Текст книги "Один шанс из ста"

Автор книги: Эдуард Хруцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Эдуард Анатольевич Хруцкий
ОДИН ШАНС ИЗ СТА

…Над Москвой повисло солнце. Казалось, что оно медленно подтягивается к земле, зацепившись за деревья, крыши, карнизы домов.

Николай только что вернулся с пробежки. Он немного устал. Всё-таки тяжело бежать пять километров по такой жаре. Даже холодный душ не освежает.

– После завтрака сразу на речку, – решил Королёв, – ох, и хорошо же будет поваляться на песочке.

Николай включил приёмник. Женский голос, вкрадчиво просивший чайку отнести привет милому другу, внезапно замолчал, не кончив песни.

– Ну что ты будешь делать, опять сопротивление перегорело, – Николай встал из-за стола, подошёл к приёмнику.

Нет, вроде всё в порядке. Так почему же?.. И вдруг комнату наполнил знакомый голос Левитана:

«К гражданам Советского Союза…»

Война!

Уже несколько часов дерутся пограничные заставы. Немецкие бомбардировщики сбросили свой смертоносный груз на Минск и Киев.

Война! С внезапностью урагана ворвалась она в по-воскресному тихую Москву. И сразу же будто погасло солнце.

Николай бросился к письменному столу. Вот паспорт, вот военный билет, вот удостоверение мастера спорта.

Скорее. Скорее в военкомат. Николай выбежал на улицу. Тоже солнце, тот же мягкий асфальт…

Как же так. Ведь всего неделю назад он боролся за звание абсолютного чемпиона Москвы. Его противник – средневес Иван Ганыкин – славился как лучший боец-темповик. Готовясь к бою, Королёв решил лишить его этого преимущества. Сам в первом раунде завязал острый, быстрый бой. В результате – победа и звание абсолютного чемпиона Москвы.

Как же это было давно. Совсем в другой, мирной жизни… Будет ли когда-нибудь ринг, крики болельщиков, радостное чувство победы…

Во дворе военкомата толпа. Конечно, это добровольцы пришли. Говорят мало, только курят, курят.

Наконец, перед ним распахнулась дверь с табличкой «Военком».

В кабинете военный с тремя шпалами на петлицах. Он взял билет, полистал.

– Не могу, товарищ Королёв, – подполковник встал из-за стола, – не могу. Я понимаю вас, Николай Фёдорович, мне и самому хочется на фронт. Но на вас распространяется броня.

– Но ведь я…

– Знаете что, поезжайте завтра в горвоенкомат.

Хорошо ему говорить – завтра. А как прожить этот день? Как?!

Три дня он ходил из кабинета в кабинет. Три дня усталые, невыспавшиеся работники военкомата с сожалением разводили руками и твёрдо отказывали.

Наконец, один капитан заговорщически шепнул в коридоре, что на стадионе «Динамо» формируется из спортсменов специальная бригада.

Около Белорусского вокзала троллейбус остановился. По Ленинградскому шоссе шли войска. Печатая шаг, проходили мимо окон роты красноармейцев. Молодые румяные лица, новенькие гимнастёрки, ещё неразношенные сапоги.

– Ох, горе-то какое, – вздохнула немолодая женщина. – Ведь дети совсем. Вот и мой вчера ушёл добровольцем.

И внезапно Николаю стало мучительно стыдно. Стыдно за то, что он, здоровый парень с чемпионским значком на груди, до сих пор не надел военную форму.

«Не возьмут, – со злостью подумал Николай, – уеду сам».

На стадионе Николай сразу попал в толпу знакомых. Здесь почти все московские мастера спорта. Сразу на сердце стало легче. Пришла уверенность. Всё будет в порядке.

А через несколько часов надел абсолютный чемпион страны по боксу Николай Королёв гимнастёрку с синими петлицами.

Утром над лагерем пел горнист. Голос трубы, требовательный и резкий, врывался в палатки, выбрасывал бойцов из постелей.

Спортивный лагерь на станции «Строитель» превратился в воинский учебный пункт.

Физзарядка, пробежка, завтрак.

И снова труба. Пора на занятия.

Строевая, политинформация, матчасть оружия.

А мимо станции идут эшелоны. «На запад, на запад», – стучат колёса. Из открытых дверей выплёскивается на перрон песня.

Идут, идут эшелоны. Теплушки, командирские вагоны, платформы с техникой. На Западе тяжело дышит фронт. На Западе идут бои. На Восток везут раненых.

А здесь!

– Боец Королёв!

– Я!

– Перечислите основные части пулемёта «максим».

– Слушаюсь!

А лицо у сержанта-инструктора совсем другое, не такое, как вчера. Глаза грустные. В перерыве он подходит к бойцам.

– Слыхали, ребята, Киев оставили? У меня там мать и братишка. И рапорт третий командир бригады мне вернул. Не пускает на фронт.

Раз! Раз! Раз, два, три!

Раз! Раз! Раз, два, три!

Рота, ногу!

Старшина молодой, туго в талии перехвачен ремнём. Гимнастёрка на нём как влитая, сапоги хромовые блестят, глядеть больно. Зверь, а не старшина.

А вчера ночью немецкие самолёты бомбили Москву. А сводки всё мрачнее и мрачнее.

– Рота! Стой! Плохо, нет настоящего строевого шага!

Идёт вдоль строя старшина. Щеголеватый, ладный, словно картинка из строевого устава. Далась ему эта маршировка.

– На-пра-во! Шагом мар-ш!

И опять целый день тактика; ползают бойцы по-пластунски, рассыпаются.

– Рота, в атаку! Вперёд!

Привычно винтовку на руку.

– Ура-а-а!

Теперь гранату, штыком, прикладом…

– Рота-а-а-а! Стой! Перекур.

Валяются на земле исколотые штыками куклы. Валяются неразорвавшиеся деревянные гранаты. Сегодня здесь они опять победили. А там?

– Товарищ полковник, разрешите обратиться?

– Слушаю вас, боец Королёв.

– Прошу отправить меня на фронт.

– На фронт? – командир бригады встаёт, поскрипывая ремнями. – На фронт поедем только после приказа командования. Ясно? Идите.

В прицеле автомата прыгает силуэт в рогатой каске. Он режется по пояс. Николай тихо подводит мушку. «Ну, подожди, подожди». Плавно давит на спусковой крючок.

Та-та-та-та!

Автомат дрогнул.

– Вот ты опять. Получай.

Та-та-та!

Брызжет огнём и ненавистью срезанный ствол.

– Прекратить огонь! Осмотреть мишени!

– Молодец, Королёв, – улыбается ротный, – пять пробоин.

Ночами поднимают по тревоге. Повзводно, бесшумно и быстро бойцы усаживаются в машины. Где-то впереди Москва. Спортсмены едут на патрулирование.

Тёмные пустые улицы. Здесь шаги особенно гулкие. Из-за поворота человек навстречу. Метнулся луч фонаря.

– Стой! Документы! Можете идти.

И опять улицы, гулкие и пустые.

А сводки с каждым днём тревожнее, враг всё ближе и ближе к Москве.

А рапорты опять остаются без ответа.

В это утро они стреляли из ручного пулемёта. На стрельбище кисло пахло порохом. Сизоватый дымок курился над стволами «дегтярей». Николай только что отстрелялся и уходил с огневой. Вдруг кто-то хлопнул его по спине.

– Димка!

Рядом, широко улыбаясь, стоял его ученик – боксёр Дима Староверов.

– Здорово, Коля! Как жив, старик?

– Паршиво.

– Вот тебе раз. Почему?

– На фронт не пускают.

– Знаешь что, – Староверов оглянулся и перешёл на шёпот, – я тут о тебе говорил кое с кем. Понял?

– Нет пока.

– Потом поймёшь. Жди.

– Чего?

– Увидишь. – Дима таинственно подмигнул и побежал догонять группу автоматчиков.

«Увидишь, узнаешь. Чёрт его знает, Димку. Тайны. Прямо пещера Лейхтвейса. А может быть, не трепется? А вдруг?»

Прошло ещё несколько дней. Наступила осень. Она особенно остро чувствовалась в палаточном городке. Ночами ветер безжалостно тряс ветви деревьев. А утром дневальным приходилось разметать жёлтые листья на передней линейке. Днём, в перерыве между занятиями, Николай уходил в соседнюю рощу. Прозрачная тишина, запах прелых листьев на какое-то время успокаивали, позволяли хоть на несколько минут забыться.

Шли дни, а от Димы ни слуху ни духу. Николай начал уже забывать их разговор. В сердцах окрестил Староверова трепачом.

– Боец Королёв!

– Я!

– Срочно в штаб.

– Есть!

Он бежит мимо палаток, мимо дощатых каптёрок и ружпарков. Вот и знакомый кабинет командира бригады. За столом полковник, рядом Дима Староверов.

«Неужели повезло?»

– Товарищ полковник, боец Королёв прибыл по вашему приказанию.

– Собирайтесь, Королёв, вы откомандировываетесь в распоряжение полковника Медведева.

И снова какая-то тайна. Кто этот Медведев? Где он находится?

– Дима, ты мне расскажи, в чём дело, куда нам ехать?

– Медведев, Коля, командует специальным чекистским отрядом, мы уходим в тыл к фашистам. Партизанить будем.

– Вот здорово… Ну а кто же всё-таки Медведев?

Сегодня имя Героя Советского Союза полковника Дмитрия Николаевича Медведева, автора книги «Это было под Ровно» знает любой мальчишка. Но в 1941 году только начинался славный боевой путь его отряда, о котором через несколько лет рассказывали легенды.

Отряд они нашли в Подольске. Медведевцы срочно выезжали на фронт.

В пассажирском зале вокзала темно. Староверов включил фонарик. Слабый луч его вырвал из темноты деревянные лавки с клеймом «НКПС», спящих вповалку людей.

– Товарищ полковник, – тихо позвал Староверов.

– Я, кто здесь? – Голос чуть хриплый спросонок.

– Это я.

– А, Дима. Ну, привёз своего друга?

– Так точно.

– Давай его сюда.

Они разговаривают в темноте. Только иногда слабый огонёк папиросы освещает твёрдый подбородок Медведева.

Что ж, старый чекист знает, как говорить с людьми. Немало он видел их за свою многотрудную жизнь. Из отдельных фраз, из деталей разговора Медведев собрал представление о своём собеседнике. Ему понравилось, что этот здоровый парень, чьё имя гремело на рингах страны, просит принять его в отряд голосом, срывающимся от волнения.

– Ну а если не приму, – усмехнулся в темноте полковник.

– Сам уйду, – твёрдо ответил Николай.

– Сам. Шустряк. Ну что ж. Комиссар, а комиссар, слышал?

– Слышал.

– Ну как считаешь, возьмём чемпиона по боксу?

– Возьмём.

– И я думаю, возьмём. Товарищ Королёв, – голос Медведева изменился, стал твёрдым, – зачисляю вас в разведку отряда. Идите.

– Слушаюсь, товарищ полковник.

Осенью дни короткие. Это особенно заметно в лесу. Темнота здесь наступает сразу, без видимого перехода, который, как нигде, заметен в городе. Ещё несколько минут назад было светло, и вдруг темнота, плотная, хоть рукой пробуй. Ночью в лесу особенно неуютно и особенно холодно.

Где-то в нескольких километрах фронт. Его ощущаешь каждой клеткой, каждым нервом. Он не спит, вздыхает тяжело и отрывисто орудийными залпами, подмигивает всполохами огня у горизонта.

Приказ короток и строг: «Не курить, не разводить костров».

Они не курят и не разводят костров. Они мёрзнут и ругаются сквозь зубы. Через несколько часов армейские разведчики проведут отряд в «окно».

Через несколько часов – вражеский тыл.

Николай стоял, прислонившись к дереву. Вот начался самый главный экзамен в его жизни. Ошибиться нельзя, оценки за него ставят пулями. Почему-то вдруг вспомнился вокзал в Берлине. Там несколько часов стоял поезд с нашей сборной, ехавшей на рабочую олимпиаду в Антверпен. Хищный орёл прилип к фронтону вокзала, лающий репродуктор, люди в чёрных фуражках с черепом на околышке…

– Творогов, ко мне! – зовёт Медведев начальника разведки.

Значит, скоро.

Николай поднялся, удобнее приспособил автомат, подтянул пояс с пистолетом.

Точно, пора.

Командиры вполголоса отдают команды.

Вперёд!

В голове колонны Медведев с армейскими разведчиками. Где-то совсем рядом ухнули разрывы мин, лопнули в стороне ракеты. Но это в стороне, там, отвлекая врага, начал ночной бой стрелковый батальон. Молодые ребята, ровесники Николая, бегут к вражеским окопам. Там, на левом фланге, ради них гибнут люди. Значит, надо пройти. Любой ценой.

Наконец захлестали ветки по лицу, ударил в нос горьковатый запах осенних листьев. Вот он, вражеский тыл – Брянский лес.

Солнце мячиком выпрыгнуло из-за верхушек елей. Разломало свои лучи в тумане. Он оседал медленно, неохотно. Цеплялся за кусты, опускался меж корней и уползал на дно оврага.

Отряд выстроился на поляне.

– Товарищи, – голос Медведева холодный и ломкий, – мы в тылу фашистов. Но помните, что мы на своей земле. Советская власть на Брянщине – это мы. Каждый из нас. Вы все добровольцы, все коммунисты и комсомольцы. Я не собираюсь учить вас, как нужно вести себя. Трусость, мародёрство и… – Командир хлопнул по кобуре маузера. – Я думаю, вам всё ясно. В путь, товарищи.

Двигались осторожно. Впереди и по бокам разведка. Опушки обходили. Нужно как можно дальше углубиться во вражеский тыл.

Это случилось на следующий день. Отряд подошёл к просёлочной дороге. Только собрались переходить, как где-то вдалеке запели моторы.

– К бою!

Рассыпались в кустах. А голоса машин всё ближе, всё басовитее.

Николай лежал на прелой листве, прижавшись щекой к прикладу автомата.

Вот сейчас случится то, чего он так давно ждал.

По спине пробежал озноб.

«Неужели испугался? Нет!»

Он ещё плотнее прижал к плечу автомат. Холодная сталь вернула уверенность.

Машины уже совсем рядом. Вот-вот покажутся из-за поворота. В лесной тишине особенно сильно гудят двигатели. Сейчас!

Первым вырывается из-за поворота сверкающий лаком «оппель-капитан». На крыле флажок, на нём двумя молниями буквы СС. Следом за ним – мотоцикл.

Медведев поднимается и бросает гранату.

– Огонь!

Взрывом «оппель», отшвырнуло в кювет. Посредине дороги горит мотоцикл.

Из-за поворота выскочила крытая машина. Она пытается тормозить, из кузова выскакивают солдаты.

Вот один совсем рядом с Николаем.

Та-та-та!

И снова силуэт в автоматной прорези. Как на стрельбище.

Бьётся в руках автомат. Отсчитывает очередями вражеские жизни.

Стрельба затихает. Горят на дороге останки машин. Валяются на земле трупы в серо-зелёных шинелях.

Бой длился всего несколько минут. Но они буквально преобразили окружающий мир. Жёлтые листья покрыты жирной гарью, нет запаха прелой травы, вместо него сладковато и резко пахнет порохом.

Николай шагнул через кювет, вышел на дорогу.

Разведчики собирали документы, вынимали карты из офицерских планшетов.

К Королёву подошёл Староверов, протянул пачку фотографий.

– Смотри, Коля.

Лицо Димы было какое-то необычное. Всегда весёлые, добрые глаза смотрели холодно и зло.

Николай взял карточки. Виселицы, виселицы, люди у рва, люди у стены. А рядом – довольные, улыбающиеся лица в эсэсовской форме.

«Нет, страшна не война. Страшен фашизм, породивший её. Заставивший нас взять автоматы и убивать. Но ведь, если уничтожаешь змею, это же не убийство. Это акт милосердия по отношению к тем, кому она угрожает своим ядовитым жалом. Значит, убив фашиста, ты совершаешь то же самое».

Через пятнадцать минут отряд чекистов ушёл с дороги, оставив на ней горящие машины и трупы врагов. Отряд открыл боевой счёт.

И снова путь сквозь лесную чащу всё глубже и глубже во вражеский тыл.

В деревнях Брянщины приветливо встречали разведчиков, по мере сил снабжали продуктами, тёплой одеждой, ну и, конечно, выкладывали всё, что накопилось на душе.

Однажды Николая вызвал Медведев.

– Королёв, возьмёшь двух разведчиков, пойдёшь в деревню, туда приехал пьянствовать к куму начальник полиции из Людинова. Помни – это не человек, это предатель, зверь и садист. Вот приговор, вынесенный нашим трибуналом. Ты должен привести его в исполнение.

О начальнике людиновской полиции в отряде достаточно наслышались. Слух о его зверствах прокатился по всей Брянщине. Бывший пожарник отсиживался в лесу, скрываясь от мобилизации, объявив себя чуть ли не сектантом. Но как только в Людиново пришли фашисты, он сразу же предложил свои услуги. На его совести были десятки жизней советских людей.

До деревни километров пять. Расстояние, конечно, пустячное, если идти днём и по сухой дороге. А здесь всё пока наоборот. Под ногами чавкает грязь. Сапоги скользят, на них налипли комья глины.

Часа в два ночи наконец добрались до деревни. В крайней хате, у самого леса, жил связной – неторопливый, степенный лесник Иван Егорович. Трижды, как условлено, стукнули в окно. Дом ожил, сквозь щели ставни показался жёлтый зайчик света, со звоном покатилось ведро в сенях.

Распахнулась входная дверь. На пороге хозяин.

– Кого носит?

– Свои, дядя Иван.

– Много здесь своих, а ну, подойди-ка ближе.

Николай шагнул вперёд.

– А! Это ты, кудрявый, – усмехнулся старик, – ну что стоишь, хату выстудишь. Заходи.

Они поднялись на крыльцо, вошли в душноватую темноту дома.

Большая горница, печь вполкомнаты, иконы на стене, деревянный стол, лавки. Хозяин десятый год живёт бобылём.

Сели, положив рядом с собой автоматы.

– Нужно подождать маленько, ребята. Подождём, пока они напьются. Я с часок назад мимо их хаты шёл, видно, гуляют ещё, песни орут.

Иван Егорович гасит лампу. Темнота. Кажется, что за бревенчатыми стенами остановилось время. Темнота, только красными звёздочками вспыхивают цигарки.

Пора. Старик встаёт. В деревне тишина. Даже собак не слышно, видно, загнал их дождик по конурам. Разведчики идут вдоль плетней.

– Здесь, – шепчет связной, – в этом доме кум его проживает, старостой он у нас теперь.

– Собаки есть?

– Есть один кобель, злющий, но ничего, он меня знает, так что я его тихо…

Чуть слышно скрипнула калитка. Иван Егорович растаял в темноте. А дождь стучит и стучит по крышам, по земле, по деревьям. Монотонно и гулко. Зарычала собака, потом чуть взвизгнула, узнав. И опять тихо.

Зачавкали шаги, подошёл Иван Егорович.

– Всё, пошли, я пса в конуре бочкой прикрыл.

Сквозь ставни пробивается свет. Николай тихонько влез на завалинку, заглянул в щель.

Комната, стол полон бутылок, спиной к окну человек, уронивший на стол голову. Больше ничего не видно.

Королёв повернулся к леснику:

– Давай, Иван Егорыч!

Старик поднялся на крыльцо, стукнул в дверь. Нет, не слышат. Теперь он со всей силы бьёт кулаком по двери.

В сенях завозились.

– Кого там носит, – давится матерщиной хозяин.

– Я, Семёныч, Иван-лесник, отвори, дело есть.

– Да что за дела по ночам?

– Спешное. Ко мне солдат советский зашёл, говорит, из плена бежал.

– Постой, постой, сейчас.

Гремит в сенях щеколда.

Один из разведчиков встал у самой двери, в руке тускло блеснул кинжал.

Дверь распахнулась, и хозяин мягко осел на пол. Путь свободен. Теперь в дом… За столом трое.

Один потянулся к поясу с кобурой, валявшемуся на стуле.

– Кто такие? В чём дело? Да, знаете, кто я?..

Так вот он какой, предатель. Остекленевшие глаза, пьяный мокрый рот, красная рожа.

– Руки на стол, сволочи!

Полицейские начали медленно трезветь. Наконец-то они поняли, с кем имеют дело.

Королёв достаёт приговор.

«Именем советского народа…»

Он вскинул автомат, увидел глаза, полные животного ужаса, разорванный криком рот. Палец сам нажал на спусковой крючок.

В отряд вернулись на рассвете. Николай вошёл в палатку командира, положил взятые у изменников документы, оружие.

– Товарищ командир, приговор приведён в исполнение.

Приближалась зима. Ветер становится злым, колючим. По утрам лужи подёрнуты льдом. Всё покрыто инеем – палатки, шинели, приклады автоматов. Трудно в лесу зимой. Тем более, что постоянного лагеря у медведевцев не было. Они кочевали с места на место. За ним по пятам шли каратели.

Однажды разведчики, вернувшись с очередного задания, принесли в отряд объявление, которое гитлеровцы расклеивали в деревнях. В нём чёрным по белому было написано, что отряд, действовавший на Брянщине, уничтожен карателями.

– Вот видишь, комиссар, – Медведев усмехнулся, – оказывается, нас-то уже нет. Похоронили нас господа фашисты. Ну что ж, мы им о себе напомним. Николай, зови командиров.

К Хотимску подошли в сумерках. Город, охваченный трещинами противотанковых рвов, лежал перед ними тихий и тёмный. Только ветер стучал железом на крышах да иногда слышался отрывистый собачий лай.

Наконец совсем стемнело. Партизаны ждали разведчиков, которые должны были перерезать телефонные провода.

Вот и они.

После лесных тропинок непривычно шагать по городским улицам, кажется, что стук сапог далеко разносится в тишине.

– Скорее, скорее!

Медведев почти бежит, зажав в руке тяжёлый маузер.

Ещё один поворот, а там городская площадь.

Ещё немного…

Ударил вдоль улицы пулемёт. Ему отвечают автоматы. Где-то впереди раз, другой, третий рванули гранаты. Это группа захвата ворвалась на площадь с другой стороны.

Николай, прижавшись к земле, короткими очередями бил по пулемётным вспышкам.

Рядом сухо щёлкал маузер командира.

А пулемёт не унимался. Плёл и плёл смертельную строчку, поливал улицы и дома горячим металлом. Каждая минута решала исход боя.

– Николай, – Медведев повернулся к адъютанту, – уничтожь.

– Есть.

Королёв сбросил тяжёлую шинель, остался в одной меховой безрукавке. Гранаты в карманы, автомат на шею и бегом, вдоль забора.

Вон, кажется, та самая хата. Не доходя до неё дома два, Николай плечом выдавил доску забора, пролез во двор.

Из будки, молча, без лая, бросилась большая лохматая дворняжка. Он на ходу пнул её сапогом, ломая плетень, выскочил на огороды. Вот наконец и нужный дом.

Николай проверил запалы в гранатах. До дверей несколько метров. Теперь некогда маскироваться. Рывком, ожидая очереди из окна, пересёк двор. Вот крыльцо, ступеньки.

Навстречу человек без шинели и каски. Мундир расстёгнут, в руках парабеллум.

Николай не видел его глаз, не видел лица. Только рука и вскинутый пистолет. Словно на ринге, ушёл нырком под эту руку. Над головой брызнул смертью девятимиллиметровый ствол.

Левой в челюсть!

Раз.

Нокаут.

Перепрыгнул через него. К дверям. Скорее. Пахнущая пороховой вонью темнота. Широко размахнувшись, бросил гранату. Дрогнул пол, тяжело заскрипели стены, горячий воздух на минуту ударил в уши. И сразу же тишина.

Потом внутрь дома, в темноту, веером из автомата полдиска. При свете вспышек увидел пулемёт, задравший к нему тупое рыло, трое на полу – мёртвые.

– Ура-а-а!

Мимо бегут свои.

На площади горит комендатура. Стоят, подняв руки, пленные. Всё. Хотимск взят.

Собрать документы, повалить телеграфные столбы, расклеить по городу листовки – дело получаса.

И опять отряд уходит в лес. Его провожает зарево над городом. Горят тюрьма, комендатура, полиция.

С каждым днём отряд доставлял всё больше и больше неприятностей оккупантам. Взлетали мосты, летели под откос эшелоны, горели на дорогах десятки вражеских машин.

Вражеское командование не на шутку было обеспокоено действиями отряда Медведева. Особенно после того, как партизанам удалось взорвать железнодорожный мост на линии Брянск – Сухиничи. В результате образовалась пробка, наша авиация, предупреждённая заранее, в щепки разнесла несколько вражеских эшелонов с техникой и живой силой. Важная стратегическая артерия гитлеровцев была надолго перерезана.

В ту ночь мела пурга. Снег бешено крутился вокруг деревьев, наметал сугробы, закидывал костры. Партизаны почти не спали. Ночь тянулась удивительно долго. Ближе к рассвету ветер утих. Тишина. Только слышно, как трещат на морозе деревья. Задымились костры. Повара начали готовить немудрёный завтрак.

Николай стоял у заснеженной сосны и слушал лес. Он жил какой-то своей особой, «штатской» жизнью. Казалось, никакой войны нет. Просто есть тишина, синий предрассветный снег, стук дятла и треск коры.

Взрыв гранаты был неожиданным. Он гулко раскатился в лесной тишине. И сейчас же ему ответили автоматы, зло и сердито.

– Отряд, в ружьё! Тревога!

К Медведеву подбежал боец из секрета.

– Товарищ командир! Немцы! Каратели! Окружают!

– Николай! За мной! – скомандовал Медведев и побежал, на ходу расстёгивая крышку маузера.

Увязая в снегу, они добрались до гребня оврага, залегли за стволы поваленных деревьев.

На этот раз бой будет тяжёлым. Но ничего, приходилось бывать в переделках и пострашнее.

Внезапно Дмитрий Николаевич толкнул его в бок. Николай поднял голову. Вот они!

На другой стороне оврага появились чёрные шинели. Впереди офицер.

Щёлкает маузер командира. Эсэсовец катится на дно оврага. И сразу же взметнулся снег, прошитый автоматными очередями. Рассыпавшись цепью, в рост, прижав к животу прыгающие автоматы, идут фашисты. Летит снег, падают срубленные свинцом ветки.

Сзади заговорили отрядные пулемёты, автоматы, винтовки. Королёв, плотно прижав приклад к щеке, ловил на мушку фигурки врагов. Странное ощущение, всё время кажется, что он стреляет мимо. Всё время в прорези люди в длинных чёрных шинелях. Но ничего, патронов хватит…

Отряд постепенно начал отходить.

Внезапно совсем рядом лопнула мина. Потом целый букет. Осколки били по деревьям, срезая кору.

Королёв осторожно выглянул из-за ствола дерева. Немцы совсем рядом, человек семь ползут по снегу. Он вскочил назло пулям, осколкам, смерти, бросил гранату. Все семеро ткнулись головами в снег.

А фашисты идут и идут.

– Уходите, Дмитрий Николаевич, – повернулся Николай к командиру, – я прикрою.

Перебежками, огрызаясь, уходили они в глубь леса. Бежали рядом – он и командир. Вдруг Медведев охнул и опустился на снег.

– Ранен, товарищ командир?

– Уходи, Коля! Уходи, приказываю! Двоим нам не выбраться. Я их задержу.

Дмитрий Николаевич вытер снег с маузера.

– Ну, что стоишь? – повернул он искажённое болью лицо. – Уходи!

Николай молча наклонился, поднял командира.

– Или вместе выйдем, или вместе умрём, командир.

Автоматы стегают по деревьям, пули шипят в снегу. Он бежал, проваливаясь по колено. Сердце стучало, рубашка стала мокрой, пот заливал глаза. Но он бежал. Били по ногам гранаты, спрятанные в карманах, прыгал на груди автомат.

Вот, наконец, под ногами твёрдый наст. Николай прибавил скорость. Ещё совсем немного.

Поляна. Тупое рыло пулемёта. Немцы. Человек пять. Как же быть?

Он опустил командира на землю.

– Ну что, Коля? Кажется, всё? – Медведев сморщился от боли.

Нет, не всё. Есть всего один выход. И это может сделать только он. Только он, потому что он – боксёр.

Но ведь это чертовски опасно. Один шанс из ста. Николай встал во весь рост, поднял руки и пошёл. Пошёл сдаваться немцам.

– Стой, – сзади хриплый, словно чужой, голос Медведева.

«Неужели он выстрелит в спину? Тогда всё, тогда конец». Николай шёл медленно, всё ближе и ближе к вражескому дзоту. Навстречу бежали немцы. Вот они совсем рядом.

Один снимает с него автомат.

Офицер улыбается, хлопает по плечу.

– Рус, партизан, гут, гут.

Николая подвели к дзоту, офицер и два солдата спустились вниз, видимо к рации. Остались двое. Они спокойны. Стоят совсем близко.

Ну, пора. Вот этот ближе. Всю тяжесть тела в удар. Раз. И сразу же ещё. Раз. Двое лежат на снегу. Гранату из кармана. Тяжело ухнул взрыв. Осел бревенчатый накат.

Из блиндажа закурился синеватый дымок. Он схватил упавший на снег автомат – две длинные очереди. Теперь всё, путь свободен.

– Молодец, Коля. А я сначала решил…

– Что, Дмитрий Николаевич?

– Да нет, ничего.

Через полчаса их встретили разведчики. Отряд прорвал кольцо. Ушёл буквально из рук смерти. А ночью по рации был получен приказ:

«Возвращаться в Москву».

Линию фронта перешли в районе Сухиничей ночью. Потом погрузились на машины, поехали в город на вокзал. Кончился четырёхмесячный поход.

Поезд медленно подходит к перрону.

– Здравствуй, столица!

Николай бежал по знакомым улицам. Прохожие изумлённо оглядывались на него. Ещё бы, бежит здоровенный, бородатый парень с красно-зелёной лентой на шапке. Эдакий кинематографический партизан.

Вот и знакомый подъезд. Несколько ступенек вверх. Дверь. Звонок. Такие шаги могут быть лишь у одного человека. Щёлкнул замок. Он обнял мать.

А потом был Кремль. И добрые глаза Михаила Ивановича Калинина. Николай Королёв осторожно жмёт ему руку. Калинин поздравляет его, вручает маленькую коробочку. В ней орден Красного Знамени.