Текст книги "Ловушка страсти"
Автор книги: Джулия Энн Лонг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
«Это не сработает, мисс Эверси».
– Но разве эти толпы не забрасывают вас цветами? Им бы следовало так поступать.
– Я часто получаю белые лилии, – спокойно ответила Женевьева. – Ромашки и нарциссы, белые розы и множество полевых цветов.
Бесстрастное перечисление.
– Действительно, похвальный выбор. И вам нравятся эти цветы?
– Мне нравятся все цветы, – уклончиво ответила она.
– Вы очень либеральны.
Кажется, Женевьева прикусила губу, чтобы не улыбнуться.
Он заставит ее улыбнуться, даже если ему придется умереть.
– Но всем ясно, что именно Оливия настолько живая и непосредственная, к тому же она очень страстная натура. Полагаю, цветы отражают восхищение этими свойствами, – пояснила Женевьева.
– Да, все это весьма похвальные качества для женщины, но я также ценю утонченность, – парировал герцог.
– И при этом в леди Абигейл Бизли не было ничего утонченного, – хмуро заметила мисс Эверси.
О Боже!
Герцог чуть не вскрикнул – удар пришелся в цель. Похоже, Женевьева может играть нечестно.
Воцарилось тяжелое молчание.
Леди Абигейл Бизли. Странным образом это имя заставило герцога почувствовать себя совсем беспомощным. На мгновение ему показалось, что ему совершенно нечего ответить.
Интересно, какие мысли приходили в голову мисс Эверси по поводу Абигейл Бизли? Имя Абигейл по-прежнему ассоциировалось у него с янтарными локонами в пламени свечей, чуть разнузданным смехом, телом, которому, как подозревал герцог, была неведома стыдливость. Таким, как у той смеющейся девушки Миллисент Бленкеншип.
И тут он увидел белые плечи, натянутую на грудь простыню и обнаженный бледный зад Йена Эверси, вылезающего из окна в темноту.
Впереди как ни в чем не бывало шагал долговязый бессовестный брат этой бесцветной девицы. Если бы сейчас у герцога было копье, он бы поразил его одним взмахом руки. Внезапно Алекс заметил тягостный серый день, небо, натянутое над ними, словно крыша палатки. Ярость и стыд от предательства, нелепость своего положения вновь охватили его.
Он посмотрел на Йена.
«Я опозорю тебя. Я заберу у нее то, что ты забрал у и меня», – подумал он.
– Я всегда полагала, что именно такое выражение, как у вас, появляется на лице мужчин, которые собираются убить друг друга на дуэли, – небрежно заметила Женевьева.
Значит, она следила за ним. Она была наблюдательной и умной, и внезапно это разозлило его. Некрасивые умные девушки стоили полпенни за дюжину, и герцог не желал, чтобы кто-то читал его мысли.
Он молча постарался придать лицу спокойное выражение вместо прежнего кровожадного.
– Вы любили ее?
Ради Бога! Любовь. Женщины играли с этим словом столь же непринужденно, словно с воланом для бадминтона. Кто-то должен научить их, что на самом деле это не волан, а граната. И какой у нее был мягкий голос при этом. Тем же тоном она спросила, не нужна ли ему трость.
– Это слово не игрушка, мисс Эверси, – еле слышно пробормотал герцог.
– Прошу прощения, я не поняла? – вежливо спросила Женевьева после минутного молчания – он было заподозрил, что ей стало скучно. Скорее всего ей было все равно, любил ли он Абигейл Бизли.
Мысли мисс Эверси явно витали где-то далеко: Вряд ли ей так уж интересно услышать его ответ, подумал герцог.
«Берегитесь, мисс Эверси. Я, все больше и больше узнаю про вас».
Прежде герцогу всегда удавалось соблазнить женщину, а эта девушка тоже была всего-навсего живым существом. Скорее всего у нее было мало поклонников и еще меньше опыта в любовных делах. Однако за тихим нравом обычно скрывалась страсть. Он найдет способ освободить ее и взять свое.
Начищенные до блеска мыски сапог герцога пинали опавшие листья. Золотой, коричневый, рыжий дождь разлетался во все стороны. Голые осенние деревья отчаянно тянулись к небу, и он вдруг понял, что, несмотря на свой еще бодрый внешний вид и отменное здоровье, он тоже скоро встретит свои осенние годы.
– Честно отвечу на ваш вопрос, мисс Эверси: хотя наша разорванная помолвка стала темой для обсуждений в высшем свете, тем не менее следует принять во внимание, что подобный исход был поистине счастливым и для леди Абигейл, и для меня. Таким образом, наши сердца стали свободны, и теперь мы открыты для настоящей, счастливой любви.
«Вот вам, мисс Эверси!» Герцог был горд собой.
Полнейшая бессмыслица и вздор.
Правда, он упомянул слово «любовь», которое для женщин было все равно что блестящие побрякушки для сорок.
Женевьева ухватится за него. Ее голос снова станет мягким. Он найдет способ пробить ее защиту.
Мисс Эверси задумчиво вздохнула И медленно подняла голову. На гладком белом лбу появилась тонкая линия. Она хмурилась.
– Сердца? – задумчиво переспросила она.
Герцог рассмеялся.
На этот раз ему не удалось сдержаться. Когда она резко повернулась к нему, он сделал вид, будто закашлялся, но смех был искренним, и вызвала его Женевьева. Черт побери, в ее устах это звучало так, словно она сомневалась, есть ли у него сердце, но была готова потакать этому заблуждению.
Беда в том, что герцог в этом тоже сомневался. По крайней мере его сердце теперь было лишь сложным механизмом для снабжения организма кровью.
Женевьева снова замолчала. Она склонилась навстречу порывистому ветру, крепко придерживая руками шаль.
Или слишком замерзла, или ей так легче было бороться со все усиливающимся осенним ветром, хотелось побыстрее догнать своих друзей, брата и избавиться от герцога.
Надо положить конец этой прогулке: он чувствовал, что она согласилась пойти на нее после долгой внутренней борьбы.
Герцог словно видел перед собой пони, упорно шагающего сквозь вересковые пустоши. Господи, какое прозаическое сравнение, а ведь ему надо предвкушать мысль о скорой гибели Женевьевы, иначе он никогда не выполнит свою задачу.
Что ж, тогда пусть будет изящный пони.
– Миллисент, взгляни на ту белку! – впереди раздался крик Гарри.
– Чем вы любите заниматься, лорд Монкрифф? – слишком уж весело спросила мисс Эверси, когда молчание стало неуютным.
Жалкая попытка поддержать разговор. Герцог рассердился, что она опять потакает ему.
– Вообще-то я неравнодушен к шлюхам…
Ее голова резко дернулась, словно от порыва ветра. Глаза Женевьевы стали огромными, темно-синими, почти лиловыми. Ее челюсть отвисла, и нижняя губа задрожала от ужаса или…
– К… шлюхам?
Она выдавила слово с таким отвращением, словно только что вдохнула дым горькой сигары.
Герцог чуть отпрянул и тревожно расширил глаза.
– Прошу прощения, я хотел сказать– к лошадям. Честное слово, мисс Эверси, – пробормотал он. – Что вы теперь можете подумать обо мне? – Он печально покачал головой. – Лошади. Такие животные с копытами, на которых можно скакать, делать на них ставки, вспахивать поле, запрягать в фаэтон и мчаться на головокружительной скорости.
Они продолжали идти, а Женевьева все смотрела на него. Огромные глаза сузились, они словно сверлили герцога проницательным синим лучом.
– А со шлюхами всего этого делать нельзя? – мягко спросила она.
Очередь герцога вздрогнуть от неожиданности. Усилием воли он заставил себя закрыть рот.
И вновь он видел перед собой лишь аккуратный профиль Женевьевы. Но когда уголки ее бледных губ сжались, он заметил ямочку. И теперь он был уверен, что она с улыбкой вступила в борьбу с ним.
Его сердце забилось быстрее.
– Возможно, это азбучная истина, – покорно произнес он, – но вряд ли какая шлюха согласится быть запряженной в плуг.
И герцог с восхищением увидел, как Женевьева с улыбкой проиграла битву.
Сначала улыбка появилась лишь в уголках губ и через мгновение осветила все ее лицо, словно рассвет. Лицо девушки переменилось. Нет, скорее, оно в этот момент стало настоящим, озаренным внутренним светом.
У нее были ямочки на щеках, чуть заостренный подбородок, элегантные скулы. Лицо в форме сердечка, с мягкими очертаниями, очень живое. Она вея светилась дерзким озорством.
В этот миг перед герцогом стоял совсем другой человек. Пораженный, он смотрел на нее.
И вот улыбка исчезла, слишком быстро, как и положено рассвету, и Женевьева вновь замолчала.
И тут герцог понял нечто важное: что-то или кто-то заставил этот свет покинуть глаза Женевьевы Эверси. И до этой самой минуты он шел и разговаривал лишь с пустой оболочкой.
Поразительное открытие.
И возможно, очень полезное.
К ним уже направлялся Гарри в сопровождении Миллисент.
– Женевьева, тебе надо увидеть, как свет падает на развалины. Мне это напоминает Каналетто, которого мы все так любим!
Гарри и Миллисент посмотрели на герцога и вежливо улыбнулись. Он знал, что Каналетто был итальянским живописцем, но ему было все равно.
– Развалины впереди, – заверил его Гарри, а Миллисент живо кивнула.
Словно пройти небольшое расстояние для него немыслимый труд.
«Развалины впереди». Герцог раздумывал, не окажутся ли эти слова пророческими, когда они поднимались по склону холма.
В этот день он больше не разговаривал с Женевьевой Эверси наедине.
Глава 5
Герцог съел легкий ужин в своей комнате. Затем занялся письмами, касающимися его различных поместий, набросал краткие напоминания своим управляющим, банкиру, своему представителю в Роузмонте. Запечатал конверты – письма он отошлет с почтовой каретой.
Одно сообщение было срочным. Он быстро набросал на бумаге свою просьбу, присыпал песком, запечатал сургучом, приложил перстень и вызвал слугу.
– Если вы найдете кого-нибудь, кто бы быстро доставил это письмо в Роузмонт, я вас хорошо награжу.
Слуга не сомневался, что сумеет найти гонца.
Герцог рано появился на приеме, который Эверси устраивали перед балом. «Скромное», по словам Джейкоба Эверси, событие, где собрались местные аристократы и близкие друзья из Пеннироял-Грин, а также несколько друзей из ближайших деревень и из Лондона. Герцога приветствовал Джейкоб и представил всем гостям. С некоторыми из них он уже был знаком: соседи из Суссекса и члены клуба «Уайтс». Другие, особенно местные, были ему незнакомы. Герцог нечасто видел такие низкие поклоны и широко распахнутые глаза. Он был вежлив, хладнокровен, загадочен. Он был именно тем, кого они ожидали увидеть, – легендарным герцогом Фоконбриджем, и это крайне его забавляло.
По правде говоря, он не отводил глаз от лестницы, терпеливо, словно кошка у мышиной норы, ожидая появления Женевьевы Эверси.
Когда же она появилась, он еле ее узнал.
На ней было блестящее шелковое темно-синее платье с большим декольте, рукава, а скорее, лоскутки сетчатой ткани, облегали ее безупречные бледные плечи, словно она спустилась сюда с небес и принесла их частички с собой.
У Женевьевы была длинная шея. Ее выпуклые ключицы соблазняли простотой и белизной, напоминавшей свежевыпавший снег. Единственным предметом, оттенявшим их чистоту, был синий камень на цепочке, падавший в глубокий вырез платья, словно она знала, что ее грудь прекрасна. Блестящие темные волосы были высоко зачесаны, открывая лоб, и в них сверкали крошечные бриллиантовые стразы. Высокая прическа давала возможность увидеть лицо девушки во всей его изысканной простоте: гладкий, бледный высокий лоб, резко очерченные скулы. И вся она элегантная, как веджвудская фарфоровая фигурка, в обрамлении темных волос и живых глаз.
Герцог молча смотрел на нее.
Нельзя сказать, чтобы он был в замешательстве. Просто этот образ Женевьевы Эверси пока не вязался с той тихой девушкой в утреннем платье, с тем вересковым пони, уверенно шагавшим вперед. Словно это были два разных человека или две разновидности одного и того же существа, как времена глагола. Герцог ощущал себя немного мальчишкой, которому надо было изгладить из памяти утренние уроки и начать сначала.
Женевьева заметила его, и ее лицо приобрело решительное выражение. Наступит день, когда она станет более чем снисходительной к нему, подумал он.
– Добрый вечер, ваша светлость.
Женевьева склонилась в реверансе.
– Добрый вечер, мисс Эверси. У вас звезды в волосах.
Зачем он это сказал? Герцог и сам был ошеломлен. Это получилось совершенно неожиданно. На Женевьеве были темно-синие облегающие перчатки выше локтя. Она прикоснулась к своим волосам.
– Как пожелаете. Однако моя служанка называла их по-другому.
Свечи в настенных канделябрах и люстры выставляли всех гостей в выгодном свете, не исключая и герцога. И платье Женевьевы заколыхалось, словно вода под луной, когда она сделала шаг. Герцогу очень нравились ее тонкие, серьезно сдвинутые брови.
Женевьева исподтишка оглядела шумный зал и раскрыла веер, словно птица оперение. Видимо, она приготовилась к бегству.
– Они прелестны, – продолжал герцог, потому что это было правдой, и к тому же он не мог остановиться на фразе «у вас звезды в волосах», которая больше походила на странное обвинение, нежели на комплимент.
Он вдруг понял, что ему больше нечего сказать, что было очень на него не похоже.
И как обычно, Женевьева не собиралась ему помогать. Она оглядывала комнату, замышляя побег и пытаясь делать вид, будто ничего не происходит.
– Они не вьются, – наконец пробормотала она. – А я так хотела бы иметь вьющиеся волосы.
Она порывисто коснулась рукой волос. У нее был смущенный вид, словно она тут же пожалела о сказанном. Женевьева прикусила нижнюю губу.
– Зачем вам вьющиеся волосы?
Удивление герцога было искренним. Он вспомнил свою жену, обсуждающую перед балом со служанкой, как лучше уложить волосы. Они обе пристально смотрели в зеркало и говорили, не умолкая и темпераментно жестикулируя. Такое чувство, словно они вели серьезные переговоры.
Женевьеву удивил вопрос герцога.
– Наверное, потому, что они не вьются.
Похоже, ответ поразил ее саму, и она рассмеялась над его нелепостью.
Герцога ошеломила глубина ее слов.
– Полагаю, мы все стремимся получить невозможное. И порой добиваемся того, что вполне способно подарить нам удовольствие.
К чести Женевьевы надо сказать: ее взгляд не затуманился. Но при слове «невозможное» ее лицо словно погасло. Это произошло так внезапно, что герцогу на ум пришли затухающие огни театральной сцены. Женевьева вновь быстро оглядела комнату, на мгновение задержала на чем-то взгляд и вновь стоически обратилась к герцогу.
Заинтригованный, он проследил за направлением ее взгляда, В комнате уже было полно изысканно одетых гостей с бокалами хереса в руке, но глаза герцога задержались на прелестной цветущей молодой женщине, Миллисент Бленкеншип. Сегодня днем он мог наслаждаться видом ее спины. Однако и ее грудь, особенно в платье, которое она выбрала для праздника, тоже была хороша. В свете ламп ее кожа приобрела оттенок спелого персика, волосы сияли, как старое золото, а прекрасно сшитое шелковое платье желтовато-коричневого цвета превосходно подчеркивало все достоинства фигуры. Подобным декольте можно было долго любоваться. У Миллисент были огромные светло-карие глаза, мелодичный смех, и она смеялась сейчас. Женщина, которую мог желать любой мужчина, которая, вероятно, превосходна в постели и с которой легко поладить.
Рядом с ней стоял лорд Гарри Осборн. Это его слова насмешили леди Миллисент.
Герцог знал, что Осборн – неплохой малый, и за время их прогулки его мнение не переменилось. Красивый, но не слишком тщеславный, вежливый со старшими и знатными, за ним не охотились кредиторы, однако, несмотря на все свои достоинства, он не был скучным, и единственным пятном на его репутации было устройство гонок на фаэтонах, во время которых несколько мелких лордов потеряли значительное состояние. Однако в тайне Монкрифф одобрял этот поступок. Глупцов необходимо лишать денег. Он также слышал, будто бы и сам Осборн нуждается в деньгах. Будучи джентльменом, он едва ли мог заниматься каким-либо трудом. Ему нужна была богатая жена, чтобы скромный участок земли, который он унаследует, процветал.
Осборн. Это он украл свет Женевьевы Эверси. Герцог мог бы поспорить, что это именно так.
Женевьева совсем позабыла о манерах, предаваясь мрачным воспоминаниям о Гарри. Она обмахивала веером лицо, словно это движение могло заменить разговор. Таким образом она предупреждала герцога, что собирается бежать. По мере прибытия других гостей Женевьева с тоской огляделась по сторонам. Гости входили в комнату, замечали страшного герцога, широко раскрывали глаза от изумления, проходили мимо, пристально глядя на него и переговариваясь, и наконец отводили душу среди представителей своего класса (среднего), обладавших сходной с ними репутацией (почтенной). Эти движения стали почти ритмичны. Герцог кивал в ответ, улыбался, пытался выглядеть как можно более благодушным. Но у него это получалось намного хуже, чем он предполагал.
Они остановились перед картиной с изображением белой лошади. Сегодня Осборн успел уже упомянуть Каналетто. Похоже, мисс Эверси любила искусство.
Чтобы поддержать разговор, герцог заметил:
– В вашем доме столько прекрасных картин. Сегодня мы не успели об этом поговорить, но, должен признаться, искусство глубоко трогает меня.
Женевьева пристально оглядела его:
– Полагаю, вам хочется убежать.
Герцог подавил улыбку.
– Вы недооцениваете меня, мисс Эверси, – заискивающим тоном произнес он. – Например, это изображение белой лошади художника…
Черт возьми!
Герцог понятия не имел, кто написал эту картину. У него в доме тоже были изображения лошадей. В конце концов, своих любимцев надо запечатлеть на холсте.
– Это Уорд, – сухо ответила Женевьева. – Джеймс Уорд.
Но теперь герцогу удалось наконец добиться ее внимания. Возможно, она намеревалась посмеяться над его глупостью.
Герцог снова взглянул в сторону Гарри Осборна, который от души веселился в компании молодых людей. Наверное, Женевьеве, перефразируя великого Шекспира, тоже хотелось быть там и в то же время не быть. Он не заметил, чтобы Гарри был особенно предан Миллисент. Или наоборот: кажется, она наслаждалась обществом всех молодых мужчин. А некоторые из них бросали влюбленные взгляды в сторону мисс Женевьевы Эверси.
Однако она не обращала на них внимания или же принимала их неуклюжее обожание как должное, как, например, свет люстры. Ведь он постоянно горит, в нем нет ничего особенного, как и в цветах, время от времени присылаемых ей.
– Ну конечно же. Просто я вдруг позабыл имя этого художника, поскольку восхищался вашим платьем, – просто добавил герцог, чтобы Женевьева могла от души посмеяться над его глупостью, и уголок ее губ чуть приподнялся в саркастической усмешке. – Но я сразу понял, что это именно Уорд.
Она не хмыкнула презрительно, но ее глаза недоверчиво расширились. Будь у Женевьевы не столь изысканные манеры, она бы просто закатила глаза.
– Что ж, отлично. Я сразу понял, что это высокое искусство, а не просто картинка, нарисованная, к примеру, вашей шестилетней племянницей, – добавил герцог.
За это он был вознагражден искренней, хотя и чуть вымученной улыбкой. Она исчезла столь же быстро, как и появилась.
Герцог заметил, что у Женевьевы были бледно-розовые губы. Изящные и сулящие надежды, словно еще не распустившаяся роза. Когда она улыбалась, на ее щеках появлялись ямочки.
Он попытался сохранять спокойствие. Происходящее сбивало его с толку. Ведь и на прогулке у Женевьевы были те же губы. Они не возникли вечером вместе с другим платьем.
– Вы увидели лошадь, а этого достаточно, чтобы мужчина принялся восхищаться картиной и называть ее высоким искусством. Лошадь или собака. А племянницы у меня нет пока.
Герцог использовал эту возможность, чтобы подвести разговор к интересующей его теме.
– Но возможно, она у вас скоро будет. Насколько я понимаю, ваш брат Колин вступил в брак. Женитьба – это то, чему можно только позавидовать. Надеюсь, в один прекрасный день я тоже найду себе жену.
– Он женился, – осторожно и чуть смущенно повторила Женевьева, словно сама еще не могла в это поверить и словно разговор беспокоил ее. – И мой старший брат Маркус тоже. А другой брат, Чарлз, помолвлен с вдовой полковника. С другой стороны, Йен совсем не собирается связывать себя брачными узами, как они…
Она замолчала, с таким видом глядя на герцога, словно вдруг увидела ползущую по его лицу многоножку.
– Как они?.. – подсказал он.
Его челюсти были плотно сжаты, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы задать вопрос.
– Как они все говорят, – с отсутствующим видом закончила Женевьева.
У нее был странный голос. Ее брови чуть заметно сдвинулись от недоумения.
– Приятно слышать, что мужчины в вашей семье счастливы в браке.
– Да? – Голос Женевьевы звучал почти резко.
Герцог почувствовал незнакомое чувство неловкости.
Он представлял, как она пристально смотрит на холст своими проницательными глазами, безжалостно выискивая на нем признаки подлинности. Точно так же она смотрела сейчас на герцога.
Пора вернуться к искусству. Очевидно, это более приятная тема для них обоих.
– Кто ваш любимый художник, мисс Эверси?
– Наверное, Тициан, – ответила она чуть неохотно, словно имя Тициана было чем-то вроде драгоценности, которую она предпочитала держать при себе. – Свет, излучаемый кожей героев его картин, несравненные красные оттенки, любовь, с которой он изображает…
Женевьева остановилась и чуть покачала головой, слабо улыбнулась и пожала плечами, словно ей было не по силам описать чудо Тициана.
И она боялась, что наскучит герцогу.
«Излучаемый свет…» Тициан не был ему особенно интересен, но его очаровала перемена, произошедшая с лицом мисс Женевьевы, когда она говорила о своем любимом художнике.
– Мисс Эверси, возможно, вам будет небезынтересно узнать, что в Фоконбридж-Холле имеется прекрасное собрание картин, ожидающих появления знатока, который отдал бы им дань восхищения и рассказал мне обо всем том замечательном, что на них изображено. И в Роузмонте тоже есть отличные работы.
Одну из них он не собирался упоминать, пока не собирался.
По большей части в Фоконбридж-Холле были портреты предков герцога, столь же знатных, с такими же глазами и носами, как у самого герцога. Там вы словно проходили по зеркальной галерее.»
– Неужели? – неожиданно встревожено переспросила Женевьева.
Взгляд метнулся в сторону толпы гостей. Она мысленно продумывала, как бы побыстрее скрыться.
– Да. Многие из картин написаны итальянскими мастерами. Их приобрел мой отец. Возможно, когда-нибудь вы пожелаете увидеть…
С поразительной быстротой Женевьева протянула руку и выхватила из толпы молодую даму, как медведь выхватывает из воды форель.
– Мисс Оувершем! – воскликнула она. – Позвольте мне представить вас нашему уважаемому гостю, герцогу Фоконбриджу.
Глаза мисс Оувершем полезли на лоб от изумления. Перья, украшавшие ее прическу, затрепетали, словно у пойманной птицы.
– В этом нет необходимости… Я просто хотела…
Но Женевьева оказалась удивительно сильной для своего роста и крепко уцепилась за локоть высокой мисс Оувершем. Она не выпустила ее руки, даже когда женщина склонилась в реверансе.
– Мы говорили об искусстве, – радостно заговорила Женевьева. – А я знаю, вы не меньше меня любите искусство. Я уверена, герцог будет счастлив рассказать вам о своей семейной коллекции портретов. Я не хотела оставлять его без интересного собеседника, поскольку мне нужно отлучиться по неотложному делу.
И с этими словами Женевьева Эверси освободила: мисс Оувершем, проскользнула сквозь толпу гостей, вышла за дверь и исчезла, словно грациозное животное.
Хитрая шалунья.
Герцог остался наедине с мисс Оувершем, облаченной в желтый наряд, но умудрившейся не выглядеть в нем желтушной благодаря блестящим густым темным волосам и свежему цвету лица. Она была очень милой, с правильными чертами, и сейчас улыбалась ему, обнажая зубы. Мисс Оувершем оказалась высокой женщиной, и ее глаза смотрели почти прямо в глаза герцога, однако, по его мнению, перья на ее голове были некстати, поскольку из-за них ее можно было заметить отовсюду. С таким же успехом мисс Оувершем могла бы нацепить на голову флаг.
Она продолжала неискренне улыбаться.
– Как приятно встретить другого любителя искусства! Что вы думаете о Джеймсе Уорде, мисс Оувершем? Найдется ли во всей стране другой художник, который бы лучше изображал лошадей?
Герцог ждал.
Мисс Оувершем счастливо улыбалась.
Возможно, она плохо слышала? Он повысил голос и чуть склонился к ней:
– Что вы думаете о Джеймсе Уорде, мисс Оувершем?
Она принялась нервно теребить шелковую ткань веера, и ее улыбка стала еще шире.
Герцог рассердился:
– Прошу меня извинить, мисс Оувершем, но неужели мои слова вас так насмешили? Возможно, Уорд уже не в моде? А лошади стали объектом насмешек? Поделитесь со мной.
Мисс Оувершем откашлялась. Значит, она не немая. Что ж, отлично.
– Не надо кричать, лорд Монкрифф. Просто… – Он чуть подался вперед; ожидая признания. – Просто я не могу удержаться от улыбки.
Теперь пришла очередь герцога замолчать.
– У вас красивая улыбка, – наконец осторожно произнес он.
– Спасибо.
Мисс Оувершем продолжала сиять.
Краем глаза герцог увидел, как в комнату проскользнула Женевьева Эверси, словно гибкая маленькая синяя тень. В руке она держала чашу с пуншем. Вот уж действительно неотложное дело! Она отыскала подходящее местечко на стеганом диване и втиснулась позади крупного представителя общества из Пеннироял-Грин, которого еще не представили герцогу, а ведь Эверси проследил, чтобы его познакомили с гостями всех рангов. Это было прекрасное место, чтобы тосковать по Гарри, и там ее не могли заметить другие поклонники.
Интересно, слышит ли Женевьева его беседу с мисс Оувершем, подумал герцог.
Он обратился к своей собеседнице. Заметив, что она по-прежнему скалит в улыбке великолепные зубы, он вздрогнул.
– У меня есть картина Уорда с изображением лошади, – продолжил герцог. – Моего жеребца зовут Комет. Есть у меня и другая лошадь. Нимбус.
Веер выскользнул у Женевьевы из рук. Возможно, она посмеивалась над ним, и ее руки непроизвольно разжались. Когда она склонилась его поднять, герцог увидел в вырезе ее платья восхитительно округлую бледную грудь.
Он был так поражен, что почти перестал дышать.
Наслаждение было еще более острым от осознания того, что видеть это зрелище может лишь он один, Женевьева ни о чем не подозревает, а их окружает толпа.
Герцог был мужчиной. Он не сводил глаз с прекрасного вида, но, к сожалению, мгновение пролетело слишком быстро. И когда Женевьева снова выпрямилась, его охватило сожаление.
Кажется, мисс Оувершем не заметила рассеянности герцога.
Когда он вновь обернулся к ней, от его хладнокровия не осталось и следа, перед мысленным взором все еще стояла грудь Женевьевы. Мисс Оувершем крутила браслет на запястье и улыбалась.
– Кажется, я понимаю вас, мисс Оувершем. Я заставляю вас нервничать?
Голос герцога звучал ласково, словно он был ее любимым дядюшкой.
Женевьева Эверси сидела с таким настороженным видом, что герцог был уверен: она слушает их разговор. Будь она насекомым, ее усики непрерывно бы шевелились.
– Да! – с некоторым облегчением призналась мисс Оувершем. Однако ее улыбка тут же вернулась на место. – Это все нервы. Мне ужасно жаль, сэр, и мне стыдно в этом признаться, но вы правы. Все, что о вас говорят… Дуэли…
Тут она замолчала. Пальцы беспокойно перебирали камни на браслете.
Она могла бы и не продолжать.
На лице мисс Оувершем появился нездоровый румянец. Теперь она переливалась всеми оттенками красного, желтого и коричневого, словно экзотическая птица. Тукан, например.
– Ах вот оно что, – ласково проворковал герцог.
Этим тоном он говорил бы с испуганной лошадью или с женщиной, с которой собирался снять платье. Такой голос творил чудеса. Зрачки мисс Оувершем расширились от интереса, когда она услышала этот голос, ведь она была всего лишь женщиной. Решив, что герцог привлекателен и приятен в общении, она заметно смягчилась. Женщины всегда реагировали одинаково, стоило ему заговорить этим тоном.
– Когда ты обладатель герцогского титула, можно позабыть, какое влияние он оказывает на окружающих, но, уверяю вас, я всего лишь человек, пусть и очень знатный. Слухи обо мне весьма сомнительны. Может быть, обратимся к некоторым из них?
Женевьева сделала маленький глоток пунша, чуть нагнулась и принялась изучать свои колени с таким усердием, словно на них лежала открытая книга. Наверное, решил он, она хотела лучше расслышать слова герцога.
Никогда прежде он не видел такой напряженной спины.
Мисс Оувершем неуверенно кивнула:
– Вы очень добры, сэр.
Ее улыбка стала робкой.
– Как раз наоборот, – искренне возразил герцог, но мисс Оувершем не поняла его, и по ее лицу было видно, что она считает подобную скромность очень притягательной.
Герцог принял элегантную позу, приготовившись к долгой беседе.
– Что ж, давайте посмотрим, какие из подобных домыслов особенно пугают вас. Может быть, слух о том, как я застрелил человека в пивной в Брайтоне, чтобы увидеть, как он умирает?
Мисс Оувершем мгновенно побледнела, словно на ее лицо упал занавес.
– А, полагаю, вы этого не слышали.
– И вы застрелили?
– Застрелил человека ради удовольствия? – любезно подсказал герцог. – Нет, нет. О Боже, конечно нет! – поспешил он успокоить свою собеседницу.
К лицу мисс Оувершем медленно прилила краска.
– Слава Богу!
– Я застрелил его, потому что он наткнулся на меня, и из-за него я разлил свое пиво. Совершенно никакого удовольствия.
Спина мисс Эверси определенно что-то выражала. Гнев? Ужас? Радость? Герцог обратил внимание на тонкую линию волос над задней частью изящной шеи, и было в ней нечто такое знакомое, что и по его затылку пробежал холодок, словно она провела по ней пальцами.
А в области солнечного сплетения появились совсем уж неожиданные ощущения.
– Ясно, – слабым голосом произнесла мисс Оувершем.
Она стояла очень неподвижно, но ее глаза беспокойно бегали, словно в надежде спрятаться.
– Он выжил, – успокоил ее герцог. – Это была лишь поверхностная рана.
– Отлично, – с трудом ответила она, заметив, что ее собеседник терпеливо ожидает ответа.
Но губы плохо ей повиновались, поэтому голос прозвучал неискренне.
– Возможно, вы слышали о моей дуэли на пистолетах с маркизом Кордри?
Мисс Оувершем беспомощно кивнула.
Герцог положил руку на сердце:
– Уверяю вас, мы даже не целились друг в друга.
– Нет? – недоверчиво переспросила она.
Мисс Оувершем не была совсем уж глупа.
– Нет. Мы сражались на мечах, он нанес мне удар, затем я ударил его и выбил меч у него из рук, врач забинтовал наши раны, которые оказались поверхностными, поэтому это дело не дошло до суда. Я победил. И у меня остался лишь крошечный шрам.
Последние слова должны были успокоить мисс Оувершем.
Она пораженно молчала.
– Итак, – герцог задумчиво постучал пальцем по подбородку, – эти слухи я слышу наиболее часто. Есть ли другие, о которых вы желали бы спросить?
Он знал об одном, мимо которого не сумеет пройти мисс Оувершем. Прошли минуты, прежде чем она собралась с духом.
