Текст книги "Вкус нашей ненависти"
Автор книги: Джули Дейс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)
Глава 6
Джейк
Мама в своём кремовом кардигане и бежевом платье смотрится моложе положенного. Неприлично моложе. Клянусь, её могли бы сжечь на костре за то, что внешность этой женщины не желает стареть, на её фоне отец максимально контрастирует. Он выглядит лет так на десять старше, работа на кухне старит намного сильнее, чем кажется. Это моральная и физическая выносливость. Они ровесники, но внешне с этим можно спорить бесконечно. В нашей работе нужно успевать всё: думать, говорить, работать руками и ногами. Задействовано абсолютно всё, одна ошибка карается кардинальными изменениями. Конечно, некоторые можно исправить, но тогда исправлять придётся всё, а лучше сказать – переделывать придётся всё. Либо сконцентрирован, либо идёшь искать свою дзен и не факт, что в другом заведении.
– Милый, – улыбается мама, поднимаясь со стула, как только видит меня.
Её губы достигают щеки и оставляют несколько поцелуев. В отличие от неё отец останавливается на рукопожатии, но, конечно, с тёплой улыбкой.
– Ты вчера исчез незаметно, – говорит мама, окидывая меня уже сотым пристальным взглядом, словно оценивает.
На их фоне я излишне выделяюсь, потому что не стал выбирать на обычный завтрак рубашку и брюки, как это сделал отец. На мне красные шорты, которые издают шорканье при ходьбе, белая футболка и кроссовки. Я мог бы прийти голым, но посчитал это уже чересчур броским. Не лучший выбор для ресторана, но мне плевать. Я планировал позавтракать с семьей, а не выход под свет софитов.
– Была необходимость, – кивком соглашаюсь, хотя это ложь.
Я предпочёл Ребекку и несмотря на то, что она не сделала это в ответ, оставив меня на парковке, я покинул свадьбу троюродной сестры, но это последнее, что волнует и за что совестно. Мы никогда не поддерживали хорошие родственные связи, вряд ли разговаривали по телефону хотя бы раз за всю жизнь. Ладно, может быть тогда, когда не было мобильной связи, а я бегал в штанах на подтяжках, мы и виделись. Не в сознательной жизни. Присутствовать там – формальность, хотя всё вполне удачно, ведь там встретилась необходимая девушка.
– Что-то случилось? – с толикой настороженности, продолжает интересоваться мама.
Да, была необходимость полить бензином уже пылающий лес. Не уверен, что теперь мне вручат спички в руки, но я способен найти новые. У меня ещё есть костёр, куда можно подкидывать дров, потому что свадьба Дэни на стадии организации, а, следовательно, Ребекка в поле видения и доступности.
– Нет, – коротко, но с улыбкой отвечаю я. – Всё в порядке.
– Хотя бы извинись перед Оливией и Лари.
– Безусловно, мам.
Безусловная ложь, но мне плевать.
– Как дела на работе? – переводит тему отец, смотря на меня, кажется, моими же глазами. Оттенок полностью от него, у мамы они ореховые.
– Я всё ещё шеф, пап, – не сдерживаю порыв закатить глаза.
Его усмешка вполне искренняя.
– Удивительно.
– Нечему удивляться, Филип, он ничем не уступает тебе, – мягко говорит мама.
– Может быть, но не в жизни, – соглашается отец.
– Что я, по-твоему, должен делать?
– Относиться ко всему ответственно, как один из примеров.
Ответ давно известен, но я всё равно задаю вопрос.
– И ответственность по-твоему мнению, это?
– Ты знаешь.
– Мало ли, вдруг что-то изменилось, – сдержанно парирую в ответ, листая меню.
– Дочка Реддексов выросла просто красавицей, – улыбается мама, как будто я всю жизнь ждал именно этого момента и данного благословления.
Издаю воодушевляющее мычание, словно это невероятная новость, благодаря которой теряется дар речи.
– Обязательно найду и напишу ей, – максимум, который можно услышать от меня, и делать я этого явно не собираюсь. Дочка Реддексов уже пройденный этап, у нас разница в два года, и в свои шестнадцать она, кажется, знала о сексе больше меня. Возможно, даже опыт был больше.
– Джейк, пора думать о чём-то больше, – говорит отец.
– Если скажу, что я гей, есть хотя бы шанс, что вопросы исчезнут?
– Тебе двадцать пять, – напоминает мама.
– А в двадцать пять нельзя быть геем? По-моему, идеальное время открывать что-то новое.
– Ты не гей, Джейк, – констатирует папа. – Что за ёрничество?
– Меня раздражают эти разговоры. Каждый раз одно и то же.
Мама выдыхает и, словно извиняясь, поднимает уголки губ. Она явно пытается ободрить присутствующих.
– Мы хотим, чтобы ты был счастлив.
– По-вашему, счастье – это когда у меня дети, жена и всё в этом роде?
– Семья – это главное счастье и богатство.
– Да, если это желанный человек, а не навязанный. Я счастлив, по мне не заметно?
– Что делает тебя счастливым? – интересуется отец.
– Свобода, – тут же отзываюсь, следом добавляя: – Любимая работа. У меня нет нужды в ком-то, чтобы чувствовать себя счастливым. Я независим от другого, это ли не счастье? Почему моя жизнь, настроение, желания, счастье должны касаться кого-то, кроме меня? Я свободен и счастлив.
– У тебя никогда не было девушки, – хмурится мама, в ответ выгибаю бровь.
– Мам, ты же не серьезно?
Она хмурится ещё больше, подсказывая, что ирония не была принята в положительном контексте.
– Ни в школе, ни в университете, Джейк. Нормальной девушки, которую ты мог бы привести домой и познакомить с нами.
– Давайте будем считать, что в школе меня отвергли и разбили сердце, теперь я никого не могу полюбить. Она сделала это прямо перед выпускным балом. Трагедия.
Самая глобальная. Особенно, если её не было, но я легко подтасую прошлые события и предложу такой вариант. Забуду, что трахнулся с самой популярной девчонкой и свалил, когда получил свою долгожданную почетную должность «Король балла». Даже не помню, куда исчезла эта блестящая штуковина спустя минуту после того, как сошёл со сцены. Моё сердце разбито, ведь мы не вместе, не были и не будем. Удручающая информация. Как-нибудь с ней смирюсь, ведь это всё, что остаётся.
– Прекрати шутить.
– Я не шучу, вполне хорошее предложение. Может, так и было, кто знает?
– Ты вернулся слишком радостным.
– Меня впервые бросили и разбили сердце, разве это не счастье? Опыт, все дела.
– Джейк, – супится отец. – Все понимают, что этого не было.
– Я предлагаю представить.
Мама устало вздыхает, на этот раз не тороплюсь идиотничать.
– Я пришёл позавтракать с семьей, почему мы не можем сделать это спокойно? Не углубляться в подробности моей личной жизни и не исключить навязывание кого-то? Это много?
– Мы завтракаем, – кивает отец.
– Моими мозгами. Вы каждый раз хотите их прочистить. Любая наша встреча завершается тем, что я остаюсь что-то должен. Вы на что-то надеетесь, я не оправдываю надежды. И так уже непонятно сколько лет. Примите как факт, что я не хочу и не нуждаюсь. У каждого своя зона комфорта. Мне комфортно оставаться свободным.
– Это нежелание принять ответственность.
Кладу меню на стол, потому что нет никакого смысла что-то там высматривать. Я уже пробежался глазами по позициям, но ни одно не осталось в голове.
– Бесполезно, – говорю я, поднимаясь со стула. – Надеюсь, когда-нибудь мы придём к единому мнению, сейчас оно разное. Рад был увидеться.
Быстро целую маму в щёку и, пользуясь их обескураженностью, несусь к выходу.
Это не отговорка. Я действительно не нуждаюсь в чьём-то обществе, внимании, чтобы чувствовать себя лучше. Моё счастье не зависит от кого-то. Я слишком самодостаточный и наслаждаюсь независимостью. Это и есть мой комфорт: свобода. Если захотел – сделал, не захотел – не сделал. Абсолютно никаких ограничений, только собственный выбор. Все почему-то думаю, что навязывать свою точку зрения и мировоззрение – это правильно. К их сожалению, как правильно, выбираю я. То, что правильно для меня, может быть неправильно для другого. Я привык к этому, и не знаю, смогу ли перестроиться. Небо и земля должны поменяться местами, чтобы прийти к данному заключению. Конечно, есть ещё вариант: найдётся та, кто это изменит. На сегодняшний день вся моя тяга выстроена на физическом влечении. Знаю, как только получу желаемое от Ребекки, забуду о произошедшем. Не всегда есть стимул вернуться туда, где всё известно, а всё известно именно после секса, дальше уже не интересно. Наша маленькая сценка на свадьбе лишь завела и подсобила желанию.
Сегодня смена на работе, и я не планирую ничего менять кроме того, что прихожу ещё раньше положенного.
На кухне пусто, это истинное наслаждение. Никакой суматохи, разговоров, вопросов, никто не сбивает на пути плечом, хотя места вполне достаточно. Издержки профессии и не более. Спокойно подготавливаю рабочее место, исследуя столы остальных, потому что некоторые редко, но метко могут оставить мозги дома. На кухне от привычного Джейка не остаётся следа, есть только тот, кто может метнуть нож четко между глаз. Делать я, конечно, это не планирую, но мой словесный нож способен поймать каждый в радиусе мили.
Что-то скребёт на душе, но отмахиваюсь от этого гложущего чувства. Мне двадцать пять, а не пять, чтобы позволять кому-то принимать решения за себя. Я нетерпелив, но ещё больше нетерпелив, когда кто-то решает дать совет или сказать, как мне будет лучше. Напрочь не переношу чье-то мнение, когда оно не требуется. И родители чаще всего являются теми, кто решил, будто я должен принимать каждое слово во внимание. Это первая причина редких встреч и разладов в семье. Обычно всё подходит к одной теме, мы не желаем принять позиции друг друга и портим настроение. Я ухожу, они, вероятно, злятся или перемывают мне кости. Неразрывный круг, в котором мы живём всю мою сознательную жизнь. Сейчас их наставления, кажется, становятся ещё невыносимее, ведь теперь я должен найти жену, а не девушку. Мир сойдёт с ума, и они тоже, если я заявлюсь с женой, ипотекой и детишками на плечах. Я не готов к этому. Я не хочу этого.
Глава 7
Бекка
Втягиваю знакомый запах, как только выхожу за порог аэропорта и делаю фото, отправляя в чат с девочками. Я не говорила о прилёте, устроив всё спонтанно, но именно незапланированный мини-отпуск может доставить больше удовольствия чем тот, что задумывала. От девочек тут же приходят ответы в виде ошарашенных смайлов, за которыми следует сотня вопросов и предложений, благодаря чему улыбаюсь экрану. Вероятно, на несколько дней за Джаредом и Томом закреплена ответственность и принятие участия в конкурсе «Отцы-одиночки года».
Прыгаю в первое попавшееся такси и называю адрес отеля, где останусь. На предложения Лизи и Алекс остаться у кого-то из них – отвечаю отказом. Мало того, что мы снова вместе и эти три дня проведём в одной компании, я не могу забрать их внимание полностью, так или иначе, у каждой есть дети и семья, с которыми тоже нужно быть рядом. Именно это всегда задевает, уколом пронзая сердце. Мы могли гулять, обсуждать и ходить куда-то вместе, если бы у меня тоже был муж и ребёнок, но я каждый раз заверяю себя, что это к лучшему. Мне некуда торопиться, я могу пожить и насладиться всеми плюсами свободы. Кроме того, строить семью только ради того, чтобы не отставать от кого-то – глупо и не разумно. Мне нужен человек, который смирится со мной и моим ритмом. Кто-то вроде меня, но противоположного пола, как показала практика, размеренная и спокойная жизнь не для меня, а для сказок в моей голове. Мне нужны эмоции, буря эмоций, возможно, даже больше, чем могу дать я сама. Сомневаюсь, что такой человек родился.
Чувствую себя прежней. Только возвращаясь в Нью-Йорк, ощущаю такое странное дежавю. Это всё та же я, но уже не я. За год мне удалось измениться, как в отрицательную сторону, так и в положительную. Я стала на редкость избирательна, а это можно отнести в две колонки сразу. Сейчас, когда на плечах агентство, к открытию которого старательно готовилась и собирала материал, делает меня крайне придирчивой абсолютно ко всем жизненным аспектам. Я уже не могу тыкнуть пальцем в небо, хотя иногда необходимо, но я люблю накручивать и делать из ничего что-то большее. Прилёт в Нью-Йорк представляет собой что-то типа перезагрузки, которая мне очень нужна. А лучше сказать – крайне необходима.
Без труда добираюсь до отеля, в котором снимаю номер и принимаю душ, меняя одежду, потому что встреча с девочками не за горами. Мои сборы похожи не иначе, как на суматоху и мандраж. Я настолько заведена предстоящей встречей, что подпрыгиваю, когда натягиваю платье и дрожащими пальцами застёгиваю ремешки на туфлях. Спустя два часа на крыльях в виде восторга, вылетаю из отеля. Люди могут подумать, что я чокнутая, но улыбка не желает покидать лицо. Я настолько счастлива, что все подходящие слова крутятся на языке, не позволяя превзойти друг друга. Я чувствую свободу. Бескрайнюю свободу от всего. Она заряжает энергией, от чего хочется петь и кружиться, словно попала в фильм «классный мюзикл». И ещё немного, как я действительно начну.
Следующей остановочной точкой после такси, является дом Лизи и Джареда, к которому бегу вприпрыжку.
– Ваша заключительная алкоголичка прибыла, – громко сообщает Джаред, как только открывает входную дверь.
Заключаю его шею в объятия и сдавливаю. Я даже соскучилась по этому засранцу, который любит портить жизнь каждого своим непревзойденным чувством юмора, как он думает сам.
– Ты просто душка, – улыбаюсь я. – Само совершенство.
Особенно после Джейка, который гораздо наглее.
– Я женат и у меня есть дети, отвали, – смеётся парень, но принимает мои объятия.
Отпускаю его и вижу девочек на заднем дворе. Ноги автоматически дают себе старт, и вот, я уже бегу к ним. В ответ получаю ту же реакцию. Лизи и Алекс спешат ко мне. Я не могу дать точную оценку, кто кого из нас сбивает с ног, мы похожи на боулинговые шары, которые стремительно летят лоб в лоб друг друга. Наши тройные объятия похожи на женскую групповуху, из-за чего фыркает Джаред.
– Мерзость, – говорит он, смотря на нас с отвращением.
– Если бы тут были три подружки-близняшки, ты бы уже снимал штаны, – смеюсь я.
– Я женатый человек, – оскорбляется Джаред. —У меня двое детей.
– Звучит, как камни в мой огород, – улыбается Лизи.
– Я люблю тебя, малышка, даже если тут соберутся все отпадные близняшки мира, никто не будет лучше тебя.
– Фу, – одновременно говорю я и Алекс, из-за чего переглядываемся и смеёмся. Но я тут же добавляю: – А где Мэйс и Мэди?
– Они уже второй день у родителей, – сообщает Лизи. – Ты вовремя.
Переглядываюсь между ней и Джаредом, глаза второго озорно блестят, и я закатываю свои. Ему явно доставляет неимоверное удовольствие находиться с ней вдвоём. Сейчас я и Алекс вроде наглых воришек, которые решили его обокрасть. Ему не помешает.
– Тогда твоя участь сегодня смотреть телек и лечь спать в одиночестве, – говорю я. – Можешь порадовать себя порнушкой на ночь.
– В двенадцать ваша карета превратится в тыкву, – усмехается он. – С ней исчезнет одна принцесса.
– Очень сомневаюсь.
– Вы вернёте мне жену такой, какой она ушла.
– В этом тоже сомневаюсь.
Джаред переводит взгляд на Лизи, но в ответ получает не согласие, а лукавую улыбку. Наша глыба льда моментально оттаивает. Он строит недовольную гримасу и направляется к лестнице.
– Хотя бы вернись целой, – завершает он. – Не устраивай мне квест по городу.
Наша троица провожает его взглядом до тех пор, пока парень не скрывается на втором этаже.
– Это будут лучшие выходные за прошедший год, – широко улыбается Алекс, обращая блестящие зелёные глаза к нам.
Правда на её стороне.
Спустя час наша троица выползает из такси у клуба и глупо хихикает. Вообще-то, причины для этого нет, наверно, мы счастливы забыться хоть на какое-то время. Этот вкус свободы вспомнился мне, но Алекс и Лизи стали мамами, а, следовательно, свобода – это слишком редкое и крайне узкое понятие для них сейчас. Даже для Камиллы, которая не стала мамой. У неё есть тот, кто отрежет путь к свободе, хотя, кажется, девушка вовсе не против или таковой является. Она не всегда соглашается на подобные выходы. Я давно поняла, что компания Криса ей очень нравится, чаще всего она выбирает остаться дома с ним. Не знаю, что может связывать этих двух, ведь они являются абсолютно, бескрайне противоположными друг другу, но, вероятно, выражение действительно работает. Противоположности притягиваются. Вся дурость досталась Крису, Камилла является неким ограничителем, которому он, конечно, рад и что ему действительно необходимо, иначе у этого парня сорвёт крышу. Сформировавшееся мнение в моей голове о том, что люди не меняются, давно кануло в никуда. У меня есть как минимум два примера против. Может быть, от придурковатости не избавиться до конца, но она начинает играть новыми красками, когда находит свою стезю.
Сегодня Камилла не присоединиться к нам, сославшись на самочувствие, и тут не поспоришь. Её голос действительно был подавлен и отдавал хрипотцой. Мы пообещали оторваться за неё так, как не отрывается она.
Обещания нужно выполнять. И мы выполняем.
К двум часам ночи я забываю собственное имя, а голос остаётся сорванным благодаря смеху и песням, которые мы не иначе, как пытались перекричать, но никак не петь. Итого: два клуба и бар за спиной. Три заведения, которые мы выбирали, тыкая на карту пальцем. Это русская рулетка в чистом виде, и сегодня удача на нашей стороне. Я выдыхаюсь и обессилено падаю на диванчик нашего столика ближе к трём. Клянусь, чем реже отрываюсь, тем сильнее пьянею и быстрее устаю. Можно было бы сказать, что подобное мероприятие нужно устраивать чаще, но это не в моих силах и возможностях. Я работаю каждый день и даже не двадцать четыре часа, а все двадцать пять.
Музыка долбит по барабанным перепонкам, Алекс и Лизи продолжают свои безумные танцы, над чем я открыто хохочу, расползаясь по диванчику, словно шоколад. Представить страшно, как мы выглядим, но это явно последнее, что заботит меня и девочек. Я не знаю, стоит ли благодарить создателя водоустойчивой туши для ресниц или нет, поэтому проверяю это с помощью зеркальца. Спустя минуту всё же благодарю. Глобальные изменения коснулись глаз, которые блестят то ли из-за алкоголя, то ли из-за веселья; щеки горят от жара, что приливает к телу, а на голове не иначе, как солома. Это не мешает мне заставить тело сползти и подняться, присоединившись к девочкам.
Под конец отрыва на полную катушку, солнце уже торопится показаться из-за горизонта, Том буквально вытаскивает Алекс из такси и несёт на плече, пока она кричит, что это было супер, размахивая руками, на которых подняты два больших пальца вверх. Следом черёд Лизи, которая чудом держится на ногах и даже больше: она может бегать, не говоря уже о прямохождении. Она уносится в объятия Джареда, повисая на его шее, в ответ парень качает головой и закатывает глаза, закрывая дверь под пение птиц. Моя участь выползать из такси самостоятельно. Может быть, глупо, что я пытаюсь выглядеть солидно и гордо вышагивая к лифтам с поднятым подбородком. В состоянии алкогольного опьянения всё искажается, и уверена, после пробуждения, пойму, что не скользила по красной дорожке виляя задней частью тела, а ползла, цепляясь зубами за ковролин. Это непередаваемый стыд, надеюсь, после пробуждения я ничего не вспомню.
Чудо не происходит. Я всё помню.
Не глядя, нахожу телефон в одеяле и одним глазом смотрю на экран, где время перевалило за пять. Пять вечера. Будь я проклята. Это почти половина суток. Ровно эту половину суток мое сознание и тело решило упорно притворяться мертвым. Я даже не просыпалась, что совершенно удивительно. В общем чате с девочками больше сотни сообщений, помимо них, экран украшает пропущенный от мамы. Какое счастье, что нет ни одного незнакомого или знакомого номера с работы. Вероятно, эти выходные отдыхаю не только я. Девочкам желаю доброго утра, в котором не скрываю иронии и переключаюсь на звонок от мамы.
– Ты совсем заработалась, – звучит через динамик ее мягкий голос с толикой хрипотцы, что расстраивает и болезненно пронзает сердце.
Стараюсь не терять дух и не показывать уныния, которое появилось внезапно.
– Я совсем заотдыхалась, мам, – с улыбкой, констатирую я. – Я в Нью-Йорке.
– Ого!
– Да, – продолжаю, чтобы она не разговаривала много, хотя чем дальше, тем дольше хочется слышать её мелодичный голос, который может пропасть в любую секунду. – Решила оставить всё и вырваться. Я только проснулась, потому что девочки выжали меня.
– Ты не должна забывать, что ещё молода. Не губи и не трать напрасно дни на четыре стены. Ри, ты можешь…
– Знаю, мам, не надо. Всё хорошо. Ты же сама говорила, что любимое дело должно приносить удовольствие, а не только прибыль. Мне нравится, столько всего происходит.
– У других… – печально завершает она.
Моя улыбка становится краше.
– Не правда. Я чувствую себя частью этого, всё моих рук дело, и я счастлива, потому что делают счастливыми других.
– Ты не хочешь знать, что возвращаешься домой, где ждут?
– Я хочу знать, что у тебя всё хорошо. Это всё, что я хочу знать. Как проходит терапия?
– Ри, ты много об этом думаешь, я не хочу…
– Чтобы ты волновалась, да, знаю. Ты всегда это говоришь.
– Мне отведено столько, сколько потребуется, нет необходимости держать меня.
– Ты говоришь глупости. Я хочу, могу и буду стараться для того, чтобы ты не сдавалась.
– Но это же не конец.
– Я хочу набирать твой номер и знать, что услышу твой голос.
– Рано или поздно кто-то не возьмёт трубку.
Моё мрачное настроение становится ещё мрачнее.
– Не говори так.
– Это жизнь, рано или поздно все уходят.
В горле начинает саднить, и я изо всех сил стараюсь не терять силу духа.
– В моих возможностях сделать так, чтобы было поздно. Ты нужна мне. Я не могу тебя потерять. Это… это не честно!
– У тебя есть папа, ты не останешься одна.
– Но это не то, мам! Ты же знаешь, что это не то, он не понимает. Не поймёт. Он же мужчина. У него другая природа, другие мысли.
– Он понимает, просто по-своему.
– И считает меня маленькой девочкой, которой ещё нужно сделать хвостики, повесить на плечи рюкзак и отправить в школу.
– Каким бы возрастом не была дочь, отцы всегда будут считать её своей маленькой девочкой.
– А наш ещё может посадить меня под домашний арест.
– Только ради благих целей, – с улыбкой в голосе, смягчает она.
– Мам, мне двадцать пять. Я не маленькая девочка, у меня… Господи, у меня было четверо мужчин, а он всё ещё думает, что на меня можно надеть нимб и ангельские крылышки с пыльцой, как было в третьем классе.
– Пусть думает, что было только два.
– Ты говорила, что врать не хорошо, – смеюсь я.
– Ради благих целей можно.
– Но мы-то знаем правду. Тебе не стыдно врать ему в глаза?
– Я вовсе не лгу, Ри. Он не спрашивает, а я не спешу доносить.
– Очень хороший аргумент в защиту, мам. Если скажешь это в суде в знак защиты, они возьмут перерыв, чтобы посмеяться. Возможно, он вообще думает, что я заклятая девственница, а с Йеном и Райном ничего не было, кроме поцелуев в щёчку.
– Вряд ли он так думает, только если старается себя убедить. С твоим папой шутки плохи.
– Мне ли об этом не знать. Он направит пушку на любого, кто приблизится к моей детской комнате. Я даже не могу привести парня домой.
– Ты уже приводила, Ри.
– Да, Йена он чуть ли не пристрелил, а Райн спал в другом конце коридора от меня, и, если бы он только сделал шаг в сторону моей комнаты, тоже мог быть убитым. Это невыносимо.
– Он просто оберегает тебя, Ребекка.
– Но нельзя делать это так яро. Я же не немая, слепая и безрукая.
– Он не хочет, чтобы тебе сделали больно.
– Ладно, всё равно нет смысла это обсуждать. Папа не изменится, я не выйду замуж, потому что ему заранее не понравится мой будущий муж. Я даже не смогу родить, потому что, Боже упаси, он может подумать, что я занимаюсь сексом. Сексом, мам! Я должна верить, что меня принёс аист.
Слушаю её смех и настроение делает новый взлёт. Даже если мой монолог был местами грубым, жалким и с толикой обиды, он того стоил, ведь мама смеётся. Как только выяснилось, что у неё рак голосовых связок, я начала больше ценить её голос. Любое слово, что она произносит, стараюсь запомнить и отложить в сознании. Мне вовсе не хочется думать о плохом, и поэтому я отметаю скверные мысли. Она тут. Я могу её услышать, увидеть и обнять, стоит только приехать домой. Это уже само по себе очень много и бесценно. Она мой лучший друг. Никто не знает меня так, как она. Я доверю ей всё. Абсолютно каждый секрет, мысль, происходящее. Всё, что присутствует в моей жизни. Только теряя или уже потеряв можно оценить масштаб ущерба. У моего нет цены. Я могу держать её рядом столько, сколько это возможно; столько, сколько в моих силах.
– Давай отвлечемся. Как провела время?
– Это постыдно, мам, – хихикаю, прикрывая лицо ладонью, будто она может видеть меня и, тем самым, смутить.
Мама поддерживает мой смех.
– Что ж, ты говоришь четыре, значит, не так постыдно.
– Но мы выпили столько, что это можно считать преступлением.
– Ты сейчас в своей кровати?
– Теоретически, да, я за неё заплатила. Я в своём номере.
– Тогда, не так постыдно.
– Ладно, но мы выпили очень и очень много. Наверно, перепробовали все названия коктейлей в барной карте.
– Временами нужно терять контроль, особенно тебе.
– Мне уже не восемнадцать, чтобы его терять, наоборот, всё нужно держать под контролем. Не хочу быть той, за кем папа закрывает тюремную камеру.
– Глупости, – отмахивается мама. – Ты сама это придумала.
– Если я потеряю контроль, то могу лишиться свободы. Это опасно.
– Не переусердствуй, не обязательно кого-то убивать.
– Даже если сильно хочется?
– Даже если так, а есть желание?
– Дикое. Ты же понимаешь, не все клиенты или их близкие приятные.
– Понимаю, но ты говоришь так всегда.
– Потому что в семье не без урода, – улыбаюсь я.
– Возможно, тебе виднее. Мы говорим о ком-то определённом?
– Думаю, что нет. Это не стоит такого внимания. Всё в порядке.
– Если ты так говоришь, значит, оно правда того не стоит.
Я улыбаюсь, хоть и через силу, потому что с каждым последующим сказанным словом, её голос теряет жизненность, становясь севшим. Это означает только одно: пора завершать диалог. Мама может улыбаться и делать что-то сквозь силу, но я прекрасно понимаю и чувствую, что ей больно.
– Я должна вставать, – сообщаю, с грустью смотря в потолок. Хочется слышать её ещё. Именно в такие секунды желание становится как никогда сильнее, словно глоток воздуха перед смертью. Мне приходится делать это первой, потому что-то мама будет продолжать поддерживать диалог во вред себе.
– Люблю тебя, милая.
– И я люблю тебя. Передавай привет папе.
– Обязательно.
Сбрасываю вызов, а следом отодвигаю телефон в сторону.
Это непонятное чувство и настроение не может быть конкретным. Я расстроена и одновременно рада, что поговорила с ней. Внутри отголоски злости из-за несправедливости. Есть множество людей, кто заслуживает смерти, но почему-то все болезни обходят их стороной, вероятно считая, что они не стоят внимания или являются ещё опасней простого вируса. Мамина опухоль только на ранней стадии и с ней можно бороться, этим я занимаюсь, хотя она считает это бесполезным. Я знаю, это вовсе не означает, что она сдалась и приняла, просто старается жить реальностью, где не всегда всё возможно. В отличие от неё я и папа стараемся бороться, хотя, наверно, мы по большей мере боремся сами с собой из-за какого-то уныния и непринятия. В то время, как мама говорит, что всегда будет рядом с нами, мы говорим, что она будет делать это физически. В этом я и папа схожи мнениями, ведь в остальном остаюсь для него маленькой девочкой, которой ещё нужны розовые вещички. Сейчас этот яркий цвет не входит в список любимых благодаря тому, что повсюду присутствовал в детстве. Я была не Барби, а скорей Синди, но тоже в розовом.
