Текст книги "Моя смерть"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Оно поразило меня.

Оно настолько удивило меня, что я не выстрелил, а когда пришел в себя, он был уже за дверью и его каблуки стучали, удаляясь вниз по лестнице.

Я сморгнул. Сунул пистолет за пояс и почесал в затылке.

Парень, который собирался изрешетить меня, сделав дырявым, как кусок швейцарского сыра, не был Баком Графтоном.

Это лицо я узнал бы где угодно.

Это было то самое лицо, увиденное мною на фото, которое дал мне Семмер.

Я прошелся по комнате, поднял пистолет с глушителем с ковра, подкинул его на ладони, подошел к закрытой двери и пинком открыл ее. Как я и предполагал, дверь вела в спальню, буйное сочетание атласных покрывал, парчовых занавесей и зеркальных стен. В комнате царил порядок. Щетка для волос и щетка для одежды были аккуратно вычищены.

Пара домашних тапочек с хорошенькими розовыми помпонами стояла у кровати. Я заглянул в стенной шкаф. Каракуль, серебристая норка и другие меха висели тесными рядами. За другой створкой – не менее дорогая одежда: скользкий соболь, вечерние накидки, лакированные туфли. Я подошел к комоду и открыл верхний ящик. Здесь лежали кружевные трусики, лифчики, новые домашние туфли. И каждая из вещиц – с маленькими монограммами «Ш». И наконец на одной из стопок трусиков я нашел револьвер двадцать второго калибра с перламутровой рукоятью.

Я проверил его, он был заряжен. Я положил его обратно на трусики, закрыл ящик и вернулся в гостиную.

Пройдя на кухню, я обнаружил в раковине пару бокалов. В одном осталось немного шерри – на самом дне. На ободке другого – пустого бокала – сохранились следы губной помады.

На столе стояла пепельница. На двух сигаретах – следы помады. Третий окурок – чистый. Карандаш лежал по другую сторону пепельницы, быть может, тот самый карандаш, которым была нацарапана записка, найденная мной у входной двери.

Прелестная маленькая невинная Шейла Мак-Кейн.

Входи, Кеннон, я переодеваюсь.

Входи в мою гостиную. Быстрей!

Это был чудесный мир, где под каждым камнем прячется змея, а за каждым кустом – женщина. Беда лишь в том, что без этикеток вы не сможете отличить змею от женщины.

Я извлек обойму из пистолета с глушителем, выщелкал из нее патроны в унитаз и положил пустую обойму и пистолет на полочку в ванной. Чтобы уж быть до конца последовательным, я вернулся в спальню, вытряс пули из барабана двадцать второго с перламутровой ручкой, и затем нашел в выдвижном ящике коробку с патронами. Я сунул все это в карман и покинул ловушку для простаков Шейлы Мак-Кейн, вначале заботливо уложив двадцать второй обратно на его подушку из трусиков.

Я вышел на Третью авеню и подкрепился поздним ужином из хрустящего картофеля и нескольких стаканчиков пшеничного виски. Я побездельничал, посмотрел старый вестерн по телевизору в баре, пока большие часы на стене не показали восемь с четвертью. И я рассудил, что мисс Мак-Кейн должна уже вернуться домой, где бы она ни была все это время, и решил вновь посетить ее.

На некоторое время я отпугнул неизвестного, и я надеялся, что он еще не успел рассказать ей о нашей неудачной встрече.

Ее соседи, конечно же, ничего не слышали – из-за глушителя на сорок пятом. И вообще не только это дело вело меня к ней.

Я не думал, что она ждет моего возвращения так скоро.

На этот раз я не стал заранее звонить во все колокола: нажал кнопку у входа, подождал, пока открылась внешняя дверь, и затем побежал вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и пистолет я держал в руке.

Поднявшись к сорок второй квартире, я попробовал дверную ручку, не сомневаясь, что дверь будет закрыта, но черта с два я буду звонить! Я отошел к противоположной стене и, разбежавшись, ударил в дверь плечом выше замка. Дерево затрещало, расщепляясь, и я, едва удержавшись на ногах, влетел в гостиную как раз тогда, когда Шейла выходила из спальни.

Шум встревожил ее, и она выбежала взглянуть, кто это ломится к ней. По-видимому, она только что вышла из-под душа, потому что белокурые волосы были мокрыми и на ней был белый махровый халат, на котором проступали мокрые пятна. Эти влажные пятна делали ее чрезвычайно привлекательной. Ее груди натягивали ткань, туго завязанный пояс на талии обрисовывал изгибы ее тела.

Увидев меня, она рванулась было в сторону спальни: халат распахнулся, обнажив ее ноги и показав длинную полоску белого крепкого тела. Но тут она вспомнила про пистолет в моей руке и медленно повернулась ко мне лицом, и ее лицо стало таким же белым, как ее бедра. Я закрыл за собой дверь.

– Добрый вечер, – произнес я.

– Вы...

– Я жив.

– Я...

– Твой друг промазал, детка. Истратил две полные обоймы...

Ну и так далее...

– Чего вы хотите?

– Чтобы ты все рассказала. Все полностью, как есть. Почему мистер Инкогнито хотел меня прикончить?

– Вы не знаете?

– Не знаю.

Какой-то хитрый огонек промелькнул в ее глазах. Она улыбнулась и сделала шаг вперед. Халат снова распахнулся, и я увидел снова ее белое тело, на котором мои глаза задержались чуть дольше, чем мне бы хотелось.

– Он... он узнал, что вы охотитесь за ним.

– Кто?

– Мой... друг.

– А кто твой друг?

– Тот, чью фотографию дал вам Семмлер.

– Как его зовут?

– Не знаю.

– Я думал, что он твой друг.

– Я имею в виду...

– Так он друг тебе или кто?

– Да, друг. Я встретилась с ним немного раньше. Перед...

– Перед чем?

– Раньше!

– И ты не знаешь, как его зовут?

– Нет.

– Ну, это прямо детективная история с продолжением. Ты начни сразу с конца, где все объясняется.

– А что тут еще рассказывать? – спросила она, подошла к низкому столику и наклонилась за щеткой. Влажный халат распахнулся на груди, но длинные белокурые волосы опустились в открытый ворот, как занавес, временно щадя ее скромность.

– Где ты встретила его?

– Не здесь, не в этом городе.

– Где?

– Не здесь. Я... я в то время еще танцевала.

– Ты танцовщица?

– Экзотические танцы.

– Стриптиз?

– Если угодно...

– И ты в то время встретила его, не так ли?

– Да, – она закурила сигарету и выпустила длинную струю дыма.

– Почему Семмлер хочет его убить?

Она пожала плечами:

– Просто хочет.

– Что связывает тебя с Семмлером?

– Я больше не танцую.

– И ты решилась на маленький заговор с этим громилой, с которым встречалась прежде? Почему?

– Это мое дело.

– Ты с Семмлером дудишь в одну дуду, не так ли? Почему же ты помогла этому типу подстроить мне ловушку?

– Потому что вы охотитесь за ним. Вы взялись за дело, и я подумала, что все равно найдете его.

– Перестань, детка. Семмлер вынуждал меня. И ты чертовски хорошо знаешь, что я не охочусь за твоим другом детства.

Она опять улыбнулась:

– Но могли и охотиться, – она поежилась и добавила: – Мне холодно. Вы не возражаете, если я оденусь?

– Одевайся, – сказал я.

Она вошла в спальню, я за ней. Она встала за ширму в углу комнаты и сбросила халат.

– Чем должна закончиться сделка с Семмлером?

– Что за сделка?

– Он сказал, если я прикончу твоего друга детства, то он отправит Графтона следующим же самолетом в Чикаго.

– Не смешите меня, – я услышал шелест шелка – шелка, коснувшегося тела.

– А что в этом забавного?

– Семмлер никогда не держит слово.

– Это Графтон убил свинью Свена?

Он помолчала минутку и ответила:

– Я не знаю никакой свиньи Свена.

– Почему Графтон не взялся за это мокрое дело? Семмлер знал, что он в городе. Почему он нанял бродягу вроде меня?

– Вы не очень догадливы, Кеннон, как я вижу. Отвернитесь, мне надо выйти.

Я повернулся лицом к стене, и она вышла из-за ширмы. Стена, к которой я отвернулся, была зеркальной, я знал это. И я чертовски хорошо знал, что она тоже знала. На ней был лифчик и трусики, шелковые чулки с подвязками и туфли на высоком каблуке.

На левой стороне трусиков была монограмма «Ш», такая же, как и на правой стороне лифчика. Она прошла по направлению к шкафу, сначала сделав вид, что забыла про зеркало. Потом ее рука прикоснулась ко рту как бы от удивления. Она попыталась прикрыть грудь, затем скользнула к трусикам, узенькая полоска которых, собственно, не скрывала ничего. Якобы в отчаянии она рванулась к комоду, рассчитывая на то, что я подумаю, будто она стремится поскорее одеться. Я знал, к чему она стремится на самом деле и позволил ей добраться до этого.

И он появился в ее руке: револьвер с перламутровой ручкой двадцать второго калибра.

Ее губы скривились, изо рта вырвался легкий торжествующий крик.

– Может, он промазал, но я-то не промахнусь, Кеннон.

Я медленно повернулся. Теперь она больше на заботилась о скромности. Ее белье было совершенно прозрачным, и она могла бы хоть сейчас выйти на сцену со своим «экзотическим» танцем.

Я спокойно наблюдал это представление, потому что знал, что двадцать второй в ее руке опасен почти так же, как барашек.

– Ты все еще думаешь, что я преследую его?

– Да, я все еще думаю так.

– Значит, для тебя это очень важно?

– Тому есть всякие причины. Тебе их не понять. Я оказалась в петле и думала, что наконец найду кого-нибудь еще, кто сможет противостоять этой свинье Семмлеру. Я думала, что ты сможешь, но ошиблась. Тебя просто наняли, купили как оружие.

– Ты сказала «кто-нибудь еще». Есть кто-то другой, кто выступил против Семмлера? Это тот парень, которого я обязан был убить? Тот, чье фото мне показали?

Она улыбнулась и подняла двадцать второй. Я улыбнулся ей в ответ.

– Есть много вещей, которых ты никогда не узнаешь, Кеннон... Очень жаль.

Я продолжал улыбаться:

– Чего тебе жаль?

– Того, что ты никогда не узнаешь. Действительно жаль.

– Действительно...

Револьвер выстрелил. Я услышал звук, и изумление отразилось на моем лице, потому что мне никогда не пришло бы в голову, что она может перезарядить револьвер, пока меня не было. Изумление пришло раньше боли, которая пронзила мое плечо. А затем револьвер выстрелил еще, и еще, и еще. Я упал на ковер, и кровь брызнула из моей руки и груди.

Последнее, что я увидел, ударившись о пол, – маленькая буква «Ш» в углу трусиков Шейлы и ее длинные стройные ноги. Она пробежала мимо меня, прежде чем надо мной сомкнулась темнота.

* * *

Это был длинный туннель.

Холодный и длинный туннель, и по стенам его ползли слезы. И в конце туннеля была блондинка. Она выглядела точно так же, как иногда Тони, и в то же время в ней было что-то от Шейлы Мак-Кейн. Я полз по направлению к блондинке, а слезы на стенах туннеля превращались в капли крови. Я полз, и каждый раз, как я оказывался возле нее, появлялся Паркер и оттаскивал ее дальше, все дальше и дальше.

Стены смыкались, туннель становился все более черным, холодным и мокрым. Затем блондинка вернулась. Ее волосы развевались, как языки пламени, и я опять пополз, пока Паркер не вернулся и не начал смеяться, хохотать, хохотать и хохотать. Волосы таяли, растворялись и исчезали. Меня поглотила темнота.

– Господи!

Голос исчезал в длинном черном туннеле и эхом отражался от стен. Я догнал блондинку, и она повернулась.

– Тони, – прошептал я. – Тони!

– Какой ужас! – кто-то приподнял меня за плечи. Пальцы были крепкие, и моя голова упала на что-то мягкое. Я почувствовал, как мои каблуки скребут темный дерн туннеля, потом они ударились обо что-то еще и еще раз, и я понял, что меня тащат вниз по лестнице. Уличный шум ударил мне в уши, я почувствовал нестерпимый запах бензина и услышал визг автомобильных тормозов. Хлопнула дверца, я оказался на чем-то мягком, и ветерок дул мне в лицо.

Затем я почувствовал, как меня осторожно подняли и подо мной оказался матрас, и, открыв затем глаза, я увидел лицо Профессора.

– Потерпи, Курт, – сказал он.

Я закрыл глаза, и к голосу Профессора присоединился еще один голос. Я узнал его... Он принадлежал девушке, чей друг был убит, получив предназначенные мне пули давным-давно – миллион лет назад.

– Он очень плох, Профессор?

– Очень. Четыре пули – это всегда очень плохо.

Профессор был еще одним бродягой, таким же бродягой, как и я. Некогда он служил химиком в большом концерне по производству лекарств – до тех пор, пока не пристрастился к материалам, с которыми работал. Он сидел на героине почти два года, прежде чем его вычислили и вышибли под зад. Он плыл по течению, пока не причалил к берегу, на котором оказывается рано или поздно всякий бродяга.

Склонившись надо мной, он потрогал мое плечо длинными тонкими пальцами. Затем посмотрел через толстые очки, поскреб щетину на подбородке и спросил:

– Ты слышишь меня, Курт?

Я кивнул.

– Хорошо. Кто бы ни влепил это, сделано чистенько. Как в мишень. Все пули вошли рядышком. Думаю, кость не задета. Я не уверен даже, что все пули застряли в тебе. Ты слышишь меня, Курт?

– Слышу, – пробормотал я.

– Хочешь, чтобы я вытащил их?

– Это должен сделать доктор, – сказала девушка.

– Знаю, Бет, – ответил Профессор. – Ты хочешь врача, Курт?

– Ты сам сможешь сделать это?

Профессор развел руками:

– Это твое плечо, Курт.

– Достань их, – попросил я.

Несмотря на кружку вина, которую подала мне Бет, это не было забавно. Вино затуманило мозги и притупило боль, но и вино не всемогуще. Электрическая лампочка раскачивалась над моей головой, и тень Профессора скользила по стене, как черный призрак. Я держал губами горлышко бутылки, делая всякий раз, когда Профессор начинал копаться во мне, большой глоток.

Я глотал дешевое вино, и оно стекало в шахту моего желудка и вращалось там и сгорало, а испарения его проникали мне в голову, превращая тени и раскачивающуюся лампочку в какую-то картинку, словно бы нарисованную Дали.

Профессор парил надо мной, и его очки сверкали, отражая электрический свет. Дыхание его было едким, и в нем чувствовался тошнотворный сладковатый запах наркотика. Я пытался сосредоточить взгляд на щетине, что покрывала его лицо, смотрел, как капли пота скользили по его вискам, по скулам и по тяжелому подбородку. Мои руки сжимали горлышко бутылки, и я делал очередной глоток, чувствуя, как огненный нож проникает в мое плечо. Я стиснул зубы, сдерживая себя, комната завертелась, и остались только боль в плече, дыхание Профессора и девичий голос, который повторял снова и снова:

– Скоро это кончится, Курт. Скоро кончится...

А затем боль внезапно отступила и что-то стянуло мое плечо... Я открыл глаза и увидел, что Профессор разматывает широкий бинт, перевязывая плечо и предплечье.

– Все хорошо, Курт?

– О'кей, – пробормотал я.

– Покажи ему, Бет! – попросил Профессор.

Бет. Высокая девушка по имени Бет. Она раскрыла ладонь, и я увидел пули на ее ладони.

– Двадцать второй калибр, – отметил Профессор.

– Кто это сделал? – спросила Бет.

– Одна баба.

– Почему?

– Я сам все еще пытаюсь понять – почему?

– У тебя для этого будет много времени, Курт, – заметил Профессор.

* * *

Она осталась со мной. Вместе со мной она ждала, когда заживет плечо день за днем, до тех пор, пока я не почувствовал, что схожу с ума, лежа на этой кровати.

– Они думают, что на этот раз ты действительно умер, Курт. Рассказывают, что тебе всадили четыре пули прямо в сердце.

– Девица должна была подумать именно так, – сказал я.

– Шейла Мак-Кейн.

– Как ты узнала, Бет?

– Пошла в отель «Пол». Спросила клерка, где ты. Он ответил, что ты выписался неизвестно куда. Потом он вспомнил, что приходила эта Мак-Кейн и что он дал тебе ее адрес. Он решил, что я смогу найти тебя там. Он запомнил адрес. Она, должно быть, красотка, эта сука Мак-Кейн.

– Красотка, – сказал я. – А что у тебя были за новости?

– Я отыскала Графтона.

– Где?

– В клоповнике на Восточной сорок седьмой...

Я покачал головой:

– Нет, прошел все, что там есть, и...

– Он записался под другим именем. Мне сказал об этом один знакомый парень. Но я узнала гораздо больше.

– Например...

– Например, Графтон приехал в Нью-Йорк не только затем, чтобы рассчитаться с тобой.

– Тогда зачем же?

– По делам большого синдиката. Как я узнала, они расширяют свое влияние. Больше ничего выяснить не удалось. Мой знакомый держит язык за зубами.

Я сел на кровати:

– Что?!

– Я сказала...

– Слышал, – я привлек ее к себе. – Детка, думаю, что это и есть причина. В этом-то все дело!

Я прижал ее губы к своим, и ее тело ожило в моих руках.

– Курт... твое плечо. Так ты никогда не выздоровеешь.

– Детка, я уже здоров. Я уже чертовски здоров. Выйди-ка отсюда, пока я натягиваю штаны.

Бет улыбнулась.

– Зачем? – спросила она.

Я чуть не избил ее, чтобы заставить остаться дома. Мне не хотелось, чтобы Бет ехала со мной, потому что я предвидел драку и не хотел, чтобы девушка оказалась в ее гуще. Она рассказала, что мне было нужно, и я направился в отель «Грин», клоповник на Восточной сорок седьмой улице, где остановился Бак Графтон. Я спросил у дежурного, где его комната. Он записался под именем Боба Гормана, и дежурный указал мне на номер триста тринадцатый.

Сорок пятый все еще был со мной, и на этот раз я держал его наготове. Сейчас у меня на руках были все козыри, потому что я знал суть всего происходящего – знал все полностью. Я быстро взбежал по лестнице и постучал рукоятью пистолета в дверь триста тринадцатого.

– Кто там? – голос звучал знакомо, но я не мог вспомнить его, да и на обдумывание не было времени.

– Посыльный, сэр.

– Минутку.

Дверь слегка приотворилась, но этого было достаточно. Толкнув, я широко распахнул ее и вошел в комнату с сорок пятым наготове. И застыл, как мертвый, глядя на дуло направленного в меня револьвера. Это было знакомое оружие. Последний раз я видел его в комнате, заставленной книгами от пола до потолка. Револьвер держал в руке господин с пепельными волосами, который чертовски сильно хлестал по щекам блондинку, лежавшую на ковре. Теперь тот же самый господин целился в меня из тридцать второго. Его звали Чарли Семмлер.

– Брось его, Кеннон, – приказал Семмлер.

Я выронил мой сорок пятый на пол. Семмлер осторожно поднял его и затем пинком закрыл дверь.

– Ну что? – спросил я. – Ты опередил меня, Семмлер?

– У тебя была уйма времени, Кеннон. Обещание...

– Ложное обещание. Но в таком случае и все вообще ложно, не правда ли? – я посмотрел на громилу, связанного в кресле у окна. – Как, скажем, наш друг, парень с фотографии, которого ты хочешь прикончить.

Семмлер улыбнулся:

– Так ты все знаешь, Кеннон?

– Знаю, конечно. Это потребовало времени, я немалый тугодум. Но теперь я знаю, хотя должен был находиться в заблуждении с самого начала. Ты показал мне фотографию, но скрыл имя. Теперь я знаю его. Парень на фотографии и Бак Графтон – один и тот же человек, – я взглянул на Графтона, который пытался освободиться от пут, удерживающих его на стуле. Кляп у него во рту был плотным, и он мычал что-то нечленораздельное.

Семмлер кивнул:

– Бак Графтон.

– Но почему я? – спросил я. – Почему ты выбрал именно меня? У меня есть на этот счет свои собственные догадки, но они могут быть неверными.

– Ну-ка давай послушаем.

– Ладно. У тебя были все шансы скатиться сверху вниз. Ты узнал, что в городе появился Графтон и что синдикат Чи задумал сделать перестановку. Это ставило тебя в опасное положение, и ты решил убрать Графтона со своего пути. Ты узнал, что меня как будто бы нашли мертвым, и послал двух или трех своих мальчиков посмотреть, нельзя ли найти улики против Графтона. Они, по-видимому, находились у входа в отель в машине, когда я подкатил, чтобы прокачать свинью Свена. Они узнали меня и позвонили тебе, сообщив, что я жив. Ты велел им взять меня, потому что внезапно тебе в голову пришла идея получше.

– Что за идея, Кеннон?

– Поручить это дельце мне. Рассказать Графтону, что я все еще жив с тем, чтобы он отправился в Бауэри, и в то же самое время приказать мне найти его. Я убиваю его, и это избавляет тебя от хлопот с полицией. И одновременно предупреждает любые возможные отклики в Чикаго. Графтон приехал сюда, чтобы убить Кеннона. Отлично. Кеннон убрал его первым. Твои руки остаются чистыми.

– Верно, – кивнул Семмлер. – Все так. Но сука...

– Но сука втюрилась в Графтона. Она догадалась, что я вышел на охоту, и поэтому поставила ловушку, чтобы вывести Графтона из-под удара и в то же самое время позволить ему сдержать обещание, которое он дал Бенни Мэллоу в тюрьме. Когда ловушка не сработала, она попыталась сама сделать дело – и была чертовски близка к успеху...

– Она уже ничего больше не сделает, Кеннон. Она теперь в мешке с цементом на дне Ист-ривер.

– Вы нашли ее?

– Не ранее, чем сегодня. Она упорхнула из клетки после того, как выстрелила в тебя, и мы поймали ее нынешним утром. Графтон, по-видимому, должен был бежать вместе с ней, но здесь его задержали кое-какие дела – поручения Чи. Я избил ее до полусмерти, и она призналась мне, что застрелила тебя ради Графтона и он теперь в безопасности. Это был полный облом, и я решил сам закончить это дерьмовое дело, и черт с ним, с Чикаго!

– Ну что ж, делай, – сказал я. – Вот тебе – Графтон. Разделайся с ним сам.

– Зачем? Ведь ты, кажется, все еще жив, Кеннон.

– Ты хочешь, Семмлер, чтобы я поставил последнюю точку? – я едва усмехнулся. – И ты не побоишься дать мне в руки оружие?

Семмлер усмехнулся в ответ, взвешивая на ладони мой сорок пятый. Он выкинул из барабана своего тридцать второго на пол патроны, оставив в револьвере лишь один.

– Возьми вот этот, – сказал он. – А я подержу пока твою пушку. Повернись-ка лицом к Графтону.

– Храбрый ты парень, – заметил я. – Ты держишь меня на мушке сорок пятого, а мне оставил лишь одну пулю в тридцать втором. Не уверен, что я не наделаю глупостей?

– Верно, Кеннон.

– Отлично, дай мне этот чертов револьвер, – мне не терпелось взять оружие в рук и, и я даже был готов выстрелить в ту же секунду, как только мой палец ляжет на спусковой крючок. Но Семмлер заметил выражение моих глаз и опять усмехнулся.

– Под курком – пустой патронник на тот случай, если ты попытаешься выкинуть фокус...

Это означало, что выстрелить сразу мне не удастся и придется сделать холостой щелчок, и лишь после второго нажатия на спуск барабан повернется, подставив патрон под курок. Но нажать второй раз Семмлер мне не позволит.

– Я стою как раз за твоей спиной, – продолжал Семмлер, – чтобы быть уверенным, что ты выстрелишь именно в Графтона.

Не дав мне повернуться, он подал револьвер, стоя позади меня. Я покрылся потом, поняв, что буду следующим после Графтона. Семмлер, разумеется, не отпустит меня живым, чтобы я не проболтался копам или людям из чикагского синдиката. Я взял тридцать второй, раздумывая, что смогу сделать с одной вшивой пулей.

– Но я должен свести с ним счеты, Семмлер, – сказал я. – Ты ведь помнишь, что этот подонок собирался убить меня?

– Помню.

– Ты не против, чтобы я немного потешился?

– Я все еще на твоей стороне, Кеннон.

Я двинулся к Графтону, привязанному к стулу. Его глаза округлились, он попытался закричать, но кляп заглушил крик.

– Почему ты не остался в Чикаго, тупой ублюдок? – спросил я, занося кулак и опустив его на лицо Графтона. Он попытался увернуться, но удар достиг цели. Семмлер рассмеялся. Я подошел поближе к стулу:

– Почему ты не остался там? – и опять ударил его. Он затряс головой, а я подступил вплотную к стулу так, что моя нога находилась возле одной из его ножек.

– Ну давай, Кеннон, – поторопил Семмлер, – приканчивай его.

– Еще разок, – попросил я. – Еще разок, чтобы ублюдок что-то почувствовал, прежде чем отправится на тот свет. Еще разок, как прощальный поцелуй! Вот тебе, Графтон! – я поднял над головой тридцать второй, готовясь опустить его на лицо Графтона. Одновременно я пнул ножку стула и тут же со всего маха ударил Графтона по голове. Стул завалился на бок, увлекая Графтона за собой. Я рванулся, словно пытался удержать стул, и тут же оказался на полу с тридцать вторым, направленным в голову Семмлера.

Все произошло так быстро, что улыбка не успела сойти с его лица. Он смотрел в дуло тридцать второго, и улыбка сползла с его лица до того, как я нажал на курок. Пуля вошла ему между глаз. С лицом, залитым кровью, он осел на пол. Сорок пятый поднялся в его руке, но пуля ушла в сторону, и я услышал возле себя глухой стон. Я обернулся и увидел розовый цветок, распустившийся на груди Графтона и заливший кровью белизну его рубашки. Он вскрикнул еще раз и обмяк в путах, удерживающих его на упавшем стуле.

Я посмотрел в мертвые глаза Графтона, уставившиеся в потолок, затем взглянул на сорок пятый в руке Семмлера.

Наверняка его отпечатки пальцев смазали мои, которые могли остаться на пистолете. И это был тот самый пистолет, который он дал мне тогда и который, несомненно, был зарегистрирован на его имя. Я взглянул еще раз и слегка усмехнулся, стер отпечатки моих пальцев с тридцать второго, отвязал Графтона, перевалил его на пол и положил револьвер перед ним. Я выбежал, как угорелый, через пожарный выход, спустился по лестнице и выскочил из здания. Уже на улице я услышал приближающийся вой сирены. Я не стал дожидаться.

Пусть разбираются сами.

* * *

Я не вернулся туда, где ждала меня Бет. Она писала объявления в газеты, что ждет, но пусть лучше все остается так, как есть. Она хорошая девушка, замечательная девушка, но ее соперницей был призрак, а призраки, единственные из всех, никогда не умирают осенью.