355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Э Распэ » Вечера барона Мюнхгаузена » Текст книги (страница 1)
Вечера барона Мюнхгаузена
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 11:19

Текст книги "Вечера барона Мюнхгаузена"


Автор книги: Э Распэ



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Распэ Э
Вечера барона Мюнхгаузена

Рудольф Эрих Распе

Вечера барона Мюнхгаузена

ВЕЧЕР ПЕРВЫЙ

Сегодня, дорогие друзья, я расскажу вам о небольшом приключении на острове Цейлон, куда я, еще будучи юношей, сопровождал своего дядю.

Дядя был другом местного губернатора, устроившего нам великолепный прием. И вот однажды я вместе с братом губернатора отправился на охоту. Невыносимый зной утомил меня, и я несколько отстал от своего спутника. Идя по берегу большого озера, я вдруг услышал какой-то шорох, обернулся и... окаменел.

Огромный лев – в этом не было никакого сомнения – решил позавтракать моей ничтожной особой. При мне было лишь ружье, заряженное дробью и бессильное против льва. Я попытался все же его испугать и выстрелил. Это еще больше раздразнило льва, и он кинулся на меня. Что оставалось делать! Слыша рычание льва чуть ли не над собою, я бросился на землю – и вовремя: лев пролетел через меня.

Но это еще не все. Лежа на земле, я услышал необычайно странные звуки и осторожно приподнял голову. Что же оказалось? Можете ли вы представить себе мою радость, когда я увидел, что голова льва застряла в пасти крокодила, по-видимому, высунувшегося из озера и подстерегавшего меня с другой стороны. Перелетая через меня, лев и угодил ему прямо в глотку. От возни обоих друг с другом и стоял тот страшный шум, о котором я упоминал.

Тогда я вскочил, схватился за свой охотничий нож и одним сильным ударом отсек голову льву. Бездыханное тело упало к моим ногам. Ни секунды не медля, я прикладом вбил голову льва в пасть крокодила, благодаря чему чудовище, конечно, задохлось. Над этими двумя трупами и нашел меня прибежавший мой спутник. Поздравив меня с победой, он помог мне измерить длину крокодила: оказалось около шести саженей. Сейчас шкура этого крокодила выставлена в городском музее Амстердама, служитель которого, к сожалению, любит приврать...

Так, например, по слухам, дошедшим до меня, этот смотритель уверяет посетителей, будто лев проскочил сквозь все туловище крокодила и вышел через задний проход. Он рассказывает, что, едва показалась сзади голова льва, я отрубил ее вместе с хвостом крокодила. Как мало нужно уважать истину, чтобы передавать подобные бредни. Благодаря вот таким наглым выдумкам может пасть подозрение и на меня, никогда не отступающего от правды при изложении фактов. Со стороны смотрителя музея такое поведение крайне бестактно и бесцеремонно!

Да и зачем прибавлять что-либо от себя, когда действительность, подстерегающая нас на каждом шагу, сама по себе чрезвычайно интересна?

Если уж хотите, друзья мои, еще более интересным может показаться такой случай, приключившийся со мною во время поездки по России. Я направлялся в Санкт-Петербург. Была зима, и я, купив лошадь и сани, преспокойно держал свой путь. Вдруг, проезжая лесом, я заметил вдали огромного волка, несомненно, желавшего меня догнать. Голодный и страшный вид его не обещал мне никакой надежды на спасение.

Долго раздумывать не приходилось. Я быстро юркнул на дно саней, предоставив свою несчастную лошадь ее судьбе. Как и следовало ожидать, разъяренный зверь, не обратив внимания на распластавшегося внизу человека, перескочил через меня и впился в заднюю часть лошади, которую начал пожирать с бешеным аппетитом.

Тихонько приподняв голову и заметив, что пасть волка вошла в тело лошади, я схватил кнут и стал нещадно колотить кнутовищем по зверю. Испугавшись этого неожиданного нападения с тыла, волк, естественно, рванулся вперед, отчего труп лошади упал на землю, а в упряжке оказался сам волк. Немилосердно подхлестывая зверя, не давая ему, так сказать, опомниться, я быстро домчался до Петербурга, к немалому, конечно, изумлению простодушных жителей северной столицы.

Вообще же в этой чудесной лесистой стране мне довелось испытать немало забавных, а порою и поучительных приключений. Когда я вспоминаю их, у меня является бодрость и желание их повторить. Помню, например, как однажды утром я заметил из окна своей спальни, что обширный соседний пруд сплошь покрыт дикими утками. Я схватил ружье и с такой быстротой спустился вниз, что налетел лбом на дверной косяк, отчего искры посыпались у меня из глаз. Присутствие духа и умение использовать опыт прошлого – вот истинная доблесть как настоящего воина, так и подлинного охотника!

Приблизившись к пруду и подняв ружье, я убедился, что от удара пострадал не только мой лоб: кремень соскочил с курка, и высечь огонь было нечем. Но мгновенно вспомнив о свойстве человеческих глаз, я нацелил ружье в диких уток, а страшным ударом кулака снова высек искры из одного из своих глаз. Раздался выстрел, и более 50 пар уток были немедленной наградой находчивому охотнику, т.е. в данном случае – мне.

Впрочем, надо признаться, господа, что не только находчивость, но и случай нередко бывает добрым пособником каждого охотника, в чем и мне приходилось, конечно, убеждаться. Случай сделал, к примеру, то, что я встретил однажды на лесной тропинке великолепного стройного оленя, в то время как патронташ мой был совершенно пуст, а я лакомился вишнями, которые держал в руке.

Ради шутки я насыпал в дуло пороху вместе с вишневыми косточками и выстрелил в оленя. Оглушенный олень зашатался и пустился наутек. Спустя год или, может быть, два после этого я очутился с большой компанией в том же лесу, и вдруг... можете ли себе представить, кто нам повстречался: мой олень! Я его тотчас же узнал, потому что между рогами – в том именно месте, куда попал мой заряд, – у него высилось чудесное вишневое дерево, сажени полторы в вышину. Одним выстрелом я уложил на месте оленя, получив одновременно и прекрасное жаркое, и чуть ли не целый вишневый сад: так обильно дерево было осыпано плодами. Добавлю, что более спелых и вкусных вишен, по общему признанию, никто из нашей компании не едал!

Выпьем еще по бокалу, дорогие мои, и разойдемся на ночлег, так как я менее всего хотел бы в нынешний вечер злоупотребить вашим вниманием, которое нередко притупляется не только от всевозможных врак, но и от изобилия совершенно подлинных историй.

ВЕЧЕР ВТОРОЙ

Да, государи мои, мужество и энергия – вот те свойства, которые необходимы охотнику, но этого еще мало. Он должен знать все, что относится к его занятию, и уметь выбирать живые существа по их качествам, а предметы – по их материалу.

Я умел выбирать собаку или лошадь так же хорошо, как и найти для себя ружье или порох. Все вы слышали, конечно, о любимой моей борзой, с которой я неизменно охотился в течение многих лет. Как она травила дичь, как она бегала – на сотни верст вокруг не было подобной собаки! Но вот, наконец, от бесконечного бегания лапы у моей борзой стерлись. Что же из того? Я все-таки не оставил верной собаки и держал ее в качестве таксы. Все, кто видел, восхищались моей таксой, и в этом новом виде своем собака служила мне еще много лет.

Что же касается материала, то, как я уже выразился, сорт его играет первостепенную роль. Помню, как я добился даже от песка такого высокого качества, что сумел оказать благодаря этому величайшую услугу персидскому шаху. О случае этом вы можете прочитать в любом астрономическом учебнике Персии.

Дело было так. Покойный шах был, как известно, мечтательнейшая натура. Ничего не доставляло ему такого удовольствия, как ночные прогулки при луне. Когда я прибывал в Шираз, его величество брал меня обыкновенно с собою на такие прогулки, во время которых милостиво напевал мне песни знаменитого персидского поэта Гафиза.

Однажды, прогуливаясь по аллее, обсаженной благоуханными розами, его величество схватил меня за рукав.

– Гляди! Опять на Луне появились эти отвратительные пятна!

Я хотел объяснить шаху, что это явление называется у нас частичным лунным затмением, но шах прервал меня восклицанием:

– Какие глупости! Это пятна ржавчины, которая появляется на Луне вследствие сырой погоды. Спроси у моего придворного астронома.

Возражать было невозможно, и единственным желанием моим сделалось желание очистить Луну от этих огорчающих шаха пятен. Ночью же я разыскал прибывшего вместе со мною корабельного плотника, и мы без труда в течение нескольких часов начертили план сооружения, при помощи которого решили спустить вниз Луну.

Утром на аудиенции я доложил его величеству о своем плане.

– Мюнхгаузен, – воскликнул шах, обнимая меня, – если ты действительно очистишь Луну, клянусь бородою пророка, я сделаю тебя графом персидским!

Главное, нужно было добыть тончайшего песку, способного не только счистить ржавые пятна с Луны, но и отполировать ее заново. По приказу шаха, в мое распоряжение отдано было несколько рот солдат, и шестьсот человек день и ночь работали специально над просеиванием песка. Через две недели все было готово: и сооружение для спуска Луны, и песок. И смешно было думать о том, что в Европе воображают, будто Луна скрылась из-за так называемого новолуния, между тем как в действительности это мы в Ширазе спустили ее вниз и песком счищали ржавчину, портившую блестящую ее поверхность. Ни единого пятнышка не оставили мы на Луне.

Как-нибудь при случае, друзья мои, не забудьте мне напомнить, чтобы я показал вам ордена, полученные мною в Персии за эту маленькую услугу шаху.

Лучшее качество, как и высшая порода, это моя слабость, или, если хотите, моя сила. Какой-нибудь гвоздь у меня, и тот должен быть крепким, первосортным. Кстати, такой именно гвоздь, завалявшийся у меня в кармане, доставил мне однажды не что иное, как драгоценнейший мех великолепной чернобурой лисы.

Я встретил ее в одной из дремучих чащ русского леса. Шкура этого животного слишком ценна, чтобы портить ее пулями или даже дробью. Тут-то я и вспомнил о своем гвозде и, достав его из кармана, зарядил им ружье. Один меткий выстрел – и превосходный хвост Рейнеке-Лиса был пригвожден к дереву без всякого вреда для его меха. Тщетны были попытки вырваться, гвоздь держал крепче капкана. Я спокойно подошел к животному, вынул свой охотничий нож и сделал надрез на морде лисицы. Затем несколькими ударами хлыста я заставил лисицу вылезть из своей шубы, так что она голая пустилась наутек. Воображаю, как ее встретила лисья семья, когда она явилась домой в таком непритязательном виде! Во всяком случае, я вернулся домой более богатым, чем эта бедняга, жертва моего отличного гвоздя.

Разумеется, изобретательный гений человека способен придавать вещам свойства, которых они и не имели. Мне пришлось как-то убедиться, что обыкновенная на вид мазь получила способность, которую необразованный ум мог бы принять за чудо. Дело в том, что один уехавший в Америку приятель прислал мне как-то в подарок несколько банок помады для волос своего изготовления. Я бороды никогда не носил и велел своему лакею поставить эти ненужные мне банки в кладовую. Он уместил их на окне, выходившем на солнечную сторону.

Спустя несколько месяцев, друзья мои, вхожу я в кладовую и вижу, что под влиянием солнечного зноя жир в банках растаял и расползся по помещению, покрыв пол чуть не по колено. Из любопытства я обмакнул в эту массу палец и помазал у себя под носом. Наутро, взглянув в зеркало, я вскрикнул от изумления: на месте, к которому я прикоснулся над губой, вырос большой и шелковистый, истинно гусарский ус.

Тогда я решил подшутить над своим цирюльником, приходившим брить меня через день. Едва он меня побрил, я вышел в другую комнату и натер подбородок подарком моего приятеля. Через несколько минут я вернулся к цирюльнику и сердито указал ему на щетину, уже выступившую на выбритых местах. Изумленный брадобрей снова повторил свою работу. Но я был неумолим: семнадцать раз, побрившись, я выходил из комнаты и тотчас же опять возвращался с бородой. У цирюльника окончательно притупились все бритвы, и от усталости он едва мог двигать руками. Никогда не забуду я этой потехи и очень сожалею, что у меня не осталось сейчас ни капли этой чудесной помады: то-то мы позабавились бы снова!

Признаться, я после описанного случая всю помаду израсходовал на своего пони. Он сделался длинношерстистым и курчавым, как пудель, и прохожие очень смеялись, когда он бегал за мною, как огромная собачонка, и только ржал, вместо того чтобы лаять. Неважно пришлось тогда лишь моему кучеру, ухаживавшему за этим пони. На руках его, на ладонях, выросли густые и длинные пряди волос, а когда он случайно прикоснулся к щеке, то и на ней выросло нечто вроде пушистого хвоста, так что кучер утешился только тем, что взял у меня расчет и стал показывать себя на ярмарках, чем и заработал впоследствии, как я слыхал, немалую толику денег.

Если бы не поздний час, я рассказал бы вам, дорогие друзья, о последующих приключениях с этим же литовским конем.

Но это от нас не уйдет, а пока я пожелаю вам спокойной ночи и самых лучших сновидений. Надеюсь, что правдивые истории, услышанные вами от меня, поспособствуют тому, чтобы сны ваши были действительно приятны.

ВЕЧЕР ТРЕТИЙ

Чокаясь с вами, друзья и приятели, я вспоминаю, как далеко от этой мирной обстановки приходилось мне бывать и даже иногда перестаю удивляться недоверчивым людям, которые косо поглядывают на рассказчика, хотя и не могут сомневаться в абсолютной точности его повествований.

Можно ли сравнить окружающее меня теперь благополучие с тем далеким временем, например, когда, попав к туркам, я вынужден был сторожить султанских пчел. Ранним утром мне приходилось выгонять их на луг, где они питались соками полевых цветов, а к вечеру вновь загонять их в ульи. И вот однажды, когда начало темнеть, к ужасу своему я заметил, что в стаде моем недостает одной пчелы. Бросившись на поиски ее, я набрел на такую сцену: два медведя, повстречав мою пчелу, напали на нее и собирались, по-видимому, растерзать ее, чтобы воспользоваться ее запасом меда. При мне не было, разумеется, никакого оружия, кроме маленького серебряного топора, являющегося отличием султанских сторожей.

С перепугу, запустив моим топориком в медведей, я прицелился слишком высоко, и топорик, взлетев вверх, зацепился за краешек серповидной Луны и повис на нем. Хорошо, что я вспомнил тотчас же о турецких бобах, которые в своем росте достигают поразительной высоты. Взобравшись по стеблю такого растущего боба, я без труда достиг края Луны, но найти мой топорик среди этого лоснящегося отблеска пространства, признаюсь, мне было нелегко. Все же, в конце концов, я разыскал его в куче золотистой соломы и хотел было спуститься тем же путем вниз, когда, к ужасу своему, убедился, что стебель боба засох и для спуска уже не годился.

Выручила, как всегда, изобретательность, не покидающая меня в несчастьях. Я сплел веревку из соломы, прикрепил к рогу Луны и начал спускаться. Когда веревка кончилась, я топором отрубил верхний конец ее и привязал его к нижнему. Таким образом, то и дело обрубая и подвязывая веревку, я оказался уже в нескольких милях от земли, когда подпорченная этими махинациями веревка не выдержала, и я полетел на землю.

Удар был настолько силен, что я своим телом вырыл яму саженей десять в глубину, и, чтобы выкарабкаться из нее, мне пришлось ногтями выдолбить в земле ступени. Но все же я благополучно снял с Луны свой серебряный топорик и вернулся к своим обязанностям без всякого урона.

Гораздо больше интереса для вас, друзья мои, представит, вероятно, мое второе путешествие на Луну, во время которого мною сделано было много в высшей степени любопытных научных наблюдений. Некоторые из них я постараюсь изложить вам, так как память моя, за исключением, быть может, самых ничтожных мелочей, сохранила их в должной неприкосновенности.

Один дальний мой родственник, назначивший меня своим наследником, захотел проверить россказни Гулливера о людях необычайной величины и, зная мою точность в изысканиях и записях, наметил именно меня для выполнения этой миссии. Я лично не поклонник Гулливера, так как не люблю никаких преувеличений, но, не имея возможности отказать почтенному моему родственнику в его просьбе, я сел на корабль, отправляющийся в Южный океан.

Как это часто бывает в океане, на нас налетел страшный ураган и поднял наш корабль на чудовищную высоту над обычным уровнем воды. На этой высоте мы и оставались до тех пор, пока новый шторм не раздул наших парусов и не погнал нас вперед среди туманов и облаков небесного свода. Несясь таким образом, мы увидели вдали огромное круглое и блестящее пространство и спустя некоторое время, найдя удобную гавань, пристали к нему. Это была Луна. Под нами расстилалась территория с городами, реками, горами и пр., в которой мы без труда признали покинутую нами Землю.

Начну с обитателей Луны. Прежде всего – они не рождаются, а вырастают на деревьях. Это очень красивые деревья, с листьями телесного цвета и с большими стручками, в которых и таится будущее человечество Луны. Когда стручки созревают, их собирают и складывают про запас. Желающий иметь детей бросает эти стручки в кипящий котел, после чего твердая оболочка раскрывается и на свет выходят маленькие живые существа. Надо вам заметить, что деревья, дающие человеческое потомство, бывают разных пород: из одних выходят адвокаты, из других – солдаты, из третьих – священники, из четвертых – клоуны, и так далее. Каждый ребенок, вылупившись, тотчас же начинает упражняться в своем занятии и – к радости того, кто бросил в котел стручок, – вскоре достигает значительного совершенства.

Средний рост жителя Луны можно считать саженей в пять. Для еды ему необходимо тратить меньше усилий, чем нам, так как у него нет надобности в жевании: пониже груди, с левой стороны, у него имеется отверстие, открыв которое, он вкладывает пищу прямо в желудок. Затем отверстие закрывается, и до следующего месяца обитатель Луны сыт. Таким образом, прием пищи производится им только 12 раз в год. Нашим гастрономам и лакомкам я не посоветовал бы переселяться на Луну!

На Луне все имеет громадные размеры. Взамен лошадей местные жители пользуются коршунами о трех головах, причем каждое крыло этой птицы величиной превышало в несколько раз главный парус нашего корабля. Мы встретили как-то скачущее насекомое, по размерам гораздо большее, чем наша овца. Оказалось, что у них это обыкновенная блоха. Нам сообщили, что царь Луны находится в состоянии войны с царем Солнца, и показали образцы оружия, которым пользуются на войне. Это были редиски: жители Луны их мечут, как дротики, прикрываясь щитами, сделанными из шляпок грибов. Раненый редиской умирает мгновенно; когда же для редисок проходит сезон, их вполне заменяет спаржа.

Самое оригинальное, что отличает людей, населяющих Луну, от нас, это то, что голову они носят не на плечах, а под мышкою правой руки. Когда они отправляются в опасное путешествие, то, чтобы не рисковать головою, они оставляют ее дома. Вас может удивить, друзья мои, каким образом эти люди обходятся некоторое время без головы, хотя и в нашем земном быту попадаются порою люди, о которых можно подумать, что они обходятся без этого украшения. Но, в отличие от наших, жители Луны обладают способностью совещаться со своей головой на расстоянии, что считается у них даже как бы признаком хорошего тона. Когда кто-либо из власть имущих на Луне желает знать, что говорится и делается среди простого народа, то он посылает свою голову побродить в толпе, после чего она возвращается к своему владельцу с подробным докладом обо всем виденном. Отличаются от нас жители Луны также и способом своей смерти. Достигнув глубокой старости, они поднимаются ввысь и среди облаков расплываются, как дым.

Чуть не позабыл вам еще рассказать, что у обитателей Луны нет ни кишок, ни печени, ни других внутренностей: лунные люди имеют возможность пользоваться своими телами как сундуками или ящиками, отпирающимися, когда нужно; естественно, что там они и хранят свой скарб или ценные для них вещи.

Любопытно еще вот какое обстоятельство у этих людей: как головы их легко отделяются от туловища, так и глаза их очень просто отделяются от головы. По желанию их можно вынимать из орбит и даже в руках видеть ими не хуже, чем в обычном их состоянии. Испортив себе глаз или потеряв его, житель Луны покупает себе другой, почему на базарах и в магазинах идет бойкая торговля глазами. Торговцы ловко пользуются этим обстоятельством и постоянно устанавливают новую моду: то на зеленые глаза, то на серые, то на голубые.

Кстати, там же мне удалось повидать и обитателей Сириуса, которые иногда приезжают на Луну по торговым делам. Они пониже ростом и, кроме того, отличаются тем, что глаза у них помещаются под носом и лишены век. Когда они ложатся спать, то закрывают глаза кончиком высунутого языка.

Вот, пожалуй, и все наиболее поучительное, что я вынес из своего путешествия на Луну. Если бы среди вас, милые мои друзья, нашелся какой-нибудь скептик, который усомнился бы в каких-нибудь подробностях моего описания, то стоит ему повторить мое путешествие, и он без труда убедится, что память моя не изменила мне ни в чем. А теперь чокнемся еще раз и – спокойной ночи.

ВЕЧЕР ЧЕТВЕРТЫЙ

Я расскажу вам сегодня о моем литовском коне, которого я получил от графа Пржобоского в подарок. Он сделался моим боевым товарищем, и, поистине, с этим конем я должен разделить свою славу. Как вы знаете, я не принадлежу к тем людям, которые любят рассказывать чудеса о своей храбрости и о своих победах. Мне всегда чрезвычайно странной казалась манера какого-либо короля или королевы говорить о своих военных лаврах, в то время как его или ее величество никогда, конечно, и не нюхали пороху и видели своих солдат только на торжественных парадах.

Ничуть не претендуя на какие-либо особые заслуги на поле брани, я всегда честно выполнял свой долг солдата. В одной из таких экспедиций и принял деятельное участие мой литовский конь. Дело было под Очаковом, куда мы загнали турок. Во время горячей схватки с врагом я заметил, что на меня надвигается облако пыли, скрывающее новые полчища турок. Я велел своим гусарам поднять такие же облака пыли с обоих флангов, а сам бросился на врагов, обратив их в беспорядочное бегство. Разбитые наголову, они не только были загнаны в крепость, но даже были выгнаны из нее, чего мы вовсе не ожидали. Преследуя турок на своем литовском коне, я остановился среди базарной площади и с изумлением оглянулся: вокруг меня не было больше никого – ни врагов, ни своих. Куда же они все подевались?

Раздумывая над этим, я подъехал к колодцу, чтобы напоить своего запыхавшегося коня. Он начал пить. Пил, пил, и, наконец, мне стало казаться, что этому питью не будет конца. Прошло пять минут, десять, полчаса... Но вот я оглянулся, чтобы посмотреть, не видно ли где-нибудь моих гусаров. И что же я увидел? Задняя половина моего великолепного коня была отрезана, как ножом, и все, что животное так жадно впивало в себя, било фонтаном, выливаясь через отверстие, пересекавшее туловище коня на середине. Вот чем и объясняется его неутолимая жажда!

Повернув оставшуюся половину коня обратно, я поскакал на двух передних ногах его к тем самым воротам, через которые ворвался в крепость, преследуя турок. И тогда все сделалось ясным. В пылу преследования я не заметил, как кто-то, когда я въезжал в крепость, опустил шлагбаум, перерезавший пополам моего коня. Тут же, у ворот, возле шлагбаума, и лежала недостающая задняя часть славного животного, еще вздрагивающая от боли. К счастью, наш эскадронный коновал оказался настоящим мастером в таких делах: он тотчас же собрал молодые побеги лаврового дерева и сшил им обе половинки моего коня. Разрастаясь, эти побеги переплелись с внутренностями животного и вернули ему былую крепость и силу.

Мало того, пробиваясь наружу, лавровые ветви и листья образовали над седлом нечто вроде маленькой беседки, нередко охранявшей меня в походах от действия знойного солнца. После этого не одно сражение выиграли мы еще вместе с моим благородным литовцем под сенью общих наших лавров!

К сожалению, во время моего турецкого плена (я уже упоминал об этой грустной поре, когда мне приходилось нести обязанности пчелиного пастуха) я вынужден был расстаться с моим красавцем-конем, и после заключения мира, будучи отпущен на волю, я вернулся в Россию, а оттуда на родину уже в карете.

Во время этого путешествия и приключилась история, получившая впоследствии широкую огласку, но удивительно искажаемая многими рассказчиками, почему я охотно сообщу вам сейчас, друзья мои, ту именно версию, которая наиболее соответствует действительности. Получать сведения из первоисточника – лучшее средство для того, чтобы не сделаться жертвой различных обманщиков и хвастунишек.

В ту зиму не только в России, но и по всей Европе стояли такие холода, что даже солнце отморозило себе нос. Однажды пришлось нашей почтовой карете проезжать узкой проселочной дорогой, и, чтобы не столкнуться с другими каретами, я приказал почтальону дуть в свой рожок. Он дул долго и что было силы, но ни один звук не выходил из его сигнального рожка.

Грустные последствия этого странного обстоятельства не преминули сказаться. Очень скоро мы заметили, что нам навстречу бешено мчится другая карета, и остановить ее было поздно. Что оставалось делать? Я мгновенно выскочил из своей кареты и, обладая изрядной физической силой, поднял ее и перескочил через забор (принимая во внимание значительный наш багаж, надо признать, что это было делом нелегким). Не теряя ни мгновения, я вернулся за лошадьми, взяв одну под мышку, а другую напялив на голову, и перенес их таким же манером к карете. Вспоминаю, что лошадь под мышкой очень брыкалась, и мне пришлось засунуть ее задние ноги в карман. Встречная карета проехала, и я снова перенес нашу карету и лошадей на дорогу, после чего мы уже беспрепятственно добрались до ближайшей гостиницы и в ней заночевали.

Вот тут-то и приключилась нашумевшая история. Почтальон повесил свою шляпу и рожок на гвоздь возле печки, затем мы разделись и готовы были уже уснуть, как вдруг раздались чрезвычайно мелодичные звуки, и, к изумлению нашему, мы убедились, что они исходят... из отверстия рожка!

После короткого раздумья мы поняли, впрочем, что ничего чудесного тут нет. Когда почтальон многократно дул в свой рожок, звуки в нем замерзали (я уже упоминал о страшных холодах той зимой), чем и объяснялась тщетность его усилий в пути. Теперь же звуки эти оттаяли и изливались перед нами в тех самых мотивах, какие выдувал своими губами почтальон. Песни, услышанные нами, несомненно, делали честь его музыкальному дарованию! Тут были и "Ой вы, сени мои, сени", и "Ах, мой милый Августин", и несколько кавалерийских маршей, и многие народные песни, далеко за полночь услаждавшие нас. Вот как в точности было дело со звуками, замерзшими и оттаявшими в почтовом рожке.

ВЕЧЕР ПЯТЫЙ

Дорогие друзья охотники! Я заметил, что некоторых из вас особенно заинтересовала та часть моих повествований, где я упоминал о своем пребывании в турецком плену.

Им, я думаю, еще более любопытным покажется то обстоятельство, что турецкому султану, державшему меня в качестве сторожа при своих пчелах, пришлось принимать меня вторично, но уже совсем в иной роли – в роли чрезвычайного посла со специальным дипломатическим поручением от венского двора!

Моя отвага; с одной стороны, и находчивость – с другой, были особенно подчеркнуты и похвалены его величеством султаном. Щедро наделенный всеми благами со стороны падишаха, я отбыл в Каир.

Отъехав немного от Константинополя, я со своей свитой заметил очень тощего человека, с необычайной быстротой приближавшегося к нам. Вскоре мы увидели, к изумлению своему, что к каждой ноге бежавшего была прикреплена огромная гиря.

– Куда ты спешишь так, дружище? – окликнул я его. – И почему у тебя на ногах гири?

– Я скороход, – отвечал мне тощий человек, останавливаясь. – Часа два тому назад я вышел из Алжира, где служил у тамошнего бея. Но так как мне не хочется торопиться, то я привязал к ногам гири для задержки.

Этот молодец понравился мне, и я взял его к себе на службу. Он сел на одного из моих верблюдов, но, то и дело соскакивая с него, убегал мили на две вперед и потом опять возвращался: таково свойство привычки. Сегодня уже поздно, милые мои друзья, но в следующий раз я не премину вам рассказать о том, насколько удачен был в этом отношении мой выбор. Пью за ваше здоровье и не сомневаюсь в том, что предстоящая ночь будет для вас безмятежно спокойна.

ВЕЧЕР ШЕСТОЙ

Итак, я обещал вам, друзья мои, описать дальнейшие свои похождения в Турции.

Должен сообщить вам, что из Каира я не сразу возвратился в Константинополь, так как желал отдохнуть и в качестве частного лица побродить по знаменитому Нилу. Наняв лодку, я поплыл в Александрию, надеясь в пути полюбоваться восхитительными красотами этой реки.

Желая соблюсти инкогнито, я никому не говорил о предполагаемой прогулке по Нилу, иначе меня, разумеется, предупредили бы о том, что близится как раз срок ежегодного разлива этой великой реки. И вот на третий день путешествия мы вдруг почувствовали, что поднимаемся, поднимаемся и, наконец, потеряли из виду берега, потому что выступавшая вода залила всю страну.

Не рассчитывая на длительное пребывание на воде, мы не взяли с собой достаточно припасов и потому очень обрадовались, когда лодка наша запуталась в ветвях дерева, которые оказались покрытыми прекрасными спелыми плодами миндаля. Поднявшийся шторм потопил вскоре нашу лодку, и лишь благодаря этому чудесному миндальному дереву мы не только, уцепившись за ветви, продержались около полутора месяцев, но и вполне сытно питались все это время восхитительным на вкус миндалем. В питье, как вы сами можете догадаться, мы тоже не испытывали недостатка.

Наконец в начале седьмой недели вода начала быстро спадать, и мы, вместе с нею опускаясь вниз, нашли твердую почву, а вместе с тем и нашу лодку. Спустя несколько дней мы были уже в Александрии, откуда я со своей свитой вернулся в Константинополь к султану.

Естественно, что после необыкновенных услуг, оказанных мною повелителю правоверных, он полюбил меня еще больше и, в конце концов, ни часу уже не мог прожить без меня. Впрочем, вы слышали, наверное, об этом периоде моей дружбы с султаном, так как об этом ходит масса россказней, и любой мусульманин, приезжающий в Европу по торговым делам, считает долгом похвалиться моей близостью с турецким султаном.

Но вот о чем знают, пожалуй, далеко не все, так как происшествие это сопряжено с обстоятельствами, которые падишах волей-неволей должен был скрывать от своих подданных, особенно от мусульман, настроенных слишком фанатично, а таких, как вы знаете, немало.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю