Текст книги "Команда Клапзуба"

Автор книги: Эдуард Басс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

XIII

Алло, море! Небо, солнце и бесконечность! Морская гладь в эти душные знойные дни не шелохнется. Море мертво, словно убито вертикальными лучами, и только нос парохода разрезает воду на своей бесконечной дороге. По обе стороны парохода вода пенится, и от него убегают в бескрайнюю даль две борозды, а кругом все мертво и неподвижно. Почти незаметно, что пароход движется, только порой на горизонте показываются розовые очертания гор, которые скорее похожи на сон, видение, фата-моргану. Иногда корабль приближается к ним и идет возле берега. Взору пассажиров предстает желто-красная пустыня, изредка мелькнут несколько пальм и домиков, запущенных селений, мужчины в белых бурнусах, женщины в полосатых юбках и вереницы привязанных друг к другу мерно раскачивающихся верблюдов.

Клапзубовцы расположились в шезлонгах под большим тентом и, болезненно щуря глаза от яркого света, молча смотрят на проходящую перед ними панораму арабского берега. Когда духота и мучительная жажда становятся невыносимыми, они вспоминают бесконечную красоту Средиземного моря. Еще неделю назад жара казалась им невыносимой, а какой в сущности там был умеренный климат по сравнению с пеклом Красного моря! А какими красками переливалось Средиземное море! Какие облака плыли там по небу! Как бились и убегали волны, как они гнались одна за другой, разбивались и вновь вырастали… Полузакрыв глаза, клапзубовцы предаются воспоминаниям. Мысли их убегают назад, к ароматным борам и сочным дубравам, к лужайкам с желтеющими одуванчиками, к ручейку, текущему из-под ольх, к спортплощадке на опушке леса, которая теперь уже перепахана; возле нее стоит хибарка, там хозяйничает старушка и все время что-то бормочет. Они еще ни разу ее не оставляли одну так надолго; сейчас с ней только подлиза Орешек, да и тот уже стареет, полеживает и на чужих лает слабым голосом. Хорошо еще, что те одиннадцать девушек на вокзале клятвенно обещали по очереди ездить в Буквички, утешать и развлекать одинокую матушку. И все-таки по вечерам, когда на луга и леса опустится туман, матушка будет одиноко сидеть на ступеньках у двери, сложив руки на коленях, смотреть на мерцающие звездочки и думать о тех удивительных странах, по которым проедут ее муж и сыновья, чтобы в последний раз снискать себе славу и почет.

Вечера на палубе «Принцессы Мэри» проходили иначе. Прохладный воздух выманивает из всех укрытий пассажиров, обессилевших от жары и духоты, зажигаются лампы, гремит пароходный оркестр, и путешественники могут несколько часов развлекаться. В основном, здесь собрались англичане и англичанки. Клапзубовцы встретили много почитателей. Даже у поджарой учительницы английского языка, которая едет в среднюю школу в Бенарес, сердце учащенно забилось, когда ей сказали, что эти одиннадцать молодых людей – чемпионы футбола. Юноши все вечера были окружены новыми знакомыми и поклонниками, но наиболее крепкую дружбу завел их отец.

Это случилось вечером того дня, когда они вступили на палубу корабля в Бриндизи. Молодые люди, восторгаясь новым для них пароходным оборудованием, ходили и все осматривали, а старый Клапзуб унес свой складной стул на самый нос и уселся там. Вскоре явился коренастый верзила в помятом костюме и огромных башмаках, с трубкой, которая как две капли воды походила на королевскую трубку Клапзуба, и скрипучим голосом, напоминающим скрип немазанного колеса, спросил по-английски:

– Вы господин Клапзуб?

Клапзуб мгновенно собрал весь свой запас английских слов, немного подумал, выбирая самое подходящее, и, наконец кивнул головой, ответил:

– Yes.

– Я полковник индийской армии Уорд, – сказал на это верзила, – вы мне нравитесь, я хочу посидеть здесь с вами. Что вы на это скажете, господин Клапзуб?

Это была слишком сложная фраза для Клапзуба; все слова у него перепутались, и он ответил очень просто:

– Проклятый Вавилон, yes!

После чего они с полковником Уордом долго трясли друг другу руки. Полковник развалился в своем кресле рядом с Клапзубом. Буквичский старик вначале было испугался, как ему быть, если этот господин разговорится, но все обошлось благополучно. Полковник сидел, курил и сплевывал, Клапзуб тоже сидел, курил и сплевывал, и так они сидели, курили и плевались вместе. Примерно через час полковник поднял руку, показал на белую птицу, которая летала вокруг, и сказал по-английски:

– Чайка.

Клапзуб кивнул:

– Yes!

Через час Клапзуб заметил ныряющего дельфина. Понаблюдав за ним некоторое время, он поднял руку и спокойно сказал:

– The рыба.

На что полковник Уорд важно кивнул головой:

– Yes.

И они продолжали сидеть, курить и плевать. Когда пароход впервые в Красном море приблизился к берегу, Уорд произнес:

– Аравия.

Клапзуб отозвался:

– Yes!

Позднее Клапзуб показал трубкой на берег и заметил:

– The верблюд.

Полковник кивнул:

– Yes!

Однажды утром они прошли Аденский залив и очутились в Аравийском море. Снова перед ними волновалось и ревело настоящее море, вечно мятежное, беспокойное, и, словно радуясь ему, влетела в его волны «Принцесса Мэри». Едва она вышла ив Аденского залива и очутилась в бурном море, где огромные валы то и дело вздымались и снова падали, нос корабля начал раскачиваться. Старый Клапзуб с полковником Уордом не покинули своих мест. Они остались на качалке, нос которой все время был обращен на юго-запад. Собеседники уходили только поесть и поспать и обычно коротали здесь все вечера, засиживаясь далеко за полночь.

В одну из чудесных ночей впереди засверкали огоньки города, маяк приветствовал их своими белыми и зелеными лучами, и пароход отозвался на привет гудком, а полковник Уорд сказал:

– Коломбо.

Старый Клапзуб добавил:

– The конец.

Оба закивали и подтвердили:

– Yes!

Утром они распрощались долгим молчаливым рукопожатием.

Оба чувствовали, что между ними завязалась дружба на веки вечные и ни один из них никогда не встретит человека, с которым пришлось бы так по душам поговорить, как во время этого плавания из Италии на Цейлон. А теперь друзья расставались, чтобы никогда больше не встретиться: Уорд срочно уезжал куда-то в Индо-Китай, а «Принцесса Мэри» в тот же вечер отчалила от Коломбо и направилась в Сидней.

XIV

Разносчики реклам, объявления, плакаты, проекции надписей на экранах кино и ночью на стенах домов, транспаранты на фонарях, миллионы фотографий, передовицы в газетах, горы листовок – все это в течение двух месяцев подготовляло Австралию к крупнейшему состязанию с клапзубовцами. По телеграфу ежедневно поступали сообщения о перипетиях плавания клапзубовцев, а ставки за и против вырастали до чудовищных размеров. Они уже поднялись до пяти к одному в пользу Австралии, пока один из лучших спортивных обозревателей Б. Г. Гринвуд не пробрался на палубу «Принцессы Мэри» и не понаблюдал за клапзубовцами во время игры на палубе и процедуры под душем. Телеграмма, передававшая его впечатления, сразу понизила надежды Австралии до трех к одному. Когда же клапзубовцы сами появились на палубе перед необозримыми толпами, встречавшими их в Сиднее, ставки Австралии упали до полутора. Тогда в это дело вмешались спортсмены-патриоты и развернули такую горячую кампанию среди земляков, что ставки Австралии вновь подскочили до шести к одному.

За неделю до матча Сидней был переполнен иностранцами, ожидавшими встречи. И все еще ежедневно в порт прибывали новые и новые пароходы, битком набитые болельщиками, которые размещались на чердаках, в лодках и палатках за городом. Вечером перед состязанием они добились открытия стадиона, бурным потоком ворвались внутрь и заняли ненумерованные места, чтобы закрепить их за собой. Десятки тысяч людей, скорчившись, переночевали на каменных скамьях, и целая армия буфетчиков уже с раннего утра открыла здесь бойкую торговлю вразнос. До полудня на стадион были посланы два оркестра, чтобы бодрыми маршами и фокстротами поддерживать у взволнованных зрителей хорошее настроение. Несмотря на это, дело не обошлось без ссор и драк, и не мало кулаков было покалечено в борьбе за лучшие места.

К двенадцати часам зрители трибун натренировались на хоровых выкриках. Были придуманы превосходные фразы, как, например, «Хотим видеть поражение клапзубовцев!» или «Выпустим на старую Европу кенгуру», и все трибуны повторяли их в такт. Северная и южная трибуны вступили в соревнование, стараясь перекричать друг друга. Они так вопили, что оркестру пришлось замолчать и удовольствоваться исполнением туша после особенно удачного рева. Во втором часу трибуны только хрипели, и соревнование в крике между Севером и Югом окончилось вничью.

В это время стадион был уже настолько переполнен публикой, что, казалось, вот-вот рухнет. В половине третьего начальник полиции приказал закрыть все ворота. Тысячи опоздавших, оставшихся за воротами, орали и ругались. Но ворота не дрогнули, беднягам пришлось ходить вокруг запретного рая, и лишь по случайным выкрикам, аплодисментам, свисту и реву догадываться о том, что происходит внутри.

Через высокие стены стадиона долетали беспорядочные крики и шум – беспрерывный взволнованный гул. До начала игры оставался еще час с четвертью, и поэтому болельщики, не попавшие на стадион, после нескольких тщетных попыток пробиться разлеглись на траве возле стен. В начале пятого их разговор был прерван мощными овациями, напоминавшими шум ливня. По-видимому, стадион приветствовал появившихся клапзубовцев. Через три минуты новые овации, топот и многократные громкие выкрики – на поле выбежали австралийские игроки. Затем сразу воцарилась гробовая тишина, показавшаяся бесконечной. За стеной, побледнев от возбуждения, отверженные вытянули головы, стараясь уловить малейший звук, доносившийся со стадиона. Но было так тихо, словно кто-то невидимый накрыл весь стадион со ста шестьюдесятью тысячами зрителей огромным стеклянным колпаком.

Стрелки часов ползли томительно медленно.

Вдруг все вздрогнули. Резкий звук свистка прорезал воздух. «Бах-бам-бам»,– гулко звучали удары по мячу. Болельщики, выпучив глаза, переводили взгляд, как бы следя за мячом, направление которого угадывали по доносившимся ударам.

Был миг, когда желто-зеленый мяч взлетел над оградой, подобно ракете, блеснул на солнце и вновь бесшумно опустился. Затем раздались два удара.

В эту минуту из-за угла главной улицы предместья вынырнули трое мальчишек. Они бежали друг за другом длинным атлетическим шагом, высоко поднимая ноги и плавно опускаясь на носки. Растрепанный мальчишка с черными кудрями под красной кепочкой бежал впереди, за ним по пятам – двое других. На полпути от стадиона последний прибавил ходу, средний поднажал, и оставшиеся метры они пробежали рядом. Поровнявшись с первой группой отверженных болельщиков, ребята остановились. У каждого из них под мышкой торчал сверток газет.

– Специальный выпуск «Геральда!»

– Команды появляются на поле!

– Первые минуты состязания! Покупайте «Геральд!» Покупайте «Геральд!»

Пронзительные крики трех мальчишек взволновали слушателей. Как, возможно ли?.. Все бросились за газетами.

В самом деле! Черным по белому! Рекорд газетной оперативности! Абзац за абзацем, масса заголовков, крупным жирным шрифтом!

«Феноменальная команда Клапзуба в белых костюмах с чешским национальным значком на левой стороне груди растянутой цепочкой выбегает на зеленое поле. Классические фигуры одиннадцати атлетов…»

«Стадион вновь разражается восторженными овациями. Это старый Шорт, наш несравненный Хирам Гирфорд Шорт, начинает божественное наступление одиннадцати красных австралийцев…»

«Джон Герберт Ниринг надвигает кепку и поднимает свисток. Еще раз окинем быстрым взглядом сверкающее поле, на котором, словно статуи, выстроились двадцать два соперника. Резкий свист проникает в наши сердца. Ряды дрогнули…»

«Первые минуты принадлежат нам!»

Люди дрались из-за «Геральд» и налетали на каждый экземпляр, словно осы на перезрелый абрикос. А три оборвыша, шныряя среди толпы, едва успевали совать деньги в карманы. За десять минут они все распродали. Перед ними – огромные закрытые ворота. Они переглянулись, лица у них вытянулись.

– Вот тебе и на, Сэм! – обращаясь к черноволосому, выпалил парнишка, бежавший третьим. – А ты уверял, что с газетами мы туда проберемся!

Сэм мрачно подошел к воротам. Напрасно, они были крепко заперты. Сэм сплюнул и растерянно посмотрел на своих товарищей, которые ждали его решающего слова.

Из-за стены, словно издалека, донесся свист. Наверное, аут, а может, угловой, а то и штрафной. Ужасно! Чтобы Сэм Спарго не увидел матча!

– Бегите вокруг стадиона налево, а я – направо. Может, где-нибудь найдем дыру! Встретимся на противоположной стороне.

Мальчишки послушно пустились бегом. Сэм бежал по правой стороне, и его острые глаза мальчишки-газетчика зорко осматривали стену в поисках дырки, через которую можно было бы пробраться на стадион. Но ничего, ровно ничего, кроме гладкого серого бетона – и в нем накрепко запертые ворота. А мяч там, внутри, гудел и гудел!

Сэм уже пробежал больше половины, когда столкнулся с чумазым Дженингсоном и длинным Батхерстом.

– Нашли что-нибудь?

– Ничего! А ты?

– Тоже ничего!

Все это ребята выкрикнули одним духом. Маленький Дженингсон чуть не плакал. Сэм Спарго ожесточенно рыл ногой землю. Они стояли с той стороны стадиона, где не было никаких ворот. Здесь уже начиналось поле, к стадиону нет дорог, нет и людей. А от выкопанной канавы к полю тянулись межи. Сэм Спарго беспомощно устремил на них взгляд, и вдруг его глаза засияли.

– А здесь тоже нет ничего?

Оба его друга посмотрели туда, куда он показывал. В самом деле, как они не заметили? В каких-нибудь пятидесяти метрах возвышался небольшой холм. Не такой уж высокий, чтобы оттуда можно было смотреть через стену, но на самой его вершине стояло одинокое дерево!

С ликующим возгласом ребята перескочили канаву и помчались вверх по меже. Через несколько минут они были у дерева. Новая беда! Это был могучий эвкалипт с толстенным стволом и ветвями на такой высоте, что мальчишки не могли на него вскарабкаться. А первый тайм, видимо, уже заканчивается! Медлить больше нельзя.

– Скорее, Батхерст! Встань к дереву и обопрись о ствол. Дженингсон, лезь к нему на спину, а потом на плечи. Тоже обопрись о ствол. Теперь я влезу на вас обоих и наверняка дотянусь до веток. Нечего трястись, Батхерст, это не тяжесть для такого парня, как ты. Внимание, Дженингсон, когда я буду наверху, хватайся за мои ноги, а Батхерст полезет вслед за тобой. Ребята, держитесь! Ну! Внимание! Начали!

Сэм Спарго ухватился левой рукой за небольшую ветку и быстрым движением подтянулся к толстой ветке, а Дженингсон ухватился за его свесившиеся ноги. Но Сэм Спарго ничего не чувствовал. Вытаращив глаза, он смотрел вниз; через головы сидевших в верхних рядах ему видно было три четверти футбольного поля. Наконец, Дженингсону удалось схватиться за Сэма, а Батхерст, плюнув на ладони, уцепился за раскачивающегося Дженингсона.

В эту минуту раздался дикий шум.

Сэм Спарго испугался, руки у него ослабли и соскользнули по коре ствола.

Батхерст с Дженингсоном свалились в траву, на них упал Сэм.

Дикий шум внизу сменился отчаянным ревом.

Трое лежавших друг на друге ребят встали. Младшие набросились на Сэма:

– Что там? Что случилось? Что ты видел?

Сэм Спарго стоял перед ними бледный и возбужденный, не отводя изумленных глаз от стадиона.

– Сэм, ради бога, скажи, что случилось?

Наконец, Сэм повернулся к ним и, заикаясь, проговорил:

– Только что клапзубовцам забили гол!

XV

За три секунды перед тем, как сто шестьдесят тысяч австралийцев издали свой исступленный победный клич, в председательской ложе раздался тихий треск: старый Клапзуб перекусил королевскую трубку. В эти доли секунды отец футболистов уже почувствовал, что дело плохо. Скорее инстинктом, чем разумом, он понял, что гол неминуем. Причиной был слабый удар левого полузащитника Тоника, а левого защитника Юрку угораздило в этот момент поскользнуться. Правый защитник слишком выдвинулся вперед – в первые минуты казалось, что нападение пойдет через центр, – и вернулся, когда австралийские нападающие уже завладели мячом. Потом низкий мяч полетел к воротам, старый Шорт вырвался из линии нападающих, и гол был неотвратим. На какой-то миг еще оставалась надежда, что Шорт ударит мимо ворот или попадет во вратаря. Гонза прыгнул вперёд, чтобы сократить Пространство для удара. Но в это время Шорт, словно одержимый, налетел на мяч, который удачно попал ему под ногу, – черт побери, он так и вскочил на подъем правой ноги, когда катился вперед. И вот мяч уже затрепетал в сетке. Он пролетел мимо правого колена Гонзы – от самого сокрушительного удара, какой когда-либо видел старый Клапзуб. Старик часто заморгал, ноги у него задрожали, сердце сжалось. Он даже не выругался. Лишь машинально сильнее затянулся, но королевская трубка не тянула: он перекусил ее насквозь. Публика орала целых двенадцать минут. Игра уже давно продолжалась, но зрители на трибунах все еще прыгали, топали, обнимались и дубасили друг друга. Слегка побледневший Клапзуб неподвижно уставился вниз. Нет, он не ошибается. Ребята играли совсем не так, как всегда. То ли они устали с дороги, то ли были не в настроении, но игра у команды не ладилась. Это по-прежнему была прекрасная игра, которая приводила зрителей в восторг, но не хватало воодушевления и задора, необходимых для победы. Между тем, красные играли, как одиннадцать дьяволов, а клапзубовцы весь первый тайм стояли в обороне. Когда свисток судьи возвестил окончание первого тайма со счетом 1:0 в пользу Австралии, клапзубовцы вернулись в раздевалку подавленные. Никто из них не произнес ни слова, они опустились на стулья и скамейки, и только Гонза без конца сморкался, пытаясь сдержать слезы, навертывающиеся на глаза.

В соседней комнате целая армия массажистов и тренеров набросилась на австралийских игроков, чтобы растиранием и хлопками освежить их усталые мышцы. В раздевалке Клапзубов было тихо, и тень неотвратимого поражения нависла над буквичской командой. Хоть бы пришел отец! Но именно сегодня, словно нарочно, он, всегда ожидавший их в раздевалке, замешкался. Минуты шли, а отец все не показывался!

– Господи, не случилось ли с ним чего? – сказал Франтик с расширенными от страха глазами.

Все вздрогнули. В самом деле, иначе никак нельзя объяснить его отсутствие. Ребят охватило отчаяние. Они вскочили с мест и бросились к дверям. Снаружи послышался продолжительный свист – судья извещал о начале второго тайма. Но клапзубовцы и бровью не повели. Их интересовало одно: что с отцом?

В этот момент старый Клапзуб появился в дверях.

– Отец! Отец!

Все радостно бросились к нему. Он стоял перед сыновьями слегка раскрасневшийся и с трудом отбивался от них.

– Ну-ну, черти сумасшедшие, погодите!

Они отступили, понимая, что он собирается им что-то сказать. И невольно опустили глаза. Но отец не сердился. Наоборот, его голос звучал мягко, даже слишком непривычно мягко.

– Погодите, ребятки, не задушите меня! Всему есть мера! Смотрел я, как вы играли. Очень хорошо, правда, очень хорошо. Такой чистой работы я у вас еще не видел…

Тоник подозрительно поднял глаза. Этот сладенький тон ему совсем не нравился. А отец продолжал:

– В самом деле, игра на диво! Бег, сыгранность, а какие удары! Очень вы меня порадовали! Пришел ко мне один толстый джентльмен и сказал, что мол, в Сиднее имеется клуб тяжеловесов от ста килограммов и выше. Они, мол, иногда тоже играют в футбол, так не согласитесь ли вы сыграть с ними в следующее воскресенье! Но раньше пусть, мол, немного отдохнут, чтобы быть достойными противниками. А затем явилась ко мне одна барышня и заявила, что здесь вводят игру в гандбол. И, дескать, может, вам это было бы приятнее и сподручнее, чем путаться с футболом. А кроме того, я слышал, как две старенькие бабушки спорили, так ли часто во времена их молодости теряли мяч, как нынешние европейцы…

– Отец!..

Это был скорее вопль, чем возглас. Все всхлипывали от ярости. Старый Клапзуб не выдержал своего язвительного тона. Он растаял и размяк.

– Трубку Его английского величества я перекусил из-за вас. Черт побери, команда, что я скажу матери?..

Ребята не могли больше выдержать и выскочили наружу, где судья свистел уже сердито, а трибуны орали, требуя разгрома чехов. Прежде чем выйти из коридора, Тоник остановился:

– Ребята… Боже мой!..

Наступило последнее «быть или не быть!» Все чувствовали значительность его слов. Вытерли рукавом глаза и молча пожали друг другу руки. Это было больше, чем присяга.

И пошли играть.

Второй тайм был потрясающ и сокрушителен, как буря. Были моменты, когда австралийцы останавливались на бегу, чтобы посмотреть, что собственно происходит вокруг. Атака белых? Восемь человек вихрем носились по полю, и где-то между ними летал мяч, не видимый до тех пор, пока не попадал в сетку ворот. Защита? Одиннадцать человек, как белая стена. Комбинации? Их вообще не замечали. Их даже не видели среди этой бешеной гонки от ворот к воротам. На трибунах и в ложах народ почти не дышал. Это уже не одиннадцать игроков играли мячом. Мяч сам ожил, заколдованный, наделенный дьявольской волей победить во что бы то ни стало молодой континент. Мяч без конца метался, прыгал взад и вперед, вправо и влево, вверх и вниз, ускользал от австралийцев, льнул к белым, прыгал туда, где красных было меньше всего, лез вперед, то просто катился, то летел со свистом, этот маленький круглый дьяволенок, состоявший на службе у белой команды.

Первый гол был забит на третьей минуте. Он даже не был забит – просто Карлик внес его в ворота на груди. Второй гол забил Пепик после комбинации с крайними нападающими: поданный с края мяч, попрыгав на верхней планке, счастливо опустился к ногам Пепика. Третий гол забил Тоник с тридцати метров, когда никто этого не ожидал. Четвертый с угловой подачи забил головой Франтик. Самый красивый и удивительный – пятый – гол можно и сейчас увидеть в кинематографическом архиве Федерации. Это был пушечный удар Юрки, и вратарь, выскочив из ворот, упал прямо на мяч, но удар был настолько силен, что мяч, преодолев вес тела вратаря и инерцию его падения, повернул великана в воздухе на девяносто градусов. Когда несчастный упал на землю, он оказался уже не возле ворот, а перпендикулярно к ним; ноги – снаружи, туловище – в воротах, и мяч в его руках тоже находился там. Шестой гол обалдевшие австралийцы забили себе сами. Следующие четыре судья не засчитал якобы из-за положения «вне игры». Оставшихся восьми минут хватило на то, чтобы Пепик и Славик забили седьмой, восьмой и девятый голы.

– Отец, где ваш клуб тяжеловесов? – кричали сияющие клапзубовцы, проходя в раздевалку мимо председательской ложи.

– Они лопнули, мальчики, лопнули все до единого, окаянные чемпионы мира!

Так славно закончился матч на первенство мира, который клапзубовцы считали для себя последним.

Но они ошиблись.