Текст книги "Волшебные сказки"

Автор книги: Эдуар Рене Лефевр де Лабулэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

– Сударыня, – проговорил король твердо, – вы не сознаете, как сильно заставляете меня страдать. Есть вещи, о которых я желал бы забыть навечно, а вы принуждаете меня говорить о них. Королева никогда меня не любила, одно лишь честолюбие руководило ею.

– Это неправда, – возразила незнакомка. – Королева любила вас.

– Нет, сударыня, за всем этим таилась гнусная интрига, жертвами которой оказались мой отец и я.

– Довольно! – воскликнула незнакомка. Руки ее дрожали, а пальцы как-то странно, судорожно сжимались. – Питайте уважение к мертвым, не клевещите на них.

– Сударыня, я уверяю вас, и никто еще не сомневался в моем слове: королева никогда меня не любила, она была злым созданием.

– Ах! – вскрикнуло домино.

– Своенравным, свирепым, ревнивым!.

– Если она была ревнива, значит она любила вас, – прервала маска. – Подыщите повод, по крайней мере, более правдоподобный, не оскорбляйте сердца, всецело преданного вам.

– Она так мало меня любила, что даже в день нашей свадьбы осмелилась сказать мне в лицо, что вышла за меня по расчету.

– Этого не может быть, – сказала цыганка, подымая руку, – этого не может быть.

– Сударыня, клянусь, что это правда.

– Ты солгал! – вскричала незнакомка.

Пиф-паф! Пощечина ослепила Прелестника, и в тот же миг незнакомка исчезла.

В бешенстве король отшатнулся в сторону и схватился было за эфес своей шпаги, но на бал не ходят, как на войну: вместо оружия он нащупал бант из лент. Он бросился вслед за своим врагом, но разве его можно было найти? В лабиринте аллей Прелестник терял дорогу раз двадцать. Он не встречал никого, кроме масок, прогуливающихся парами и не обращавших на него никакого внимания. Придя в отчаяние, он вернулся в бальную залу – вдруг в ней скрылась незнакомка, но как ее узнать?

Блестящая мысль мелькнула в уме короля: если все снимут маски, он, несомненно, узнает цыганку, которую смутит его присутствие, ее выдаст собственное волнение. Тотчас Прелестник вскочил на кресло и громогласно крикнул:

– Милостивые государи и государыни! Приближается утро, веселье гаснет. Оживим же наш праздник новой причудой: долой инкогнито! Я подаю пример. Кто любит меня, последуйте моему примеру!

Он сбросил свое домино, откинул маску и предстал в изящном и богатом испанском наряде.

Раздался всеобщий крик изумления. Взоры всех устремились вначале на короля, а затем тотчас же на черное домино с розовыми лентами, удалявшееся как можно скорее, со скромностью, не носившей никаких следов притворства. Гости сняли маски, дамы окружили короля. Все заметили, что он живо интересуется костюмами цыганок. Молодые и старые, все цыганки были осчастливлены его вниманием, он брал их за руки, дарил их взглядами, которые заставляли других мучиться от зависти. Затем он махнул рукой оркестру, танцы снова начались, король удалился.

Он бросился в аллеи, надеясь найти там вероломную, так оскорбившую его. Что влекло его? Чувство мести, конечно. Кровь стучала у него в висках. Он шел наугад, останавливаясь временами. Он зорко смотрел по сторонам, вслушивался, подстерегал, кидался, как безумный, вслед каждой светлой точке, мелькавшей сквозь листву, смеясь и рыдая одновременно, совершенно потеряв голову.

На повороте одной аллеи он натолкнулся на Рашембура, стоявшего с испуганным лицом и дрожащими руками.

– Ваша светлость, – шепнул он таинственным голосом, – вы изволили видеть его?

– Кого?

– Привидение, мой король! Оно прошло мимо меня, со мною все кончено. Завтра меня не станет.

– Какое привидение?

– Призрак, домино с огненными глазами, оно велело мне опуститься на колени и дало мне две оплеухи.

– Это она! – воскликнул король. – Это она! Почему ты не задержал ее?

– Ваше Величество, у меня не было моей алебарды. Но как только мне доведется встретиться с этим привидением, я убью его.

– Смотри же в оба! Как только она вернется, не пугайся, бросайся за ней, узнай, где она скрывается. Но где же она? Куда она скрылась? Веди меня, если я найду ее, твое счастье обеспечено.

– Ваше Величество, – сказал честный привратник, глядя на луну, – если призрак и находится где-нибудь, так это там, наверху. Я видел его так, как вижу вас, он рассеялся в тумане. Но перед своим исчезновением он передал мне для вас два слова.

– Говори скорее.

– Слова эти ужасны, я никогда не осмелюсь повторить их.

– Говори же, наконец! Это мой приказ.

– Привидение сказало замогильным голосом: «Передай королю: если он женится вновь, то погибнет. Возлюбленная вернется».

– Вот, – сказал король, глаза которого сверкнули странным огнем, – возьми мой кошелек. Я полагаюсь на твою преданность и молчаливость. Пусть эта тайна навсегда останется между нами. С сегодняшнего дня я назначаю тебя главным камердинером.

– Это уже вторая тайна, – пробормотал Рашембур и удалился с видом человека, не дающего сломить себя ни страху, ни блеску богатства. Это был сильный характер!

На другой день «Ведомости» поместили в своей неофициальной части следующие строки:

«Распространился слух, что король предполагает в недалеком будущем вступить в повторный брак. Королю хорошо известны обязанности относительно подданных и он всецело посвятит себя их благу. Король ни о чем не помышляет, как только о своей утрате. Только со временем он надеется получить утешение, в котором ему теперь отказано».

Заметка эта взволновала придворных и весь город. Молодые девицы находили, что король слишком щепетилен. Не одна мамаша пожимала плечами и говорила, что у него мещанские предрассудки. Вечером же во всех добрых семьях творилось что-то невообразимое. Не было мало-мальски порядочной супруги, которая не искала бы ссоры со своим недостойным супругом, заставляя его признать, что в целой стране есть единственное, способное любить сердце и единственный верный супруг: король Прелестник.

VII

Две консультации

После всех треволнений короля охватила мучительная скука. Чтобы развеяться, он устраивал всевозможные увеселения. Он охотился, посещал оперу и комедию, принимал гостей, читал карфагенский роман – ничто не помогало. Неизгладимое воспоминание, образ, всегда витавший перед ним, не давал ему ни отдыха, ни покоя. Цыганка преследовала его даже в сновидениях. Он видел ее, говорил с ней, она слушала его и, как только спадала маска, перед ним появлялось бледное и печальное лицо Паццы.

Доктор был единственным доверенным лицом, которому Прелестник мог признаться в угрызениях своей совести. Но при одном упоминании об этом Видувильст громко рассмеялся.

– Пустая привычка! – сказал он. – Полагайтесь на время, развлекайтесь, и все пройдет.

Для развлечения короля, для изгнания его печали доктор каждый вечер ужинал наедине с ним и щедро подливал ему средства упоения и забытья. Видувильст не жалел и себя, но вино не имело власти над этим мощным рассудком. В то время как Прелестник, то веселый, то задумчивый, кидался в крайности утех и отчаяния, в вечном волнении, не ведая счастья, Видувильст, спокойный и улыбающийся, руководил мыслями короля.

Доктор был честолюбив, он родился, чтобы быть визирем. Каждое утро какое-нибудь новое распоряжение говорило народу, что их король – ничто, а его управляющий – всё. Прелестник не замечал своего собственного бессилия. Запершись в своих палатах, снедаемый скукой, он не имел иного собеседника, кроме пажа, приставленного к его особе по рекомендации Рашембура главным управляющим. Видувильст был слишком хорошим психологом, чтобы в чем-нибудь отказать старшему камердинеру. Проказник, балагур, недурной музыкант, игрок в карты, Тонто (так звали юношу) забавлял короля своей находчивостью. Не меньше нравился он и управляющему, но благодаря другим своим качествам. Преданный своему покровителю, миловидный паж с самым невинным видом пересказывал все слова короля. Это было не особенно трудным делом: король постоянно грезил и почти ничего не говорил.

Что может быть прекрасней власти? Но чем дальше в лес, тем больше дров. Честолюбивый доктор жаждал почета и блеска королевского сана: не было ничего проще, чем запугать короля болезнью и услать его в далекие края искать исцеления, которого пришлось бы долго ждать. А во время его отсутствия можно было бы управлять королевством совершенно бесконтрольно.

Прелестник был молод и еще не разочарован в жизни, да и кроме того, как мог он противоречить нежным заботам доброго доктора? Однажды вечером во дворце собрались три умнейших головы медицинского факультета: высокий Тристан, толстый Жокондюс и маленький Гильерэ, три знаменитых гения.

После того, как короля опросили, осмотрели, ощупали, выслушали, Тристан потребовал слова и сказал грубым голосом:

– Ваше Величество, о вас нужно заботиться, вам нужно жить, сложа руки. Болезнь ваша – малокровие, расслабление органов. Лишь поездка на Светлые Воды может принести вам исцеление. Поезжайте скорее, иначе вы пропадете, это – мое мнение.

– Ваше Величество, – заговорил толстый Жокондюс, – я всецело разделяю замечательное мнение почтенного коллеги. Вы страдаете от того, что слишком хорошо себя чувствуете. Ваш недуг – полнокровие. Отправляйтесь на Светлые Воды, вы поправитесь. Поезжайте скорее, иначе вы пропадете, это – мое мнение.

– Ваше Величество, – сказал маленький Гильерэ, – я не могу не удивиться замечательной способности моих учителей распознавать характер болезни. Так же, как и они, я полагаю, что вы страдаете необузданностью симпатий, происходящей от слишком податливого характера. Скорее отправляйтесь на Светлые Воды, иначе вы пропадете, это – мое мнение.

Затем был составлен протокол, который Тонто должен был отнести тотчас же в «Ведомости», после этого три врача встали, откланялись и начали спускаться по дворцовой лестнице, споря или смеясь, – неизвестно.

После ухода трех врачей Видувильст пробежал глазами протокол, долго размышлял, затем взглянул на короля. У Прелестника, поужинавшего в этот вечер лучше обыкновенного, было угрюмое выражение, он даже не слышал, о чем толковали врачи:

– Ваше Величество, – сказал Видувильст, – единодушное мнение этих господ состоит в том, что вам необходимо отправиться на Светлые Воды и отказаться от забот по управлению своими владениями. По моему мнению, однако, подобное решение нимало не достойно вас.

– Довольно, – прервал король, – уволь меня от этой старой морали! Ты хочешь, чтобы я уехал, мой добрый друг, ты ждешь – не дождешься этого, из участия ко мне, я это знаю. Составь проект декрета, я подпишу его.

– Ваше Величество, декрет здесь, в портфеле. Хороший управляющий всегда предугадывает возможные случайности. Не знаешь наперед, что может случиться.

Прелестник взял перо и машинально подписал бумагу, не прочитав ее, но вдруг, повинуясь минутному капризу, взял ее обратно и прочел.

– Что? – сказал он. – Без объяснения мотивов? Ни слова о том благорасположении, которое я к тебе питаю! Доктор, ты слишком скромен. Завтра эта бумага будет напечатана в газете с дополнением, написанным рукою твоего повелителя. Прощай, эти господа меня слишком утомили.

Доктор вышел легкой поступью, с высоко поднятой головой, с блестящими глазами. Он был еще более надменен и заносчив, чем обыкновенно. Прелестник снова погрузился в размышления о том, что все-таки он не самый несчастный из королей, так как небо наделило его другом.

Вдруг безо всякого доклада в комнату короля вошел такой диковинный маленький врач, какого едва ли когда-нибудь встречали во дворцах. На нем был седой парик в локонах, ниспадавших до самых плеч, белоснежная борода доходила до половины груди, а глаза были так подвижны и блестели таким юношеским огнем, что можно было сказать, что они явились на свет лет на шестьдесят позднее тела.

– Где эти невежды? – воскликнул он резким голосом, стуча об пол тростью. – Где они, эти невежды, эти педанты, эти неучи, что не дождались меня? А, – обратился он к изумленному королю, – это вы – пациент? Покажите язык, только скорее, мне некогда.

– Кто вы такой? – спросил Прелестник.

– Доктор Истина, лучший врач в мире, вы скоро в этом убедитесь, несмотря на мою скромность. Спросите Видувильста, вызвавшего меня из страны Снов. Я излечиваю все, даже несуществующие болезни. Высуньте язык! Очень хорошо! «Малокровие»… осел! «Полнокровие»… два осла! «Нервные припадки»… три осла! «Пить светлую воду»… стадо ослов! Знаете, как зовут вашу болезнь? Скорбью и даже хуже того.

– Вы находите? – спросил в испуге Прелестник.

– Да, сын мой. Но я вас вылечу. Все будет готово завтра в полдень. Чей это портфель? Управляющего? Хорошо. Поставьте свою подпись под этими тремя бумагами.

– Это – приготовленные к моей подписи приказы. Что вы хотите с ними делать?

– Это будут мои рецепты. Следствие лечат причиной, подписывайте. Итак, сын мой, будьте послушны и завтра в полдень вы будете веселы, как зяблик. Вы смеетесь, сын мой. Это хороший знак, когда больной смеется над своим врачом.

– Да, – проговорил Прелестник, прочитав бумаги, – я смеюсь при мысли о той гримасе, которую скорчил бы завтра Видувильст, если бы он прочел эти рецепты в газете. Не глупите, доктор-шутник, отдайте мне эти бумаги и давайте прекратим этот маскарад.

– Что это такое? – спросил маленький человек, читая бумагу, оставленную Видувильстом. – Да простит меня небо, ведь это отречение от всех ваших прав! Разве вы помышляете об этом, король Прелестник? Как? Наследие предков, твою честь, твое имя, ты кидаешь к ногам какого-то искателя приключений? Ты позволяешь лишить себя всего и даешь обманщику провести себя? Этого быть не может, этого я не допущу. Я помешаю этому, слышишь?

– Кто наглец, говорящий «ты» королю? Вон, негодяй, не то я выкину тебя из окна!

– Меня? – крикнул своим резким голосом маленький врач. – Нет! Пока я не уничтожу этот образец безумия и глупости!

Король схватил безумца и кликнул стражу. Никто не отвечал. То угрожая, то умоляя, маленький старикашка отбивался с непостижимой ловкостью. Ударом ноги он сбросил лампу на пол, но король, не страшась темноты, крепко держал незнакомца, силы которого начинали слабеть.

– Отпустите меня, – бормотал он, – именем неба отпустите меня. Вы не знаете, что делаете, вы ломаете мне руку!

Слова и просьбы – все было тщетно. Но вот, внезапно – пиф-паф! Пиф-паф! Град пощечин обрушился на щеки Прелестника. Ошеломленный, он выпустил свою жертву из рук и громко стал звать на помощь.

VIII

Конец сновидения

Наконец открылась дверь. Вошел Рашембур.

– Где он, этот дьявольский доктор? – спросил Прелестник, вне себя от бешенства.

– Повелитель, – отвечал камердинер, – его превосходительство господин Видувильст час тому назад покинул замок.

– Тебя не спрашивают о Видувильсте! Куда исчез тот негодяй, который только что напал на меня?

– Повелитель, – отвечал Рашембур, – я не отлучался со своего места и никого не видел.

– Я же тебе говорю, что какой-то человек находился несколько минут тому назад в этой комнате.

– Ваше Величество никогда не ошибаются. Если кто-нибудь и был в этой комнате, то он и в настоящее время находится здесь, по меньшей мере, если он не улетел или же, если Вы не изволили видеть его во сне.

– Трижды дурак, разве я похож на человека, только что пробудившегося? Разве я сам опрокинул эту лампу? Разве я разорвал эти бумаги?

– Повелитель, – сказал Рашембур, – я не более, чем червь земной. Упаси меня Господь противоречить! Но в течение всего этого года у нас эпидемия каких-то особенных сновидений. Несколько минут тому назад сон одолел меня против моей воли, и, не будь я убежден, что видел все во сне, я, пожалуй, сказал бы, что какая-то невидимая рука дала мне две оплеухи, которые меня и разбудили.

– Две оплеухи! – вскричал король. – Это – привидение! А я не узнал его, хотя это был тот же голос, те же манеры. Что это значит? Друг мой, ни слова об этом! Возьми этот кошелек и храни мою тайну.

– Это уже третья, – пробормотал верный Рашембур, после чего он стал раздевать короля с усердием и ловкостью, заставившими его светлость несколько раз улыбнуться.

Подобные волнения отгоняют сон. Уж светало, когда король заснул, и солнце стояло высоко в небе, когда он проснулся. В тот первый момент, который уже более не сон, но еще и не пробуждение, Прелестнику послышался какой-то странный шум: звонили в колокола, стреляли из пушек, три или четыре военных оркестра играли каждый свою пьесу. Это был адский концерт. Король позвонил, вошел Рашембур, держа в руках букет цветов.

– Дозвольте, – сказал он, – самому последнему из слуг первому выразить всеобщую радость. Арендная плата уменьшена! Темницы открыты! Надсмотрщики распущены! Никогда не носила земля человека, подобного вам. Покажитесь на балконе, улыбнитесь толпе, которая вас благословляет!

Рашембур не мог продолжать, слезы заглушили его голос. Он хотел вытереть глаза, но был до того растроган, что вместо платка вынул только что выпущенный номер «Ведомостей» и начал целовать его, как сумасшедший.

Прелестник взял газету и во время одевания тщетно пытался собраться с мыслями. Каким образом очутились эти приказы в газете? Кто отнес их туда? Что это Видувильст не явился до сих пор? Король хотел было поразмыслить, навести кое-какие справки, но толпа стояла там, под окнами. Нельзя было заставлять ее ждать.

Как только король показался на балконе, ему навстречу понеслись крики восторга, от которых невольно забилось его сердце. Мужчины кидали шапки в воздух, женщины махали платками, матери высоко поднимали своих детей и заставляли их протягивать ручонки и лепетать «Да здравствует король!» Всех охватило какое-то восторженное неистовство. Общее волнение перешло к Прелестнику. Он разрыдался, сам не зная, почему. В это мгновение часы пробили полдень, привидение не ошиблось: король выздоровел.

Одно лишь лицо отсутствовало на торжестве – это Видувильст. Куда скрыл он свое бешенство и досаду? Неизвестно. Таинственная записка, полученная им в то утро, заставила его бежать. Между тем записка содержала лишь следующие простые слова: «Король знает всё!» Кто же написал это роковое письмо? Во всяком случае, не сам король. Едва ли не единственный во всем дворце, он думал о своем управляющем и удивлялся, почему не видит его подле себя.

Вдруг вошел Тонто, бледный и расстроенный. Он вручил королю запечатанный пакет. Генерал Байонет сообщал королю ужасное известие: восстали шесть отрядов надсмотрщиков во главе с Видувильстом. Мятежники объявили короля низложенным, обвиняли его в тяжких проступках, в особенности же в убийстве королевы. Они были хорошо организованы и приближались к городу. Байонет умолял короля прибыть к войскам безотлагательно и принять командование: час опоздания – и все будет потеряно.

Увлекаемый Тонто и Рашембуром, король тайно покинул замок в сопровождении нескольких офицеров. Воззвание, прибитое к городской стене и наклеенное на всех городских углах, гласило, что слухи, распространяемые некоторыми недоброжелателями, лишены основания и что никогда воины не были более преданными и верными королю, чем в настоящее время. Это произвело всеобщую панику. Курс на бирже упал в какие-нибудь полчаса на целых четыре франка и не повышался до тех пор, пока не пришло известие, что короля хорошо встретили в главной резиденции.

IX

Сильные недуги лечат сильными средствами

Сообщение оказалось ложным: король был встречен весьма холодно. Это была его собственная вина. Печальному, встревоженному, задумчивому Прелестнику было не до шуток с воинами, не до задушевных бесед с офицерами. Он вошел в палатку генерала и со вздохом опустился на стул.

– Ваше Величество, – сказал Байонет, – позвольте мне говорить с Вами с прямотой солдата, с вольностью старого друга. Наши войска ропщут, колеблются, их необходимо воодушевить, иначе мы пропали. Враг перед нами, нападем на него. Какие-нибудь десять минут решают иногда судьбу целых государств. Мы теперь находимся именно в таком положении. Не молчите, иначе будет поздно.

– Хорошо, – отвечал король, – прикажи садиться на коней. Через минуту я буду с вами.

Оставшись наедине с Рашембуром и Тонто, король произнес с отчаянием в голосе:

– Добрые друзья мои, покиньте короля, который более не в силах сделать что-либо для вас. Я не буду отстаивать свою жалкую жизнь. Обманутый другом, оскорбленный неизвестным негодяем, я в своем несчастии узнаю десницу Всевышнего, карающую меня. Это искупление моего преступления. Я убил королеву бессмысленной жаждой мщения. Настал час расплаты за мой проступок, я готов.

– Ваше Величество, – проговорил Тонто, пытаясь улыбнуться, – отбросьте эти грустные мысли. Если бы королева была здесь, она приказала бы Вам защищаться. Верьте мне, – подтвердил он, теребя легкий пушок на верхней губе. – Я знаю женщин, да! Даже в могиле они не оставили бы мысли о мщении. Притом же Вы ведь не убивали королеву. Быть может, она вовсе не так уж мертва, как вы полагаете.

– Дитя, что ты говоришь? – воскликнул король. – Ты теряешь голову!

– Я говорю, что бывают жены, умирающие нарочно, чтобы привести в бешенство своих мужей. Отчего же Вы не хотите допустить мысли, что бывают и такие, которые воскресают из мертвых, чтобы взбесить их еще более? Оставьте мертвых в покое, заботьтесь о живых, которые вас любят. Вы – король, сразитесь же по-королевски и, если вам суждено погибнуть, погибайте, как подобает королю.

– Ваше Величество, – объявил вошедший со шпагою в руке Байонет, – время не терпит.

– Генерал, прикажите трубить, – крикнул Тонто, – мы идем!

Прелестник подождал, пока выйдет генерал, и, взглянув на Тонто, сказал:

– Нет, я не выйду. Я не знаю, что со мной происходит, я вселяю страх самому себе. Я не боюсь смерти, я сам себя убью. И все-таки мне страшно, я не буду сражаться.

– Повелитель, – уговаривал Тонто, – небом заклинаю Вас, мужайтесь. На коня, это необходимо. Боже мой! – воскликнул он, ломая руки. – Король меня не слушает, мы погибли! Идем! – крикнул он, схватив короля за плащ. – Прелестник, спасай свое государство, спасай всех, кто питает к тебе любовь. Трус! Взгляни на меня – я готов умереть за тебя! Не покрывай себя позором, сразись! Если ты не встанешь, я, твой слуга, нанесу тебе оскорбление! Ты – трус, слышишь, трус!

И – пиф-паф! – дерзкий паж ударил Прелестника по щеке.

– Смерть и проклятие! – вскричал оскорбленный, обнажая шпагу. – Перед своей смертью я убью этого негодяя!

Но негодяй уже выбежал из палатки. Одним прыжком он вскочил на коня и со шпагой в руке понесся на неприятеля с криком:

– Король! Друзья, король! Трубите в трубы! Вперед, вперед!

Взбешенный Прелестник пришпорил коня в погоне за пажем. Подобно быку, которого дразнят красным плащом, он несся с опущенной головой, не думая ни об опасности, ни о смерти. Байонет последовал за ним, воины понеслись за своим генералом. Это была восхитительная кавалерийская атака, которая едва ли встречалась до или после этого в истории.

Под грохот несущихся в атаку эскадронов, от которого тряслась земля, застигнутый врасплох неприятель едва успел выстроиться в боевой порядок. Один лишь человек узнал короля, это был негодяй Видувильст.

Изменник с саблей в руке устремился навстречу. Король мог погибнуть, если бы Тонто не успел осадить своего коня, не повернул его и не бросился на Видувильста. Паж принял на себя удар, предназначенный для короля, испустил громкий крик, взмахнул руками и упал. Но был он тут же отомщен. В горло изменника-врача Прелестник вонзил свою шпагу по самую рукоятку.

Смерть изменника решила исход сражения.

Войска, воодушевленные геройством своего предводителя, быстро разбили неприятеля. Мятежники, потерявшие отныне надежду на победу, запросили пощады и были тотчас же допущены к милостивому и счастливому победителю.

Час спустя после того, как Прелестник ступил на поле сражения, где он думал умереть, он возвращался с него триумфатором, окруженный победителями и побежденными.

Приветствуя своего короля, первые громко кричали, вторые кричали еще громче.

X

Выясняется, что не следует судить о людях по их внешности, и что Тонто был не Тонто

Король вошел в свою палатку немного отдохнуть. При виде Рашембура он вспомнил о Тонто.

– Паж убит? – спросил он.

– Нет, Ваше Величество, – отвечал Рашембур, – к несчастью для себя, он жив еще, но безнадежен. Я велел перенести его отсюда к его тетке, маркизе де-Косторо, которая живет в двух шагах отсюда.

– Он племянник маркизы? Мне никто этого не говорил.

– Ваше Величество, вы просто забыли об этом. У бедняги тяжелая рана в плече, он более не поправится. Увидеть Ваше Величество перед смертью доставило бы ему великое счастье.

– Хорошо, – сказал король, – проведи меня к нему.

При входе в замок короля встретила маркиза. Она провела его в комнату, в которой спущенные шторы поддерживали приятный полумрак. На софе лежал паж, бледный и окровавленный, однако, он имел еще силы приподнять голову.

– Вот так диво! – воскликнул Прелестник. – Это самая странная рана, которую я когда-либо видел! У пажа всего один ус!

– Ваше Величество, – сказала маркиза, – должно быть лезвие шпаги, вонзившееся в плечо, обожгло другой ус. Нет ничего разнообразнее ран, наносимых холодным оружием. Это известно каждому.

– Что за чудо, – продолжал удивляться Прелестник, – с одной стороны это – Тонто, мой паж, этот негодяй, с другой, это, это… нет, я не ошибаюсь, это ты, мой добрый гений и спаситель, это ты, моя бедная Пацца!

Прелестник упал на колено и схватил протянутую р уку.

– Ваше Величество, – сказала Пацца, – дни мои сочтены, но прежде, чем умереть…

– Нет, нет, Пацца, ты не умрешь! – воскликнул король со слезами в голосе.

– Перед смертью, – продолжала она, опуская глаза, – я хочу, чтобы ты простил мне те пощечины, которые сегодня в припадке безрассудного усердия…

– Довольно, – прервал король, – я прощаю тебя. Во всяком случае, мои владения и моя честь стоят дороже того, что я получил сегодня.

– Увы, – прошептала Пацца, – это еще не все.

– Как не все? Что еще?

– Прелестник, доктор… тот маленький доктор, который осмелился дать тебе…

– Ты его подослала? – спросил король, хмуря брови.

– Увы, это была я сама. Боже, чего я только не сделала бы для того, чтобы спасти моего короля.

– Довольно, довольно, я прощаю тебя, хотя урок был немного суров.

– Увы, и это еще не все, – вздохнула Пацца. – Ведь та цыганка на балу, которая осмелилась…

– Была ты, Пацца? – прервал король. – О, это я тебе тоже прощаю, это я вполне заслужил. Сомневаться в тебе, воплощенной искренности! Но, боже, я вспоминаю! Я вспомнил ту смелую клятву, которую ты дала мне в вечер нашей свадьбы! Коварная, ты сдержала свое слово, теперь очередь за мной! Пацца, скорее выздоравливай и возвращайся в замок, из которого счастье улетело вместе с тобой.

– Еще одну милость мне надо просить у тебя, Прелестник, – сказала Пацца. – Рашембур был сегодня утром свидетелем сцены, при мысли о которой я краснею и которую нужно скрыть от всех. Этого верного слугу я препоручаю твоей доброте.

– Рашембур, – произнес король, – бери этот кошелек и под страхом смерти храни нашу тайну.

Рашембур встал на колено и, целуя руку своей госпожи, прошептал:

– Ваше величество, эта – четвертая и четвертый.

Затем, поднявшись, он воскликнул:

– Господь да благословит руку, одаряющую меня!

Спустя несколько минут после этой трогательной сцены Пацца заснула. Король, все еще не успокоенный, разговаривал с маркизой.

– Тетушка, – спрашивал он, – уверены ли вы в том, что Пацца поправится?

– О, – отвечала старая дама, – радость может поставить на ноги даже самую больную женщину. А счастье, разве оно бессильно? Поцелуй королеву, племянник, это принесет ей больше пользы, чем все ваши лекарства.

XI

Жена должна повиноваться мужу

Маркиза была права (дамы всегда правы, начиная с шестидесятилетнего возраста). Две недели счастья поставили Паццу на ноги и позволили ей принять участие в триумфальном въезде в королевский замок. Бледность ее и рука на перевязи увеличивали еще более ее миловидность и красоту. Прелестник не спускал глаз с королевы, и все следовали примеру своего господина.

Чтобы доехать до замка, нужен был час времени. Обитатели окрестных сел и деревень воздвигли три триумфальные арки. Первая арка была украшена гирляндами из зелени и цветов. Над нею красовалась надпись: «Самому нежному и преданному супругу».

Вторая арка, воздвигнутая более солидно и покрытая коврами, была украшена изображением богини правосудия с повязкой на глазах. Внизу была надпись: «Отцу и покровителю, защитнику слабых и угнетенных».

Последней была громадная арка, составленная сплошь из пушек и носившая надпись: «Храбрейшему и мужественному полководцу».

Я уволю вас от описания обеда, не имевшего конца, и шестидесяти застольных речей, заимствованных ораторами из старинных газет, где их печатали уже несколько раз и куда их каждый раз возвращали для нужд будущих поколений. Нет ничего однообразнее счастья, и поэтому будем снисходительны к тем, кто обязан официально воспевать его. В подобных случаях самый красноречивый – тот, кто говорит меньше всех. Наконец и этот бесконечный вечер подошел к концу.

В полночь Прелестник проводил королеву, на этот раз не в башню, а в роскошно убранные покои. У дверей он обратился к супруге и сказал:

– Без тебя я – ничтожество, моя дорогая Пацца. Всем, что есть во мне, я обязан тебе. Когда тебя нет со мной, я не более, чем тело без души, и я ничего не в состоянии сделать, кроме глупостей.

– О нет, мой дорогой, – прервала его Пацца, – позволь мне опровергнуть тебя.

– Боже мой! – возразил король. – Я не пытаюсь выказать излишнюю скромность! Но с этой минуты я передаю тебе всю свою власть. Твой супруг, моя дорогая Пацца, будет теперь не более, чем первым твоим подданным, верным министром твоих желаний. Ты будешь сочинять пьесу, а я буду ее исполнять. Знаки одобрения будут принадлежать мне, по обычаю, а тебе я их возвращу впоследствии своей любовью.

– Друг мой, не говори так, – сказала Пацца.

– Я знаю, что говорю, – с живостью возразил король. – Я хочу, чтобы ты повелевала, я желаю, чтобы в моих владениях, как в любом доме, ничего не происходило без твоего ведома. Я – король, я этого хочу, я приказываю!

– Ваше Величество, – отвечала Пацца, – я – ваша жена, мой долг – повиноваться.

Они жили долго, счастливо и согласно, очень любили друг друга, и у них было много детей.

Вот настоящий конец всех лучших сказок.