Текст книги "Василий Поленов"

Автор книги: Э. Пастон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Возвращение на родину

Хотя Поленов уже в 1876 году писал, что избирает «пейзажный бытовой жанр», путь к нему был не простым. Во второй половине 1870-х годов в творчестве художника наметились новые линии, не получившие, впрочем, дальнейшего развития. Первая связана с передвижнической традицией. Отдыхая летом 1876 года в Имоченцах после заграничной командировки, Поленов написал портрет местного сказителя былин Никиты Богданова. Психологически точно разработанный образ «человека из народа» по своему внутреннему строю родствен портретным типам крестьян Крамского. Близость Поленова к передвижничеству ощутима и в другой картине этого года, оставшейся незаконченной, Семейное горе.

Пруд в парке. Ольшанка. 1877

Государственная Третьяковская галерея, Москва

В сентябре 1876 года в составе русской добровольческой армии художник отправился добровольцем на сербско-турецкий фронт, чтобы участвовать в начавшейся борьбе сербов за освобождение от турецкого ига. За участие в боевых действиях Поленов был награжден черногорской медалью «За храбрость» и орденом «Таковский крест». Военные впечатления были отражены им в рисунках, опубликованных в журнале Пчела. Это в основном сцены из бивуачной жизни, этнографические типы, архитектурные зарисовки. «Сюжеты человеческого изуродования и смерти», где все «так ужасно и просто», были чужды Поленову. Он избегал их и позже, когда в качестве фронтового художника участвовал в русскотурецкой войне(1877 – весна 1878). Баталистом художник так и не стал.

В марте 1877 года Поленов переселился в Москву. Старые московские улицы, памятники национальной архитектуры, патриархальный уклад жизни Москвы того времени, казавшийся особенно самобытным по сравнению с чиновным Петербургом, поразили воображение художника. В Москве он начал работать над задуманной еще в Петербурге картиной Пострижение негодной царевны. Замысел этот не был осуществлен, но в связи с ним Поленов написал несколько этюдов кремлевских соборов и теремов, в которых сказалось и мастерство художника в пленэрной живописи, и его интерес к передаче архитектурных образов, который ощущался уже в Праве господина и Аресте гугенотки.

Сказитель былин Никита Богданов. 1876

Государственная Третьяковская галерея, Москва

Теремной дворец. Выход из покоев на Золотое крыльцо. 1877

Государственная Третьяковская галерея, Москва

В архитектурных этюдах (Успенский собор. Южные ворота, Теремной дворец, Верхнее золотое крыльцо), в изображениях интерьеров (Выход из покоев на Золотое крыльцо, Золотая царицына палата. Окно) Поленов воспроизвел древнерусскую архитектуру со всей археологической точностью. Но эта точность не помешала художнику передать чувство восторженного изумления перед открывшейся ему красотой московского зодчества. На фоне ярко-голубого неба соборы и терема, залитые солнцем, усиливающим мажорное звучание их цветового строя, «живут» в световоздушной среде.

Успенский собор. Южные врата. 1877

Государственная Третьяковская галерея, Москва

Благовещенский собор. Придел собора Пресвятой Богородицы в главе. 1877

Государственная Третьяковская галерея, Москва

Теремной дворец. 1877

Государственная Третьяковская галерея, Москва

Мост через реку Чуприя в Парачине. 1876

Государственная Третьяковская галерея, Москва

Повозка с ранеными. 1876

Государственная Третьяковская галерея, Москва

Архитектура, органично вписываясь в своей декоративной многоцветности в лазурь неба, играя рефлексами солнечного света, сама как бы наполнена светом, воздухом.

Той же погруженностью в световоздушную среду отмечена архитектура в другой работе Поленова Пруд в парке. Олыианка (1877). Художник умело сочетал в этом этюде два типа натурного видения. Он использовал способность глаза вычленять локальный цвет в игре рефлексов и, наоборот, интенсивно воспринимать цветовые и световые рефлексы. Благодаря соединению этих двух типов видения живописцу удалось передать изменчивость состояния природы, ее форм, создать ощущение живости и непосредственности пейзажа. В синтезе художественных средств рождался романтический образ старинной дворянской усадьбы, связанный у Поленова с семейными преданиями и реальными, сохранившимися с детства воспоминаниями о людях конца XVIII – начала XIX века. С этюдом Пруд в парке. Олыманка в его живопись вошла новая тема – поэзия старой усадьбы.

Московский дворик. 1902

Вариант одноименной картины, находящейся в Государственной Третьяковской галерее. Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Летом 1877 года Поленов снял квартиру в Трубниковском переулке и окончательно поселился в Москве. Однажды из окна своей квартиры он увидел окруженный незамысловатыми постройками, покрытый свежей зеленью дворик с играющими на земле детьми. Этот дворик поразил его, привыкшего к петербургским дворам-колодцам, самим своим существованием, своей простотой и безыскусственностью. Вся увлеченность художника Москвой, ее бытом и архитектурой вылилась в варианте– этюде Московский дворик (1877), ставшим прообразом знаменитой картины 1878 года.

Перерабатывая первоначальный этюд к картине, Поленов стремился наиболее точно выразить свое впечатление от Москвы. Он «населил» дворик людьми, уточнил композицию, увеличил формат полотна по горизонтали. Теперь в поле зрения справа попала еще одна церковь с колокольней и стоящий перед ней белый особняк. Церковь ближнего плана он выдвинул из-за наполовину скрывавшего его дома к центру, а сам дом разместил так, что стали видны его портик с колоннами. Таким образом, архитектура стала доминировать в картине, придавая обыденному пейзажу праздничную приподнятость.

Московский дворик. Фрагмент. 1878

Государственная Третьяковская галерея, Москва

Московский дворик. Фрагмент. 1878

Государственная Третьяковская галерея, Москва

Жизнь московского дворика на картине протекает неторопливо и спокойно. Неспешное погружение зрителя в предметный мир холста вовлекает его в реальную временную протяженность изображенного на полотне. Вместе с художником он постепенно рассматривает самые мельчайшие подробности этой картины и отсюда возникает остро ощутимый эффект присутствия самого автора. Внимательно и любовно изобразил художник основные «события» двора. На земле, поросшей свежей зеленой травой, играют с котенком дети. Плачет оставленный без присмотра малыш, другой – внимательно рассматривает что-то найденное в траве. Женщина несет ведро с водой, гуляет стайка кур с нарядным петухом. Вот-вот готова двинуться запряженная в телегу лошадь. Обстоятельно рассмотрев центральную часть полотна, зритель устремляет взгляд в глубину двора за его пределы, где розовеет небо от восходящего солнца и где снова повторяется уже знакомый ритм дома, сарая и церкви с колокольней. Это сходство заставляет предположить и сходный уклад жизни в соседнем дворе, ту же атмосферу покоя и умиротворенности, которая царит в ближнем дворике. Показанный на картине строй жизни представляется типичным для всей Москвы, он передает что-то очень существенное в самой душе города, близкой душе художника.

Особая прелесть картины – в красоте ее живописного решения. Мастерство художника-пленэриста обрело в этом пейзаже законченное выражение. Оно – в тонкости найденных цветовых отношений, в сгармонизированности тонов, в отсутствии сильных световых контрастов, свойственных Поленову в более ранних пленэрных этюдах. Единственным ярким цветовым аккордом горят золотые купола церкви на фоне прозрачной голубизны неба. Все остальные цвета приглушены голубовато-серыми рефлексами, объединены мягким световоздушным флёром. Благодаря композиционной выверенности картины, ее световоздушной и цветовой разработке, был создан единый завершенный картинный образ, передающий национально-исторический облик Москвы, каким его увидел Поленов. При этом в пейзаже не была утрачена и свежесть первого впечатления, сиюминутность эмоции художника, подсказавшие ему сам сюжет полотна.

Тургеневские мотивы

Картина Московский дворик, а вслед за ней Бабушкин сад, и Заросший пруд, которыми художник дебютировал на выставках Товарищества передвижников 1878 и 1879 годов, сразу же привлекли внимание критики особой поэтичностью и тонко выраженным элегическим настроением, неожиданным для передвижнической эстетики. В восприятии же рядовых посетителей выставок, эти свойства поленовских картин ассоциировались с тургеневскими произведениями. Особенно чуткими зрителями была молодежь. Илья Остроухое, в ту пору только мечтавший о карьере художника, писал о впечатлении, которое произвели на него посещения Передвижных 1878-1879 годов: «Одним из неожиданно больших праздников было появление на них первых интимных пейзажей Поленова в самом конце семидесятых годов. Меня поразило исключительно: Московский дворик, Бабушкин сад, Заросший пруд, У мельницы, Серый день, и ряд других “тургеневских” интимных мотивов явились мне неожиданно, ново, свежо, проникнуто правдой, тонким музыкальным лиризмом и изящной техникой». Интересно, что ни в одном из произведений писателя, где воспроизводился мир русской усадьбы, царившая там духовная атмосфера, окружающая природа, мы не найдем подробных описаний ее архитектурной среды, каких-то специфически «тургеневских» мотивов. Поленовские же пейзажи воспроизводили исторически точный облик Москвы того времени. Почему же эти, «московские» мотивы воспринимались мотивами «тургеневскими»? Очевидно, было в художественной, образной ткани поленовских картин нечто общее с произведениями Тургенева, что и вызывало литературные ассоциации.

Среди этих общих свойств было умение писателя и художника выявить «поэзию ежедневной жизни», их внимание к «малейшей струе в море души», которыми были отмечены созданные ими произведения. Также просто и непосредственно, как в цикле рассказов Тургенева Записки охотника в Московском дворике было выражено чувство радости от погожего летнего утра, от красоты белокаменной архитектуры и сияющих куполов церквей, ощущение органичности жизни людей, связанной с окружающим пейзажем. Это сходство заставляет вспомнить, как любил Поленов произведение Тургенева. В одном из писем к жене 1887 года он писал: «Я теперь читал, т. е. не читал, а наслаждался Записками охотника... Есть такие дивные картины, такие живые люди, такие глубокие стороны жизни захвачены, что всего тебя пронизывает». В другом письме находим: «Я страшно высоко ставлю Записки охотника... это такой бриллиант в русской литературе». И именно Записки... со своей надписью подарил Тургенев Поленову в один из приездов в Россию в 1880 году, в ответ на преподнесенную картину – повторение Московского дворика (1877), которая потом постоянно висела в кабинете писателя в его доме в Буживале под Парижем.

Еще более «тургеневскими» ощущались последующие поленовские пейзажи старинных усадеб – Бабушкин сад (1878) и Заросший пруд (1879). Созвучие Бабушкиного сада Поленова тургеневским мотивам в описании дворянских усадеб действительно поразительно.

Старая мельница. 1880

Серпуховской историко-художественный музей

Белоколонные барские дома с флигельками и мезонинами, старинные сады с липовыми аллеями, беседками и прудами, в которых сплетаются прошлое и настоящее, возникающие в воображении читателя за строками произведений Тургенева, как бы находят свое реальное воплощение в образе старинной русской усадьбы Поленова. Поленовский Бабушкин сад сближает с тургеневскими образами наполненность старинного парка красотой минувшего, витание здесь «мелодии грусти старинной» – поэтизация прошлого, столь несвойственная эстетике критического реализма семидесятых годов XIX века. Мир настоящего у Поленова, так же как у Тургенева наполнен историческими реалиями. С поэтической силой утверждается здесь нерасторжимая связь времен. Восемнадцатое столетие продолжает существование в девятнадцатом с доживающими свой век старушками, уютными старинными особняками и тенистыми садами. Буйная растительность запущенного парка с вековыми деревьями и пробивающейся молодой порослью усиливает глубину, созданных художником образов.

Романтичность, тесная связь человека и природы, поэзия ежедневной жизни и элегичность – вот та основа, на которой строилась художественная, образная и стилистическая основа произведений Тургенева и Поленова, основа, сближавшая двух мастеров слова и кисти.

Абрамцевский художественный кружок

В Москве существенным фактором для Поленова в поисках «самого себя» стала семья Саввы Мамонтова и группировавшееся вокруг него сообщество художников, названное позже Абрамцевским художественным кружком. В него входили крупнейшие русские мастера – помимо Поленова и его ближайших друзей Виктора Васнецова, Репина и Марка Антокольского, также художники младшего поколения Валентин Серов, Константин Коровин, Михаил Врубель, Елена Поленова, Михаил Нестеров, Аполлинарий Васнецов, Илья Остроухов и другие художники, артисты, музыканты, просто любители искусства. Сплотившее художников тяготение к свободному, не скованному профессиональными и эстетическими канонами творчеству, в котором легкость, артистизм, игра переплетались с самыми широкими и в значительной степени продуманными эстетико-преобразовательными планами – в первую очередь задачей создания искусства, основанного на национальных традициях, внесения искусства в жизнь – нашло отражение во всей разносторонней деятельности содружества. Если мамонтовские собрания, музыкальные и драматические вечера давали Поленову духовную пищу, то в Абрамцеве, он нашел близкую ему своей скромной красотой природу.

Многочисленными мотивами Абрамцевская усадьба и ее окрестности вошли в десятки этюдов и пейзажей, написанных художником – Березовая аллея в Абрамцеве (1880), Абрамцево. Речка Боря, Верхний пруд в Абрамцеве (1882). В них та же умиротворенность, та же память о старом патриархальном быте, которую пробуждала в художнике бывшая аксаковская усадьба, что и в его картинах Московский дворик, Бабушкин сад. Но в абрамцевских пейзажах появились и новые интимно-лирические связи художника и природы, раскрывающиеся уже без «посредничества» персонажей картины. Люди из поленовских картин постепенно исчезают, но сохраняется высокий духовный строй пейзажа, его эмоциональное звучание.

Наталья Васильевна Якунчикова на этюдах. 1882

Государственный историко-художественный и литературный музей-заповедник «Абрамцево»

Верхний пруд в Абрамцеве. 1882

Государственный историко-художественный и литературный музей-заповедник «Абрамцево»

Художественная атмосфера, царившая в Абрамцеве, побуждала к свободному выражению личности, давала простор для поисков нового, для экспериментаторства. Влияние этой атмосферы сказывалось на самых разных сторонах творчества членов содружества. Наиболее важен и для деятельности абрамцевского содружества в целом, и для творческой эволюции Поленова его вклад в два начинания кружка – домашний театр и строительство абрамцевской церкви.

Первый эскиз декорации Поленова – Атриум к спектаклю Два мира А.Н. Майкова (1879) – отличался от театрального оформления, существовавшего на профессиональной сцене в 1870-е годы, не только своей живописностью, но, главное, сочетанием точности в воспроизведении парадных покоев римского патрицианского дома с большой степенью обобщения и условности, продиктованной театральной спецификой. В Атриуме Поленова-художника присутствовал тот же дух героизированной античности, который создавал на сцене Поленов-актер (он играл в этом спектакле главную роль Деция, воплощавшего добродетели языческого Рима) и Поленов-композитор, написавший музыку к спектаклю. Таким образом, на любительской сцене возникало стилистическое единство спектакля.

Березовая аллея в Абрамцеве. 1880

Государственный историко-художественный и литературный музей-заповедник «Абрамцево»

Воря. 1882

Государственный историко-художественный и природный музей-заповедник В.Д. Поленова

На домашней сцене художником был выработан «принцип единой картины», который позволил ему в оформлении сцены использовать свое мастерство живописца, подчинив при этом живопись сценическим законам. Она приобрела эмоциональную приподнятость и обобщенность. Мастер лирических реалистических картин природы, в декорациях он создал особый романтический пейзаж, который предвосхищал пейзажное искусство следующего поколения художников.

Наибольшим достижением Поленова в театрально-декорационном искусстве в период домашних постановок было оформление Алой розы Мамонтова (1883).

В театрально-декорационных работах Поленов был гораздо свободнее в построении той гармонии линий, форм и красочных сочетаний, к которой он постоянно стремился и которой не мог целиком обрести в станковом творчестве, будучи связанным сюжетом картины. Потому в его эскизах декораций, сделанных для домашней сцены, можно увидеть так много нового в области художественной формы.

За рамки любительских спектаклей Абрамцевского кружка Поленов вышел уже в 1885 году, когда по просьбе Валентины Семеновны Серовой, матери художника Валентина Серова, оформил в Большом театре ее оперу Уриэль Акоста. Осенью-зимой 1884-1885 годов он принял участие в подготовке к открытию в Москве Русской частной оперы Саввы Мамонтова, спектакли которой, по мысли его создателей, должны были строиться на новых принципах художественной выразительности, в основе которых было единство постановочного решения спектакля. Особенно большое место уделялось декорационному оформлению, которое должно было стать полноправным участником постановки. Первые же спектакли театра 1885 года, в том числе Фауст Шарля Гуно и Виндзорские проказниць1 Джузеппе Верди, оформленные Поленовым, произвели сенсацию. Так началась новая эпоха оперных постановок на музыкальной сцене и новый этап в развитии русского театрально-декорационного искусства, предвосхищавший его блестящий расцвет в начале XX века.

С Мамонтовым Поленов сделал еще две театральные работы: декорации к живой картине Афродита, поставленной на I съезде художников в 1894 году, и оформление спектакля Орфей и Эвридика Кристофа Глюка. Обе они были связаны с античным искусством, и обе эти работы, по воспоминаниям Поленова,доставили ему «особое удовольствие».

На лодке. Абрамцево. 1880

Киевский музей русского искусства

Декорация Афродиты была использована Поленовым и для оформления написанной им оперы Призраки Эллады на либретто Саввы Мамонтова, поставленной в 1906 году в Большом зале Московской консерватории силами музыкантов-любителей. «Это был редкий по своей художественности спектакль, страничка античного мира, ожившая на один вечер перед очарованным взором человека XX века», – писал один из рецензентов.

Продумывая в 1897 году постановку Орфея и Эвридики Глюка, Мамонтов писал, что собирается «преподать московской публике урок эстетики», и поэтому привлек к ее оформлению Поленова. Для эскиза декорации Кладбище среди кипарисов художник использовал свой ранний этюд (1873), написанный под впечатлением смерти Маруси Оболенской. Но конкретный, написанный с натуры пейзаж вырос на сцене в идеально-символический образ путем усиления эмоционального звучания найденного мотива и его обобщения.

После первых спектаклей Мамонтов писал Поленову: «Орфей так, как он вышел, приводит меня в искреннее художественное умиление – это есть нечто, сказанное на чистом, искреннем и красивом языке... Это, я думаю, есть наш лучший подарок молодежи».

Это стремление внести искусство и красоту в жизнь, приобщить к ним массы людей, объединяющее Мамонтова и Поленова, руководило художником, когда он в 1900-е годы занялся созданием Секции содействия фабричным и деревенским театрам при Московском обществе народных университетов. В 1915 году по проекту Поленова на Пресне был построен дом для секции народных театров с декорационными и костюмерными мастерскими и театральным залом (в 1921 году он получил название «Дом театрального просвещения имени В.Д. Поленова»), Дело приобрело широкий размах. Художник трудился в секции вплоть до Октябрьской революции.

Зал в волшебном замке

Эскиз декорации к спектаклю Алая роза Государственный историко-художественный и литературный музей-заповедник «Абрамцево»

Сад Маргариты. 1882

Эскиз декорации к опере Ш. Гуно Фауст Государственный историко-художественный и литературный музей-заповедник «Абрамцево»

Кладбище среди кипарисов. 1897 Эскиз декорации к опере К.В. Глюка Орфей и Эвридика.

Государственный центральный театральный музей имени А.А. Бахрушина, Москва

Органичным для Поленова было и обращение к архитектурному творчеству. В 1880 году он увлекся вместе с другими участниками абрамцевского кружка идеей создания церкви в Абрамцеве и принял участие в проектировании,строительстве и в оформлении интерьера церкви. Он выполнил первоначальный проект в духе новгородских храмов XII века, эскиз иконостаса и несколько живописных работ для него. Церковь Спаса Нерукотворного в Абрамцеве, построенная в 1881-1882 годах по окончательному проекту Виктора Васнецова создавалась с тем же энтузиазмом, что и театральные постановки содружества и находится в том же ряду выполненных в мамонтовском кружке работ, в которых произошел «прорыв» к новой стилистике, стилистике модерна.

В обращении к различным областям художественного творчества члены абрамцевского кружка искали возможности для более активного участия в жизни общества. Они делали первые шаги по пути достижения своей цели,которую видели в том,чтобы внести искусство, основанное на национальных традициях, в повседневную жизнь. Эта цель отвечала всем помыслам и делам Поленова в искусстве.