Текст книги "Золотой отсвет счастья"
Автор книги: Джудит Френч
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
9
Рассвело. Дождь все еще шуршал по крыше. Открыв глаза, Бесс не сразу сообразила, где находится. Ее окружали знакомые запахи лошадей, сена, сыромятной кожи, но чужими были дощатые стены в щелях, потолок, перекошенные балки сеновала. Лежа в полусне, Бесс отрешенно смотрела на бесконечные кружева паутины, слушала воркование голубей, шелест дождя. Потом до нее донеслось бормотание. Это Кинкейд невнятно позвал кого-то. Кинкейд! Ее будто подбросило: она вспомнила все, что было накануне.
Бесс хотела сесть, но, только шевельнувшись, замерла снова. Лицо ее запылало, потому что лишь теперь она почувствовала, как тесно во сне прижалась к Кинкейду. Юбки ее были в ужасающем беспорядке, так что ноги открылись до бедер, чулки приспустились, придавая ей почти непристойный вид. Руками Кинкейд обвил ее тело, ладонями сжал грудь. Лицом он зарылся в ее распущенные волосы. Его обнаженные мускулистые ноги переплелись с ее белоснежными ногами. Боже всемогущий! Неужели ночью он воспользовался ее усталостью и?..
Очень осторожно Бесс попыталась высвободиться из его объятий, но Кинкейд только вздохнул, проворчал что-то и прижался к ней еще крепче. Насколько Бесс помнила, вечером он не раздевался, но сейчас его загорелые руки, плечи, ноги были голыми!
Наконец, набравшись храбрости, она прошептала:
– Кинкейд… Кинкейд, подвинься.
Но он лишь уютнее устроился в своей импровизированной постели. Губы его коснулись шеи Бесс, руки вдруг ожили во сне и начали неторопливо поглаживать ее грудь. К своему ужасу, Бесс не только не ощутила отвращения, напротив, на нее накатила волна запретного восторга, соски напряглись и затвердели, будто жаждали еще ласки. Однако смущение взяло верх, и она сдавленно вскрикнула:
– Кинкейд, как ты смеешь!
Он вскочил так неожиданно и резко, что Бесс отбросило в сторону. Встать с мягких ворохов сена она не успела – окаменела. В слабом свете пасмурного утра он стоял перед ней во весь рост, с пистолетом на взводе… и совершенно нагой. Бесс сознавала, что она не должна смотреть на него, что это непристойно, но… совладать с собой не могла. Глаза ее распахнулись в восхищенном изумлении…
Видит Бог, Кинкейд был потрясающе красив. Его могучие плечи и широкая грудь бугрились от мускулов, медовый загар покрывал торс, плоский живот, талия была тонка, а бедра узки.
Непроизвольно Бесс провела языком по пересохшим губам, изо рта ее вырвался тихий вздох. Ноги этого мужчины были длинными и, стройными, как молодые крепкие деревья. Он – напряженный и сильный – походил на сжатую пружину. Бронзовое его тело было покрыто бесчисленными шрамами, которые только придавали ему привлекательности. Совершенной формы колени, узкие щиколотки, длинные тонкие, но мощные ступни с коротко постриженными чистыми ногтями были не только красивы – они были изящны.
– Что, никогда не видела голого мужика? – резко спросил Кинкейд. Голос его был низок и глух, слова прозвучали невнятно.
– Видела, – отозвалась Бесс.
Она сказала правду. Как выглядят мужчины, знала любая девушка, живущая среди простых людей. А Бесс с раннего детства помогала бабушке врачевать больных и раненых.
– Видела, – глухо повторила Бесс. – и не один раз. Только такого не видела.
– Это что, комплимент? – засмеялся Кинкейд. Бесс с трудом заставила себя смотреть в его пронзительные орехово-карие глаза.
– Да, – тихо молвила она, так тихо, что голос ее почти потонул в шорохе дождя.
Кинкейд опустил пистолет и сделал шаг вперед.
– Слушай, женщина…
Бесс вдруг ужаснулась тому, что он, должно быть, думает сейчас. Ведь она ведет себя как последняя шлюха! Пот черт дернул ее за язык сказать такие бесстыдные слова. От растерянности, досады Бесс пришла в смятение.
– Слушай, женщина, если тебе хочется… – продолжал тем временем он.
– Оденься! – оборвала Бесс. – И веди себя пристойно.
Неведомые доселе чувства будоражили Бесс, лицо ее горело, где-то внизу живота бился жар, дрожали коленки. Так трепещет в возбуждении молодое дикое животное.
Кинкейд развел руками.
– Бесс, – начал он.
Девушка сжала кулачки.
– Ты… мы… в общем, ночью мы… – отрывисто заговорила она.
Мгновение шотландец удивленно смотрел на нее, потом со смехом отвернулся и начал натягивать одежду.
– Если бы что и было этой ночью, ты сейчас не сомневалась бы. Хвастаться не в моих правилах, но, побывав со мной в постели, женщины не скоро забывают об этом.
К своему стыду, Бесс не сводила с него глаз. От такого зрелища и старая дева дрогнула бы. А я старая дева и есть, подумала она. Просто никто не осмеливался сказать это в лицо, но думали наверняка многие.
– Как ты смел… Я спала. Ты застал меня врасплох и… – начала она осуждающе, но Кинкейд, оборачиваясь с кривой ухмылкой, перебил ее:
– Ну, уж нет. Кто кого застал врасплох? Я, что ли, уставился на тебя голодными глазами? Нет, дорогуша, это ты поедала меня взглядом. Любой мужик воспринял бы это как приглашение.
Бесс отвернулась от него и нервными движениями принялась приводить в порядок одежду.
– Но именно ты прилепился ко мне ночью, – дрожащим голосом возразила она. – И был ты, кстати, в чем мать родила. Интересно, почему ты вдруг оказался нагишом, если вечером лег в одежде?
– Да тише ты. Не ори. Может, за дверями кто-нибудь есть. Они же думают, что ты моя баба, поэтому удивятся, услышав твои вопли насчет моей голой задницы.
– И все-таки куда подевалась твоя одежда? – едко и резко спросила Бесс.
– Я вставал ночью. Услышал, как кто-то бродит и вышел посмотреть, в чем дело. Посреди ночи приехал еще один постоялец. Мы поговорили, насколько это было возможно – он был пьян, но все же сказал, что хочет встретить здесь своего брата, который утром должен приплыть сюда по заливу. Они живут на одном из островов, фермеры какие-то. Мне пришлось буквально втащить его в трактир. В общем, я окончательно промок. Вчера я предупреждал тебя, что не стоит ложиться спать в мокром платье, но и сам – безумец! – улегся одетым. Короче, я снял промокшее барахло. Или ты будешь утверждать, что в Мэриленде принято спать в полном обмундировании!
– Впредь ты будешь спать рядом со мной только в «полном обмундировании», иначе я буду забирать себе все постельные принадлежности, а тебе придется лежать на голой земле. Или лезть на дерево. Я не объект для твоих мужицких утех, – заявила Бесс.
– По-моему, я уже сообщал тебе, что не настолько дик, чтобы бросаться на каждую бабу. Я предпочитаю сам выбирать себе женщину.
– Ну да, а я совершенно не в твоем вкусе, – подхватила Бесс. – Это я уже слышала. Излишним будет сообщить, что и ты не в моем вкусе. Я не нуждаюсь в мужиках, но даже если бы и захотела связаться с кем-то, то уж никак не с грязным безродным шотландцем, у которого нет ни кола, ни двора.
Стрела попала в цель. Кинкейд побелел. Даже темный загар не скрыл этого.
– Похоже, мы начинаем день в прекрасном настроении, – сказал он, справившись со своей яростью. Бесс посмотрела на него. Потом сказала:
– У тебя голова после вчерашнего, как чугунный котел, наверное.
– А вот это мое личное дело. Так что премного благодарен, миледи, – мрачно отозвался Кинкейд, потом потянулся, пробежал пятерней по светлой гриве волос, и, оторвав ленточку бахромы от кожаного жилета, он связал их сзади в хвост. – Кстати, твоя голова вся в соломе, – заметил он, обращаясь к Бесс.
Девушка встряхнула косами и ответила:
– Ну и фермер из тебя получится, если ты даже сена от соломы отличить не можешь.
Захватив свою сумку, она подошла к лестнице, чтобы спуститься с сеновала.
– Сначала лучше мне слезть, а то свалишься еще.
– Я пока в состоянии спуститься по лестнице, – фыркнула Бесс.
Добравшись до самого низа, она вдруг вскрикнула.
– Джинджер!
– Ну, и что ты опять шумишь? – недовольно спросил Кинкейд, слезавший вслед за ней.
– Да это Джинджер! Моя кобыла!
Бесс подбежала к привязанной в дальнем углу сарая лошади, обняла ее, погладила встрепанную гриву.
– Ты моя девочка! Только глянь на себя – на кого ты похожа, – приговаривала девушка.
Кобыла тихо заржала и ткнулась мордой в руки Бесс, которая ласкала ее блестящую шею, грудь, перебирала гриву, одновременно высматривая, нет ли ран и болячек.
– Нет, ты только посмотри на себя, – твердила она, – ты, похоже, давно забыла, что такое гребень.
Потом Бесс осторожно подняла каждую ногу лошади и увидела то, чего опасалась: копыта Джинджер были в ужасающем состоянии. На загривке кобылы она заметила набухшие воспаленные папулы – клещи! Бесс тихо выругалась и немедленно вскрыла их, удалив кровопийц.
– Ты уверена, что это твоя лошадь? – спросил подошедший сзади Кинкейд. – Гнедых кобыл с одной белой ногой не так уж мало на свете.
Бесс будто не слышала его. Она что-то шептала своей любимице, поглаживала ее, почесывала за ушами.
– Я спрашиваю, почему ты уверена, что эта именно она?
– Ты, значит, ни черта не понимаешь в лошадях, если думаешь, что все они одинаковы, – строго заметила Бесс. – Я была рядом, когда она появилась на свет. Я растила ее, холила и лелеяла – до тех пор, пока ты не украл ее у меня. – Она повернулась к Кинкейду. – Посмотри, она жеребая! Бог знает, чье это семя. Может, и ослиное…
Вдруг Кинкейд сгреб девушку в объятия и впился в нее поцелуем. В ужасе она рванулась, но шотландец предупредил ее вопль. Намотав на могучую ладонь пряди густых волос, он держал ее голову, а своими губами накрепко закрыл ее рот. Когда Бесс удалось отпрянуть, он не только не выпустил ее из своих лап, но прижал к себе еще сильнее и чуть слышно прошептал в самое ухо:
– Тише, красотка, тише. Это для видимости. Мы здесь не одни.
– Поосторожнее! Там моя лошадь, – раздался грубый, хриплый голос. В двух шагах стоял коренастый рябой мужик. – Нашли место где тискаться. Эта скотина больших денег стоит.
Бесс вытерла рот ладонью и, не поднимая глаз, сказала:
– А кобыле-то что сделается?
Подражание простонародной речи было бесподобным. Кинкейд даже крякнул от удивления.
– Ну, братец привел-таки свою посудину, – ворчливо произнес мужик. – Вон она болтается. Ты вроде говорил, что хочешь через пролив перебраться. Так вот мой братец тебя переправит, если заплатишь, конечно. За «спасибо» мы не работаем.
– Откуда у тебя эта лошадь? – поинтересовалась Бесс, все еще подражая деревенской девчонке.
На ее плечи легла тяжелая рука Кинкейда.
– Попридержи язык, милаха. Ты разве не видишь, у мужчин деловой разговор. – Когда она снова открыла было рот, шотландец до боли сжал ей плечо. – Язык без костей у бабы, болтает без умолку, но девка горячая, – обратился он к рябому. – Сразу видно, ты в лошадях знаешь толк. Может, и эти две кобылки тебя заинтересуют? Не поволоку же я их по воде?
Жадный огонек сверкнул в глазах рябого.
– Да уж не поволочешь, видит Бог, – кивнул он. – А бумага на них есть? – насупился мужик.
– Голову даю на отсечение, что на эту гнедую и у тебя нет документа.
Рябой нахмурился и принялся осматривать животных.
– Тянут не меньше чем на гинею, – убеждал его Кинкейд. – Лучшей скотины в этих краях и не сыщешь.
– Седла пойдут за ними?
– Конечно. И вся упряжь.
– Сколько просишь?
Они сошлись с рябым на смехотворно низкой цене, толком и не поторговавшись. После чего, довольные друг другом, мужчины обменялись рукопожатиями. Бесс потеряла дар речи от негодования. Да за одно седло она заплатила больше.
Кинкейд невозмутимо направился к дверям, решительно увлекая девушку за собой. Вслед ей тихонько заржала Джинджер.
– Ты скотину-то к себе на остров перевезешь? – спросил он у рябого. – Ты же говорил, у вас там ферма.
– Не-е, – протянул мужик, но беспокойное ржание Джинджер заглушило его слова.
«Я найду тебя, девочка, – про себя молвила Бесс, – обещаю. Найду, и мы снова будем вместе».
Глаза защипало от слез. Она даже споткнулась. Кинкейд подхватил ее, привлек к себе.
Они вышли на двор. Под ногами хлюпали лужи. Кругом все было завалено подгнившей соломой и навозом. Моросило. С запада дул сырой прохладный ветер. По хмурому небу ползли низкие тяжелые облака. Горизонт скрывался в сером мареве.
Оказалось, что «Петушиный гребень» стоит на берегу мутной грязноватой речонки, которая впадала в залив. У обветшалого причала болталась убогая почерневшая посудина.
– Вот она, – сказал рябой, – с виду неказиста, но беда невелика. Заплатишь – и она без вопросов доставит тебя на Каролинский берег.
– Это мне и надо, – откликнулся Кинкейд.
Глядя на потемневшие от времени борта шлюпа, девушка едва сдерживала дрожь, но не от холода знобило ее, а от неизвестности. Бесс понимала, что, ступив на это суденышко, она отрезает себе все пути назад.
– Что, на попятную? – спросил Кинкейд, будто угадав ее мысли. – Еще не поздно вернуться.
Бесс лишь молча покачала головой – нет.
В глазах Кинкейда засверкали озорные огоньки.
– Для англичанки ты на редкость отважна, – улыбаясь, сказал он. – Будь у тебя нрав попокладистей да язык не такой змеиный, мы могли бы неплохо поладить.
– На это рассчитывать не приходится.
– Да уж, – хрипловато заметил он, – рассчитывать не на что.
Уильям Майерс-старший, глава и основатель торгово-транспортной фирмы «Майерс и сын», встал из-за стола, пересек кабинет и плотно закрыл дверь, ведущую в приемную, где сидели клерки. Ни слова не сказав своему посетителю, он подошел к окну в дальнем углу комнаты и стал смотреть на потонувший в дожде Честертаун.
Визитер – адвокат Джоэл Миддтон – переминался с ноги на ногу, почесывал голову, зудящую в новом парике, нетерпеливо покашливал.
Майерс с большим трудом сдерживал негодование. Приход Мидлтона и возмутил, и встревожил его. Наконец, справившись с собой, старик повернулся к посетителю.
– Садитесь, – обратился он к этому молодому человеку с невыразительным лицом и тусклыми глазами. Голос Майерса был ровен и невозмутим. – Вы нарушили инструкции, придя сюда. Наши встречи должны проходить только по предварительной договоренности и не здесь, а на наших складах.
Адвокат шумно засопел, демонстрируя уродливые заячьи зубы, потом смахнул с рукава своего сюртука невидимую соринку и гнусаво сказал:
– Инструкции разработаны моим клиентом, сэр. – Мидлтон громко высморкался. – Он вправе изменить их. Дело в том, что мой клиент очень недоволен. Вы уверяли, что приобретение плантации – вопрос решенный.
Майерса беспокоила ноющая боль в колене. В сырую погоду оно всегда дает о себе знать, и уж деревянная нога впивается как шило – и болит, болит, болит… К тому же Джоэл Мидлтон был ему неприятен, а человек, которого он представлял, вызывал просто отвращение. Но, увы, все, кто имел дела в карибских водах, вынуждены были поддерживать отношения с Сокольничим.
С самого начала затея с этой плантацией пришлась Майерсу не по нраву. Он был совсем молодым, когда приехал в Мэриленд и поступил на службу к Джонатану Уильямсу, но уже в те годы вовсю ходили толки о Беннетах и об их процветающей плантации – знаменитом «Даре судьбы». Истории были странные, противоречивые, полные суеверного вздора о ведьмах и призраках, с одной стороны, и благоговейных слухов о якобы королевском происхождении Беннета – с другой.
– Моему клиенту нужен «Дар судьбы», – заявил Мидлтон.
– Только без имен и названий! – строго предупредил Майерс.
Ей-богу, будь он лет на десять моложе, он этого писклявого дурака в атласных штанах просто вышвырнул бы в окно.
– Сокольничий… – продолжал тот.
– Только без имен! – повысил голос старик. Нога ныла уже нестерпимо, так что Майерс тяжело опустился в свое рабочее кресло с высокой спинкой. – Ваш клиент будет вне себя, если узнает, что вы при всех упоминаете его имя.
– Вряд ли можно согласиться, что при всех. – Мидлтон снова зашмыгал, полез за платком. – Почему вы не лишили должника, то есть «Дар судьбы», права выкупа заложенного имущества?
– Возникли осложнения.
– Какие именно?
– Исчезла Элизабет Беннет, – сухо ответил Майерс.
Теперь ко всему прочему у него заломило правую руку. И какая же духота в комнате! Старик прекрасно понимал, что Сокольничий стребует с него по счетам – и не деньгами, а «услугами». Это было неизбежно – таков бизнес. Но Майерсу это претило. И уже совсем противно было иметь дело с таким ничтожеством, как Мидлтон.
– Сокольничий хочет не только плантацию. Ему нужна эта женщина, Элизабет Беннет. Он предлагает большое вознаграждение, если вы переправите ее к нему на острова. Она нужна ему живая или мертвая.
– Так, с меня достаточно! – отрезал Майерс. – Выметайся отсюда. И передай своему клиенту, что в этом деле я ему больше не помощник. Во всяком случае, пока он посылает ко мне таких, с позволения сказать, связных, как ты. С подлецами я не работаю, Мидлтон.
Гнусавый адвокат в негодовании вскочил. Лицо его приобрело кирпичный оттенок, рот закрывался и открывался как у выброшенной на берег рыбы.
– Вы… вы… как вы смеете так говорить со мной, – задыхаясь от возмущения, выдавил он.
Майерс выдвинул ящик стола и вытащил маленький, украшенный мелкими жемчужинами, пистолет.
– Даю тебе две минуты, чтобы убраться из этого здания, – отчеканил старик, – и еще двадцать минут, чтобы убраться вон из Честертауна. Если после этого ты все еще будешь отсвечивать здесь, я пристрелю тебя как опасного для общества типа.
– Вы не посмеете! – взвизгнул Милдтон. – Сокольничий…
– Сокольничий избавится от тебя с той же легкостью, с какой он избавляется от неработоспособных пленников, вывезенных из Африки. Твоя глупость и твой наглый язык делают тебя опасным, Мидлтон. Опасным для меня и опасным для него, что гораздо хуже. Будь я на твоем месте, я первым делом рванул бы через океан в Англию, а то и в Голландию. У Сокольничего длинные руки и долгая память.
Майерс взглянул на настенные часы.
– Одна минута уже прошла, – напомнил он, подняв пистолет.
В это мгновение Мидлтон вылетел из кабинета, а в следующее был уже на улице. Даже из окна было видно, как его трясет от злости и страха. Но это только прибавило ему скорости. И вскоре он растворился в пелене дождя.
Майерс вернулся в свое кресло. Он вдруг почувствовал себя бесконечно старым и беспомощным.
Фирму «Майерс и сын» Сокольничий втягивал в свои сети незаметно. Сначала он попросил о небольшом одолжении: так, пустяк, собрать информацию ков-то чем. Например, о семействе Беннет, об их финансовых делах, о поместье «Дар судьбы». Потом он вынудил Майерса финансировать восточную экспедицию Дэвида Беннета – под залог недвижимости, разумеется. Теперь он настаивал, чтобы фирма наложила лапу на «Дар судьбы» и продала бы его. Кому? Конечно, Сокольничему. Не придерешься. Все гладко. Бизнес.
Многим дельцам приходилось сотрудничать с Сокольничим. Он был важной персоной. В его руках были все связи на Карибских островах и во всех колониях на американском побережье. Поговаривали, что Сокольничий промышляет контрабандой вкупе с испанцами и португальцами. Ходили слухи, что он не брезгует услугами пиратских шаек. Толков было много, но ни один здравомыслящий человек прилюдно не высказывался о Сокольничем неуважительно или плохо.
Но сейчас Сокольничий перешел все границы, предложив вознаграждение за жизнь и честь женщины. Белой женщины. Англичанки! Майерс глухо застонал. Он почуял неладное давно, когда судно с грузом, принадлежавшим Элизабет Беннет, пошло на дно. Жаль, у него не хватило тогда мужества разорвать отношения с Сокольничим. Но сейчас – все. На убийство он не пойдет никогда.
Правая рука онемела от боли. Майерс отрешенно массировал ее. Плохо дело. Если Сокольничий решил убрать Элизабет Беннет, ее уже, считай, нет в живых. И соучастником этого убийства будет он, Майерс.
Дрожащими руками старик снова открыл ящик, сжал в ладони пистолет. Взгляд его усталых, слезящихся глаз замер.
10
У побережья Каролины
Сумрачное небо рассекла вспышка. Ослепительная молния озарила на мгновение тяжелые грудастые облака. Бесс зажмурилась, таким ярким был свет. Уже срывались крупные капли дождя. Волны становились выше и яростнее с каждым порывом ветра.
Ненастье преследовало путников все девять дней после выхода в Каролинские воды. Капитан Энтс Тэйлор вез на своем суденышке контрабандный груз – бренди и оружие. Для прикрытия на борту были запасы галантереи: иголки, ножницы, нитки и прочие швейные принадлежности. Бесс потеряла счет остановкам, которые делало судно. Чаще всего глубокой ночью они подходили к забытым богом причалам. Именно там и осуществлялась контрабандная торговля.
Команда «Джесси» состояла из трех человек, помимо капитана: вольноотпущенный негр по имени Руди, Йен, матрос-ирландец из каторжников, и мальчишка-мулат. Кажется, его звали Сэм. Судя по всему, он был глухонемой.
В носовой части шлюпа располагалась тесная и душная каюта, но Бесс ни одной ночи не провела там. Вместо этого они с Кинкейдом предпочитали закутаться поплотнее в жесткую промасленную парусину и устроиться на палубе.
К ее большому удивлению, общество Кинкейда было не только сносным, но и приятным. Стоило им покинуть причал у таверны, как шотландец перестал презрительно подначивать ее. Он ограждал девушку от всяких посягательств со стороны команды, если таковые возникали, обращался с ней дружески и доверительно. Не было случая, чтобы он не проследил, есть ли у нее сухое одеяло на ночь и достался ли ей лучший кусок во время трапезы.
Никаких намеков на интимность в их отношениях не было. Если Кинкейд и прикасался к ней, то лишь для того, чтобы удержать ее при качке. В его уверенных жестах и движениях чувствовались спокойствие и независимость. Бесс считала, что так можно относиться к любимой сестре.
Все это и радовало, и смущало ее одновременно. Мужчина, который, казалось, нисколько не способен вести себя вежливо и достойно, превратился в безукоризненного джентльмена. Бесс даже начала сомневаться, хочется ли ей подобного отношения к себе.
Зловеще прокатился по небу гром. Дождь усилился. Приближался шторм – уже второй за сутки. Бесс стало жутко. Брызги морской пены леденили лицо. Капитан Тэйлор предупреждал, что самым опасным участком будет изгиб у мыса Гатераса. Подвижное песчаное дно и коварные прибрежные течения превратили эти воды в проклятое место, особенно когда с запада налетал шторм и море превращалось в яростно бурлящий котел.
– Укрылась бы в каюте, – проворчал Энтс. Матросы спешно сворачивали паруса. – Ветер еще не разошелся. Вот смоет тебя…
– Ей и здесь хорошо, – вмешался Кинкейд.
Бесс заметила, что поверх куртки он надел кожаную сумку, где лежали пистолеты, кинжал старого Беннета, кошелек с монетами и пороховница. Переметная сумка Бесс была заблаговременно засунута в пустой бочонок из-под виски. Все эти меры предосторожности Кинкейд предпринял в самом начале плавания.
Капитан не отходил от рулевого колеса, всем телом налегая на него, чтобы преодолеть могучие волны и не сбиться с курса под порывами ветра. Ирландец и мальчишка-мулат возились с грузом, Руди сидел на носу, вслушиваясь в рев волн. Киикейд объяснил Бесс, что в темноте невозможно увидеть мели и рифы, поэтому курс приходится определять на слух – море изменяет свой «голос» в зависимости от рельефа дна.
Рваный, порывистый ветер, казалось, со всех сторон бросал на них потоки дождя. Бесс втянула голову, стараясь парусиновой накидкой защитить лицо от уколов ледяных струй. Она закрыла глаза и стала вспоминать «Дар судьбы». Такое длительное ненастье, наверное, плохо скажется на урожае. Сырость и холод – да еще в это время года! – не принесут пользы ни полям, ни садам. Значит, зимой люди и скотина будут жить впроголодь. А вернется ли она к зиме? И, наконец, самое главное: окажется ли золото в тайнике, который еще неизвестно где искать?
Бесс украдкой взглянула на Кинкейда. Он стоял во весь рост и смотрел на бушующую стихию. Казалось, он не замечает ни ветра, ни дождя, ни холода. Сверкнула молния – и во вспышке Бесс увидела, что глаза его закрыты, а рот сжат в тонкую жесткую линию.
Боже всемогущий! Что сделает с ней Кинкейд, когда, добравшись до Панамы, она сообщит ему, что никакой карты никогда не было? Что она все время рассчитывала только на помощь бесплотного призрака?
– Буруны по курсу! – раздался крик Руди. – Прямо по ветру!
Шлюп вздымало и бросало в бездну снова и снова. Внезапно удар свалил Бесс лицом вниз. Суденышко накренилось. Отчаянно заскрипели мачты… и вдруг надломились, как две спички. Откуда-то доносился крик Руди, но и он оборвался.
Оглушенная резким падением, Бесс не смогла сразу встать. Она только скользила руками по палубе. На нее неслись потоки бурлящей воды. Казалось, море и небо поменялись местами. Вдруг девушку обвила сильная рука; она услышала голос Кинкейда. «Бесс! Бесс!» – кричал он. Не успела она прийти в себя, как налетел следующий вал. И снова вода, тьма, вой, грохот. Когда Бесс посмотрела на корму, где только что стоял капитан, там не было никого – только кипела черная вода.
– Надо прыгать! – орал Кинкейд.
Она попыталась подняться, но с ужасом обнаружила, что ноги ее запутались в тросах и канатах.
– Не могу! – в отчаянии закричала Бесс. – Я в ловушке!
Что-то тяжелое накатилось ей на спину и плечи, но боли она не чувствовала. Тело онемело. Мир превратился в потоки воды. Вода заполняла рот, нос, уши, заглушала раскаты грома, ослепляла, одуряла.
Бесс уже поняла, что случилось. Она поняла, что шторм поглотил суденышко. Она поняла, что и сама идет ко дну. Никогда ей уже не увидеть ни солнца, ни травы, ни неба… И вдруг произошло невероятное. Шлюп вынырнул из воды. Бесс судорожно хватала ртом воздух. С притоком кислорода голова у нее прояснилась, и она поняла, что не одна. Рядом был Кинкейд. Он крепко держал девушку одной рукой, другой разрезал толстый канат, обвившийся вокруг ее ног.
Наконец Кинкейд освободил Бесс из капкана и потащил через палубу. Они прыгнули в пучину. Кинкейд во время прыжка не отпускал руку Бесс, но стихия оказалась сильнее и разлучила их. Не прошло и секунды, как Бесс увлекло вниз, в бушующую черноту. Она еще пыталась вынырнуть на поверхность, но тяжелые юбки и зашитые в одежду драгоценности тянули ее на дно. Внезапно ее вытолкнуло наверх, и в лицо ударил ветер.
Совершенно не представляя, в какую сторону плыть, Бесс старалась успокоиться, наладить дыхание. Надо непременно найти какую-нибудь доску или бочонок, твердила она себе, как неожиданно руки ее наткнулись на какой-то плотный предмет. Бесс сжала пальцы, пытаясь ухватиться покрепче. Предмет на ощупь напоминал… да это же мертвое тело, пронзила ее кошмарная мысль. Она отпрянула, в отчаянии крича, тут же захлебнулась очередной нахлынувшей волной, закашлялась… и услышала Знакомый голос.
– Не бойся. Твое время еще не пришло.
Бесс заморгала, смахивая с глаз едкую влагу, и увидела совсем близко Кьюти. Индеец стоял по грудь в воде, протягивая к ней руки.
– Я не могу больше плыть, – выдохнула девушка.
– Можешь.
– Не могу. Я выбилась из сил.
– Ты? В твоих жилах кровь Женщины Звезд. Без тебя мой народ будет предан забвению.
– Дай мне сил выжить.
– Плыви, дитя. Плыви ко мне. Я тебя понесу. Бесс следовало бы удивиться тому, что индеец может стоять на такой глубине, да еще в самом сердце шторма. Ей следовало бы удивиться тому, как искрятся над ним голубые огоньки, но она даже не думала об этом. Она думала только о том, как теплы и надежны его руки, с силой поднявшие ее над волнами. И Бесс с благодарностью и облегчением закрыла глаза.
Когда она снова открыла их, Кьюти уже не было. Буквально у нее под носом покачивался большой деревянный обломок. Бесс сделала несколько взмахов руками и крепко обхватила промокшие скользкие доски. И чернота небытия, так давно угрожавшая ей, поглотила разум. Девушка погрузилась в глубокий беспробудный сон.
День был в разгаре, когда Кинкейд очнулся и, тяжело перевернувшись, начал откашливаться. Морская вода разъедала рот, нос, глаза. Веки жгло огнем. Наконец Кинкейд смог сесть и оглядеться.
Пологий песчаный берег, море, с другой стороны жалкие деревца. Шелковистая пена мягко набегала на пляж, вдалеке еще виднелись кудрявые белые шапки волн – единственное, что напоминало о вчерашнем яростном шквале. Над прибоем шныряли чайки, издавая протяжные пронзительные крики. Береговая полоса была испещрена мелкими воронками – это вгрызались в песок морские моллюски. Волна оставляла после себя множество маленьких лужиц, вода в них быстро нагревалась на солнце, и туда спешили крабы. Жизнь кипела, но признаков человека не было и в помине.
Кинкейд на коленях подполз к кромке воды, стал промывать от песка глаза. Кашель разрывал грудь. Горло першило. С трудом он поднялся на ноги, сделал несколько неуверенных шагов. Насколько можно было видеть, тянулся пустынный ровный пляж.
– Бесс! – закричал он, складывая у рта ладони. – Бесс! Где ты?
Ответом был только хриплый надсадный крик чайки.
Кинкейд сорвал с себя лохмотья, в которые превратилась его рубаха, зашел по колено в море, намочил лоскутки, чтобы протереть ими, как губкой, лицо, плечи, грудь. Соленая вода щипала глаза, саднила кожу, но он стойко перенес эту процедуру. Покончив с умыванием, Кинкейд сполоснул волосы и отбросил их назад. Прикрыв ладонью глаза, он стал вглядываться в морскую даль – ни клочка суши, лишь ровная серовато-синяя водная гладь.
– Бесс! – снова прокричал Кинкейд.
И вдруг мурашки пробежали у него по спине, горло будто железным кольцом сдавило.
– Бесс! – холодея, кричал он.
Под ложечкой разгоралась боль, но не от едкой морской воды, а от горькой мысли, что рыжеволосой Бесс, может, уже и нет на свете, что ее тело, разбитое и изувеченное, лежит на дне, как останки потонувшего корабля.
Отчаяние и стыд охватили Кинкейда. Ведь он держал ее руку, когда они прыгали с борта. Держал, но потом потерял. Впервые в жизни сила и ловкость изменили ему.
Пресвятая Дева Мария! Если Бесс погибла… Что это с ним? Неужели он будет плакать из-за женщины? В конце концов, она для него никто. Досадуя на собственное мягкосердечие, он выругался, повернулся и двинулся вдоль берега.
Но не прошло и двух минут, как сиянием восходящего солнца его ослепила правда, правда, которую отогнать от себя он уже был не в силах. Впервые за много лет, сам того не желая, он позволил женщине проникнуть ему в сердце. Если он потеряет ее сейчас, то уже никогда не избавится от боли в душе. Другой такой женщины не будет никогда.
Снова и снова он звал ее, но в ответ слышал только шум моря и ветра.
Кинкейд твердо решил искать Бесс насколько хватит сил. Он уже давно шел вдоль кромки моря. Оружия у него не было. Пропал даже висевший у пояса кинжал, не говоря уж о пистолете. Из одежды остались только ремень и бриджи, которые, кстати, побывали не в одной переделке, но так ни разу и не порвались.
Его мучила жажда, но он и внимания на это не обращал. Будет еще время поискать воды. Вспомнив старые солдатские навыки, Кинкейд пососал мелкие мокрые голыши, и сухость во рту стала не такой изнуряющей.
