Текст книги "Всё равно тебе водить"

Автор книги: Джузеппе Куликкья

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

(Главы четвертая и пятая в файле culicch2.txt)

1. Голодная тьма существования Кто будет томиться в этой дыре?

Она проводит время жизни, решая, как бежать из неё.

("Защитник Гетто", песня из альбома группы Клэш 1982 года "Боевой рок").

Здесь и далее все примечания и комментарии переводчика, кроме оговоренных особо.

2. Тысяча лир – примерно полтора доллара.

3. "Наша Италия" – экологическая организация. World Wildlife Foundation Всемирный фонд охраны природы.

4. Здесь скрыта жестокая насмешка: люди, изображающие неистовых революционеров-романтиков времен Фиделя и Че Гевары (или прекраснодушных идеалистов-хиппи), на самом деле оказываются людьми весьма осторожными и предусмотрительными.

5. Osservatore Romano ("Римский наблюдатель") – ватиканский официоз.

6. Ведущий телевикторины – вроде нашего "Поля чудес".

7. Горгонзола – мягкий пахучий сыр.

8. "Се – человек!" (лат.). Автобиография Фридриха Ницше (1888). Прим. ред.

9. Фамилия «Кастрахан» (Кастракан, Castracan) звучит по-итальянски не очень обычно. Возникает ассоциация с каракулем (astrakan – да-да, именно от Астрахани! Поэтому переводчик и заменил «-кан» на "-хан"), а также со словом castracani, что значит «кастратор» и… "кастрированный козлёнок". Но возможно, что автор намекает на хорошо известную всем итальянским школьникам новеллу Никколо Макиавелли "Жизнь Каструччо Кастракани из Лукки", в которой описан кондотьер, исполненный военных и политических доблестей. Такое издевательское сопоставление – хоть с козленком, хоть с могучим мужем – вполне в духе всего романа.

10. Бела Лугоши (1882–1956) – главный вампир, вервольф, Дракула, Франкенштейн Голливуда 20–40 годов. К концу жизни казался пародией на самого себя. Был известен также упорным нежеланием отделать внеэкранную жизнь от экранной ("His personal life had its pathetic quality," написано про него в http://saturdaymatinee.com/History-of-Actors/): помимо обычных проблем с наркотиками и скандалов с женитьбами, он давал интервью, лежа в гробу, заявлялся на голливудские премьеры с гориллой и т. д. Похоронен в плаще Дракулы.

11. Для молодого итальянца отсутствие мотороллера – почти такой же демонстративный жест, как бритая голова.

12. Вещь для итальянцев неслыханная.

13. Немецкие философы средины нашего века, очень популярные среди интеллектуальных радикалов времен студенческих бунтов.

14. Не сразу бросается в глаза, что спор этот по своей «фрейдистскости»

ничуть не уступает предыдущему.

15. В Италии старшая школа (14–19 лет) делится на техническую (инженерную), классическую (латынь, греческий и т. д.). научную (естественные или гуманитарные науки), художественную (музыкальную или изобразительных искусств), лингвистическую, технологическую и прикладную. Именно о такой, по окончании которой выпускник уже имеет конкретную профессию (понятно, что не слишком престижную и высокооплачиваемую) и идет речь.

16. В Европе именно цыган политкорректно называют «кочевниками», как в Америке негров раньше называли «цветными», а сейчас – «афроамериканцами».

17. Pasquale значит «Пасхальный». Это имя достаточно часто встречается на юге Италии, откуда родом автор (а не на севере, где происходит действие), но соотносится ли оно как-нибудь с собаками, волками и цыганами – переводчик так и не смог определить.

18. В итальянских университетах нет, в отличие от наших, расписанного графика прохождения учебных предметов и сдачи экзаменов. Есть установленное количество экзаменов, которые нужно сдать (около 25), и диплом (ближе к нашей кандидатской диссертации), который нужно написать. В какой последовательности студент будет сдавать экзамены и в какой срок, будет ли он ходить на лекции или нет – его личное дело. Обучение, естественно, платное, хотя сумма, как правило, не очень велика и зависит от дохода семьи.

19. Это имя, как известно, носила жена Рембрандта – аристократка, чьи деньги очень пригодились художнику.

20. Итальянское чао совершенно лишено тех многочисленных оттенков, которые приобрело оно в русской речи. По-итальянски это вполне нейтральная формула, одинаково употребляемая и в начале и в конце разговора.

21. Понятно, что это огромная цифра обычному игроку совершенно недоступна.

22. Три трамвайные билета.

23. Турин, конечно, большой город, но все-таки меньше, например, Москвы на порядок. Вальтеру действительно можно посочувствовать.

24. Пассаж явно из тех маргинальных философов, о которых говорил Кастрахан. Наш герой вовсе не такой неуч, каким себя описывает.

25. Столь романтическим названием новейшие молодежные бунты обязаны довольно курьезному совпадению. В тот самый день, когда (в 1989 году) впервые после 1968 года Римский университет оказался блокирован, из римского зоопарка удрала настоящая живая пантера. Её искали целую неделю, сообщения об этих двух эксцессах шли в всех выпусках новостей вперемешку, и незаметно одно стало отождествляться с другим.

26. "Лига Норд" – правые сепаратисты, ратующие, грубо говоря, за отделение современного, промышленно развитого Севера Италии от патриархального мафиозного Юга, за "Ломбардию для Ломбардцев" и т. д. Глава Лиги Умберто Босей напоминает раннего Жириновского не только лозунгами, но и эксцентричной манерой публичного поведения.

27. Слова Муссолини.

28. Район в Ломбардии, знаменитый ужасной экологической катастрофой выбросом 10 июля 1976 года на химическом комбинате огромного облака ядовитого газа диоксина.

29. Буквально сказано "четырнадцатую зарплату". Обычно её выплачивают под Рождество, если фирма хорошо заканчивает год, и все бегут покупать подарки. У нас, как мы помним, еще не Рождество, и значит или дела фирмы идут уж совсем хорошо, или – что мне кажется вероятнее – Саския очень ценный работник.

30. Bird-watching (англ.) – наблюдение за птицами в их среде обитания.

Итальянцы, даже весьма образованные, обычно выговаривают английские слова именно таким образом.

31. В оригинала сказано "убранные в стиле Мемфис". «Мемфис» современная (образована в 1981 году) миланская дизайнерская группа (Этторе Соттсас, Микеле де Лукки, Джордж Соуден, Натали дю Паскье), с которой во многом и связано наше представление об изощренном итальянском дизайне.

32. Мансарда для современного итальянца в первую очередь не романтический чердак парижской богемы, воспетый Беранже, а весьма и весьма благоустроенная отдельная квартира, часто – для подросшего отпрыска в принадлежащем одной семье многоэтажном доме. Так что кокетство или иронию в словах Беатриче Вальтер смог уловить не сразу.

Четвертая глава

В офисе появились горы формуляров. Новый закон о порядке получения вида на жительство для иностранных граждан вступил в силу. Разрешение выдавалось каждому, кто мог доказать, что он попал в Италию (продавать зажигалки, мыть стекла на перекрестках, сбывать героин) раньше определенной даты. Заполнять формуляры, конечно, должны были мы. Первую неделю их было немного. Потом, вместе с известием о новом нормативном акте, среди бездомных распространился и адрес СОБАК.

3.

Очередь по утрам начиналась с улицы. Лестницы, вход и коридоры были забиты толпой. Каждый день приходили сотни людей. В глазах у них читалось одно: ВИД НА ЖИТЕЛЬСТВО. Большей частью это были североафриканцы из бывших французских колоний, но хватало и кенийцев, аргентинцев, румын, турок, филиппинцев. У каждого за плечами были ночи и ночи, проведенные втридцатиром на чердаках, вчетвером в машине или в одиночку в темноте отцепленного вагона. До сего момента они жили в Италии более-менее незаконно, и на них изрядно грело руки множество добропорядочных граждан – от хозяев пансионов до оптовиков, торгующих коврами, от производителей кож до торговцев наркотиками. Между прочим, никаких налогов – как на подпольном катализаторе или у зубных врачей. Когда-то нам приходилось отправляться за ними аж в Африку, тратясь на корабли, матросов и работорговцев.

Теперь они приезжают к нам сами, да еще и платят за билет. Значительный шаг на пути ко всеобщему благосостоянию.

4.

Мы должны были задавать всем одни и те же вопросы. Потом вписывать ответы в соответствующие места формуляров.

Мы сидели часами, работая исключительно ртом и правой рукой. После сотого или сто четвертого иностранца стоящий передо мной переставал быть не только личностью, но даже номером. Я сбивался со счета. У всех были разные лица – так же, как и имена, места и даты рождения. Но довольно скоро я обнаружил, что передо мной возникает одно и то же лицо, одни и те же глаза, в которых читалось одно и то же: ВИД НА ЖИТЕЛЬСТВО, всех зовут на один манер, и родились все в один и тот же день в одном и том же месте. Конвейер иммиграции. Паскуале за соседним столом находился в таком же положении.

В конце рабочего дня мы относили формуляры Волчино. Они были разложены у него на столе по стопкам в алфавитном порядке. Волчино подсчитывал количество заполненных за день листов, а мы раскладывали их в стопки. Считая, он ковырялся в носу, пряча в бороду выуженные в ходе исследований материалы. Потом звонил своему другу-журналисту.

– Привет, это Волчино. Да. Сегодня я заполнил шестьсот анкет на получение вида на жительство. Сейчас раскладываю их по алфавиту. Да. Можешь приехать сфотографировать меня для газеты завтра утром…

Он явно собирался снова баллотироваться.

5.

Я покидал СОБАК в состоянии психоза. Я слышал, как в голове у меня отскакивают друг от друга тысячи арабских, сенегальских, филиппинских имен, переплетаясь с бесчисленными «число-месяц-год рождения» и бесконечными номерами паспортов.

Шатался по городу, сворачивая наудачу, без всякой цели, как всегда. Не видел больше ни Энцу, ни Чиччо. Старался не оказываться в районе университета, чтобы не напороться случайно на Беатриче. Разглядывал витрины магазинов, где продавцы шевелились как животные в клетках загорелые, хорошо одетые, улыбающиеся, но животные, животные в клетках, полные дикого желания быть где угодно, только не здесь – улыбаться недоумкам-покупателям, добрый день, синьора, что желаете, синьора, вам очень идет, синьора, спасибо, синьора, до свидания, синьора, пошла в жопу, синьора, позвольте приколотить вас к полу и сжечь заживо, синьора. Эти визиты в зоопарк немного меня развлекали. Но на каждом углу я обязательно наталкивался на бродячего продавца платков, губок, прочей чепухи. Возможно, всего лишь час назад я заполнял его анкету… Он преследовал меня, преследовал несколько грошей, которые сможет послать в Алжир оставшимся детям, пожалуйста, синьор, пожалуйста, зажигалка, тысяча лир, пожалуйста, и моя голова поворачивалась, чтобы заполниться Мохаммедом Аль Каримом Аль Идрисом, родился 20 июля 1962 года в Касабланке, каким было 20 июля 1962 года в Касабланке? Плакала ли его мать после родов от счастья либо от горя? Дул ли ветер той ночью в Касабланке?

6.

Пока мы с Паскуале заполняли одну анкету за другой, нам сообщили, что имеется возможность попасть на курсы машинописи с последующим трудоустройством в городской администрации. Если мы пройдем конкурс, нам предстоит годами отстукивать на машинках всякую фигню, восемь часов в день, с понедельника по пятницу. Конечно, это спокойная работа. В госучереждениях не бывает неожиданных увольнений и черной кассы. Единственная опасность состоит в том, что однажды утром ты начнешь выводить собственное имя на побелке.

Я откладывал всю неделю. Наконец решился участвовать в конкурсе. Окончание моей службы приближалось. Мне недолго еще оставалось пользоваться щедрым довольствием отказника по убеждению.

7.

Неожиданно отношение Паскуале к работе вообще и к Волчино в частности совершено переменилось. Однажды в пятницу, в пять часов, когда мы уже собирались уходить, в офис вошел Волчино. Под мышкой у него были заполненные за всю прошедшую неделю анкеты. Огромная, увесистая пачка. Наверное, двести или триста листов, исписанных с обеих сторон.

– Ребята, – сказал он, – учтите: в понедельник к полудню у меня должно быть по пять копий каждого экземпляра.

Я готов был расхохотаться ему в лицо, но Паскуале меня опередил.

– НЕТ! Я САМ! Я СНИМУ ЭТИ КОПИИ ПРЯМО СЕЙЧАС! – закричал он, расстегивая куртку.

Мы с Волчино с ужасом на него уставились. Паскуале судорожно схватил пачку.

– Я ОБ ЭТОМ ПОЗАБОЧУСЬ! В ПОНЕДЕЛЬНИК МЫ СМОЖЕМ РАБОТАТЬ ДАЛЬШЕ!

8.

День письменного экзамена для зачисления на курсы машинописи всё приближался и приближался и вот-вот должен был наступить…

Каждое утро Паскуале приходил на работу заранее – так, чтобы хватило времени вытереть стол шефа и приготовить ему хороший кофе… Каждый вечер он оставался на сверхурочные часы, чтобы оказаться впереди всех с работой завтрашнего дня…

9.

Выглядело это так, словно Волчино выбил, наконец, ставку секретарши, в которой на самом деле ему отказывали годами. Правда, у Паскуале была длинная борода и он никогда не ходил в мини-юбке и на каблуках. Но часто приносил с собой на работу загадочные маленькие пакетики. Я обратил внимание, что вечером их уносил Волчино. Однажды, пока Паскуале был в туалете, мне удалось открыть один. Я постарался не надорвать бумагу и не встряхнуть содержимое. Это оказались компьютерные дискеты. На первой из них было написано: АРХИВ АНКЕТ НА ПОЛУЧЕНИЕ ВИДА НА ЖИТЕЛЬСТВО С БУКВЫ «Л» ПО БУКВУ «Н». ОРИГИНАЛ. На второй я прочитал:

АРХИВ АНКЕТ НА ПОЛУЧЕНИЕ ВИДА НА ЖИТЕЛЬСТВО С БУКВЫ «Л» ПО БУКВУ «Н». ПЕРВАЯ КОПИЯ. На третьей разобрал: АРХИВ АНКЕТ НА ПОЛУЧЕНИЕ ВИДА НА ЖИТЕЛЬСТВО С БУКВЫ «Л» ПО БУКВУ «Н». ВТОРАЯ КОПИЯ. Подумав, я решил не трогать остальные дискеты. У Паскуале стоял дома компьютер, и Волчино решил не упускать возможности. Теперь у каждой анкеты было по десять копий. Конечно, у СОБАК пока что нет компьютера. Но кто знает, как всё сложится…

10.

На курсах машинописи разыгрывалось триста вакансий. Участвовало в конкурсе тридцать тысяч.

В назначенный день мы все встретились на городском стадионе для письменной проверки общей культуры. Трибуны были разбиты на алфавитные секторы. Меня окружали люди всех сортов. Домохозяйки, банковские клерки, безработные, тридцатилетние обладатели рубашек с обтрепанными манжетами и перезаложенных домов, приезжие проститутки, уставшие отдаваться практически даром, инвалиды, слепые, неполноценные, и у всех в глазах читалось одно: ПОСТОЯННАЯ РАБОТА – работа, на которой держится все существование.

Когда остальные двадцать девять тысяч девятьсот девяносто девять человек были рассажены по местам, и командам оставалось только выйти на поле, появился чиновник из муниципалитета и затянул обычную обедню о честности и законности.

Какой-то девушке с ногами от ушей, сидевшей в первом ряду, завязали глаза. Потом её попросили выбрать один конверт из трех, чтобы определить набор вопросов, на которые мы должны будем отвечать, прямо как в «ТелеМайке». На игровом поле на сей раз были миллионы лир, которые в случае выигрыша нам будут давать один раз в месяц, так, чтобы мы могли выжить и стучать по клавишам машинки до конца следующего месяца, месяц за месяцем, год за годом, лелея, как последнюю надежду, мечту о пенсии, о том, что ведь невозможно умереть раньше, от инсульта, между двумя письмами об оплате счетов за туалетную бумагу. Когда конверт был открыт, предлагаемые вопросы спроецировали на огромный экран.

ЧТО ТАКОЕ МИДИИ?

A) СОЛДАТЫ ДРЕВНЕГО РИМА Б) КРЫЛАТЫЕ РАКЕТЫ B) МОРСКИЕ МОЛЛЮСКИ

На разграфленном листке, полученном на входе, я пометил букву «В».

КАКОВА ТОЧНАЯ ВЫСОТА МОНБЛАНА?

A) 80.000 МЕТРОВ Б) 4.810 МЕТРОВ B) 197 МЕТРОВ

Они называли это «проверкой общей культуры».

11.

После экзамена я сравнил свои ответы с ответами Паскуале. Они были совершенно идентичными. Потом вывесили результаты. Моё имя стояло на 1434-ом месте.

Паскуале возвышался на 278-ом. Я был отстранен от участия в устном экзамене. Он – допущен.

12.

Моя альтернативная служба кончилась.

Прошло почти два года. Это время растворилось в длинной череде телефонных разговоров и ксерокопий, как будто я не жил вовсе. Часы, дни, недели и месяцы ушли сквозь пальцы, как песок. Ни с того ни с сего меня охватила тоска, которой не было названия. Что я пропустил, что проходит в мире мимо меня? Скольких людей я не встретил, в каких странах не побывал? От какого опыта, сам того не зная, отказываюсь?

Эти два года ушли навсегда – как и то, что оставалось от моей молодости.

Протяни я ещё хоть до восьмидесяти, всё равно моя жизнь закончилась. То, что я растратил, никогда уже ко мне не вернется.

Я съехал из своей комнаты. Вернулся домой. Больше идти мне было некуда.

13.

Дома я нашел все таким же, как оставил.

Кот потер о меня спину. Мать, обнимая меня, всплакнула.

– Ну вот, со службой ты разделался. Подумай-ка теперь о карьере, сказал отец. Ничего не изменилось абсолютно.

Какое-то время я просто пробездельничал дома. Смотрел телевизор. Играл с котом.

Слушал музыку. Читал Хемингуэя и Буковского. Начал писать рассказы. Это было трудно. Я тратил часы, чтобы написать простую фразу или даже одно слово. Если мне это удавалось, если мне удавалось довести до конца историю, я бывал просто счастлив. Я почти никогда не узнавал сам себя, когда смотрелся в зеркало, а в этих рассказах – узнавал. Так вот чем я хочу заниматься в жизни: писать. Но надо было зарабатывать на жизнь.

Однажды утром я увидел, что последняя страница газеты полностью занята рекламой Первого Книжного салона. До его открытия оставалось около месяца. Мне нужны были деньги. Наверно, они ищут персонал, подумал я. Может быть, я смогу там познакомиться с разными писателями. Кто-нибудь из них возьмется прочитать мои рассказы. Но кто захочет их читать? Какое-то время я просидел в раздумьях, но так ни на что и не решился. Кому могут быть интересны мои дурацкие истории?

Несколькими часами позже, когда я играл с котом, мне пришло в голову, что в таких местах всегда полно красивых девушек. Я решил туда пойти.

14.

На собеседование, 2-го мая, я надел старый отцовский пиджак. Мне было очень жарко(1). Пиджак был из какой-то очень плотной ткани, полушерстяной или что-то в этом роде. Я обливался потом. Это был единственный пиджак, который мне подходил – и то если не считать слишком коротких рукавов.

Менеджер, который должен был оценить, брать ли меня на работу, хотя и не был одет от Армани, щеголял чрезвычайно комильфотным загаром(2) и вид имел весьма представительный.

– Вы где-то учитесь? – спросил он.

– На философском факультете.

– Сколько экзаменов вы уже сдали?

– Четырнадцать, – ответил я.

Я не сдал еще ни одного.

– И с каким средним баллом?

– Тридцать!(3) – выпалил я. – Точнее говоря, десять на «тридцать», и четыре на "тридцать с отличием".

– Превосходный балл, – улыбнулся он.

– Позавчера я отказался от "двадцати девяти" по латыни. Буду пересдавать в июне.

Я молил Бога, чтобы менеджер не попросил меня показать зачетку. Из-за этого проклятого пиджака я обливался потом, как морж в Сахаре. Я увидел, как моё имя вносится в список.

– Хорошо. Салон открывается через две недели. Мы позвоним вам и сообщим, когда вам следует явиться. Вы будете работать за стойкой администрации. Это тонкая работа.

– Спасибо, – сказал я, поднялся и пожал ему руку. Потом хотел высвободить руку и уйти, но он продолжал сжимать её в своей. Я удивился.

– Ладно, мой дорогой, увидимся на Салоне, – сказал он.

15.

Работа была действительно тонкая.

За стойкой администрации Салона мы должны были раздавать чемоданчики из прозрачного пластика посетителям-специалистам. Специалистами считались писатели, издатели, книготорговцы, распространители. Но пластиковый чемоданчик хотели получить все, чем бы они не занимались: на Салоне он приобрел значение статус-символа. Те, у кого он был, выставляли его напоказ, расхаживая между стендами. Чемоданчиком хвастались, словно это был «Ролекс» или "Феррари Тестаросса-2"(4). Чтобы его раздобыть, все, разумеется, возвращались к нам. И как всегда, самыми несносными были учительницы – всех оттенков и сортов. Я словно вернулся в СОБАК.

– Здравствуйте, я – преподавательница.

– Здравствуйте, чем могу помочь?

– Мне нужен пластиковый чемоданчик – К сожалению, мы не можем вам его дать.

– Это почему? Я его здесь видела у кучи людей…

– Мы даем чемоданчики только посетителям-специалистам.

– Я преподавательница средней школы.

– Я понимаю. Но преподаватели не входят в число посетителей-специалистов.

– ХВАТИТ! НАД НАМИ ВСЕ ИЗДЕВАЮТСЯ. ОТ МИНИСТЕРСТВА ОБРАЗОВАНИЯ ДО ЭТОГО ГРЕБАНОГО САЛОНА!

– Мне очень жаль. синьора. Если бы мы раздавали чемоданчики всем посетителям выставки…

– ВЫ ДАЕТЕ ИХ ПСАМ И БРОСАЕТЕ СВИНЬЯМ!(5)

Нам было категорически запрещено вступать в какие-либо пререкания с посетителями. Просто посылать их куда подальше тоже было нельзя. Тонкая работа, чрезвычайно тонкая.

– Видите, в этом чемоданчике всего-навсего каталог Салона. Если хотите, можете его взять.

– ДА КАКОЙ ЕЩЕ КАТАЛОГ! Я ЧЕМОДАНЧИК ХОЧУ!

16.

Нас было восемь за стойкой администрации, каждый – на грани нервного истощения.

Училки не сдавались. Если у них не выходило раздобыть эту прозрачную пластиковую коробочку с первого раза, они возвращались попробовать как-нибудь по-другому.

Многие полагали, что они имеют право на чемоданчик, вплоть до мясников и монашек, но преподавательницы били здесь все рекорды. Порой мы с отчаяния пускались на разные хитрости. Бесполезно.

– Добрый день, я – преподавательница.

– Здравствуйте, чем могу помочь?

– Видите ли, ваш коллега дал мне этот пластиковый чемоданчик, но я его уронила, и он сломался.

– Что ж, бывает, они очень хрупкие.

– Да-да. Так вот, не могли бы вы мне дать ещё один?

Некоторые отступали. Наверно, почасовики и недавно работающие. Но стоило им увидеть подругу или коллегу с чемоданчиком!

– Добрый день, я – преподавательница.

– Здравствуйте, чем могу помочь?

– Послушайте, вы мне говорили, что не даете пластиковые чемоданчики преподавателям.

– Да, это так.

– А откуда он тогда взялся у моей коллеги?

Разумеется, эта чертова коллега стояла рядом в подтверждение. Что до меня – я бы дарил эти чемоданчики всем, кто их просит. Единственное они все были наперечёт. Если мы пойдем на поводу у преподавателей, что останется настоящим специалистам? Вряд ли кто-нибудь ещё начинал карьеру писателя с мечты о хотя бы одном лишнем чемоданчике из пластика.

17.

Прямо перед нашей стойкой был газетный киоск. Там посменно работали парень и девушка. Я не сводил глаз с девушки. Парень не сводил глаз с меня. Она была очень миленькая, с рыжими волосами, зелеными глазами и парой чудесных грудок.

Из-за этого дурдома с преподавательницами и чемоданчиками у меня даже не было времени сходить купить газету. Но порой мне удавалось встретиться с ней взглядом. Я ей улыбался. Парень из-за её спины лучезарно улыбался мне.

18.

– Здравствуйте, я – преподавательница.

– Здравствуйте, чем могу помочь?

Чтоб тебе сдохнуть, лоханка дырявая!

– Ваш коллега дал мне этот чемоданчик.

– Мне очень жаль, синьора, но если он сломался, мы не можем его заменить.

Распоряжение начальства.

– Нет-нет, он не сломался! Но у меня три маленькие дочки.

– Да, синьора.

Чтоб им тоже сдохнуть!

– Если я вернусь домой с одним чемоданчиком, они все перессорятся. Ну, знаете, как это бывает едетей.

– Конечно.

– Вы не могли бы дать мне еще три?

– Три? Но один у вас уже есть, и вы сказали, что у вас три дочки.

– Ах, ну конечно же я не хочу сама без него остаться. Вчера утром наша директриса вошла в учительскую с этим чемоданчиком, мы все обзавидовались.

Трёхнутые. Мы могли отличить преподавательниц от остальной публики прежде, чем они раскроют рот. У них в глазах читалось одно и то же: ДАРМОВОЙ ПЛАСТИКОВЫЙ ЧЕМОДАНЧИК.

19.

Как-то вечером после моей смены я подошел к стенду одного миланского издательства. Пьер Витторио Тонделли(6) подписывал экземпляры своего последнего романа. Я ничего его не читал. У меня были с собой те десять рассказов, написанные после двадцати месяцев альтернативной службы.

Тонделли окружали молодые читатели. Все говорили о его романе. Он благодушно улыбался. Совершенно не казался знаменитостью. Ничуть не задавался. Я подождал, пока он освободится от какой-то девицы, явно страдавшей недержанием речи, потом подошел и протянул ему руку.

– Привет, я – Вальтер.

– Привет, Вальтер, – улыбнулся он, пожимая мне руку. – Ты тоже прочитал "Раздельные комнаты"?

– Ну, честно говоря, нет; я принес свои рассказы, чтобы ты почитал, когда у тебя будет время – если захочешь.

Он перестал смеяться.

– Напиши свой адрес на конверте. Я прочитаю и сообщу тебе, что я о них думаю.

– Я хотел бы знать, стоит ли мне продолжать писать.

– Этого я тебе сказать не могу. Ты сам для себя должен понять, чего ты хочешь.

Но я могу сказать, срабатывают ли твои рассказы.

Я хотел поговорить с ним еще, но толпа фанов снова его окружила. Я заметил, что глаза у него, как у моего дедушки. Он производил впечатление честного, порядочного человека. Не был похож на модного писателя. Я летел домой как на крыльях.

20.

В последний день, вечером, когда мы уже собирались закрываться, девушка из газетного киоска ко мне подошла. Слова ПЛАСТИКОВЫЙ ЧЕМОДАНЧИК молотом стучали у меня в мозгу, но я постарался улыбнуться, как Микки Рурк со своего Харлей-Дэвидсона. Она прислонилось к стойке всем, что у нее имелось. Я видел сквозь одежду её соски.

– Можно я спрошу у тебя одну вещь? – сказала она, зардевшись.

Готово, подумал я.

– Конечно, моя хорошая.

– Я заметила, все эти дни ты смотрел на меня из-за стойки, и я подумала…

Она прервалась. Какая робкая. Её околдовал мой взгляд.

– Ну?.. – сказал я, уставясь ей в соски.

– Не будешь ли ты так любезен дать мне один из этих пластиковых чемоданчиков?