Текст книги "Мнимое сумасшествие"

Автор книги: Джун Томсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Джун Томсон
Мнимое сумасшествие

Глава 1

По причинам, которые станут понятны позже, опубликовать отчет об этом приключении при жизни его главных участников не представлялось возможным. В то время это дело привлекло внимание широкой публики, в особенности падкой до всяких сенсаций прессы, и такого рода публикация могла бы навлечь на героев этих событий массу неприятностей. А мне не хотелось усугублять их страдания и ворошить пепел, вспоминая старый скандал.

Тем не менее дело, о котором идет речь, принадлежит к числу тех немногих дел [1][1]
  По словам Джона Г. Ватсона, он предложил вниманию мистера Шерлока Холмса только два дела: случай, который затем был изложен в рассказе «Палец инженера», и просшествие с полковником Уорбертоном. Однако среди личных бумаг Доктора Джона Г. Ватсона, которые он отдал на сохранение в банк, моим покойным дядюшкой, доктором Джоном Ф. Ватсоном, был обнаружен отчет о третьем случае. Последний был опубликовав в «Секретных записках о Шерлоке Холмсе», однако я не могу гарантировать их подлинность. – Прим. доктора Джона Ф. Ватсона.


[Закрыть], которые я имел честь предложить вниманию моего старого друга мистера Шерлока Холмса. Кроме того, оно обладает рядом замечательных особенностей, да и мне самому пришлось сыграть не последнюю роль в разгадке той головоломки. По этой причине я решил изложить все известные мне обстоятельства этого дела на бумаге, хотя бы ради собственного удовлетворения.

Случилось это, насколько я помню, в июле 1890 года. В один прекрасный день ко мне в приемную [2][2]
  Незадолго до своего брака с мисс Мэри Морстен доктор Джон Г. Ватсон продал свое место практикующего врача в Паддингтоне. Но к июню 1890 года купил место практикующего врача в Кенсингтоне. См. рассказ «Союз рыжих». – Прим. доктора Джона Ф.Ватсона.


[Закрыть] пожаловала некая дама.

Поскольку она не принадлежала к числу моих постоянных клиентов, я обратил особое внимание на ее внешность, пользуясь теми приемами наблюдения, которые хорошо освоил за годы долгой дружбы с Шерлоком Холмсом. Моя посетительница была среднего роста, лет тридцати пяти, судя по простому золотому кольцу на безымянном пальце левой руки, замужем, но недавно, так как кольцо выглядело совершенно новым. Одета она была в платье спокойного серого цвета, но сшитого из дорогой ткани, и хотя во всей ее внешности не было ничего примечательного, посетительница производила впечатление искренней, спокойной, интеллигентной и довольно привлекательной женщины.

– Прошу вас, мадам, садитесь, – пригласил я, указывая на кресло, стоявшее перед моим письменным столом, и уже было приготовился записывать ее имя и адрес.

К моему удивлению, она продолжала стоять и неожиданно начала сама задавать мне множество вопросов.

– Вы доктор Джон Г. Ватсон?

– Да, мадам.

– Могу ли я спросить вас, не служили ли вы в Индии, в Пятом Нортумберлендском полку фузильеров?

– Служил. Но какое это имеет отношение к делу? Насколько я понимаю, вы пришли сюда за моей профессиональной помощью как медика?

– Прошу извинить меня, доктор Ватсон, если мое поведение показалось вам невежливым, – проговорила она, наконец садясь в кресло. – Дело в том, что в справочнике практикующих врачей указано несколько докторов по фамилии Ватсон, и все Джоны, поэтому мне необходимо было удостовериться, что я попала именно к тому, кто мне нужен. Я полагаю, вы помните моего мужа, полковника Гарольда Уорбертона из Восточно-Эссекского полка легкой кавалерии?

– Гал Уорбертон! – воскликнул я в величайшем изумлении.

Впервые я познакомился с ним несколько лет назад, перед тем как меня перевели в Беркширский полк помощником хирурга и отправили служить на афганскую границу. Там, в Афганистане, в битве при Майванде, в июне 1880 года я был тяжело ранен в плечо.

Хотя мое общение с Галом Уорбертоном продолжалось недолго, между нами установились близкие, дружеские отношения, и я искренне сожалел, что потерял связь с ним после увольнения из армии. Он был весьма дельным офицером, честным и справедливым с подчиненными, склонным к размышлениям, в том числе и над серьезными проблемами. Кроме того, он был убежденным холостяком. Каково же было мое удивление, когда моя посетительница представилась как жена Гала Уорбертона!

– Мой муж часто и тепло отзывался о вас, – продолжала миссис Уорбертон, – поэтому я решила обратиться к вам за советом от его имени. Вопрос, который я хочу задать, может показаться вам странным, но все же я прошу честно ответить на него. Я не стала бы спрашивать вас ни о чем, если бы это не было жизненно важно для Гарольда.

– Так прошу, миссис Уорбертон, задайте ваш вопрос. Я постараюсь ответить на него самым честным образом.

– Вопрос мой таков: случалось ли вам когда-нибудь наблюдать у моего мужа какие-нибудь признаки сумасшествия?

– Сумасшествия? – повторил я, не в силах прийти себя от изумления. – Да он был одним из самых здоровых людей, каких мне только приходилось встречать! Гал Уорбертон – сумасшедший! Сама мысль об этом безумна!

– Но, насколько мне известно, в свое время вам приходилось лечить моего мужа, – настойчиво продолжала расспросы миссис Уорбертон.

– Да, но по поводу перелома в запястье, полученного при игре в поло, – ответил я немного резче, чем следовало, поскольку меня начало одолевать некоторое беспокойство при мысли о том, что моего старого армейского друга подозревают в сумасшествии.

– И все? А Гарольд никогда не признавался вам, что время от времени с ним случаются приступы безумия?

– Разумеется, нет! Да и с чего это вдруг? Кто, позвольте спросить, внушил вам нечто подобное?

– Мой муж, – тихо промолвила она, не сводя с меня глаз.

Прошло какое-то мгновение, прежде чем я осознал смысл столь необычного замечания, и ответил как можно более спокойно:

– Я полагаю, миссис Уорбертон, что вам лучше рассказать мне все с самого начала.

– Я полностью согласна с вами, доктор Ватсон, ибо ситуация крайне тяжелая и непонятная для меня, как, по-видимому, и для вас.

Она превосходно владела собой, но на мгновение самообладание оставило ее, и на глаза навернулись слезы. Однако жена моего американского друга тут же храбро продолжила свой рассказ:

– Прежде всего я должна сообщить вам, что впервые встретила Гарольда более пяти лет назад в Индии. До того времени я жила в Англии со своей овдовевшей матушкой. После ее смерти мой очень близкий друг, миссис Феннер Литтон-Уайт, должна была отплыть в Индию к мужу-майору из Четвертого Девонширского драгунского полка. Она предложила мне сопровождать ее в качестве компаньонки. Поскольку близких родственников у меня в Англии не было, я охотно согласилась.

Полк, где служил тогда муж миссис Феннер Литтон-Уайт, был расквартирован в Дарджилинге, и именно муж моей приятельницы познакомил меня с Гарольдом. Позже Гарольд говорил, что влюбился в меня с первого взгляда, хотя прошло полтора года, прежде чем он предложил мне руку и сердце. Вам хорошо известно, что человек он сдержанный и не склонен выражать внешне свои чувства. Он на несколько лет старше меня и в бытность свою холостяком привык жить один. По этим причинам он, по его собственному признанию, так долго колебался, прежде чем попросил меня выйти за него замуж.

Со своей стороны, я сначала почувствовала к нему просто симпатию и лишь потом полюбила его. Мы обвенчались в англиканской церкви в Равалпинди. По желанию мужа никаких объявлений о нашей свадьбе не было помещено в лондонских газетах, даже в газете «Таймс», и только по моей настоятельной просьбе Гарольд согласился, чтобы я сообщила о нашем браке своей крестной в Англии. Я рассказываю вам все эти факты, потому что они могут оказаться существенными для понимания дальнейших событий.

Около двух лет назад мой муж перенес сильный приступ лихорадки, после которого здоровье его пошатнулось. Полковнику порекомендовали уйти в отставку и поселиться в стране с более умеренным климатом. Я полагала, что он захочет вернуться в Англию, но, к моему удивлению, он стал поговаривать о том, чтобы отправиться в Новую Зеландию – в страну, где ни у него, ни у меня не было никого из близких.

Пока мы обсуждали наши планы, я получила письмо, сразу решившее наше будущее. Оно было от нотариуса моей крестной, в котором тот уведомлял о ее кончине. В письме сообщалось, что по воле усопшей я названа ее главной наследницей и что по завещанию могу вступить во владение ее домом в Хэмпстеде со всей обстановкой и получать годовой доход в тысячу фунтов стерлингов, если соглашусь выполнить некоторые условия. Я должна вернуться в Англию и жить в доме вместе со своим мужем. Речь шла о прелестной вилле в георгиевском стиле, где родилась и выросла моя крестная. Она очень беспокоилась о том, чтобы дом не был продан в чужие руки, и о том, чтобы семейное достояние было сохранено.

В случае, если я отказываюсь принять эти условия, мне завещался капитал в размере трех тысяч фунтов стерлингов, но дом вместе с поместьем и обстановкой перешел бы ко второму сыну кузины моей крестной, которого она практически не знала.

Хотя известие о смерти моей любимой крестной глубоко опечалило меня, должна признаться, что предложение вступить во владение домом и получать надежный ежегодный доход пришло в самое подходящее время, когда Гарольд и я были очень озабочены нашим будущим. Как вам, несомненно, известно из собственного опыта, доктор Ватсон, нелегко человеку содержать себя и жену на половинном жалованье.

– Разумеется, это непросто! – воскликнул я, вспомнив о тех финансовых затруднениях, которые мне довелось испытать по возвращении в Англию. – Но прошу вас, миссис Уорбертон, продолжайте. Думаю, вы согласились принять условия, оговоренные в завещании?

– Не сразу, но согласилась. Гарольд был не в восторге, но никто из нас не располагал сколько-нибудь заметным состоянием. Я сама происхожу не из богатой семьи, а отец Гарольда потерял незадолго до смерти почти весь свой капитал на рискованной спекуляции. После сильных колебаний полковник решил, что я все-таки должна принять условия завещания. Муж подал в отставку, и мы заказали билеты на парусное судно «Восточная принцесса». Но даже когда билеты были доставлены, а багаж упакован, Гарольд, казалось, был на грани того, чтобы передумать. Он явно опасался возвращения в Англию, и на мои вопросы о причинах беспокойства говорил только, что у него с Англией связано много тяжелых воспоминаний.

Вы занятой деловой человек, доктор Ватсон, и я постараюсь изложить последующие события как можно короче.

Мы прибыли в Англию и поселились в доме моей покойной крестной, где были очень счастливы. Здоровье моего мужа постепенно пошло на поправку, но выезжать куда-нибудь в общество, даже бывать время от времени в театре или музее, Гарольд упорно отказывался, мотивируя это тем, что нам и вдвоем очень хорошо. Он не хотел возобновить даже свои старые знакомства, в том числе и с вами, хотя часто вспоминал о вас с особой теплотой.

– Мне было бы очень приятно, если бы он решился навестить меня, – признался я, тронутый тем, что Гал Уорбертон сохранил ко мне дружеское расположение. – Если бы я знал, что полковник в Лондоне, то, несомненно, написал бы ему и предложил встретиться. Но прошу вас, миссис Уорбертон, продолжайте. Вы упомянули о том, что по признанию вашего мужа у него в Индии случались приступы помешательства. А замечали ли вы какие-нибудь признаки безумия у него еще в Индии?

– Нет, доктор Ватсон. Ни о чем таком и речи не было вплоть до самого последнего времени. Точнее говоря, о безумии Гарольд в первый раз упомянул ровно два дня назад. По обыкновению, он в тот день после завтрака уединился в своем кабинете, где писал историю своего полка. Когда почтальон доставил вторую почту, я сама отнесла ее Гарольду, поскольку он не любит, когда его беспокоит горничная. Муж был в превосходном настроении. Вся корреспонденция состояла из двух писем, в одном конверте, как я думаю, был счет от зеленщика, второй конверт был надписан неизвестным мне почерком.

Поскольку мы редко получали письма, так как ни у Гарольда, ни у меня не осталось в Англии ни близких родственников, ни друзей, я обратила особое внимание на второй конверт: на нем стоял почтовый штемпель Гилфорда. Я немного удивилась, так как мы не знали никого, кто жил бы в Сюррее.

Примерно через полчаса, в одиннадцать часов, я пошла в кабинет, чтобы принести мужу чашечку кофе. И на этот раз застала его совершенно в другом состоянии. Он расхаживал по кабинету в сильнейшем возбуждении, руки его тряслись, а речь была бессвязной. Сначала я подумала, что с ним снова приключился приступ лихорадки, и уже хотела было послать горничную за врачом, как Гарольд вмешался и упросил меня не делать этого.

Вот тогда-то муж и сообщил мне, что с детства страдает приступами безумия, к счастью, они бывают редко, ранние симптомы которых он ощущал в последние несколько дней. Именно поэтому он написал письмо в одну частную лечебницу, которую рекомендовал один знакомый врач, с просьбой принять его как можно скорей. Мне он ничего об этом не говорил потому, что не хотел беспокоить раньше времени. Гарольд объяснил, что надеется справиться с симптомами если же это не удастся, то за ним в полдень прибудет экипаж, и его отвезут в лечебницу. Лечение должно занять не более двух недель. Самое главное при этой болезни – абсолютный покой и тишина, поэтому я не должна навещать его или писать ему письма, и, стало быть, я не буду знать название лечебницы и имя доктора, который рекомендовал ее. Вот я и подумала, не вы ли это были, доктор Ватсон.

– Нет, конечно! Как я вам уже говорил, я даже не знал, что ваш муж вернулся в Англию. Какое необычайное стечение обстоятельств, миссис Уорбертон! Наблюдались ли у вашего мужа какие-нибудь симптомы помешательства, о которых он упомянул в разговоре с вами?

– Нет, никаких и никогда. Вплоть до этого дня его поведение было совершенно нормальным.

– Не вызвали ли у вас подозрения его внезапный приступ и решение пройти курс лечения в частной клинике?

– Сначала не вызвали, доктор Ватсон. Я была слишком потрясена, чтобы рассуждать логично. Кроме того, сразу занялась сбором его саквояжа. Гарольд также находился не в том состоянии, чтобы я могла продолжать расспросы: он был все еще сильно возбужден. Вскоре прибыл крытый экипаж, и человек, которого я приняла за служителя, помог мужу сесть в него.

И лишь когда экипаж скрылся из виду, у меня появилась возможность собраться с мыслями, и меня начали терзать дурные предчувствия. Поскольку приступ приключился с Гарольдом вскоре после второй почты, я вернулась в кабинет, чтобы взглянуть на то злополучное письмо из Гилфорда. Меня не покидала мысль, что именно оно стало причиной внезапного приступа у Гарольда. Счет от зеленщика по-прежнему лежал на столе, но второго письма нигде не было видно, пока наконец я не заметила в камине остатки какой-то обугленной бумаги. Так как на дворе стоит лето, огонь в камине в то утро не разводили. От письма остался только пепел, но все же мне удалось подобрать крохотный клочок, которого не коснулось пламя. Я привезла его с собой.

– Позвольте мне взглянуть, – попросил я. Миссис Уорбертон открыла сумочку и достала простой конверт.

– Уцелевший кусочек письма находится внутри вместе с веточкой мирта, которую я также нашла в золе. Мне кажется, что она тоже была в письме, хотя и не могу понять почему.

Открыв конверт, я осторожно вытряхнул его содержимое на стол. Как и говорила миссис Уорбертон, это были веточка с темно-зелеными листочками, слегка опаленными пламенем, и крохотный обрывок бумаги размером с флорин, сильно пострадавший от огня, на котором я мог различить только буквы «ви» и чуть дальше «ус». Может быть, это отдельное слово «ус», но к чему здесь оно?

– Так вы говорите, что это мирт? – спросил я, дотрагиваясь до листочков кончиками пальцев. – А разве вы не знаете, что он означает?

– Только не в связи с решением Гарольда немедленно отправиться в психиатрическую лечебницу. Что же касается мирта, то я его сразу узнала. Ведь веточка мирта была и в моем свадебном букете. На языке цветов мирт означает девичью любовь.[3][3]
  Во время свадьбы дочери королевы Виктории и будущего ниператора Германии в свадебном букете приицессы был мирт. От этой веточки в Осборне был выращен куст, цветы с которого украшали свадебные букеты всех королевских особ на последующих брачных церемониях. – Прим. доктора Джона Ф. Ватсона.


[Закрыть]

– Могу ли я оставить все это у себя? – спросил я, приняв внезапное решение. – С вашего разрешения я хотел бы показать и клочок бумаги, и веточку моему старому другу мистеру Шерлоку Холмсу. Вы о нем слышали? Он снискал широкую известность как сыщик-консультант и мог бы, в чем я не сомневаюсь, провести от вашего имени все те розыски, которые вы захотите предпринять.

Я видел, что миссис Уорбертон сомневается.

– Видите ли, мистер Ватсон, мой муж – человек очень скрытный и вряд ли одобрил, если бы кто-нибудь посторонний вмешался в его дела. Но я действительно наслышана о мистере Холмсе и, поскольку меня глубоко волнует здоровье Гарольда, готова дать свое согласие, если вы гарантируете порядочность вашего друга.

– Вне всяких сомнений!

– Тогда я попрошу вас безотлагательно проконсультироваться с ним. Я знаю, что вы принимаете интересы моего мужа близко к сердцу, – произнесла миссис Уорбертон, вставая и протягивая мне карточку. – Вы найдете меня по этому адресу.

Я навестил Холмса на нашей старой квартире в доме на Бейкер-стрит в тот же день и застал его в гостиной, где он с сосредоточенным видом наклеивал в общую тетрадь вырезки из газет. Но стоило мне объяснить причину моего появления, как детектив отложил кисточку и клей, сел в свое кресло и с неподдельным интересом выслушал полный отчет о необычайной истории, о которой мне поведала миссис Уорбертон.

– Боюсь, Холмс, – заметил я, передавая другу конверт, – что это единственные улики, которые я могу предложить вашему вниманию в странном случае о внезапной и, на мой взгляд, совершенно необъяснимой жалобе Уорбертона на приступы безумия и его решении отправиться в неизвестную частную психиатрическую лечебницу где-то в Сюррее.

– О, местонахождение лечебницы – загадка небольшая, и решить ее совсем нетрудно, – невозмутимо заметил Холмс.

Он извлек обгоревший обрывок бумаги из конверта и, положив его на стол, стал внимательно разглядывать в сильную лупу.

– Из почтового штемпеля нам известно, что письмо отправлено из окрестностей Гилфорда и что часть адреса содержит слово «хаус».[4][4]
  Дом (аигл.). – Прим. ред.


[Закрыть]

– Но как вы пришли к такому заключению? – удивился я, потрясенный выводом, который он сделал после беглого осмотра «вещественных доказательств».

– Все очень просто, друг мой. Этот клочок бумаги, как нетрудно видеть, представляет собой правый верхний угол листа. Хотя он сильно обгорел, все же вы без труда различите прямые края листа. Так как оборотная сторона клочка чиста, можно предположить, что сохранившийся обрывок соответствует не тексту самого письма, а части адреса, который обычно указывают в правом верхнем углу. Следовательно, буквы «ус» скорее всего являются окончанием слова «хаус», в противном случае оно вряд ли могло бы находиться в этом месте. Первая половина названия места кончается на «ви». Не много найдется в английском языке слов, которые заканчивались бы таким образом и могли им входить в название с сочетанием «хаус». Есть ли вас какие-нибудь догадки на этот счет, Ватсон?

– Так сразу ничего путного не вспоминается, – вынужден был признаться я.

– А что вы скажете по поводу «Айви»? «Айви-хаус», звучит неплохо? По буквам подходит. Я предлагаю завтра же отправиться в Гилфорд и там разузнать в почтовом отделении, нет ли поблизости частной лечебницы под таким названием.

– Так вы беретесь за это дело, Холмс?

– Разумеется, мой дорогой друг! В настоящее время я не занят никакими другими расследованиями, а эта история отличается многими необычными особенностями, по крайней мере весьма странным поведением вашего старого армейского друга Гарольда Уорбертона. Я имею в виду не только его последние поступки. Необходимо выяснить кое-что из его прошлого.

– Но зачем?

– А разве вам не кажется странным нежелание полковника вернуться в Англию, а по возвращении на родину – упорное стремление избегать любых контактов с людьми своего круга? Я нахожу это более чем необычным. Вы знали его по Индии. Расскажите о нем немного, Ватсон. Например, не страдал ли он запоями?

– Наоборот, Уорбертон был воплощением трезвого образа жизни.

– Может быть, он играл?

– Очень редко, причем делал только маленькие ставки.

– Может быть, у него была любовница, требовавшая больших расходов?

– Как вы могли о таком подумать! – вскричал я, до глубины души шокированный этим предположением. – Будет вам известно, что Уорбертон был человеком, неукоснительно следовавшим высоким моральным принципам.

– Образцовая жизнь! – пробормотал Холмс. – В таком случае обратимся к миртовой веточке.

– по мнению миссис Уорбертон, веточка символизирует девичью любовь.

Холмс расхохотался.

– Это всего лишь сентиментальный вздор, мой дорогой друг! Удивительно, что при вашей профессиональной подготовке вы забиваете себе голову подобной чепухой! Красная роза – символ страсти! Мирт – символ девичьей любви! А почему другие, более скромные обитатели растительного царства, такие, как морковь или пастернак, не означают, по-вашему, например, что «моя любовь пустила глубокие корни»? Нет, мой старый друг, я полагаю, что, как только мы докопаемся до сути, сразу выяснится, что появление веточки мирта допускает гораздо более прозаическое толкование.

– А чем, по-вашему, объясняется все это странное, происшествие?

Но вытянуть что-нибудь из Холмса было решительно невозможно.

– Разгадка чрезвычайно проста. Поломайте голову над ней. Если вы не сочтете за труд заглянуть ко мне завтра вечером, когда я вернусь из Гилфорда, то думаю, смогу сообщить вам новые сведения об «Айви-хаус» и его обитателях.

Так как моя жена в ту пору уехала на несколько дней навестить свою родственницу, [5][5]
  Почти с полной уверенностью можно утверждать, что речь идет о тетушке, которую время от времени навещала миссис Ватсон. См. рассказ «Пять апельсиновых зернышек». – Прим. доктора Джона Ф. Ватсона.


[Закрыть] мне было не с кем обсудить, что означает веточка мирта, и когда на следующий день я отправился на Бейкер-стрит, то продвинулся в решении загадки ничуть не больше, чем накануне. Холмса я застал в великолепном настроении.

– Присаживайтесь, Ватсон, – радушно приветствовал он меня, радостно потирая руки. – У меня прекрасные новости!

– Насколько я понимаю, ваша экскурсия в Гилфорд оказалась успешной? – спросил я, располагаясь в кресле напротив моего старого друга.

– Вполне. С помощью почтмейстера из почтового отделения я обнаружил «Айви-хаус» в небольшой деревушке Лонг-Мелчетт, что к северу от Гилфорда. Установив точное местонахождение лечебницы, я отправился в местную таверну «Игроки в крокет», и ее хозяин, необычайно словоохотливый малый, развлекал меня за скромным завтраком из хлеба, сыра и эля подробнейшим отчетом о жизни «Айви-хаус» и всех его обитателей, к которым он испытывает живейший интерес. В «Айви-хаус» сейчас находятся пятнадцать пациентов. Одни из них постоянные, другие – временные. Принадлежит это заведение доктору Россу Кумбзу.

– Росс Кумбз! – воскликнул я, сильно удивленный.

– Вам это имя знакомо?

– Да это же один из самых знаменитых невропатологов Англии! Некогда у него была процветающая практика на Харли-стрит. Я думал, он ушел на пенсию, так как лет ему сейчас должно быть немало. Странно, однако, что Кумбз с его репутацией известного врача открыл маленькую частную лечебницу в Сюррее.

– Вы так считаете, Ватсон? Это очень интересно. Вероятно, в ходе наших расследований мы сумеем ответить и на этот вопрос. Что же касается нашего дела, то я предлагаю действовать далее следующим образом. Я попытаюсь по вашему совету – моего врача – попасть в «Айви-хаус» как пациент, страдающий умственным расстройством. Что вы мне посоветуете, мой дорогой друг? Но прошу вас, моя мнимая болезнь не должна быть серьезной, мне вовсе не нужно быть запертым с буйно помешанными. Какое-нибудь нервное расстройство меня вполне устроит, как вы считаете?

– Такой диагноз подходит, – сухо заметил я, зная о продолжительных периодах уныния Холмса, о которых он, должно быть, позабыл в порыве энтузиазма.

– Тогда садитесь за стол и набросайте черновик письма доктору Россу Кумбзу. Нужно, чтобы он успел получить его с вечерней почтой сегодня же.

Совместными усилиями мы сочинили письмо, в котором я представил Холмса под именем Джеймса Эскотта [6][6]
  Джеймс Эскотт – псевдоним, которым мистер Шерлок Холмс воспользовался, когда под видом лудильщика обручился с горничной Агатой, чтобы получить доступ в дом известного мошенника. См. рассказ «Конец Чарльза Огастеса Мнлвертона. – Прим. доктора Джона Ф. Ватсона


[Закрыть], как одного из моих пациентов, якобы нуждающегося в лечении от меланхолии. Поскольку дело было срочным и не терпело отлагательств, я предложил лично сопроводить мистера Эскотта в «Айви-хаус», о котором мне доводилось слышать только самые лестные отзывы, через двое суток – 14 июля в 12 часов дня.

В заключение письма я осведомлялся, не будет ли доктор Росс Кумбз так любезен подтвердить телеграм-' мой готовность принять моего подопечного.

По совету Холмса я добавил также еще несколько строк, в которых высказывал убеждение, что свежий воздух и физическая нагрузка в разумных пределах будут способствовать улучшению состояния мистера Эскотта.

– Это дополнение очень важно, – пояснил мой друг. – Ведь мне необходимо без особых помех обследовать здание лечебницы и прилегающую к нему территорию. – И, уже прощаясь, добавил: – Превосходно, мой дорогой Ватсон! С нетерпением жду от вас известия о том, что доктор Росс Кумбэ принял ваше предложение.

Я прихватил с собой черновик, переписал дома письмо набело на своей почтовой бумаге со штампом в верхнем правом углу и успел опустить письмо в почтовый ящик задолго до того, как почтальон в последний раз забрал почту.

В полдень рассыльный доставил мне телеграмму, в которой доктор Росс Кумбз извещал, что готов принять моего пациента. Взяв кеб, я отправился на Бейкер-стрит, чтобы сообщить хорошие новости Холмсу. Разрабатывая последние детали нашего плана, я совершенно забыл спросить моего друга о том, что же означает миртовая веточка.