Текст книги "Тайна мадам Лефевр"

Автор книги: Джулия Джастис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 9

Оставив Армитаджа отсыпаться после попойки, ибо именно он выпил большую часть вина, Рэнсли и Элоди поспешно собрали вещи и ускакали прочь. Времени на то, чтобы обсудить события прошлой ночи, не нашлось.

Лишь во второй половине дня Рэнсли подал сигнал к остановке. Он отвел лошадей под сень высоких деревьев в некотором отдалении от дороги, чтобы они не щипали пыльную траву. Элоди задавалась вопросом, захочет ли он хотя бы сейчас поговорить о случившемся. Вспомнив ощущение прижатого к шее клинка, она содрогнулась.

Что бы сделал с ней Джордж Армитадж, если бы Уилл Рэнсли не поспешил на выручку? Джордж намеревался спасти боевого товарища от чересчур пристального внимания министерства иностранных дел и возможной опасности в ее лице. Ей же помощи ждать неоткуда.

«Ты же понимаешь, ни англичане, ни французы, ни австрийцы не хотят, чтобы ее нашли».

Живот Элоди скрутило от дурного предчувствия. Кто же ее разыскивает? Она не чувствовала себя столь беззащитной со времени покушения в Вене.

Вынув из седельных сумок хлеб, сыр и вино, они принялись за еду, расположившись на поваленных деревьях.

Допив вино, Уилл повернулся к Элоди, сверкая глазами. Она сразу же догадалась: он намерен поведать очередную историю. Однако выражение ее лица заставило его передумать.

– Вы пытаетесь угадать, кто еще мчится за нами вдогонку, полагая, что вчерашнее нападение не последнее? – напрямик спросил он.

Она кивнула. Неужели она совсем разучилась скрывать чувства?

Или это он так хорошо ее изучил? Отогнав от себя эту тревожную мысль, она ответила просто:

– Да. Благодарю вас за то, что спасли меня. Как вы вообще узнали, что мне грозит опасность?

– Я услышал ваши голоса на лестнице, когда вышел из общего зала. Так как ваш обидчик мог вывести вас из помещения только через черный ход, а вы очень мастерски тянули время, мне не составило труда выскользнуть через парадную дверь и притаиться на конюшенном дворе.

Небрежные слова не обманули Элоди, понимавшую, что для успешного вмешательства требовались мастерство и правильный расчет времени. Проведя рукой по царапине у себя на шее, она сказала:

– В любом случае спасибо. Не знаю, что бы я делала, если бы вы не перехватили нас.

Уилл пожал плечами:

– Это всего лишь Джордж. Он, вероятно, связал бы вас и попытался уговорить меня сдать местным властям и вернуться в Англию.

Перед глазами Элоди промелькнула ужасная перспектива – без гроша в кармане и поддержки ее бросают в тюрьму. Хвала Господу, Уилл Рэнсли так предан своему кузену!

– Я очень благодарна вам за помощь. Но что мы будем делать с более опасными преследователями?

– Судя по тому, что сказал Джордж, всем, от министерства иностранных дел Австрии до министерства иностранных дел Британии, известно, что мы направляемся в Париж. Джорджу придется сообщить, где он встретился с нами и за кого мы себя выдаем.

– Хотите сказать, пришло время сменить личину? – Она вздохнула. – Как бы мы ни маскировались, они по-прежнему будут охотиться за двумя одинокими путниками. Если бы нам каким-то образом удалось присоединиться к группе, стало бы намного проще отвлечь внимание.

– Думаю, лучше выбрать менее прямой путь, отправившись на юг. Нас будут поджидать на крупных почтовых дорогах.

– И на подступах к Парижу, – резонно возразила Элоди. – Сколько бы времени ни занял путь туда.

– Верно, но через неделю, когда, по их расчетам, мы, следуя прежним маршрутом, должны уже будем прибыть в Париж, они потеряют бдительность. Не могут же они рассматривать каждого приезжающего в город, особенно если мы войдем ранним утром с толпой крестьян, везущих товары на рынок.

Элоди улыбнулась, пытаясь представить Уилла Рэнсли в крестьянской одежде, погоняющего стадо свиней. Скорее всего, он и с этой задачей справится превосходно и будет при этом неотразим.

– Отправившись на юг, купим ли мы какой-нибудь скот?

– Да. Пришло время слуге Пьеру превратиться в жену крестьянина Полетт. – Вынув из седельной сумки карту, он принялся внимательно ее изучать. – Если мы повернем на юг в районе Баварии, обогнем Швейцарию и двинемся из Страсбурга в Нанси, то подойдем к Парижу с запада.

Элоди недоверчиво покачала головой. Надо же, карта! Она похлопала рукой по его седельной сумке:

– Краска для волос, очки, трости, парики, что еще там скрывается? Выводок цыплят?

Уилл усмехнулся:

– Мне нравится быть готовым ко всему. – И, снова посерьезнев, он продолжил: – Не стоит недооценивать наших преследователей. Другие, возможно, и хотят забыть о случившемся, но только не сторонники Сен-Арно. Они представляют самую большую опасность. Не в одиночку же он работал, и, если теперь остальные узнали, что, вопреки заверениям вашего кузена, вы не замолчали навсегда, они, возможно, захотят исправить это упущение.

– Вполне вероятно, – согласилась она.

Эта мысль наполнила ее душу ужасом, но паникой делу не поможешь. Не впервые ее жизнь подвергалась опасности. Если за ней и Уиллом следуют люди, желающие убить ее, не остается ничего иного, кроме как со всеми возможными мерами предосторожности продолжить путь.

– Сегодня в воздухе ощущается дыхание ранней весны и ароматы диких цветов, растущих под ласковыми солнечными лучами, а небо голубое, точно воды Средиземного моря. У нас есть свежий хлеб с хрустящей корочкой, пикантный сыр, аппетитная ветчина и ароматное вино. Не позволю никому испортить мне наслаждение от всего этого. Так что поведайте-ка мне еще одну вашу историю.

Но Рэнсли, не говоря ни слова, лишь внимательно всматривался в нее.

– Вы поразительная женщина, – наконец, заявил он.

– Поразительная? – эхом повторила она, вскидывая бровь.

– Я угрожал вам, вынудил расстаться с единственной подругой, увез из Вены, по дороге на вас напали. И после этого вы просите рассказать еще одну историю.

Элоди покачала головой, озадаченная жаром, с которым были произнесены эти слова.

– Все, что мы можем желать от жизни, – это радость настоящего мгновения. Нечего задумываться о том, что будет дальше.

– Радость настоящего мгновения, – повторил он. – О да.

Не успела Элоди сообразить, что Уилл намерен делать, как он подался вперед, сдвинул шляпу с ее лица и поцеловал.

Элоди не сумела бы его остановить, даже если бы сам Талейран нацелил на них пистолет. Много дней она как завороженная наблюдала за движением этих губ, рассказывающих истории, фантазируя при этом, каковы они на вкус.

Поцелуй Уилла был крепким и требовательным, с привкусом вина. Он пьянил ее так, будто бы она в одиночку осушила весь запас спиртного. Услышав низкие мурлыкающие звуки поощрения, с ужасом осознала, что сама их издает. Побуждаемая давно подавляемым голодом, она обняла Уилла за плечи и тесно прижалась к нему.

Его язык коснулся ее губ, раздвинул их и проник внутрь, сплетаясь с ее языком в яростном танце, кружил и посасывал, мощно увлекая ее в водоворот. Она позабыла обо всем на свете, мечтая лишь заполучить этого мужчину, всего, без остатка.

Элоди завозилась с застежкой брюк, желая поскорее принять в себя каменную твердость, упирающуюся ей в живот, почувствовать, как она порабощает ее тело, так же как его язык поработил ее рот.

Неожиданно Уилл оттолкнул ее прочь. Элоди захватил водоворот противоречивых ощущений, отчаянное желание, стремление продолжить, смятение от того, что он отверг ее. Наконец, она услышала то, что насторожило Уилла: клацанье упряжи и неясный гул голосов. Поняла: по дороге кто-то движется.

Элоди утешала себя тем, что Уилл испытывал схожее желание и разочарование. Отстранившись, он схватил ее за подбородок и в последний раз с силой прижался губами к ее губам. Его пальцы скользнули между ее ногами, быстро дотронувшись до пылающей томящейся плоти, отступили и мастерски застегнули единственную пуговицу, которую она успела расстегнуть.

Даже это мимолетное касание к бугорку наслаждения было подобно удару молнии, ощущения оказались столь мощными, что, задержи он руку на мгновение дольше, она испытала бы оргазм. Когда в последний раз ей доводилось переживать такое наслаждение столь интенсивно?

Хватая ртом воздух, с трудом соображая, Элоди пыталась совладать со своими раззадоренными чувствами. Тем временем на дороге показались странствующие монахи с телегой и домашним скотом.

– Похоже, поцелуй моего бывшего слуги сойдет мне с рук, – промурлыкал Рэнсли ей на ухо, омывая теплом своего дыхания и заставляя ее и без того чувствительное тело снова пульсировать от мучительного томления. – Вы высказали желание о группе попутчиков, и, как мне кажется, Бог услышал вашу просьбу. Принимая во внимание то, как мы были заняты в момент их появления, вы уж точно не сможете пожаловаться на отсутствие у Всемогущего чувства юмора.

Пытаясь подавить желание, Уилл сосредоточился на восстановлении дыхания, не сводя глаз с удаляющихся монахов.

Когда улеглась дорожная пыль, мадам Лефевр повернулась к нему:

– Путешествовать под защитой странствующих монахов – идея, конечно, заманчивая, но мы будем выделяться. Если только в этой вашей сумке не припрятаны плащи с капюшонами, сандалии и веревочные пояса.

– Пока нет, но я их раздобуду. Судя по числу поголовья скота и загруженности телеги, эта группа побывала на фермерском рынке в Зонненбурге. Движутся они медленно, значит, вероятно, заночевали в религиозной гостинице, которую мы проезжали утром. Вы оставайтесь здесь, а я вернусь назад и раздобуду все, что нам потребуется, чтобы стать «братом Пьером» и «братом ле Клэром».

– Но это просто возмутительно!

– Что именно? Боитесь не сойти за монаха?

– Нет! То есть да! Как можно солгать священнику? Целой группе священников?

Она пребывала в таком ужасе, что Рэнсли не выдержал и рассмеялся:

– А вам, оказывается, не чужды угрызения совести! Мне, увы, это незнакомо. Советую воспринимать это как божественное вмешательство для вашей защиты. Не отрицайте, маскировка получится превосходная. Мы можем отправиться с ними на юг, куда бы они ни направлялись, провести несколько дней в их монастыре, а потом поехать в Париж. Никому и в голову не придет искать нас в образе странствующих монахов.

Элоди неохотно кивнула:

– Верно.

– Ну а раз уж мысль об обмане святых братьев так терзает вас, для успокоения совести можете покаяться перед уходом. Кроме того, даже если мы признаемся, что маскируемся, разве монастыри тысячелетиями не предоставляли убежище тем, кому грозит опасность?

Она не выдвинула следующего протеста немедленно, и Уилл понял, что сумел поколебать ее решимость. Понимал, его план превосходен, но ему очень хотелось услышать эти слова из ее уст.

– Полагаю, вы правы, – наконец, признала Элоди. – Но как вы достанете одежду? Гостиница ведь не магазин одежды.

– Уверен, для странствующих монахов найдутся запасные рясы. Я скажу настоятелю, что в моем монастыре случился пожар, уничтоживший рясы братьев, а мне за мои провинности поручили отыскать замену. Если я предложу за рясы цену, в два раза превышающую их истинную стоимость, уверен, что смогу убедить настоятеля продать мне пару штук.

Хмурясь, Элоди схватилась руками за голову. Уилл удивленно вскинул брови, и она пояснила:

– Пытаюсь огородиться от длани Божьей, которая покарает нас за такое святотатство.

Уилл хмыкнул:

– О Всевышнем не беспокойтесь. Старайтесь лишь не попадаться на глаза проезжающим путешественникам. До гостиницы не больше часа, так что еще до наступления ночи я раздобуду нам новое одеяние, и мы отправимся нагонять монахов.

Как Уилл и предсказывал, благовидное объяснение и щедрое пожертвование сыграли свою роль, к Элоди он вернулся пару часов спустя с рясами, плащами, поясами и обувью. Предоставив ей свободное пространство для переодевания и изо всех сил стараясь не допустить очередного святотатства – представления ее обнаженной, – он стал собирать остатки провианта и прежнюю одежду в седельные сумки.

Элоди появилась несколько минут спустя. Ее опущенное лицо было скрыто под широким капюшоном, руки в молитвенном жесте заткнуты в рукава плаща. Одним словом, выглядела она точь-в-точь как скромный странствующий монах.

– Какой из вас получился великолепный брат Пьер! – восхитился Уилл. – Не знай я, кто вы такая, однозначно принял бы за божьего человека.

Она пожала плечами:

– Прошу вас, не гневите Всевышнего подобными заявлениями! Армитаджу известны наши нынешние вымышленные имена, завершим наше богохульство, взяв себе другие. Давайте я буду брат Инносент, а вы брат Франциск?

– Ассизский? – усмехнувшись, спросил он, следя за ходом ее мыслей.

– Да. Он был грешником и сластолюбцем, пока не обратился к Богу. Возможно, вас окутает святая аура его имени, – съязвила она. – Я намерена защитить то, что осталось от моей бессмертной души, принеся обет молчания, так что плести коварную паутину лжи придется вам.

Вскочив на лошадь, Элоди поскакала вперед. Когда Уилл, все еще посмеиваясь, поравнялся с ней и попытался завязать разговор, она, верная своему обещанию, не удостоила его ни единым словом. В конце концов он был вынужден оставить ее в покое.

Гладя на мадам Лефевр, смиренно и набожно склоняющуюся над седлом, Уилл лишь покачал головой. В образ святого отца она вжилась столь же быстро и правдоподобно, как до этого из аристократки превратилась сначала в старика, а потом в слугу. Уилл пожалел, что его армейские подчиненные не в состоянии столь полно и молниеносно принимать на себя новые роли.

Пассивной попутчицей мадам едва ли можно было назвать. Не выдвини она проницательную идею о том, что путешествие в группе даст им лучший шанс ускользнуть от преследователей и добраться до Парижа незамеченными, он, возможно, и не обратил бы внимания на монахов.

Уилл не мог отрицать ироничности Бога, пославшего им братьев.

Но, видит Всевышний, даже в мужской одежде Элоди Лефевр являет собой такой соблазн, что и святой не устоял бы, не говоря уже о нем, простом смертном. Рассказывая истории, Уилл не сводил взгляда с ее мягких полных губ. Ее глаза смотрели на него с таким предельным вниманием, будто он единственный человек во Вселенной. Выбившиеся из-под чепца пряди темных волос дразнили его, вызывая желание пропустить их сквозь пальцы, а потом прикоснуться к ее бледным щекам. Зачарованный ее обликом, Уилл не переставал говорить, механически пересказывая истории, которыми потчевал военных приятелей на привалах у костра, в военных квартирах и на званых ужинах, на пустынных возвышенностях Бадахоза[7]7
  Б а д а х о з – провинция в Испании.


[Закрыть] и в бальных залах Брюсселя. Ему приходилось прикладывать огромные усилия, чтобы сдерживать плотский голод и не наброситься на нее с поцелуями, отведать на вкус ее губы, проникнуть в податливый рот, впитать в себя самую ее суть, познать сокровенные тайны.

Их первый поцелуй того стоил. Тем самым Уилл на шаг приблизился к своей цели. Элоди пахла хлебом и вином, которыми восхищалась, лавандой и женщиной. Уилл только начал разгадывать ее загадку, открывать источник ее удивительной способности заставлять забывать обо всех опасностях и радоваться каждому моменту. Он понял: перед ним искушенная и чувственная женщина.

Она целовала его в ответ с жаром и уверенностью, разжигая страсть с такой головокружительной скоростью, какой он никогда не испытывал прежде. Если бы не его неугасимый инстинкт самосохранения, отшлифованный до совершенства шестью годами жизни на улице, он, возможно, и не услышал бы шагов приближающихся путников и не смог бы оторваться от нее.

Тут он заметил впереди на дороге облако пыли, сопровождающее продвижение монахов. Указав на них, произнес:

– Пришло время разыграть второй акт нашей пьесы.

Мнимый брат Инносент нахмурился, вызвав улыбку на лице Уилла, который, пришпорив коня, поскакал вперед.

Поравнявшись с группой, Уилл спешился и поприветствовал монахов, поклонившись и осенив себя крестом:

– Пребудет с вами благословение Божье, добрые братья! Куда путь держите?

– И тебя пусть не оставит он своей милостью, – отозвался монах верхом на ослике, очевидно главный. – Мы идем в свое аббатство в Леоненбурге, куда надеемся попасть к ночи. А вы?

– Возвращаемся из Вены после выполнения поручения нашего аббата. Я брат Франциск, а это брат Инносент, принесший обет молчания за успех нашего путешествия. Можем ли мы присоединиться к вам?

– Конечно. Мы с радостью принимаем любое деяние Господа.

Пристроившись в конце медленно продвигающейся процессии, Элоди наградила Уилла укоризненным взглядом из-под капюшона, без сомнения снова опасаясь неотвратимой Божьей кары.

Уилл мысленно возразил ей, что они тоже делают богоугодное дело, исправляют зло, причиненное Максу, чтобы вернуть нации этого талантливого человека, способного сделать много добра. Их предприятие конечно же того стоит.

Подвергая опасности женщину, которая, он признавал скрепя сердце и против воли, так же является невинной жертвой заговора, как и Макс, Уилл не мог не испытывать укола совести.

«Интересно, какими соображениями она руководствовалась, выбирая себе имя?[8]8
  Innocent в английском языке означает «невинный, невиновный».


[Закрыть] За исключением, конечно, стремления умыть руки от богохульного обмана?» – гадал он.

Возможно, выбор собственного имени оказал влияние на его взгляды. Хотя сластолюбцем он никогда не был, в прошлом совершил достаточно грехов, сначала чтобы выжить на улицах Лондона, а позднее во время войны.

Немного сдержанности и искреннего раскаяния ему уж точно не помешает. Они двигались вперед, точно покорные священные овцы в стаде. Уилл радовался, что это помогает ему сопротивляться соблазну в лице мадам Лефевр. Как показали события прошлой ночи, он не имеет права позволить возникшему между ними влечению усыпить бдительность. Даже думать не хотел о том, что могло случиться, окажись на месте Джорджа другой. Чужак без колебаний перерезал бы ей горло в темном коридоре, пока он, ничего не подозревая, сидел в общем зале и играл в карты.

Оказавшись на лестнице и увидев Элоди в руках неизвестного, приставившего ей к шее нож, зловеще поблескивающий в лунном свете, Уилл разом ощутил удушье, быстро сменившееся диким гневом.

Джордж подтвердил, что опасения Клары за жизнь своей хозяйки вполне реальны. Уилл вдруг осознал, что данное им горничной необдуманное обещание обеспечить безопасность мадам Лефевр потребует от него недюжинных умственных усилий и уловок, которым он научился в бытность свою малолетним вором, а потом усовершенствовал в армии. Кроме того, нужно жестко сдерживать порывы собственной плоти, настоятельно требующие овладеть ею.

Зато когда они прибудут в Париж… Если мадам полагает, что он просто передаст ее в руки неизвестного Филиппа и смиренно отойдет в сторонку, не дав выход бурлящей страсти, она ничего не знает о железной решимости Уилла Рэнсли.

Как и ожидалось, они прибыли в монастырь незадолго до наступления темноты. Настоятель пригласил их отдохнуть с дороги столь долго, сколько потребуется. Их поселили в общей келье, ели они в общей трапезной, и у Уилла не было возможности переговорить с Элоди наедине. Улучив мгновение, он лишь шепнул, что будет разумно провести в монастыре несколько дней. Она согласно кивнула в ответ.

Элоди жестами изъявила желание работать в огороде. Уилл присоединился к монахам, рубящим деревья в лесу. Оказавшись за стенами монастыря, он немного расслабился, в то время как внутри ему, незнакомому с традициями ордена, приходилось постоянно быть начеку, чтобы не раскрылся обман. Это требовало от него громадных усилий.

Мадам, судя по всему, воспитали доброй католичкой, или она просто была лучшей подражательницей. В любом случае на богослужениях она молилась так, будто всю жизнь ничем иным не занималась. Хотя, быть может, научилась этому после падения республики, когда Наполеон заключил договор с папой римским, и Франция после стольких лет снова вернулась в лоно церкви?

По истечении пяти дней жизни среди братьев, которые приняли их присутствие, уважали стремление к уединению и не докучали расспросами, Уилл предложил двигаться дальше. Элоди молча собрала пожитки. Уилл тем временем оставил настоятелю щедрые пожертвования. И они покинули гостеприимные стены монастыря, направившись на запад, к горам Швейцарии.

Когда монастырь исчез за линией горизонта, мадам скинула с головы капюшон и повернулась к Уиллу:

– Возможно, остаток пути нам следует проделать в таком виде. До сих пор этот образ нас не подводил.

Театральным жестом Уилл схватился за сердце:

– Услышьте же! Она заговорила. Означает ли это, что вы простили меня за трюк с переодеванием? Или облегчили душу, покаявшись перед настоятелем и получив отпущение грехов?

Она усмехнулась:

– Правду я открыла в самую первую ночь. Разве вас не удивляло то, что братья вели себя очень сдержанно?

– Они святые люди, которым незнаком грех словоблудия?

– Они всего лишь простые смертные, не лишенные любопытства. Кроме того, ваша сказочка об исполнении миссии никого бы не обманула, так как ваше незнание церковных догм открылось бы при первой же беседе с настоятелем. Если братья не заподозрили вас еще раньше, во время богослужения в ночь нашего прибытия.

Подавив секундное раздражение, Уилл усмехнулся в ответ:

– А я-то думал, все считают меня образцовым монахом.

– Они восхищались тем, как тяжело вы работаете, хотя и прятали улыбки, замечая ваше полное незнание молитв.

– Так вы нарушили обет молчания, чтобы посплетничать обо мне?

– Нет, подслушала, как о вас говорили в келье. Настоятелю я призналась лишь в том, что я женщина, которая, замаскировавшись, вынуждена спасаться бегством, а вы помогаете мне благополучно воссоединиться с семьей во Франции.

– А больше вам ни в каких грехах каяться не нужно? – поддразнил Уилл.

Ее игривый настрой тут же сменился серьезным, она внимательно посмотрела на него. Он чувствовал, как ее взгляд скользит по его лицу и телу, потом возвращается к губам.

– Еще нет, – ответила она.

Ее слова поразили его подобно мощному удару под дых, и тщательно сдерживаемое желание, с которым он вел долгую борьбу, вырвалось на свободу, обдав волной жара и заставив затвердеть мужское достоинство. Он видел только ее и слышал лишь пульсацию собственной страсти.

У Уилла пересохло во рту, а мозг вдруг отказался служить, так что придумать остроумный ответ не получилось. Элоди разорвала связь, отвернувшись от него.

– До Парижа еще далеко. – И чтобы подчеркнуть значимость своих слов, пустила лошадь рысью.

Уилл не осмеливался доверять ей, но в силе собственного желания не сомневался. Он поскакал вдогонку, сожалея, что нельзя мчаться так до самой столицы Франции.