Текст книги "Дело принципа"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

– Не знаю, – пожал плечами Диабло. – Может быть, потому что Бад слишком вспыльчив, а парень на самом деле не искал неприятностей. Я прав, Бад?

– Да, – кивнул Бад, сидящий рядом с Диабло. – Я действительно слишком вспыльчивый. А Дэнни нормальный парень. Потом мы отлично ладили.

– Но ведь он избил тебя, – удивился Хэнк.

– Ну и что? Я ведь отобрал у него сигареты. И естественно, он разозлился. Я бы тоже разозлился на его месте.

– Он выпил с вами горячего шоколада?

– Конечно, – ответил Диабло. – Мы долго разговаривали. Он рассказал нам о том месте, откуда приехал.

– А потом?

– Потом он ушел домой. А ночью мы его подкараулили и избили до полусмерти. Чтобы знал свое место.

– Но я думал…

– О да, конечно, – пояснил Диабло, – мы не стали бить его днем. Но это совсем другое дело. Я хочу сказать, правила есть правила. Бад лез на рожон, и Дэнни имел полное право дать ему отпор. Мы избили его той ночью только для того, чтобы он не подумал, будто может безнаказанно отлупить Громовержца.

– Что он сделал?

– Когда? Когда мы его поймали?

– Да. , – Ничего. А что он мог сделать? Он дрался, как тигр, но нас было двенадцать. Так что мы хорошо его отделали. Мы чуть руки ему не переломали.

– И что потом?

– На следующий день я пришел к нему домой. И предложил ему вступить в клуб. Но он отказался. Мол, не собирается вступать в клуб, в котором по-подлому нападают из-за угла. Я объяснил ему, что мы лишь пытались показать, как обстоят дела в квартале. Теперь мы знаем, что он свой парень, и хотели бы видеть его членом нашего клуба.

– Что он ответил?

– Послал наш клуб подальше. И добавил: если мы тронем его еще раз, то тогда уж насмерть. Иначе, если мы, скажем, только отправим его в больницу, он выберется оттуда и убьет первого попавшегося на глаза Громовержца. И знаете что?

– Что?

– Я ему поверил. И рассказал Доминику Саварезе – это наш президент. Доминик одобрил парня. Велел больше его не трогать. И мы не трогали. И, как я уже говорил, Дэнни много раз участвовал с нами в разборках. Он свой парень.

– Значит, в действительности он не является членом клуба «Громовержцы»?

– Пожалуй, нет.

– Тогда что же он делал с двумя Громовержцами ночью десятого июля?

– Спросите у него, мистер Белл, – пожал плечами Диабло. – Думаю, он один знает ответ на этот вопрос.

– Понятно. Спасибо. – Хэнк встал и направился к выходу.

– Вы не будете ждать кофе? – окликнул его Диабло. – Я заказал кофе, мистер Белл.

– Нет, спасибо. Мне пора на работу.

– Смелый парень, этот Дэнни, – произнес Диабло. – Его избивали двенадцать парней. Двенадцать! У нас были бутылки и все такое. Его били двенадцать парней, вооруженных бутылками, и он это выдержал. Вы много знаете таких?

– Нет.

– Подумайте об этом, мистер Белл. От одной мысли коленки дрожат. Двенадцать парней с бутылками. Просто подумайте об этом.

– Хорошо.

– И ведь тогда вам в голову может прийти мысль о том, что эти трое ребят ни в чем не виноваты. Об этом вы тоже можете подумать.

– Неужели?

– Ага, – широко улыбнулся Диабло. – Жаль, что вы не остаетесь на кофе. Мне понравилось с вами разговаривать. Мне сразу вспомнился наш разговор с Дэнни – когда я купил ему горячий шоколад. Помните, я вам рассказывал, мистер Белл? О том, как купил ему горячий шоколад? И о том, как тем же вечером мы его избили? – Улыбка Диабло стала еще шире. – Просто дрожь берет.

Их глаза встретились. Хэнк ничего не сказал и неторопливо вышел из кондитерской.

Диабло, продолжая улыбаться, смотрел ему вслед:

– Еще увидимся, мистер Белл.

Глава 6

Хэнк вернулся на работу, и к нему в кабинет сразу же зашел Холмс.

– Как дела? – поинтересовался он.

– Хорошо, – ответил Хэнк.

– У меня есть для тебя кое-что интересное. Хочешь послушать?

– Конечно. Ты уже обедал?

– Нет. Пойдешь в кафе или закажем что-нибудь прямо сюда?

– Я бы перекусил в кабинете. В одном из ящиков лежит меню.

Пока Холмс искал меню, Хэнк снял пиджак, засучил рукава и ослабил галстук.

– Я съем бутерброд с ветчиной и горячий шоколад, – заказал Хэнк.

Холмс кивнул и набрал номер.

– Слышал, будто ты распорядился выставить наряд полицейских у своего дома. Почему?

– Я получил письмо с угрозами. И не хочу, чтобы мою семью использовали в качестве заложников.

– Хм, – буркнул Холмс, потом продиктовал заказ и повесил трубку. – Ты все так же считаешь, что у нас сложное дело?

– Да.

– Мать мальчика больше не объявлялась? ? – Нет. Но я выяснил, что одно из ее утверждений оказалось правдой. Дипаче на самом деле не был членом банды.

– Вряд ли ему это поможет.

– Согласен. Кроме того, он был настолько тесно связан с бандой, что вполне может считаться ее членом. Его статус одиночки – скорее психологический трюк, нежели реальный факт.

– Как это понимать?

– По каким-то одному ему известным причинам Дэнни Дипаче предпочитал считать себя одиночкой, несмотря на то что активно участвовал в делах банды и фактически являлся ее членом.

– Понятно. Какую линию, по-твоему, выберет защита?

– В отношении Рейрдона и Дипаче они попытаются доказать убийство при смягчающих обстоятельствах. А в отношении Апосто – умственную неполноценность.

– Ты готов к сражению?

– Что касается самозащиты, мы так и не обнаружили нож, который якобы был у Морреса. Думаю, мы вдребезги разобьем глупые измышления по поводу того, что он был зачинщиком драки, и в этом нам поможет его слепота. А Апосто нужно обследовать в Беллвью. Организуешь?

– С удовольствием. Что собираешься делать дальше?

– Завтра отправлюсь в Испанский Гарлем. Хочу проверить историю с ножом. Если они собираются это использовать, я должен подготовиться. Что ты хотел мне сказать, Эфраим?

– Ну, во-первых, дело будет рассматривать судья Сэмелсон.

– Что?

– Я знал, что ты удивишься. Защитник поднял ужасный шум. Возмущался, говорил, что он твой друг, что ты у него учился в университете, что он заранее настроен в твою пользу.

– Какая чушь.

– Разумеется. Но тем не менее они потребовали перевести дело в другой суд.

– Должно быть, Эйбу это понравилось.

– Эйб Сэмелсон – самый справедливый судья в нашем суде. Короче говоря, он отклонил прошение и послал защиту к черту.

– Вот молодец!

– Но их это не остановило. Они настаивали на смене суда. Утверждали, что местная пресса настроена враждебно и ведет подстрекательскую кампанию по нашему делу. Эйб снова послал их. Он сразу разобрался, что к чему. Они намеренно тянут время. Это уже их третье прошение. Сначала они потребовали провести проверку протокола заседания Большого жюри на том основании, что обвинительное заключение было составлено без соответствующих улик. Это прошение отклонили. Потом они затребовали подробную информацию по делу – имена свидетелей, место, оружие, – но выиграли всего лишь неделю. Так что все остается без изменений – суд состоится в следующем месяце, и председателем будет Сэмелсон. Ты доволен?

– Еще бы. Мне нравится Эйб. Он хороший человек.

– Давно с ним виделся? Хэнк внезапно расхохотался:

– Он должен прийти к нам на ужин в один из выходных!

– Отлично, – улыбнулся Холмс. – Советую не обсуждать дело.

– Я и не собирался.

На столе Хэнка зазвонил телефон. Он снял трубку:

– Да?

– Хэнк, это Дейв. К тебе пришли двое. У одного – мешок с едой.

– А кто второй?

– Парень по имени Бартон. Говорит, что он репортер. Слышал о таком?

– Майк Бартон?

– Да.

– Слышал. Что ему нужно?

– Поговорить с тобой.

– Скажи ему, что мы собираемся обедать. Если он не возражает, чтобы я жевал во время нашего разговора, пусть заходит. Дейв, и пришли скорей пакет с едой. Я умираю» от голода.

Обед и Майк Бартон прибыли одновременно. Бартон оказался высоким мужчиной с плечами и грудной клеткой водителя грузовика. На его лице выделялись толстые губы и густые черные усы, словно нарисованные чернилами. Он сразу протянул руку:

– Мистер Белл?

– Здравствуйте, – ответил Хэнк и пожал руку. – Эфраим Холмс, шеф отдела. Эфраим, это мистер Бартон.

– Мы знакомы, – сухо отозвался Холмс.

– Тайный совет со звездой обвинения, а, Холмс?

– Просто обед, Майк, – ответил Холмс, доставая из пакета бутерброды и напитки. Он заплатил посыльному и устроился в одном из кресел, разложив еду на столе.

– Что у вас на уме, мистер Бартон? – спросил Хэнк.

– Хороший вопрос, – улыбнулся Бартон. Когда он улыбался, его зубы сверкали поразительной белизной на фоне черных усов, а глаза казались маленькими коричневыми точками на широком круглом лице. У него непропорционально большая голова, неожиданно для себя подумал Хэнк. Ему бы играть в театре. – А что на уме у всех в последние дни?

Хэнк развернул бутерброд:

– Я не могу говорить за всех. Только за себя.

– И что же на уме у вас?

– Дело Морреса.

– И я думаю о том же, мистер Белл.

– Вы поэтому сюда и пришли?

– Именно поэтому. Вы в последнее время читали нашу газету?

– Увы, – покачал головой Хэнк. – Я не читаю бульварные газеты.

– Снобизм у государственного служащего?

– Вовсе нет. Просто не имею такой привычки.

– Наша бульварная газета очень хорошая, – заявил Бартон.

– И о чем вы пишете на этой неделе? – сухо поинтересовался Хэнк. – Разоблачаете публичные дома на Парк-авеню? Бартон усмехнулся, однако без тени юмора.

– Мы отвечаем нуждам общества. Мы также находимся на службе общества.

– Конечно. Вы рассказываете рядовым гражданам, где им найти проститутку. Вы добавляете головной боли отделу нравов.

– Мы пишем серию статей об отделе нравов, – заметил Бартон.

– От вашей газеты воняет, – резко вмешался Холмс. – Это дешевая, желтая газетенка, которая выступает под флагом либерализма, чтобы увеличить тираж и сделать себе рекламу. Что вам здесь нужно?

– Пришел поговорить с мистером Беллом, – свел брови на переносице Бартон.

– Я шеф отдела, – ответил Холмс, принимая скрытый вызов. – И имею право присутствовать при вашем разговоре с мистером Беллом.

– Хорошо, – кивнул Бартон. – Итак, что вы думаете об этом?

– О чем? – не понял Хэнк.

– О деле. Их казнят?

– Я представляю обвинение по делу об убийстве первой степени, – сказал Хэнк. – В соответствии с обвинительным заключением.

– А как насчет той истории, которую они выдумали? Якобы у Морреса был нож и он бросился на них?

– Я этим еще не занимался.

– И когда вы собираетесь начать?

– Полагаю, это мое личное дело, мистер Бартон.

– Вот как? А я думал, что вы служите обществу.

– Так и есть.

– Значит, это общественное дело.

– Если бы общественность могла расследовать это дело, я бы с вами согласился, мистер Бартон. К сожалению, общественность не получила юридического образования, а я получил. Поэтому буду расследовать я и готовить дело так, как считаю нужным.

– Независимо от того, что хочет общественность?

– Что вы имеете в виду?

– Общественность хочет, чтобы этих троих парней казнили на электрическом стуле. Я это знаю, и вы тоже.

– И что?

– Что вы собираетесь предпринять?

– А что бы вы хотели, мистер Бартон? Чтобы я лично отвез их в Синг-Синг и завтра же включил рубильник? Они имеют право на справедливый суд.

– Никто не отнимает их права на правосудие. Но в этом деле может быть только одна справедливость, и она очевидна каждому. Они хладнокровно убили беспомощного мальчика. Общественность требует возмездия!

– Вы говорите от имени общественности или от себя лично?

– И от себя лично, и от имени общественности.

– Вы были бы отличным председателем в суде Линча, – заметил Хэнк. – Я так и не понял, зачем вы пришли.

– Узнать ваше мнение по этому делу.

– Я и раньше расследовал дела об убийствах. И к этому делу отношусь так же, как и к остальным: собираюсь делать свою работу.

– А вы собираетесь отправить этих парней на электрический стул? Это дело вашей компетенции?

– Я занимаюсь расследованием убийства первой степени. И не выношу приговоров. Если присяжные признают ребят виновными, судья Сэмелсон вынесет соответствующий приговор.

– По такому обвинению обязательно выносится смертный приговор, и вы это знаете.

– Верно.

– Значит, если вы успешно расследуете дело по обвинению в убийстве первой степени, вы отправите парней на электрический стул.

– Жюри присяжных может подать просьбу о снисходительности, и если ее удовлетворят, ребята получат пожизненное заключение. Такие случаи уже бывали.

– Вы так будете вести дело? В расчете на пожизненное?

– Протестую! – рявкнул Холмс. – Не отвечай ему, Хэнк!

– Скажу вам прямо, мистер Бартон, – начал Хэнк. – В этом деле я склоняюсь к обвинительному приговору. Я представлю все факты суду и присяжным. Присяжные будут решать, подтверждает ли совокупность фактов убийство первой степени. Если они признают парней виновными, судья Сэмелсон вынесет приговор. Месть или возмездие не входят в мои обязанности. Моя работа – доказать, что преступление было совершено и что подозреваемые виновны в этом преступлении.

– Другими словами, вам все равно – казнят их или нет?

– Я буду вести дело по обвинению…

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Я бы не хотел об этом говорить.

– В чем дело, Белл? Боитесь смертной казни?

– С тех пор, как я стал государственным обвинителем, я отправил на электрический стул семь человек, – ответил Хэнк.

– Вы когда-нибудь отправляли на электрический стул подростков?

– Я никогда не вел дела об убийстве, по которому проходили бы мальчики такого возраста.

– Понятно. – Бартон сделал паузу. – Вы когда-нибудь слышали о девушке по имени Мэри О'Брайен?

Хэнк на мгновение смешался, бросив быстрый взгляд на Холмса.

– Да, – признался он.

– Вчера я говорил с ней. Насколько я понимаю, в юности вы с ней крутили роман.

– Думаю, вам лучше уйти, мистер Бартон.

– Ни в Мэри ли О'Брайен – теперь Мэри Дипаче – кроется причина вашей неуверенности…

– Убирайтесь вон, Бартон!

– ..И нежелание вести дело так, как того хочет общественность?

– Хотите, чтобы я сам вас вышвырнул, Бартон?

– Для этого потребуется более крупный мужчина, мистер окружной прокурор, – ухмыльнулся Бартон. – Я все равно собирался уходить. Не пропустите завтрашнюю газету. У вас волосы дыбом встанут. – Он повернулся к Холмсу:

– До встречи, Шерлок, – и вышел из кабинета.

– Сукин сын! – пробормотал Холмс.

* * *

В этот же день Хэнк отправился к Мэри.

Он позвонил ей из офиса и предупредил, что придет. Она сказала, что ее не будет до трех часов, а после она готова его принять.

Он шел по улице, как по раскаленным углям. Нигде не бывает так жарко, как в Гарлеме, думал он. Хоть с чем сравнивай, Гарлем все равно окажется горячее, потому что Гарлем – это огромный бетонный склеп, в котором нечем дышать. В июле и августе…

В июле..

Он вспомнил Четвертое июля в Гарлеме. Ему было восемь лет, и в те времена фейерверки еще не были запрещены. Они с матерью стояли у окна своей квартиры на шестом этаже, слушали гром шутих и ракет, смотрели на разноцветные вспышки над крышами. На улице царили шум и суета – мальчишки поджигали консервные банки с порохом и убегали, банки взлетали в воздух, как настоящие снаряды, девчонки визжали. Стоял жаркий летний день, и даже на шестом этаже не чувствовалось ни дуновения. Хэнк высунулся из окна и наблюдал за весельем на улице. Его отец сидел в гостиной и слушал по радио бейсбол. Играла его любимая команда «Янки».

В шесть часов мать обнаружила, что кончился хлеб. Отец, увлеченный игрой, не мог оторваться от радио.

– Ты сходишь, Генри, – сказала мать. – Я посмотрю за тобой из окна.

Он взял деньги и сбежал вниз. Бакалейная лавка – в это время работала только она – находилась в соседнем доме. На улице царил настоящий хаос. С широко открытыми глазами он дошел до лавки, купил хлеб и уже повернул было к дому, когда его окружили ребята постарше.

Поначалу он решил, что это – игра. Но потом увидел горящие веревки для белья и понял, что у них в руках петарды. Внезапно раздался взрыв, потом еще и еще, у его ног, над головой все горело и гремело. Он попытался убежать, охваченный паническим страхом, но ребята не выпускали его из круга, ему некуда было деться от красно-желтых взрывов, ужаса, огня, опасности, бомб. Он пытался кричать, но его голос потонул в страшном грохоте взрывов. Только сверху доносился крик его матери:

– Генри! Отойдите от него! Генри!

А вокруг все гремел фейерверк, и из его груди рвался беззвучный вопль отчаяния.

Его отец выскочил из подъезда, как безумный, ударил ближайшего мальчишку, и тот распростерся на мостовой. Он подхватил своего сына и побежал с ним наверх, а Хэнк прижимал к себе буханку хлеба, превратившуюся в мягкую бесформенную массу в его руках. Дома мать кричала:

– Я не должна была его посылать! Но ты же никак не мог оторваться от своей дурацкой игры! Я знала, что ему нельзя сегодня выходить на улицу! Я знала это! Нельзя было его посылать!

– Все в порядке, – успокаивал ее отец, – С ним все в порядке. Они ничего ему не сделали.

Вероятно, не сделали.

Но с того дня он начал заикаться, и заикался до одиннадцати лет. И потом, в юности, если что-то его расстраивало, он снова начинал заикаться и вспоминал Четвертое июля в Гарлеме с разрывающимися вокруг него шутихами, горящий ад у своих ног и у себя над головой.

* * *

Он подошел к дому, в котором жила Мэри Дипаче, и поднялся по ступенькам. Как оказалось, ее квартира находилась на четвертом этаже. На двери висела петля для молочной бутылки, и его первой мыслью было: в Гарлеме по-прежнему воруют молоко. Он мрачно улыбнулся. Люди запускают спутники в открытый космос, посылают ракеты на Луну, разрабатывают межконтинентальные баллистические ракеты, способные разрушить целые города, а в Гарлеме – если ты не повесишь проволочную петлю, за которой нужно наблюдать из квартиры, – все так же воруют молоко. Он вздохнул и постучал в дверь.

– Хэнк? – раздался голос.

– Да – Одну минутку, пожалуйста.

Он стоял на площадке и прислушался: откуда-то доносились голоса – мужской и женский, – которые горячо спорили.

– И что ты делаешь с деньгами? – гневно вопрошал мужчина.

– А ты как думаешь? Покупаю меха и драгоценности, что же еще? Заправляю свой «кадиллак», черт тебя дери!

– Не умничай, глупая скотина! Я даю тебе сорок долларов в неделю на хозяйство. И где они? К среде ты уже без гроша. Что ты с ними делаешь? Ешь их, что ли?

– Держу конюшню арабских скакунов, – отвечала женщина. – А это стоит денег. А еще я устраиваю вечеринки для дам из высшего общества. Что еще, по-твоему, я могу делать со всеми этими деньгами, с такой кучей денег?

– Я знаю, что ты с ними делаешь! – вопил мужчина. – Играешь в эту идиотскую лотерею. Думаешь, я не знаю?

– Заткнись, все окна открыты! – предупредила женщина.

– Плевать я хотел на окна! Прекрати тратить мои деньги на лотерею!

Дверь открылась.

– Здравствуй, Хэнк, – с улыбкой встретила его Мэри. – Проходи.

На ней был темный льняной костюм, из-под расстегнутого пиджака выглядывала белая блузка. На лицо упала прядь рыжих волос. У него создалось впечатление, что она только что вернулась домой и сняла шляпку. В ее глазах сквозила усталость, в уголках рта пролегли тяжелые складки – результат напряжения последних дней. Но он сразу понял, что, как всякая женщина, она преодолела первоначальный шок и ужас и теперь готова стойко переносить все страдания, которые ей уготовила судьба. В ее глазах – а ему был знаком этот взгляд, потому что он часто видел его у своей жены Кэрин, – он увидел силу, достоинство и решимость. Но взгляд Мэри сейчас немного напугал его: это был взгляд тигрицы, охраняющей вход в логово с детенышами.

– Проходи, Хэнк, – повторила она. – Я только что вернулась. Говорила с адвокатами Дэнни. Он шагнул через порог.

– На этот раз никаких сцен, – улыбнулась она. – Обещаю. Он шел за ней по короткому коридору, мимо открытой двери ванной комнаты и наконец оказался в гостиной, в которой стоял гарнитур, купленный в одном из магазинов на Третьей авеню. В углу на столе примостился телевизор. Единственное окно, выходившее на вентиляционную шахту между домами, было закрыто занавесками. За окном проходила пожарная лестница. Сверху все еще доносились голоса ссорящейся пары.

– Садись, Хэнк, – пригласила Мэри. – Здесь не так уж плохо. Через окно дует ветерок, мы открываем дверь в спальню и устраиваем сквозняк.

– Спасибо, – кивнул он и сел на софу. Наступило неловкое молчание. – У тебя хорошая квартира, Мэри, – наконец произнес он.

– Не обманывай меня, Хэнк, – возразила она. – Я переехала сюда с Лонг-Айленда. То что я знаю, что такое хорошая квартира.

– Почему ты вернулась в Гарлем, Мэри?

– На заводе сократили производство, и Джонни потерял работу. Мы накопили немного денег и, наверное, могли бы содержать дом. Но один наш знакомый открывал обувной магазин здесь, в Гарлеме. Он предложил Джонни стать его партнером. Джонни решил, что это стоящее дело. Я была с ним согласна. – Она покачала головой. – В то время решение казалось правильным. – Она немного помолчала. – Если бы мы могли предвидеть, если бы мы только знали… – Она не договорила.

Он смотрел на нее и думал, удалось ли ей все-таки преодолеть первое потрясение. Внезапно она подняла глаза, и их взгляды встретились. Они смотрели друг на друга сквозь многие годы и молчали. Наконец она, словно после тяжелой внутренней борьбы, предложила:

– Хочешь выпить?

– Не стоит беспокоиться. Я пришел только…

– Мне немного стыдно, Хэнк. – Она опустила глаза. – За мое поведение у тебя в кабинете. Надеюсь…

– При сложившихся обстоятельствах…

– Да, да, знаю, но… – Она подняла глаза и посмотрела на него в упор. – Я хочу извиниться.

– Мэри, тебе незачем…

– Понимаешь, никогда не ожидаешь, что нечто подобное может случиться с тобой. Ты читаешь об этом в газетах, но это ничего для тебя не значит. И вдруг это происходит с тобой. С твоей семьей. Нужно… нужно немного времени, чтобы осознать это. Так что… прости меня, пожалуйста, за мое поведение. Я была сама не своя. Я просто… – Она резко встала. – У нас только водка и джин. Что ты будешь?

– Джин подойдет, – тихо сказал он.

– С тоником?

– Если есть.

– Да, кажется, есть.

Она ушла на кухню. Он слышал, как она открыла холодильник, откупорила бутылку с тоником, услышал стук льда о стакан. Она вернулась в комнату, протянула ему стакан и села напротив него. Они не чокнулись. Молча потягивали свои напитки. Внизу кто-то с шумом закрыл крышку мусорного бака.

– Странные вещи иногда происходят с людьми, – вдруг сказала она. – Два человека, которые когда-то хорошо знали друг друга, встречаются… как два незнакомца. – У нее вырвался нерадостный смешок. – Странно, правда?

– Да.

– Я… я рада, что ты сегодня пришел, Хэнк.

– Я пришел, чтобы сказать…

– Хочется верить, что люди, которые когда-то что-то значили друг для друга… что… что если ты хорошо кого-то знал… – Она запуталась в словах и потом просто добавила:

– Ты очень много для меня значил, Хэнк.

– Я рад это слышать.

– Когда мы были детьми, ты… ты многое для меня сделал.

– Правда?

– Да. О да. Понимаешь, я всегда считала себя уродиной, пока…

– Уродина? Ты?

– Да, да. А потом появился ты и решил, что я очень красивая, и ты без конца повторял мне это, пока… пока я сама не начала в это верить. Я всегда буду тебе благодарна за это, Хэнк.

– Мэри, уж ты-то вряд ли должна была сомневаться в своей привлекательности.

– Но я сомневалась, да еще как.

Вся неловкость пропала, каким-то невероятным образом спала напряженность, и оба совсем расслабились. Наконец стена, воздвигнутая из многих лет, рухнула, вернув им прежнюю легкость общения. Оглядываясь назад, он испытывал странную нежность к двум детям, которые когда-то держались за руки и шепотом обсуждали глобальные проблемы. Люди, сидящие сегодня в этой гостиной, мало напоминали тех детей из прошлого, но он все же узнал их и почувствовал, как приятное тепло разлилось по его телу. На мгновение он забыл, зачем пришел к ней. В этот момент ему было достаточно того, что они могут снова разговаривать друг с другом.

– Ты тоже много для меня сделала, – признался он.

– Надеюсь, Хэнк. – Она снова замолчала. – Хэнк, позволь мне объяснить, что произошло, потому что… я всегда немного переживала из-за того письма, мне всегда было стыдно за то, что я малодушно выбрала такой путь. Ты ведь знаешь, понимаешь, – надеюсь, ты понимаешь, – что я любила тебя?

– Так я думал когда-то. Но потом получил твое письмо…

– Я часто лежала по ночам с открытыми глазами и представляла, что в тот момент делаешь ты. Может, в тебя стреляют? Может, ты ранен? Вдруг твой самолет падает вниз? Что, если тебя возьмут в плен и будут пытать? Я часто плакала по ночам. Однажды ко мне в комнату зашла мама и спросила: «Мэри, Мэри, что с тобой?» – а я сказала: «Вдруг он погиб», – и тогда мама говорит: «Глупышка, нужно было выйти за него замуж, нужно было пользоваться каждой минутой любви, потому что любовь не так просто найти». И я снова заплакала. Я молилась – я никогда не была религиозна, хотя воспитывалась в католической семье, – я так за тебя молилась, Хэнк, я молилась о том, чтобы ты остался жив и невредим, чтобы… чтобы ты вернулся ко мне. А потом я встретила Джонни.

– И?..

– Возможно, тебе это покажется глупым. Но я бы не стала с ним встречаться, если бы не ты. И я не смогла бы полюбить его, если бы не любила тебя. Только благодаря твоей нежности и твоей… твоей любви ко мне я смогла полюбить другого мужчину. Вот почему мое письмо было таким жестоким. Мне не следовало его писать. Я должна была приехать к тебе в Англию и на коленях благодарить тебя, целовать твои руки, Хэнк. А не посылать такое письмо.

– Мэри, ты…

– И тогда, у тебя в кабинете, я была ужасно несправедлива к человеку, который всю свою жизнь был честен и справедлив. Я знаю, что ты должен выполнять свою работу. Я знаю, что ты сделаешь ее так, как нужно. И уважаю тебя за это. Я уважаю тебя так же, как и раньше. Я не смогла бы так сильно тебя любить, будь ты другим человеком. Не думаю, что ты сильно изменился. Ты – все тот же Хэнк.

– Я очень изменился, Мэри.

– Внешне? О да, ты уже не тот неуклюжий юноша, который когда-то собирал для меня цветы в парке. Но и я уже не та рыжеволосая, тощая…

– Ты никогда не была тощей! – возмутился он.

– ..девчонка, которая застенчиво принимала эти цветы. Но я думаю, что по сути своей мы остались прежними, Хэнк. Думаю, если мы приспустим маски, то окажемся все теми же глупыми детьми, которые считали, что мир населен драконами и рыцарями в блестящих доспехах. – Она немного помолчала. – Я права?

– Возможно.

Она кивнула, погруженная в свои мысли.

– Ты ведь пришел не о Дэнни говорить, да? – после паузы спросила она.

– Нет.

– Хорошо. Мне бы не хотелось. Понимаешь, я чувствую, что цель у нас одна. Справедливость. И я не хочу примешивать сюда эмоции. У тебя в офисе я была не права. Надеюсь, ты меня простишь.

– Я давно простил тебя, – сказал Хэнк, и их глаза на мгновение встретились. Мэри кивнула, вздохнула и отпила из своего стакана. В комнате стало очень тихо, только за окном звенел накаленный жарой воздух.

– Зачем ты пришел, Хэнк?

– Сегодня я говорил с репортером по имени Майк Бартон.

– Да.

– По его словам, он вчера с тобой встречался.

– Верно.

– Что ты ему сказала?

– Что Дэнни невиновен.

– Я имею в виду… насчет нас.

– О!

– Ты что-нибудь говорила о нас?

– Да. Я сказала, что мы знакомы с детства.

– Как именно ты ему об этом сказала?

– Он спросил, встречалась ли я с человеком, который представляет обвинение по делу. Я ответила, да, мы были знакомы в юности.

– И все?

– Кажется, да. Да. Все. А что?

– Он намекал на… большее.

– Большее? Ты хочешь сказать…

– Ну, он намекал, что мы близко знали друг друга. Он намекал…

– Понимаю. – Она замолчала, потом продолжила:

– Ну, разумеется, это не так.

– Не так?

– Мне жаль. Я должна была дать тебе это. Когда отдаешь все остальное, так глупо цепляться за… Я должна была тебе позволить.

– Мэри, дело в том…

– Тебя смущают мои слова?

– Нет.

– Хорошо. Потому что думаю, ты должен знать, что я хотела тебя так же сильно, как, судя по всему, хотел меня и ты.

– Я рад это слышать.

– Я была глупой маленькой девочкой.

– Думаю, нет.

– Была, была! В любви нельзя проводить границы. Любить – значит отдавать. Я должна была отдать тебе все, что имела, всю себя.

Он вдруг вспомнил о Кэрин и ее бомбардире и удивленно поднял брови.

– По поводу Бартона, – продолжил он. – Он пишет статью. Бог знает, что он там наплетет, но готов поспорить, что ничего хорошего. Он не напишет ничего такого, за что мы могли бы подать в суд на него или газету, но напичкает статью намеками, что мы были не просто друзьями и что наши прошлые отношения могут повлиять на исход дела.

– Понятно.

– Я решил предупредить тебя.

– Спасибо. Я ценю твою заботу.

– Я думал, твоему мужу не стоит…

– Не стоит – что?

– Не стоит… не стоит знать, что… что его жена… Она смотрела на него с неподдельным изумлением.

– Но я рассказала ему, как мы были близки, Хэнк. Я даже сказала, что немного жалею о том, что мы не занимались любовью.

– Ты ему это сказала?

– Да.

– И… и что он ответил?

– Он ответил – я очень хорошо помню его слова, – улыбнулась она. – Он ответил, что для него это не имело бы никакого значения, зато для нас могло многое значить. Вот что он мне ответил.

– Судя по всему… он достойный человек.

– Думаю, он бы тебе понравился.

– Ну, значит, у тебя не будет никаких неприятностей из-за статьи.

– Нет. Никаких. Во всяком случае, со стороны Джонни.

– Слава Богу.

– Ты для этого пришел?

– Да.

– Ты мог бы сказать мне все это по телефону.

– Мог бы, – кивнул он.

– Тогда зачем же ты пришел?

Он немного помолчал, потом широко улыбнулся:

– Наверное, мне хотелось убедиться, что я не был дураком, когда влюбился в девушку по имени Мэри О'Брайен.