Текст книги "Струна на пределе"

Автор книги: Эдо ван Белком

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Эдо ван Белком
Струна на пределе[1]1
  Струна на пределе" (англ. экв. "scream string") – классический рок-н-ролльный термин, означающий струну, специально натянутую немного слишком туго. Во-первых, такая струна дает характерный "кричащий" звук; во-вторых – эффектно рвется во время концерта. (Люди, идеально владеющие техникой "струны на пределе", – Кейт Мун, Джимм Хендрикс, Ронни Д. Дио и т. д.) – Примеч. пер.


[Закрыть]

Тихое «дзын-н-нь» ненастроенной электрогитарной струны слабым эхом отдалось от кирпичных стен лестничной площадки. Пара несбалансированных тонов и – тишина.

На весь свет знаменитый гитарист Джон Берилл, в смысле – Джонни Ви, то бишь – Джонни Вайолент, сидючи на ступеньке, настраивал свой вишневый Стратокастер 1969 года выпуска. Вышеупомянутая площадка была пустая, холодная… самое место посидеть пару минут в одиночку перед крутейшим в жизни шоу. Нет, ясен перец, в лос-анджелесском «Колизеуме» и раньше немало команд зажигало, но этот-то концерт в международной телетрансляции крутить будут! Коли все по плану пойдет, так шоу это Джонни Вайолента и его «Коксовый пульс» до уровня «Ю-Ту» поднимет, не ниже. А то и до «роллингов». А может – и до «битлов».

Он еще три струны натянул, к четвертой уже подбирался – и вдруг за спиной зацокали шаги. Он сердито сощурился. Обернулся поглядеть – у какой сволоты наглости хватило прямо перед шоу его доставать.

У Джилл. У родной жены.

– Вот ты где, – сказала она тускло. Уселась ступенькой выше. Поддернула юбчонку. – А я-то тебя больше часа ищу.

Фигура у Джилл классная, но на физию – ничего особенного. С самого начала с Джонни была, теперь ей к сороковке уже. И очень заметно, на лестнице – полумрак, и то видно, глаза у Джилл – усталые, сильно припухшие, а в уголках – «гусиные лапки», временем, как лезвием, прочерченные.

– Искала – нашла, – буркнул Джон, подтягивая четвертую струну через порожек к головке.

Кому, собственно, как не Джилл, к нему и соваться – да после такого еще и в живых оставаться? Ведь у Джонни Вайолента – две славы, одна – рок-гитариста из лучших на земле, а вторая – парня взрывного нрава и не самого долгого терпения. Кто б другой – не Джилл – к нему сейчас полез, так этот кто-то через минуту уже билеты домой бы заказывал. Только вот… право-то Джилл имеет, да не похоже это на нее, перед концертом его напрягать.

Он еще в забегаловках трехгрошовых, в «эль-мокамбах» и «нагз-хэд-нортах» разных за бутылку пивка и мелочишку карманную играл – и то перед выступлением всегда смыться старался, уголок потише приискать и зависнуть там, как в убежище каком. Там гитару можно настроить. Или – струны подтянуть. Песню новую сочинить, подкуриться слегка, да мало ли – просто с мыслями своими наедине посидеть. А теперь, когда у команды его за плечами – шесть «дважды платиновых», теперь это и еще важнее, чем когда-то, – побыть в одиночестве, подготовиться к концерту.

Джон к Джилл обернулся, но в глаза глядеть ей не стал.

– Че надо? – поинтересовался раздраженным голосом, в смысле – чего пристала?

– Извиняюсь за беспокойство. – Она неуверенно улыбнулась. – Поговорить надо.

– Подождать нельзя?

– Нет, Джонни. Нельзя.

– Лады. – Он искренне старался просто не послать ее на хрен. Вытащил пятую струну из пакета, стоявшего на ступеньке у ног, – тонкая стальная проволока змейкой обвилась вкруг сжатого кулака. – Про что говорим?

– Про сиэтлское шоу завтра вечером.

Они после сегодняшнего концерта через все побережье полетят – отыграть в заштатном зальчике в пригороде Сиэтла. Джонни с командой часто так делает, с одной стороны – перерыв в графике турне, с другой – еще и паблисити неплохое.

– И что там такое? – спросил Джон.

– Ты сказал – это только для ребят и нескольких лучших технарей.

– Как сказал – так и есть, – огрызнулся Джон. – Один вечер. В зале – пятьсот мест. Как в старые добрые времена. Присутствуют только парни.

Джилл прикрыла глаза и медленно, глубоко выдохнула.

– Понимаешь… я тут позвонила в отель, хотела узнать, привезли уже твою упаковку «Хайнекена»? А консьержка мне и говорит: МИССИС ВАЙОЛЕНТ за пиво еще днем расписалась!

Зависло молчание – долгое, напряженное. Почему-то Джон внезапно ощутил, как веет по лестнице теплым сквознячком.

– Ну, ясно, ошибка вышла. – Он постарался сказать это погромче, скрыть дрожь в голосе.

– Я так не думаю, Джонни. Ты срываешься на ночь в Сиэтл, чтоб побыть С НЕЙ. – Последние слова отрикошетили эхом – и стихли. – Ведь так?

– Полегче, милая. – Джон уже напрягся. – Все совсем не так.

– Ты меня тут полегче-не-милуй, – прошипела Джилл сквозь стиснутые зубы. – Я тебе жена, не одна из твоих девок, которым бы только жвачку жевать да пузыри пускать.

– Чего?

– ГОСПОДИ, ты что, совсем за идиотку меня держишь? Я ж с начала турне только за тобой и наблюдаю. ЗНАЮ, как ты гуляешь.

– Да не гуля…

– Заткнись, Джонни. Просто заткнись – и дай мне закончить.

Джон утратил дар речи. Заткнуться ему не советовал еще никто и никогда. Никто и никогда. И Джилл – никогда.

– …Отрицать не имеет смысла. Я в прошлом месяце в Торонто детектива наняла – за тобой проследить. У меня и фотографии есть.

Бикфордов шнур взрывного норова Джона начал укорачиваться…

– Вот потому я и подаю на развод. – Джилл поднялась. – Все тянула, все надеялась – ты перебесишься, но – нет, больше я ждать не могу. Сейчас надо действовать. Пока еще хватит молодости начать заново. Самой по себе.

Джон отложил гитару – пятая струна еще намотана на руку – и встал, взбешенный не просто до черта, а до термоядерного состояния.

Глаза Джилл сузились в щелочки, губы сложились в откровенно злорадную усмешечку.

– И не беспокойся обо мне, Джонни. – Голос просто исходил пренебрежением. – Согласно калифорнийским законам о разводе, мне достается половина состояния. Уверена, с пятнадцатью миллиончиками уж как-нибудь я проживу.

Со стороны поглядеть – так Джон был просто эталон спокойствия. А вот что у него внутри делалось… Сама мысль – вот запросто, за здорово живешь вручить Джилл половину своих денег, – и та невыносима. Сознание взорвало белой вспышкой ярости, бешенство вырвалось на волю, забурлило во всем теле.

Он перелился на ступеньку выше – и теперь стоял с нею глаза в глаза. На лбу пульсировала жилка, губы медленно раздвигались, обнажали оскал, решительно не смахивающий на улыбку.

Джилл только головой покачала да хохотнула пренебрежительно:

– Все никак не вырастешь, а, Джонни?

Рука Джона взметнулась, со звучным увесистым шлепком впечаталась в ее щеку.

Джилл вроде удивилась – но не покорилась.

– Да ты хоть знаешь, как тебя наши технари называют? Малыш Джонни Ща-как-разозлюсь!

Неуловимо стремительным движением взлетели руки Джона. Сомкнулись сильными пальцами на ее горле – точно стальной ошейник, перекрывающий кислород, не дающий дохнуть…

Секунда-другая – и вокруг шеи Джилл обвилась гитарная струна. Он потянул – и струна впилась в ее плоть, украсила кожу мертвенно-белой полоской.

– Ты… что… – ахнула Джилл, а глаза аж из орбит выкатились от ужаса.

– Ни хрена ты не получишь. – Такого низкого, гортанного голоса Джон и сам от себя не ждал. – Мое это! Все – мое!

– Пожалуйста, не…

(Он потянул за струну еще сильнее – так, что тонкая стальная проволока уже прорвала кожу, так, что побежала уже тонкой струйкой кровь.)

– …убивай меня, Джонни…

(Уже не голос – мокрый всхлип. Она дергается, отчаянно пытается сжать руки Джона, ослабить давление натянутой струны.

Бесполезно. Джон слишком силен. Слишком взбешен. Слишком обозлен. Его не остановить.)

Задергалась струна. Острая сталь, перерезая сухожилия, вонзилась в мясо.

Джилл закричала. Всего-то – полустон-полувзвизг, на мгновение разодравший воздух – и умерший глубоко в горле. Еще какой-то миг крик прожил эхом на лестничной площадке – а потом не стало и эха.

Джон продолжал тянуть за струну, слушал, как царапает, скребет она о кости, вытягивал струну уже почти что в прямую линию.

Голова Джилл обмякло свесилась на сторону. Из открытой раны на горле кровь хлынула потоком, ливневыми каплями забарабанила по ступенькам. Рефлекторно опорожнился кишечник.

Тело, залитое потом, дыхание трудное, рвущееся из груди, – Джон ослабил струну. И внезапно дикая вонь крови напополам с дерьмом вышибла его из маниакального забытья. Он увидел бездыханное тело Джилл на лестнице. Увидел кровь, все еще струящуюся из сломанной ее шеи. Ощутил, как слипаются окровавленные пальцы.

Замерло дыхание. На секунду онемело от безумного страха тело. «Что ж я наделал? Что наделал?» – тихий стон и попытка втиснуться, вжаться в холодную твердую стену, укрыться в крошечных зазорах меж кирпичами.

И тогда он услыхал: его зовут издалека. «Джонни! Пять минут, Джонни!..» Зов прекратился – а кричавший, похоже, продолжил искать в закоулках за стадионом.

На данный момент раскаяние, совместно с чувством вины, следовало отложить. Позже с эмоциями разберемся, может, в Сиэтле, в номере отельном. А сейчас – сейчас шоу делать надо.

Юбкой Джилл отер он кровь со струны и с пальцев. Убедился удовлетворенно, что все чисто. Перескочил через пару ступенек, подхватил гитару. Скупыми, уверенными движениями приладил пятую струну, подтянул потуже, подкрутил головку. Еще минута – и на месте шестая струна, а он уже настраивает лихорадочно гитару.

Закончил. И понесся вверх по ступенькам, наяривая рифф из «Раны на теле», последнего, хитового сингла команды. Но как ни дери свой Страт – все едино, не отвязаться от звука, с каким Джиллова кровь со ступеньки на ступеньку капает – точь-в-точь вода из крана испорченного.

Ворвался он в гримерку за сценой – а народ из группы его уже поджидает, с крайне притом нетерпеливыми рожами.

– Совсем оборзел, чувак, – проворчал Стюарт Грин, долговязый беловолосый басист. – Уж на это шоу нам опаздывать – никак.

– Пардон, мужики, – сказал Джон. – Увлекся. Чувство времени потерял.

– С тобой хоть все в порядке? – полюбопытствовал Билл «Берсерк» Берне, ударник команды.

И смотрели они – так… Джону подумалось даже, уж не заляпаны ли, делом, шмотки его кровью. Оглядел себя по-быстрому – да нет, ежели и есть кровь, не видать ее в темно-пурпурных тонах его прикида. Собирался уже глаза поднять – и заметил вдруг: трясется правая рука.

– Надо думать, колбасит меня чуток. – Джон из последних сил попытался выдавить ухмылку.

– Всех колбасит, друг, – заверил Грин.

Берсерк откупорил банку «Хайнекена», опрокинул пиво в глотку и рыгнул.

– А меня вот – ни капельки, – сказал он.

Ди-джей вышел на сцену. Подошел к микрофону. Зал взвыл в ожидании. Дальше тормозить ди-джей не стал, просто возгласил:

– Дамы и господа! Для вас – Джонни Вайолент и «Коксовый пульс»!

Стадион взорвало ревом – как волна штормовая о волнолом разбилась. «Коксы» вынеслись – и с полувздоха врубили «Сбой в мозгах», первый свой, шестилетней давности, хит – этакий фирменный знак команды!

Джон еще стоял в глубине сцены. Стоял – чувствовал: ломовое вступление в башку, в грудь, в душу отбойным молотком лупит. Раз по ладам, два – и музыка, дерганая, пульсирующая, взяла его с потрохами, загасила последние, судорожные отголоски вины, раскаяния и боязни.

Только одно и осталось: вот сейчас он выйдет вперед, нахлебается энергетики сто-с-чем-то-тысячной толпы, ощутит, как окутает, защитит его музыка.

Шесть тактов до его соло. Вырвался в центр сцены, в обхват тугого белого юпитерного луча – луча, что останется с ним до конца шоу. Народ зарычал – да, Джонни Вайолент, тот, кого тут все и ждали!

Джон прошелся по сцене. В лучшем виде показал свой знаменитый угольный хайер до пояса. А теперь – отбили ударные! – время соло…

Сначала – «ля», потом – быстро, вскользь – до «ми», клево, уж как второпях гитару настраивал, а клево звучит, класс! Джон пару раз пробежался по грифу, а потом резко взял «ля» на пятой струне – и задержал, как до оргазма соло довел, только через несколько тактов отпустил, и закружилась над забитым стадионом нота, и развернулась, и превратилась… не сразу, но превратилась… в рвущий сердце, леденящий душу крик.

В прожекторном свете Джон увидел – люди в первых рядах зажимают ладонями уши, пытаются заглушить этот чудовищный вопль. Даже подивился на мгновение – интересно, это всю дорогу так бывало?

Отвернулся от зала. Принялся подкручивать на гитаре регуляторы громкости и тона. Эффект – нулевой, жуткий звук не изменился. Попробовал переключатель. Ни-че-го. Крик не стихал – он становился все громче, словно обезумело, забилось неукротимо эхо.

Поднял глаза – остальные музыканты еще играют, но косят уже туда-сюда – понимает хоть кто, что тут за херня творится?

Нет. Никто не понимает.

А вот Джон – понимает.

Он-то знает, отчего так знакомо звучит этот крик. Это Джилл так кричала… когда он ее убивал. Это смертный ее крик на тонкой стальной струне отпечатался, чисто отпечатался, прямо как на пленке.

Он торопливо наклонился. Нажал на педаль усилителя. Ноль реакции. Пнул педаль со всей силы – дикий крик не умолк.

Ребята – не сразу, один за другим – оборвали игру. Один только звук и остался – крик.

А потом не стало и крика.

Стадион замер в молчании – словно опустел.

МЕНЯ УБИЛ ДЖОННИ!

Воздух резануло как ножом – и Джон в центре сцены рывком выпрямился, будто нож этот в спину ему вонзился.

ЭТО СДЕЛАЛ ДЖОННИ!!

Женский голос – но на Джилл смахивает только слегка. Как если бы каждое слово сперва с десяток раз растянули, потом – расплющили, а уж после запустили через усилитель.

УБИЙЦА ДЖОННИ!!!

Джон сорвал гитару с плеча, сжал в вытянутой руке – подальше, как зараженную. Держал – и смотрел с ужасом, как пятая струна заходится в крике, дрожит – точь-в-точь жилка, вырванная из горла.

ДЖОННИ…

Договорить голос не успел. Джон вцепился обеими руками в гриф, подобно топору, занес гитару над головой…

И стремительным движением ахнул ее со всей силы о сцену.

Джонни Вайолент, в первые же минуты концерта разносящий бесценный свой вишневый Стратокастер-69?! Да от такого зрелища зал просто онемел.

Снова и снова обрушивал Джон на сцену Страт – отлетали от гитары куски дерева и металла, несся из динамиков справа и слева оглушительный грохот…

Когда вышли из-за кулис копы, народ, надо думать, решил – это тоже шоу, все с мест повскакали, такую учинили овацию.

Джон все еще размахивал гитарой и колотил ею об пол, хотя в руках уже просто обломок остался. А потом опустился на корточки и, шаря среди рассыпанных по полу осколков, искал, искал пятую струну…

И нашел. И подобрал. И ощутил, как дрожит она на ладони. Поднес поближе к уху – и сердце надорвалось.

«Зачем, Джонни? Почему?» – тихонько плакала в струне Джилл. Спросила еще только раз – и смолкла.

Кто-то грубо схватил Джона и поднял на ноги. Он огляделся, а вокруг – одни полицейские.

Легавый разжал его стиснутый кулак и положил гитарную струну в пластиковый пакетик. А потом руки его заломили назад, защелкнули на запястьях холодные стальные «браслеты».

– Мистер Вайолент, вы имеете право хранить молчание… – Слова подхватил ближайший микрофон.

И стадион обезумел!..