержанием заказанной работы, они относили рукопись в КГБ».

Разные они были, создатели самиздата. У одних – случайные заработки, ободранные стены, вечная грязь на кухне, а самая дорогая вещь – пишущая машинка. У других – достаток, ухоженная квартира, вкусная еда, подарки с Запада. Среди последних – писатель, ныне весьма известный. Когда к нему однажды пожаловал дальний родственник, шепнул жене: «Дай ему десять рублей, пусть сходит пообедает. Не смотреть же ему наш холодильник, ведь мы диссиденты и гонимые».