Текст книги "Метод Шерлока Холмса (сборник)"

Автор книги: Джун Томсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Тут Холмс замолчал и стал вглядываться в языки пламени, словно желая отыскать там объяснение своему странному интересу к Бледнолицему Джонсону, которого он сам назвал невзрачным. Обычно Холмс не выказывал никаких чувств к своим клиентам, не говоря уж о преступниках, которые встречались ему на пути, но прежде, чем я, пораженный его задумчивостью, успел вставить хоть слово, он очнулся от своих мыслей и вернулся к повествованию.

– Через неделю после небольшого путешествия Уиггинса в Баттерси Бледнолицый Джонсон неожиданно заявился к Бартлетам в субботу после обеда. Как я уже говорил, прежде он навещал их исключительно по пятницам вечером. Как только он зашел в дом, я навострил уши, предположив, что они что-то затеяли. И оказался прав. Через десять минут все трое вышли из дому и пошли по улице. Ненадолго задержавшись, чтобы захватить поношенное пальто и котелок, являвшиеся частью образа безработного клерка, я тоже выскочил на улицу и отправился за ними. На Лэдброк-гроув они остановили кэб, и я последовал их примеру, велев своему кэбмену ехать на некотором расстоянии от них.

Местом их назначения оказалась Норт-Энд-роуд в Фулэме – оживленная улица с множеством магазинов, кафе и прочих заведений. Когда мой кэб остановился неподалеку от их экипажа, я увидел маленькую ювелирную лавку с одной-единственной витриной, защищенной металлической решеткой, и именем владельца на вывеске: Сэмюэл Гринбаум.

Здесь приятели разделились. Джонсон заковылял прочь – по-видимому, отправился осматривать близлежащие проходы и переулки на случай, если придется спешно ретироваться. Рози Бартлет, опустив вуаль на лицо, стала прогуливаться по улице, делая вид, будто глазеет на магазинные витрины, хотя в действительности она, без сомнения, изучала окружающую обстановку.

В это время Бартлет, к величайшему моему изумлению, зашел в ювелирную лавку. То был неожиданный ход, однако, поразмыслив, я понял, что у него на уме. Он тоже хотел оглядеться, чтобы выяснить особенности этого заведения заранее, ибо я был уверен: ограбление состоится в другой день, сегодня злоумышленники отправились лишь на разведку. В частности, Бартлет мог проверить, находится ли в лавке один владелец или же у него есть помощник; насколько проворен торговец и не сумеет ли он догнать вора; нет ли на пути от прилавка к выходу каких-либо препятствий; легко ли открывается дверь на улицу.

Я нарочно прошелся мимо лавки и сквозь застекленную дверь увидел, что Бартлет оживленно беседует о чем-то с владельцем заведения. Прощаясь, они даже обменялись рукопожатием! Тут я догадался, что Бартлет условился с торговцем заглянуть в лавку в другой день, на этот раз вместе с «супругой», чтобы выбрать ей в подарок дорогое кольцо. Другими словами, ювелир невольно помогал преступникам организовать ограбление собственной лавки!

Вскоре я убедился в правильности своих выводов. Бартлет вышел из лавки, а я, спрятавшись за распахнувшейся дверью, смог разглядеть его с близкого расстояния. В жизни он был гладко выбрит и не носил очков, теперь же у него на лице красовались очки в золотой оправе и аккуратно подстриженные темные усики – очевидно, в таком же обличье он намеревался предстать и в день ограбления. Лестрейд ни словом не упомянул о том, что троица проводила предварительную разведку на местности, – то ли не придал этому значения, то ли жертвы не рассказали об этом. Если верно было второе предположение, это означало, что полиция снимала показания очень небрежно.

Я тут же решил, что впредь всегда буду уделять опросу свидетелей самое пристальное внимание, чтобы получить в свое распоряжение как можно больше несущественных на первый взгляд фактов, которые в дальнейшем помогут мне докопаться до истины. Знание – главный помощник сыщика, Уотсон. Мельчайшая подробность может оказаться решающей в поимке преступника[24]24
  В рассказе «Тайна Боскомской долины» Шерлок Холмс говорит, что его метод «базируется на сопоставлении всех незначительных улик». – Доктор Джон Ф. Уотсон.


[Закрыть].

Тем временем Бартлет дошел до конца улицы. Там он встретился со своей сестрой Рози и Бледнолицым Джонсоном, они торопливо посовещались о чем-то, а затем расстались. Джонсон нанял экипаж и поехал своей дорогой, Бартлеты взяли другой кэб. Рекогносцировка завершилась, все было готово для нового ограбления, которое, по моему твердому убеждению, должно было произойти в следующую субботу, примерно в половине седьмого вечера.

– Что заставило вас так думать, Холмс?

– Точно такой же вопрос задал мне инспектор Лестрейд, когда я явился к нему в Скотленд-Ярд в понедельник утром. В ответ я обратил его внимание на факты. Полагаю, существенным доказательством служило то, что Джонсон и Бартлет отправились на разведку именно в этот день и час. Кроме того, они осматривали не только лавку, которую собирались ограбить, но и близлежащую местность. Это была многолюдная торговая улица с большим количеством продуктовых лавок, а также (немаловажная, на мой взгляд, деталь!) уличных прилавков, расставленных вдоль тротуара. Кроме того, надо учесть, что большинству рабочих жалованье выплачивают в субботу вечером, после чего те с женами идут за провизией или отправляются в пивные, каковых в непосредственной близости от ювелирной лавки мистера Гринбаума насчитывалось три. Следовательно, в субботу вечером на этой улице всегда было полно народу, что позволило бы Бартлетам без труда затеряться в толпе.

Как я уже говорил, все люди, не исключая и преступников, – рабы привычки. Прежние ограбления ювелирных лавок также имели место в субботу во второй половине дня. На данное обстоятельство указывал даже Лестрейд, обсуждая со мной эти случаи, однако он не придал ему должного значения, сочтя его причудой Бартлетов – чем-то вроде хорошей приметы. Однако к суеверию это не имело никакого отношения. Бартлеты были профессионалы до мозга костей, дата и время совершения преступления обдумывались ими столь же тщательно, как и другие детали, от маскировки до выбора жертвы.

Мне потребовалось проявить некоторую настойчивость, чтобы убедить Лестрейда в правильности своего предположения. Наконец здравомыслие в нем возобладало, и он согласился с моим планом. На следующий день я сам, в сопровождении Лестрейда, отправился на разведку, чтобы определить места, где должны будут до поры до времени засесть в укрытии инспектор и шесть полицейских в штатском.

К чести Лестрейда, надо добавить, что в конце концов он поверил в мой план и принял живейшее участие в подготовке к поимке преступников с поличным; мне даже пришлось сдерживать его пыл и растолковывать, что полицейский в обличье слепого нищего у дверей ювелирной лавки только привлечет к себе ненужное внимание. Нищие, как и уличные торговцы, предпочитают работать на одном и том же месте, и внезапно появившийся чужак немедленно вызовет у остальных возмущение и подозрение.

В следующую субботу к шести часам вечера на Норт-Энд-роуд появились и тут же смешались с обычными людьми, занятыми повседневной суетой, несколько неприметных полицейских в штатском. Они разглядывали витрины, бродили по лавкам, покупали на уличных прилавках фрукты и овощи, нигде не задерживаясь и, по моему настоянию, не слишком удаляясь от лавки мистера Гринбаума.

Лестрейд тоже был здесь, его внимательные маленькие глазки так и шныряли по сторонам: он пытался удостовериться, что все идет по плану. От успеха этого дела зависела его репутация в Скотленд-Ярде, так как недавно он потерпел сокрушительную неудачу, расследуя печально известное убийство в Паддингтон-Грин, где злоумышленнику удалось выйти сухим из воды.

Я тоже шатался поблизости, рассматривая подъезжающие кэбы, так как полагал, что Бартлеты и Бледнолицый Джонсон не поедут на омнибусе, который идет слишком медленно. Я опять оказался прав. Вскоре неподалеку остановился кэб, из него вышел Джонсон с костылем и мгновение спустя исчез в толпе.

Немного погодя прибыли Бартлеты, и представление началось. Рука об руку они вошли в лавку Гринбаума: ни дать ни взять степенные супруги – Рози под вуалью и Джордж с маленькими темными усиками, в очках и при солидном котелке. Мимоходом заглянув в витрину, чтобы удостовериться, что в лавке нет покупателей, Бартлет распахнул дверь, и парочка под нестройный звон колокольчика, висевшего над притолокой, зашла внутрь.

Поскольку улик против Бартлетов у нас не было, мы с Лестрейдом условились, что арестуем их вместе с сообщником, Бледнолицым Джонсоном, уже после того, как произойдет ограбление. А пока я и один из его людей, сержант в штатском, должны будем поочередно проходить мимо дверей лавки и как бы случайно заглядывать внутрь сквозь дверное стекло, следя за развитием событий. В тот момент, когда Бартлет схватит пригоршню колец и бросится к выходу, надо будет махнуть носовым платком. Случилось так, что сигнал этот подал именно я.

Проходя мимо во второй раз, я посмотрел через застекленную дверь, и решающая сцена медленно проплыла у меня перед глазами, будто застыв во времени, как живая картина или восковые группы «Кража» и «Преступник, пойманный за руку» из Музея мадам Тюссо[25]25
  Мадам Тюссо (ум. 1850) – швейцарка, изучавшая искусство изготовления восковых фигур в Париже. Она приехала в Лондон в 1802 году, привезя с собой коллекцию восковых изображений известных личностей, которая впервые была выставлена на всеобщее обозрение в зданиях под номерами 57 и 58 по Бейкер-стрит. Позднее собрание переехало на Мэрилебон-стрит, близ станции метро «Бейкер-стрит». – Доктор Джон Ф. Уотсон.


[Закрыть]. Я увидел мистера Гринбаума – безобидного седовласого старичка, в испуге отпрянувшего от прилавка; его потрясенное лицо напоминало древнегреческую театральную маску. Я увидел также Рози Бартлет, которая эффектным жестом приложила ко лбу руку, затянутую в черную перчатку, делая вид, что вот-вот потеряет сознание. Наконец, я увидел последнего участника этого трио, Джорджа Бартлета, тянувшего к себе горсть колец вместе с куском зеленого бархата, на который они были выложены, и собиравшегося дать дёру.

Не желая преграждать ему путь, так как для нас было важно, чтобы он передал украденные предметы своему сообщнику, Бледнолицему Джонсону, и таким образом заманил в наши сети и его, я отошел, словно ничего не заметив, но в этот самый миг вытащил из кармана носовой платок, взмахнул им и высморкался. Затем я быстро огляделся, ища среди прохожих Бледнолицего Джонсона. Он стоял у входа в ближайшую пивную. Входившие и выходившие посетители постоянно заслоняли его фигуру, под левой рукой он держал костыль, а лицо у него было до того кроткое и невинное, что самый закоренелый циник не заподозрил бы его в преступных намерениях.

Бартлет также вполне мог сойти за обычного прохожего, что торопится по делам. Он быстро вышел из лавки и будто случайно прошмыгнул мимо Джонсона. В этот самый момент кусок бархата вместе с кольцами, который Бартлет успел скомкать, так что теперь он помещался в ладони, был передан Джонсону молниеносным движением руки, которое сделало бы честь опытному фокуснику. В следующую секунду Джонсон спешно заковылял прочь от Бартлета, который пересек улицу и смешался с толпой, запрудившей тротуар.

Мне был нужен именно Джонсон, и мы с вышеупомянутым сержантом бросились за ним вдогонку, поскольку было ясно, что он постарается как можно быстрее смыться с места ограбления. Но у него оставалось еще одно важное дело: он должен был спрятать добычу, на случай если его остановят и обыщут.

Тут Холмс прервал свой рассказ и лукаво уставился на меня.

– Итак, Уотсон, – сказал он, – где же, по-вашему, он спрятал кольца?

– Явно не в карманах, – ответил я. – Полиция первым делом заглянула бы туда.

– Резонно, дружище! Но если не в карманах, то где же?

– Где-нибудь на себе? – рискнул предположить я, надеясь на подсказку.

– Можно и так сказать, – несколько издевательски проговорил Холмс.

– Значит, в ботинках? – ляпнул я наобум.

– Господи, Уотсон, – проворчал он. – Где ваше воображение? Я предоставил вам всю информацию для правильного умозаключения. Нет? Тогда я вам чуточку помогу. Что было у Джонсона с собой?

– С собой? – повторил я, совсем сбитый с толку, так как Холмс ни словом не обмолвился о том, что у Джонсона в руках была какая-нибудь сумка или коробка.

В глазах у Холмса плясали озорные огоньки. Было видно, что его забавляет не только моя бестолковость, но и возможность подразнить меня.

– Под рукой, – подсказал он, широко улыбаясь.

– Ах, костыль! – воскликнул я.

– Наконец-то, Уотсон! А из чего был изготовлен этот костыль?

– Кажется, из алюминия?

– Точно! Это легкий металл, способный принимать разнообразные формы; костыль был сделан в виде полой трубки с потайной крышкой наверху, в поперечине, на которую опирается подмышка. После того как Джонсон получил бархатный сверток с кольцами, ему оставалось лишь открыть потайную крышку и высыпать кольца одно за другим внутрь костыля. Затем он поставил крышку на место. Дело было сделано! Весьма хитроумный тайник, не правда ли? Если бы Джонсона задержали и обыскали, никому бы и в голову не пришло осматривать костыль. Сколько иронии заключено в том, что это приспособление, всегда служившее ему жизненной, так сказать, опорой, и не только в буквальном смысле, привело его к финальному падению, как давеча заметил Лестрейд! Когда слышишь истории вроде этой, не можешь не думать о том, что судьба не просто безжалостна, ей к тому же присуще весьма своеобразное чувство юмора.

– Так вы нашли кольца после того, как задержали Джонсона?

– Конечно. Когда сержант производил арест, Джонсон не сопротивлялся. Держался он на редкость бодро, ибо не верил, что кольца могут обнаружить, а его обвинить в укрывательстве краденого. Когда же в местном полицейском участке, куда его доставили для разбирательства, он встретил двух других членов шайки – Джорджа и Рози Бартлет, которые были арестованы раньше, его уверенность немало поколебалась. Она пошатнулась еще сильнее, когда я взял у него костыль, снял потайную крышку и вытряхнул на стол около дюжины дорогих колец – отборнейших изделий из запасов мистера Гринбаума.

Я позволил Лестрейду приписать все заслуги в раскрытии этого дела себе; в результате после ареста ноттинг-хиллской шайки охотников за драгоценностями, которая уже успела получить известность, его позиции в Скотленд-Ярде заметно упрочились. Что до самих злоумышленников, всех их судили и приговорили к разным срокам заключения. Самый суровый приговор заслужил Джордж Бартлет (вы, верно, уже поняли, что именно он был зачинщиком и главой шайки), самый мягкий – Джонсон, поскольку он не принимал участия в самом налете, а только прятал у себя украденные драгоценности. Мне кажется, его гибель в Пентонвильской тюрьме стала слишком жестокой расплатой за былые прегрешения, ведь он не был закоренелым негодяем, просто-напросто сбился с верного пути.

По-видимому, безвременная смерть Бледнолицего Джонсона искренне опечалила Холмса. Мне редко доводилось видеть, чтобы он выказывал сочувствие не то что представителям уголовной среды, но даже своим клиентам[26]26
  В рассказе «Случай с переводчиком» доктор Уотсон описывал Шерлока Холмса как «мозг без сердца, человека, который был настолько же чужд человеческих чувств, насколько он выделялся силой интеллекта». – Доктор Джон Ф. Уотсон.


[Закрыть].

– Кстати, Уотсон, – добавил он резким тоном, словно больше не желая проявлять слабость, – я предпочел бы, чтобы вы никогда не публиковали отчет об этом деле.

Холмс не объяснил, чем вызвано это требование, и, взглянув на его замкнутый, повелительный профиль, я не решился его расспрашивать. Могу только догадываться о его мотивах, но внутреннее чувство подсказывает мне, что, запретив обнародовать эту историю, он заботился скорее о Бледнолицем Джонсоне, а не о себе. Холмс пожелал, чтобы память о несчастном маленьком хромце, с которым судьба всю жизнь, до самой смерти, обходилась столь немилосердно, ничем не омрачалась, и я подчинился его велению. Посему отчет об этом деле будет храниться в моих бумагах, среди рукописей, которые по той или иной причине не будут опубликованы никогда.

Тайна Холбрук-холла

Это необычное дело попало к моему старому другу Шерлоку Холмсу незадолго до того, как он столкнулся со странным случаем греческого переводчика мистера Мэласа[27]27
  Мистер Мэлас, греческий полиглот, подвизался гидом у иностранных туристов в Лондоне, а также переводчиком в суде. Его наняли, чтобы переводить переговоры Паулоса Кратидеса и его похитителей (см. рассказ «Случай с переводчиком»). Шерлока Холмса с этим делом ознакомил его брат Майкрофт. – Доктор Джон Ф. Уотсон.


[Закрыть]. Брат Холмса, Майкрофт[28]28
  Майкрофт Холмс был старше Шерлока Холмса на семь лет. Формально он служил финансовым контролером в правительстве, на деле же являлся правительственным советником по важным вопросам. Он был членом-учредителем клуба «Диоген», который располагался на Пэлл-Мэлл, недалеко от его квартиры (см. рассказ «Чертежи Брюса – Партингтона»). – Доктор Джон Ф. Уотсон.


[Закрыть], сыграл в нем столь же существенную роль, как и в деле Мэласа, хотя я узнал об этом только после завершения расследования.

Это дело, подобно многим, началось с письма от потенциального клиента. Автор письма, мистер Эдвард Мэйтленд, просил позволения встретиться с Холмсом на следующее утро, чтобы обсудить некую проблему, которую он назвал «вопросом жизни и смерти». Однако никаких подробностей он не сообщил, и нам оставалось только гадать, какого свойства был этот самый вопрос.

– По моему опыту, понятия о серьезности положения у разных людей порой весьма различаются, – философски заметил Холмс. – Помнится, как-то меня попросили разыскать пропавшую собачонку одной известной актрисы, чье имя частенько мелькает в колонке светских сплетен. Это был кинг-чарльз-спаниель по кличке Тихоня.

– И вы его разыскали, Холмс? – спросил я. Меня немало повеселило, что моему старому другу, гордившемуся тем, что он единственный частный сыщик-консультант в мире, навязали такое пустячное поручение.

Холмс снисходительно взглянул на меня.

– В этом не было нужды. Из того, что поведала мне дама, стало ясно, что у животного течка. Я попросту посоветовал хозяйке поставить у порога миску с любимым лакомством Тихони. Позднее меня проинформировали, что собака вернулась в тот же вечер, целая и невредимая, хотя и слегка потрепанная. Может статься, вопрос мистера Мэйтленда из той же категории, что и дело о Тихоне, а для его решения понадобится, фигурально выражаясь, лишь миска с отварной крольчатиной. С другой стороны, письмо написано уверенным, ровным почерком, который как-то не вяжется с воспаленным воображением.

Умозаключения Холмса оказались справедливы: как только на следующее утро в назначенный час мистер Эдвард Мэйтленд появился в нашей гостиной, по его внешнему виду и поведению тотчас стало ясно, что это умный и рассудительный молодой человек. Лет тридцати с лишним, хорошо одетый, он обладал приятными, открытыми манерами и сразу располагал к себе.

Его пригласили сесть и поведать, что привело его сюда. Он тут же приступил к рассказу.

– В письме я намеренно не стал излагать подробности тревожащего меня дела, мистер Холмс, поскольку счел, что лучше объяснить все при личной встрече. Это касается моего двоюродного деда, сэра Реджинальда Мэйтленда, которому уже под восемьдесят. Возможно, вы слыхали о нем. Перед тем как удалиться на покой, он был биржевым маклером в лондонском Сити и заслужил у коллег прозвище Мидас[29]29
  Мидас – царь Фригии, по преданию, женатый на дочери Агамемнона. Согласно древнегреческому мифу, бог Дионис выполнил желание Мидаса и наградил его особым даром: все, к чему тот прикасался, превращалось в золото. Однако Мидас вскоре пожалел об этом, когда в золото превратилась пища, до которой он дотронулся, а затем и его дочь, которую он захотел обнять. Его имя стало нарицательным – так называют очень богатых, но несчастливых людей. – Доктор Джон Ф. Уотсон.


[Закрыть], ибо все, к чему он прикасался, обращалось в золото. Из этого вы можете заключить, что он невероятно богат.

– Но в других отношениях, по-видимому, не слишком удачлив? – вставил Холмс. – О нем ведь поговаривали, что он притягивает к себе несчастья?

Мэйтленд утвердительно кивнул. Лицо его помрачнело.

– Верно, мистер Холмс, и в некоторых из этих несчастий виноват он сам. Он был, да и остается, своевольным упрямцем, который умудрился перессориться со всеми, кто был ему близок: с семьей, друзьями, коллегами. Он никогда не был женат, хотя когда-то, насколько мне известно, у него была невеста – очаровательная девушка. Из-за его невыносимого нрава ей пришлось разорвать помолвку. Он поссорился со своим братом, моим дедом, и наотрез отказался общаться и с ним, и с моим отцом. Однако, по некоторым причинам, он был как будто расположен ко мне и после смерти моего отца прислал мне письмо с соболезнованиями. В конце концов мы с ним стали изредка обедать в его лондонском клубе, а после того, как он ушел на покой, то и в его суссекском поместье Холбрук. Однако с недавних пор я стал навещать его все реже и реже. А неделю назад получил вот это письмо.

Вынув из кармана послание, Мэйтленд протянул его Холмсу, который, спросив у владельца позволения, прочел его вслух, чтобы я тоже ознакомился с его содержанием.

Оно начиналось без всяких предисловий:

Сэр! Я нахожу Ваше вызывающее поведение совершенно неприемлемым. Разумеется, я имею в виду те анонимные письма, которые Вы начали отправлять мне после своего последнего визита. Посему отныне я запрещаю вам появляться в моем доме или пытаться каким бы то ни было способом поддерживать со мной связь. Я уведомил обо всем своего адвоката, и любое стремление нарушить этот запрет может, в случае необходимости, послужить поводом для обращения в суд.

– И никаких прощальных слов, только подпись, – сказал Холмс, заканчивая чтение письма. Сложив письмо и возвратив его мистеру Мэйтленду, он заметил: – Весьма необычное послание! О каких это анонимных письмах толкует ваш родственник?

– Я выяснил это лишь несколько дней назад. Впрочем, я начал опасаться за деда, как только получил это письмо.

– Вот как? Отчего же?

– Меня тревожит все возрастающее влияние, которое оказывает на него один из слуг – кучер по фамилии Адамс. Он служит у деда уже четыре года, с тех пор как уволился прежний кучер. У меня есть причины полагать, что за попыткой воспрепятствовать мне видеться с дедом стоит именно Адамс.

Холмс подался вперед, его глаза засверкали, он весь подобрался и навострил уши, словно охотничий пес, учуявший дичь.

– Прошу вас, продолжайте, мистер Мэйтленд, – произнес он.

– Вполне вероятно, что Адамс – мошенник, который сумел втереться в доверие к деду, – говорил мистер Мэйтленд. – Я никогда не любил этого человека (мне претила его вкрадчивость), однако поначалу у меня не было причин не верить ему. Он казался надежным слугой, был предан моему деду и изо всех сил стремился ему угодить. Он с образцовым смирением терпел своего сварливого хозяина; выслушивал утомительные повествования о славных деньках, когда тот царил на бирже; по первому его слову мчался запрягать лошадей и увозил его кататься по окрестностям. Так он постепенно сумел доказать свою незаменимость, и когда дед уволил своего камердинера Джордана за то, что тот украл золотые запонки, на его место был приглашен Адамс.

Я понял, насколько упрочилось положение Адамса, только когда полгода назад снова навестил деда. Откровенно говоря, мистер Холмс, я был крайне обеспокоен, но все, что я мог сделать, – это поделиться своими опасениями с его экономкой, миссис Графтон. Это достойная, здравомыслящая женщина, которая служит в Холбруке уже много лет. То, что она мне рассказала, встревожило меня еще сильнее. Она разделяла мою неприязнь к Адамсу и, в свою очередь, поведала мне, что, по ее мнению, именно Адамс подстроил расправу над Джорданом: он сам украл эти запонки и подбросил их в комнату камердинера. Она несколько раз видела, как Адамс тайком шарит по дому, но не посмела доложить об этом хозяину, ибо мой дед слишком высоко ценит своего кучера. Она согласилась тайно писать мне, сообщая о состоянии деда, а также о поведении Адамса и обо всех событиях, которые будут происходить в поместье.

Мы договорились, что свои ответы я буду присылать на адрес приходского священника, поскольку Адамс, который, вероятно, просматривает всю приходящую почту, мог узнать о нашей переписке или даже уничтожить мои письма, чтобы они не попали в руки миссис Графтон. Именно благодаря этой женщине до меня доходят вести о тревожных происшествиях последних недель.

– Каких например? – спросил Холмс, поскольку Мэйтленд, заколебавшись, провел по лицу рукой, словно пытаясь таким образом привести мысли в порядок.

– Уличить его в явной злонамеренности было нельзя, но после всего, что миссис Графтон рассказала мне об этом человеке, я засомневался в нем еще больше. Например, несколько раз откладывались визиты дедова врача, доктора Макфаддена. Он всегда навещал деда по пятницам утром, чтобы проверить пульс, послушать сердце и прочее. Адамс же четыре раза отправлял сына садовника в приемную доктора Макфаддена с запиской, отменяя встречу. Возможно, Адамс к этому непричастен. Записки были написаны дедовой рукой, к тому же я по опыту знаю, что дед с трудом выносит эти еженедельные осмотры, особенно если доктор Макфадден начинал толковать про умеренность в еде и крепких напитках. Дед любит пропустить стаканчик-другой виски и утверждает, что доктор хочет лишить его одного из немногих удовольствий, которые ему остались.

Это подводит меня к вопросу о графине с виски. Миссис Графтон заметила, что в последнее время ей приходится наполнять его куда чаще, чем раньше. Она заподозрила, что либо дед стал больше выпивать, либо к танталу[30]30
  Тантал – специальная деревянная подставка для графинов с алкогольными напитками, например виски. Она запиралась на ключ, чтобы, не открыв замок, невозможно было вынуть графин. Свое название приспособление получило по имени мифического царя Фригии Тантала, который был осужден на вечные муки в Тартаре: поблизости от него всегда находились еда и питье, до которых он не мог дотянуться. – Доктор Джон Ф. Уотсон.


[Закрыть] хозяина прикладывался Адамс. На сей раз я опять остался без убедительных доказательств, способных подтвердить мои подозрения и свидетельствовать против Адамса. Я продолжал поддерживать переписку с миссис Графтон и время от времени навещать двоюродного деда.

А неделю назад, мистер Холмс, я получил то самое письмо, которое только что показывал вам: мне запрещалось впредь появляться в этом доме из-за моего, как выразился дед, «вызывающего поведения».

– А что с анонимными письмами? Можете вы предположить, что в них было?

– Могу, – ответил Мэйтленд.

Он снова полез во внутренний карман, вынул оттуда конверт и достал из него сложенный лист, который вручил Холмсу. Холмс несколько долгих мгновений молча изучал его, а потом, ни слова не говоря, передал мне.

Насколько я мог судить, это был листок дешевой писчей бумаги, какую можно купить в любом писчебумажном магазине. Его единственной особенностью являлось наличие нескольких слов и отдельных букв, вырезанных из газеты и наклеенных на его поверхность. Из них было составлено краткое послание: «Берегись! Ты старый дурак, которому прямая дорога в ад».

Ни даты, ни подписи, ни даже инициалов под ним не значилось.

– Можно взглянуть на конверт? – спросил Холмс. Он взял у Мэйтленда конверт, так же молча рассмотрел его и передал мне.

Адрес на конверте тоже был составлен из отдельных слов и букв, а сам конверт изготовлен из бумаги того же сорта и проштемпелеван лондонским Западно-центральным почтовым отделением.

Пока я изучал конверт, Мэйтленд продолжал:

– По моей просьбе миссис Графтон вытащила это письмо из ящика дедова секретера и переслала мне, пояснив, что в течение четырех недель, прошедших со времени моего последнего визита в Холбрук-холл, деду пришло еще шесть подобных писем. Должен сказать, что я проживаю на территории Западно-центрального почтового округа. Могу лишь предположить, что дед с подачи Адамса пришел к заключению, что посылал эти письма именно я.

– Но с какой целью?

Мэйтленд криво усмехнулся:

– Вот именно, мистер Холмс! Для чего мне было угрожать деду подобным образом? С другой стороны, понятно, зачем Адамсу понадобилось вбивать клин между мной и моим двоюродным дедом. Во-первых, теперь я не могу встречаться с сэром Реджинальдом и наблюдать за Адамсом. А во-вторых, я – главный наследник дедова имения. Если меня лишат наследства, боюсь, единственным, кто от этого выиграет, станет Адамс.

– Неужели сэр Реджинальд окажется настолько глуп, что исключит вас из завещания в пользу Адамса?

– Он очень упрям, мистер Холмс, если уж он кого-нибудь невзлюбит, то всерьез. Далеко ходить не надо: его несговорчивость сполна ощутил на себе мой отец, но, как я вам уже говорил, были и другие случаи – с его друзьями и сослуживцами, которых он без всякого сожаления вычеркнул из своей жизни. Думаю, теперь вы понимаете, почему я писал, что дело не терпит отлагательств.

– Разумеется, мистер Мэйтленд, – хмуро заверил его Холмс. – Даю вам слово, что не мешкая займусь этим случаем. Однако перед тем, как вы уйдете, мне необходимо задать вам несколько уточняющих вопросов. Прежде всего, были ли у Адамса рекомендации?

– Думаю, что были. Об этом лучше спросить у миссис Графтон.

– Конечно. Из этого вытекает второй вопрос. Не дадите ли вы мне имя и адрес приходского священника, чтобы, если потребуется, я сам мог написать миссис Графтон?

– Пожалуйста. Преподобный Джордж Пэйджет, адрес: графство Суссекс, Холбрук, Медоу-лейн, дом священника. Священник и особенно его жена в дружеских отношениях с миссис Графтон, которая регулярно посещает церковь. Им известно о том, что творится в Холбрук-холле, по крайней мере в общих чертах. Уверен, если вы к ним обратитесь, они сделают все, чтобы помочь вам.

– Могу ли я на время забрать у вас анонимное письмо вместе с конвертом? – спросил Холмс.

Получив согласие Мэйтленда, Холмс встал и протянул посетителю руку.

– Что ж, пока это все, – сказал он. – Я напишу вам, как только будет что сообщить.

После того как клиент оставил комнату и мы услышали, что внизу за ним захлопнулась входная дверь, Холмс повернулся ко мне:

– Боюсь, Мэйтленд прав: затевается что-то нехорошее, и за всем этим стоит Адамс.

– Кажется, вы в этом совершенно уверились, Холмс.

– Дорогой друг, это ясно как день. Подтверждением тому служат анонимные письма.

– Разве? Признаюсь, не пойму отчего. Их мог прислать кто угодно. А если это действительно Адамс, как он ухитрился отправить их из Лондона?

– О, это легко устроить! – отмахнулся Холмс. – У него есть сообщник, которому он отсылал эти письма, а тот, в свою очередь, опускал их в почтовый ящик в Западно-центральном почтовом округе. Думаю, вскоре выяснится, что его соучастник сыграл и другую роль. Кстати, я вспомнил, что у меня самого есть дело на почте.

– О какой это роли вы говорите? – изумился я.

Но Холмс, не ответив, сунул анонимку в карман, схватил свою шляпу и трость и направился к двери. Через минуту я услышал, как он свистит на улице, подзывая кэб[31]31
  Наемный четырехколесный экипаж можно было подозвать одним свистком, двухколесный, то есть кэб, – двумя. Некоторые лондонцы специально для этого носили с собой свисток. – Доктор Джон Ф. Уотсон.


[Закрыть].

Я решил, что он собирается телеграфировать священнику и его жене, чтобы попросить их о встрече. Так оно и было, но его торопливый уход имел под собою еще одну причину, о которой я узнал много позже. Холмс отправился в клуб «Диоген»[32]32
  Клуб «Диоген» располагался на улице Пэлл-Мэлл. В нем была комната для посторонних посетителей – единственное место в заведении, где позволялось разговаривать. Майкрофт Холмс был одним из членов-учредителей клуба (см. рассказы «Случай с переводчиком» и «Чертежи Брюса – Партингтона»). – Доктор Джон Ф. Уотсон.


[Закрыть], чтобы проконсультироваться со своим старшим братом Майкрофтом, о существовании которого я в то время даже не подозревал.

Ответ преподобного Джорджа Пэйджета на телеграмму, посланную Холмсом утром, пришел уже после обеда. Священник телеграфировал, что завтра охотно примет нас с Холмсом в своем доме, где мы сможем увидеться с миссис Графтон, и предлагал выехать в Чичестер – то есть на ближайшую к Холбруку железнодорожную станцию – с вокзала Виктория в десять часов двадцать шесть минут. Он встретит нас с поезда на двуколке, запряженной пони.

Как и было условлено, преподобный Пэйджет, пожилой седовласый клирик, похожий на ученого, поджидал нас на станции. Мы уселись в двуколку и отправились в трехмильное путешествие до Холбрука по живописным дорогам Суссекса, петлявшим среди полей, в которых колосилась еще не поспевшая пшеница, мимо зеленых рощ, живых изгородей и лужаек, заросших нежно благоухавшими полевыми цветами.

Беседа со священником, столь же приятная, как и открывавшиеся перед нами виды, касалась многих увлекательных предметов, в том числе средневековой церковной музыки, особенно интересовавшей Холмса в то время[33]33
  Шерлок Холмс написал монографию о мотетах Орландо Лассуса (ум. 1594) – немецкого композитора, сочинявшего по преимуществу духовную музыку. Эта монография «была напечатана для узкого круга читателей, и специалисты расценили ее как последнее слово науки по данному вопросу». – Доктор Джон Ф. Уотсон.


[Закрыть], а также сельской жизни, которой мой старый друг неожиданно для меня стал бурно восхищаться.

– Нет ничего более чудесного, чем на склоне дней поселиться на маленькой ферме и провести там свои последние годы, наблюдая за природой во всем ее многообразии[34]34
  Хотя доктор Уотсон утверждал, что Шерлок Холмс «не проявлял интереса к живой природе», много позже Холмс признавался, что «в течение долгих лет, проведенных в туманном, мрачном Лондоне», мечтал о «мире и тишине природы» (см. рассказы «Морской договор», «Львиная грива»). – Доктор Джон Ф. Уотсон.


[Закрыть].

Холмс ни словом не обмолвился о том, что привело нас сюда. Честно говоря, он ни разу не заговорил об этом и со мной, с тех пор как вернулся вчера с телеграфа, и я все так же недоумевал по поводу его утверждения о том, что анонимное письмо подтверждает злонамеренность Адамса. Что до священника, то, в силу присущих ему осмотрительности и скромности, он лишь единожды упомянул о нашем деле, когда, по дороге в деревню, хлыстом указал на величественный особняк в стиле королевы Анны, окруженный обширными угодьями.