Текст книги "Вахта смерти"

Автор книги: Эдмунд Купер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Эдмунд Купер
Вахта смерти

Посреди пустыни была круглая дыра. Она походила на заброшенный колодец, но это было нечто совсем другое. Кто-нибудь, случайно оказавшийся в этой дикой, пустынной местности, мог бы подойти к этой дыре и заглянуть вниз. В общем-то, это мог сделать кто угодно. Но если бы этому кому угодно взбрело в голову пренебречь предупреждениями на шести языках, вырезанными на гладких каменных плитах, окружавших дыру, то он, скорее всего, без промедления отправился бы в путешествие на тот свет. Ведь за каждым его движением следили сотни механических глаз. Каждый его шаг отслеживали десятки разнообразных видов оружия – от самонаводящихся пулеметов до гаубиц с ядерными снарядами, от газовых гранатометов до батареи огнеметов.

По этим и ряду других причин люди подходили к этой дыре крайне редко. И даже те, кто подходил (в основном ремонтники) на всякий случай дожидались, пока будет передан кодовый сигнал, запрещающий открывать огонь. И не только передан, но и получено подтверждение о его получении от автоматического центра обороны.

А дыра эта уходила глубоко под землю. В ее стенку были вмурованы стальные скобы, так, чтобы по ним легко мог подняться или спуститься человек. Тот, кто спустился бы до самого дна, в конце концов оказался бы у круглого, наглухо закрытого люка с надписью “Комкон Запком”. Люк открывался только изнутри. Это был всего лишь запасной выход из Центра Компьютерного Контроля Западного Командования.

* * *

В огромном зале вовсю работали кондиционеры. Иначе никак, ведь длинные ряды компьютеров трудились день и ночь, неустанно грея окружающую среду. Воздух зала был полон энергии, и однако, несмотря на искусственную свежесть, казался затхлым.

Генерал Гуарнелис сидел на Троне Мира. Сидел и, не отрываясь, глядел на круглую стальную панель прямо у себя над головой. За этой панелью находился тамбур, а в нем – выходной люк. За люком начиналась длинная шахта, ведущая, казалось, в самое небо. В свободные минуты долгого боевого дежурства генерал Гуарнелис любил воображать, будто он стоит на дне спасательного колодца. Стоит и смотрит на звезды, которые видны оттуда даже днем. Когда ему выпадало дежурить ночью, эта игра доставляла ему еще больше удовольствия. Ведь тогда он мог вообразить, будто вдыхает свежий прохладный воздух пустыни, будто перед его глазами медленно проплывает бездонный черный космос.

Трон Мира, официально известный как “кресло главнокомандующего”, был, наверно, самым неудобным креслом на всем белом свете – никто из тех, кому довелось в нем посидеть, не торопился сесть в него еще раз. Последние двадцать девять дней эту обязанность делили между собой (шесть часов на дежурстве, шесть часов отдыха) генералы Гуарнелис и Ватерман. Еще через двадцать часов их вахта подойдет к концу. Два других генерала примут на себя весь груз ответственности. Генерал Гуарнелис тяжело вздохнул и вернулся к мысленному отсчету часов, оставшихся до конца вахты. Он чувствовал, что ему потребуется по меньшей мере несколько лет, чтобы вновь научиться спокойно спать.

Трон Мира стоял на небольшом возвышении. С трех сторон полукругом его окружали пульты управления и экраны мониторов. Все вместе это представляло собой мозг всей западной системы обороны: огоньки на пульте и переключатели были связаны с тысячами радарных и ракетных станций, разбросанных на площади в много миллионов квадратных миль. Но мозгом мозга, если можно так сказать, являлась узкая контрольная панель в самом центре полукруга. На ней было всего тридцать лампочек – три ряда по десять, один под другим. Верхний ряд – зеленый – горел днем и ночью. Второй и третий ряды – соответственно желтый и красный – оставались, хвала Всевышнему, темными. В самом низу панели находились три кнопки, обозначенные: Зеленая Готовность, Желтая Готовность и Красная Готовность. За все время дежурства генералы Гуарнелис и Ватерман нажимали только на зеленую кнопку – каждые десять часов на положенные пять секунд.

“Где-то далеко-далеко, – зевая, подумал генерал Гуарнелис и привычно окинул взглядом ряд зеленых огоньков, – по другую сторону планеты, на таком же Троне Мира, или как они там на востоке это называют, тоже сидит человек”. В эти последние дни своего дежурства генерал все чаще и чаше думал об этом своем двойнике, неведомом противнике, так же, как и он сам, бдительно несущем вахту на боевом посту. Возможно, их тоже было двое. Возможно, они тоже сменяли друг друга каждые шесть часов, как они с Ватерманом. “Интересно, – мелькнула у него мысль, – на Западе и на Востоке дежурные “меняются одновременно или нет?” Неизвестно почему, но генерал Гуарнелис не сомневался, что одновременно.

Когда вахта только-только началась, генерал Гуарнелис испытывал к своему противнику на востоке только недоверие и неприязнь. Мысленно он сравнивал его с палачом, беспринципным убийцей, только и ждущим удобного момента, чтобы нанести смертоносный удар.

Но теперь, после двадцати девяти дней, неприязнь сменилась симпатией. Его противник испытывал такое же напряжение, может, даже и больше, его мучали точно такие же опасения. Они словно сидели вдвоем за гигантской мировой шахматной доской. Сидели и оба от всего сердца надеялись, что противник еще не сошел с ума и не станет начинать последней, самой последней игры.

На мгновение генерал Гуарнелис позволил себе отвлечься. Он окинул взглядом огромный подземный зал, полный компьютеров, над которыми он правил, как Бог, каждые шесть часов из двенадцати. Вон они стоят, созданные человеческими руками машины, электронные опекуны технологической эры. Меж ними, словно жрецы, стремящиеся поскорее удовлетворить причудливые желания и прихоти странного, но могучего божества, деловито сновали посыльные, техники, программисты.

На какой-то миг Гуарнелис увидел весь этот подземный зал как своего рода храм – храм, посвященный мании разрушения.

И в этот миг игра началась.

На контрольной панели перед генералом погас зеленый огонек, и вместо него загорелся желтый. И тут же посыльный принес узкую полоску бумаги с телепринтера.

“Н.Б.О. Приближается. Район 2В. Скорость пять, точка два пять. Северная трансполярная траектория. Возможная точка вылета – полуостров Таймыр. Возможная точка назначения – Нью-Йорк, Трижды подтверждено”.

Не веря своим глазам, Гуарнелис глядел на сообщение. Ему казалось, что лежащая перед ним записка – либо глупая ошибка, либо смертный приговор всему миру. Но слова “трижды подтверждено” исключали возможность ошибки. Значит, на том краю света невидимый игрок двинул в бой свою первую смертоносную пешку.

Инстинктивным жестом генерал включил оба командных микрофона: и тот, что висел у него на шее, и тот, что был вмонтирован в пульт управления.

“Район 2В, первая линия. Нейтрализовать. Вторая и третья линии – приготовиться”.

Теперь следовало подумать. Появление даже одного-единственного неопознанного баллистического объекта возлагало на его плечи (на его, и только его) ответственность за нанесение ответного удара. Нанести удар сейчас или еще подождать? А если он решит подождать – не окажется ли это страшной стратегической ошибкой?

Даже не оглядываясь, Гуарнелис почувствовал, что огромный подземный зал, все его обитатели (и люди, и машины) заработали, как еще никогда за прошедшие двадцать девять дней. Казалось, весь Центр стал вдруг продолжением его собственного тела. Он ощущая его так же ясно, как напряжение своих пальцев.

Краем глаза он заметил, что одетый в пижаму генерал Ватерман, которому явно не повредили бы еще три часа сна, занял свое место у дублирующего пульта управления у него за спиной. Устав требовал, чтобы с момента появления первого состояния Желтой готовности оба главнокомандующих находились на посту. Кто знает, а вдруг у одного из них в критический момент приключится инфаркт, или он расчихается – это может стоить победы в войне. Уставы также диктовали, что за все принятые решения, независимо от советов и консультаций, несет персональную ответственность тот из них, кто сидит на Троне Мира. Как бы Гуарнелису ни хотелось обсудить с Ватерманом проблему ответного удара, увы! на это не только не было времени, это было просто-напросто непорядочно: пытаться разделить моральную ответственность в подобном вопросе.

Подошел еще один посыльный, и почти одновременно на центральной панели погасли еще два зеленых огонька. Их сменили два желтых.

Полученное Гуарнелисом сообщение гласило:

“Касательно Н.Б.О. вылет Таймыра. Ракеты подтверждается. Цепочка ноль пять подтверждается. Назначение Нью-Йорк подтверждается. Район 2В полностью задействован. Первая линия одно попадание. Вторая и третья линии приведены в действие”.

Цепочка из пяти ракет… и все, несомненно, с водородными боеголовками… и все на одном и том же курсе – на Нью-Йорк, Гуарнелис содрогнулся. Это было бы чудо, если бы вторая и третья линии смогли сбить их все. Боже, спаси Нью-Йорк.

На миг генерал вспомнил свою жену и дочь в Нью-Йорке… и побыстрее отогнал эту мысль.

Он наклонился к микрофону.

– Касательно ракет с Таймыра, – сказал он, сам поражаясь спокойствию своего голоса. – Удаленные установки атаковать по возможности.

Гуарнелис пытался представить себе сотни ракетных установок, наполняющих сейчас траекторию Таймыр–Нью-Йорк тысячами ракет типа “земля–воздух”. Это не поддавалось воображению. Лучше и не пытаться. Стратосфера наверняка превратилась в ревущий ракетный ад.

Ответный удар?

“Да, – мрачно подумал генерал, – именно сейчас, когда стало окончательно ясно, что это действительно атака. Когда об ошибке не может быть и речи. Теперь настало время обменяться пешками.

Он отдал приказ:

– М.К.Б.Р. программированные Ленинград. Запуск пять. Водородные. Повторяю. Запуск пять. Водородные.

Ну, вот… Боже, спаси Ленинград.

Подбежали еще два посыльных. Гуарнелис окинул взглядом ряд зеленых огоньков на пульте. Их осталось всего четыре. А чуть ниже зловеще горели шесть желтых. Взяв у посыльных сообщения, он снова наклонился к микрофону.

– Всем частям Западного командования. Желтая готовность. Повторяю. Желтая готовность.

Потом он прочитал сообщения.

Первое было кратким.

“Н.Б.О. Приближается. Район 2А. Скорость шесть точка ноль. Не подтверждено”.

Второе не оставляло места для сомнений.

“Касательно Н.Б.О. Район 2А. Ракеты подтверждено. Цепочка ноль пять подтверждено. Вылет Новая Земля подтверждено. Назначение Детройт подтверждено. Трижды подтверждено”.

У Гуарнелиса пересохло в горле. Какой-то миг он не мог произнести ни слова. “Это была бы чертовски смешная шутка, – пронеслась мысль, – если бы он сейчас потерял голос. Чертовски смешная…”

Но генерал не потерял голоса.

– Касательно цепочка ракет с Новой Земли. Район 2А. Все линии нейтрализовать. Удаленные установки атаковать по возможности.

Гуарнелис подумал о невозможной шахматной доске, о своем невидимом противнике на том краю света. Пешка е2 на е4. Скоро придет время пустить в ход коней, потом слонов. А может, следует походить ферзем и попробовать поставить противнику детский мат?..

На центральной панели не осталось ни одного зеленого огонька. Конфликт быстро разрастался. Цепочки ракет по трансполярным и трансатлантическим траекториям быстро неслись к своим целям. Посыльные прибегали один за другим, почти без перерыва. И невыносимые решения… их приходилось принимать постоянно, тоже без перерыва.

Атака, оборона, контратака. Целые рои ракет неслись уже к Нью-Йорку, Детройту, Чикаго, Сан-Франциско, Вашингтону. Им наперехват устремлялись сотни ракет типа “земля–воздух”. А другие ракеты несли свой смертоносный груз к Ленинграду, Москве, Харькову, Одессе и другим городам востока.

Для генерала Гуарнелиса Трон Мира превратился в Трон Огня. Как ему хотелось (глупая, бессильная мечта), чтобы ответственность лежала на чьих-то других плечах, чтобы он сам вообще не появлялся на свет.

Подошел еще один посыльный. Желтый огонек погас. Вместо него зажегся красный.

Гуарнелис читал сообщение, и его сердце разрывалось от безудержного безутешного плача. Нью-Йорк мертв. Пятая ракета первой цепочки донесла свой груз вечной тьмы до цели.

Нью-Йорк, гордый город., на планетарной шахматной доске стало одной пешкой меньше.

Разрушение – это безумие. Но логика безумия крепче логики любви, или страха, или милосердия. Разрушение будет продолжаться, пока остается что разрушать, пока не погибнет само желание разрушать.

“Нельзя играть в шахматы городами, – думал генерал Гуарнелис, – ибо города – это люди – хорошие и плохие, подлые и благородные – а люди – это святой храм жизни.

И еще он подумал: “Это неподходящие мысли для солдата”.

И еще: “Солдат – это богохульство”.

И вдруг он; принял решение. Пусть последнее богохульство постарается сохранить хоть что-то, хоть где-то. Нет, не ради победы в войне и не ради поражения. Нет, только ради сохранения, Ведь если разрушение будет и дальше продолжаться на уровне планетарных шахмат – не спасется никто. Ни один человек. Значит, концепцию шахмат следует отбросить. Надо исчерпать тотальность разрушения.

Генерал Гуарнелис отдавал приказы. Со странным беспристрастием он отметил, что голос его ничуть не дрожит.

– Всем частям Западного командования. Красная готовность. Повторяю Красная готовность. Всем подразделениям программированным восточные цели. Запуск пять. Водородные.

“И, – мысленно добавил он. – Боже, помилуй наши души”.

Посыльные появлялись теперь по двое, по трое. Нью-Йорк стал всего лишь первым в длинном списке жертв.

Гуарнелис чувствовал, как где-то глубоко внутри зашевелилось, словно раскаленный докрасна нож, чувство вины. Ведь они – он и его противник на том краю света пытались положить конец миллионам лет эволюции. Они предали человеческий свет огню, который, не будучи божественным, являл собой плод разума настолько надменного, что место ему было в самом аду.

И вдруг Гуарнелис понял, что он и его противник – это два самые одинокие, самые презираемые существа на всей планете. Эта мысль не добавила ему радости. Гуарнелис знал, что не хочет больше жить. Незачем.

И в этот миг оглушающе прогремел звонок “Прекратить огонь”. Этот зуммер был соединен с коротковолновым приемником, и активизировать его мог только сам президент или его преемник. И тут же на пулы перед ним легло сверхсрочное сообщение. Оно гласило:

“Президент непосредственно К.К. Западного Командования. Прекратить атаку. Повторяю. Прекратить атаку. Идут переговоры. Толбой”.

Сообщение явно было подлинным: Толбой – код, известный только президенту, Ватерману и ему самому. Для каждой вахты использовался другой код…

И однако, возможность саботажа полностью исключить нельзя…

Решение надо принимать быстро. Нет времени раздумывать о возможностях дипломатических переговоров между странами, стоящими на краю взаимного уничтожения. Нет времени отличить безнадежность от глупости. Нет времени подумать.

– Всем частям Западного командования, – ровным голосом сказал Гуарнелис в микрофон. – Зеленая готовность. Повторяю. Зеленая готовность. Остановить ответный удар. Повторяю. Остановить ответный удар. Атаковать только ближайшие цели. Повторяю. Атаковать только ближайшие цели.

Еще одно решение, которое следует принять. К этому времени более половины ракет Западного командования несутся в черно-голубых просторах стратосферы к своим восточным целям. Не зря он дал приказ о Красной Готовности. Вопрос в том, должны ли почти достигшие цели ракеты (а это почти все) донести свой груз, или их следует уничтожить? Если их не уничтожить, то это, вне всякого сомнения, сорвет переговоры с другой стоны, если их все-таки уничтожить, то огневая мощь Запада будет ослаблена. Причем ослаблена до такой степени, что если переговоры не увенчаются успехом, то капитуляция неизбежна.

Невыносимое решение. Но и жизнь сама тоже невыносима.

– Всем боевым частям. Стоп запуск восточные цели. Повторяй! Стоп запуск восточные цели. Ракеты на боевом курсе самоликвидировать. Повторяю. Ракеты на боевом курсе самоликвидировать. Продолжение Зеленой Готовности. Повторяю. Продолжение Зеленой Готовности.

Ну, вот и все!

На мгновение генерал Гуарнелис чувствовал, как в мире наступила тишина. Смерть смерти. Затем до него начали доноситься слабый гул работающих машин, возбужденные голоса… Но далеко, так далеко. Он посмотрел на круглую стальную панель у себя над головой. Подумал о ведущем в самое небо колодце. “Теперь, – думал он, – небо уже не черное и не чистое. Теперь оно исчеркано красными следами пронесшегося сквозь него безумия”.

Взглянув на часы, генерал обнаружил, что война продолжалась пятьдесят пять минут. Целая вечность. Долгая, долгая жизнь. Он отчаянно пытался не думать о миллионах погибших. Не граждане восточного или западного блока, нет, просто люди. Он пытался о них не думать, но ни о чем другом думать не мог.

Если бы только это проклятое расовое самоубийство началось не сегодня, а завтра. Если бы только он тоже был в это время на поверхности… лучше бы он был в числе бесчисленных жертв.

Он почувствовал, как кто-то положил ему руку на плечо. Он понял, что генерал Ватерман что-то ему говорит.

– Добро пожаловать, – мягко сказал Ватерман. – Добро пожаловать в братство проклятых.

– Все кончилось? – спросил Гуарнелис. – Все действительно кончилось?

Он и сам прекрасно знал, что все, абсолютно все кончилось. Но больше нечего было сказать.

– Все позади, – ответил Ватерман. – Скоро ты уже будешь в Нью-Йорке и сможешь спать хоть целый год без перерыва.

Гуарнелис решил, что Ватерман сошел с ума.

– Нью-Йорка больше нет.

– Ты только не волнуйся. С Нью-Йорком все о’кей. И с Детройтом тоже. И с Ленинградом, и с Москвой. Это твоя первая вахта. Во время первой вахты каждый должен принять участие в операции под кодовым названием “Испытание”, – Ватерман криво улыбнулся. – Я был на твоем месте восемнадцать месяцев назад. Думал, что свихнусь. Но все обошлось.

– Операция “Испытание”? Что, черт возьми, ты имеешь в виду?

– Видишь ли, одно дело – сидеть на Троне Мира и ждать, когда что-нибудь случится, – тихо объяснил Ватерман, – и совсем другое – внезапно понять, что ты, так сказать, левая рука Бога. Мы должны совершенно точно знать, как поведет себя каждый, садящийся в кресло главнокомандующего. Для этого и запускают смоделированную компьютером войну. Когда тебе в следующий раз придется нести вахту, ты будешь смотреть, как еще один несчастный страдает в этом кресле…

Ватерман замолчал. Гуарнелис хотел похоже, что-то сказать. Он пытался, но потрясение было так сильно, что слова застревали у него в горле. Его разум до краев полнился бесчисленными жертвами – теперь же, узнав, что все это – только компьютерная модель, он словно получил бесчисленное количество помилований.

– Наши славные рыцари плаща и кинжала, – продолжал Ватерман, – говорят, что на востоке пользуются точно таким же приемом.

Он говорил, чтобы говорить, давая Гуарнелису время придти в себя.

– Это очень даже неплохой метод… даже не беря в расчет данные об индивидуальной реакции испытуемых. Никто из тех, кто прошел через этот ад, не станет торопиться нажимать на кнопки в случае настоящей Желтой Готовности. Ни тут, у нас, ни на востоке, – Ватерман усмехнулся. – По правде сказать, по-моему, в конце концов у нас получатся части международных военных пацифистов.

Но генерал Гуарнелис его уже не слушал. Его заполняла необъятная пустота, и вдруг (он всегда относился к религии несколько свысока) она заполнилась чувством более сильным, более глубоким, более смиренным, чем самая чистосердечная молитва.

Ибо жизнь все еще для живых. Земля все еще цела, а воздух чист и свеж. И Гуарнелис слышал, как где-то – пусть не во времени и не в пространстве – пела маленькая птичка.