Текст книги "Шесть дней любви"
Автор книги: Джойс Мэйнард
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
ГЛАВА 10
Я думал, Барри останется в гостиной, но Фрэнк сказал: «Пусть посмотрит». Он вынес Барри из дома и усадил на пластиковый стул, нахлобучив ему бейсболку из «Прайсмарта», которую взял для себя. Наш двор в стороне от дороги, так что никто, кроме Барри, тренировку увидеть не мог.
– Ну, дружище, решай, за кого болеть, – велел Фрэнк Барри.
– Только не обольщайтесь на мой счет, – предупредил я. – Мне пока не удалось встретить никого, кто играл бы хуже меня.
Ну, Барри наверняка хуже, только зачем обижать беднягу?
– Слушай, тебя что, заклинило? – покачал головой Фрэнк. – Кого я просил настроиться на позитив?
– Ладно! Я стану величайшим шорт-стопом со времен Микки Мантла.
– Мантл не был шорт-стопом, – поправил Фрэнк. – Но мыслишь верно.
Первый мяч я, как ни странно, поймал. Когда к нам вышла мама, Фрэнк вручил ей мою перчатку и велел играть за кетчера. Подачи мне удавалось отбивать, хотя и не все, но куда больше обычного. Кто-то скажет – поддавки, но, по-моему, дело не в этом.
Фрэнк встал рядом со мной на воображаемой пластине, показал, как держать биту, поправил локоть и запястье. Там чуть-чуть, тут немного – примерно так же, как мама, когда учила меня фокстроту.
«Смотрю на мяч!» – шептал Фрэнк при подаче, и я стал повторять за ним, словно эти слова принесут мне хит. Похоже, так и получилось.
– Эх, Генри, потренировать бы тебя хотя бы один сезон, ты бы заиграл, – проговорил Фрэнк. – Многие твои проблемы от негативных установок. Внушаешь себе, что не справишься, вот и не справляешься. Представь, что выпрыгиваешь из больничного окна и приземляешься на обе ноги, – так и приземлишься. Максимум висок расцарапаешь да голень вспорешь. Генри, если честно, меня больше беспокоит техника твоей мамы. Да, Адель, в твоем случае нужна серьезная коррекция и долгая тренерская работа. Скажем, несколько лет…
Мама захохотала, и я понял, как давно не слышал ее смеха.
Теперь я стал кетчером, а Фрэнк все подавал, но потом из круга подачи вышел к стоявшей на «пластине» маме и обвил ее длинными руками.
– Генри, кинь мяч! – закричал он. – Подкинь нам!
Игра урезалась до подачи: кетчера-то не было. Я поднял руку и бросил мяч. Фрэнк с мамой замахнулись, бита звучно ударила по мячу, отправив его в полет.
Барри аж взвизгнул в своем кресле.
Позвонил папа. Они с Марджори и детьми поехали на пикник, и папа предлагал отложить традиционный поход во «Френдлис» на завтра. Голос у него был как у маминых клиентов, которые больше не желают покупать у нее витамины «Мегамайт». Иногда мама просит меня помочь, я иду к потенциальным покупателям и по голосу сразу понимаю: человек хочет скорее избавиться от меня и от чувства вины перед нами.
– Как вы там, ничего? – спросил папа.
Да, он жалел нас, но при этом скорее хотел вернуться к своей благополучной семье.
– У нас друзья, – ответил я.
Как говорит Фрэнк, тест на детекторе лжи я пройду.
Эвелин тоже позвонила. На девяносто третьем шоссе такие пробки, что в больницу она попала лишь к двум часам дня. Они с сестрой ждут лечащего врача, чтобы поговорить с ним. Эвелин надеялась, что мы присмотрим за Барри и после ужина.
– Как приедешь, так приедешь, – успокоила ее мама. – Барри отлично проводит время.
По-моему, дальше Эвелин спросила про памперсы – беспокоилась, как мы их сменим. Барри-то уже не кроха, поднять его с кресла ох как непросто.
Мама, конечно, не объяснила, что памперсы менял Фрэнк. Это он после бейсбольной тренировки перенес Барри в дом и приготовил ему ванну, добавив в воду кубики льда и крем для бритья. Из своей комнаты я слышал обоих: Барри радостно гулил, Фрэнк насвистывал.
– Ну что я за идиот?! – донеслось из ванной. – Даже не представился тебе, дружище. Меня зовут Фрэнк.
Барри замычал.
– Верно, парень, – отозвался Фрэнк. – Бабуля звала меня Фрэнки. Сойдет любой вариант.
Он снова приготовил нам ужин. Мама присела на краешек разделочного стола и потягивала пиво из его банки. Она откуда-то выудила старый китайский веер, вероятно сохранившийся с танцевальной поры, и обмахивала Фрэнка.
– Адель, придумай танец с этим веером! – попросил Фрэнк. – У тебя наверняка и костюм под него есть. Или… костюма не надо.
Из-за жары есть никому не хотелось, но Фрэнк приготовил холодный суп-карри из персиков и острого соуса – он прилагался к купленному когда-то навынос ужину. Потом мама сделала коктейли с мороженым и мускатной шипучкой, и мы с Барри устроились во дворе. Джервисы из своего бассейна нас не видели, зато мы слышали, как плещутся внучка-астматичка и ее братик. Когда появились комары, мы вернулись в дом и включили телевизор. Показывали «Близкие контакты третьей степени». Фрэнк усадил Барри поудобнее и положил ему на шею влажное полотенце. Мама сделала попкорн.
Когда зашумела машина Эвелин, Фрэнк шмыгнул на второй этаж, как условились заранее. Эвелин увидит лишь сына, мою маму и меня.
– Отец в стабильном состоянии, – объявила Эвелин, переступив порог гостиной. – Он в реанимации, но риска уже нет. Адель, как мне отблагодарить тебя?
Маме-то хотелось, чтобы они с Барри скорее уехали, но ведь Эвелин часа два сюда добиралась.
– Выпей холодной воды, – предложила мама. – Тебе явно не помешает.
Едва она принесла Эвелин воду, начались новости, спецвыпуск. Аномальная жара привела к скачку потребления электроэнергии; риск перебоев в энергоснабжении сохраняется, а ведь праздничный уик-энд только начался…
«Жара есть жара, ребята, – вещал диктор, – но наши друзья из энергоснабжения просят кондиционерами не увлекаться. Лучше примите холодный душ, освежитесь. К другим новостям. Со среды полиция трех штатов разыскивает преступника, сбежавшего из местной тюрьмы…»
На экране появилась фотография Фрэнка. До сих пор Барри почти не реагировал на происходящее в гостиной, но тут закричал и замахал руками, словно приветствуя старого друга. Барри гулил, хлопал по экрану телевизора и себя по голове.
Эвелин прежде частенько жаловалась моей маме, что ум ее сына недооценивают. Одно время она добивалась, чтобы Барри приняли в обычную школу. Но сейчас она словно не видела, как он визжит и машет руками куда живее обычного, как пинает воздух. У Барри даже взгляд сфокусировался: он буквально ел глазами экран.
– Поехали домой, сынок, – устало проговорила Эвелин.
Втроем – Эвелин, мама и я – мы выкатили коляску на крыльцо и опустили на подъездную дорожку. Эвелин затолкала коляску на аппарель мини-вэна, потом дальше в машину и пристегнула сына ремнями безопасности. Прежде чем она захлопнула задние двери, я увидел лицо Барри. Он все повторял короткое слово, которое я расслышал. Барри звал своего друга, нечетко, но вполне членораздельно:
– Фрэнк!
Той ночью я снова их слышал. Они ведь понимали, что стены у нас в доме тонкие, но, по-моему, забыли обо всем на свете, в том числе и обо мне, словно были не в соседней комнате, а в другой стране или на другой планете.
Они целую вечность занимались любовью. В ту пору я не знал ни этого выражения, ни многих других. Личного опыта, понятное дело, не было, я даже со стороны ничего такого не видел. Ни с чем подобным я не сталкивался и в доме отца, хотя, разумеется, он делил спальню с Марджори. Невозможно было такое представить и у соседей. И в телесериалах таких сцен не показывали – ну обнимет частный детектив Магнум очередную красотку, или в «Лодке любви» приглашенные знаменитости потискаются под луной.
Почему-то Фрэнк с мамой напоминали мне попавших на необитаемый остров. Без надежды на спасение бедняги льнут друг к другу, больше ведь не к кому. Возможно, они даже не на острове, а на утлом плоту в океане.
Удары в изголовье кровати не стихали минутами, мерные, как звуки, которые издает Джо, когда нарезает круги в своей клетке. Их крики иногда напоминали испуганные вопли детенышей, птенцов или котят – такие слушать было куда тяжелее. Потом раздалось довольное урчание, словно пес растянулся у камина и вылизывал до блеска мосол. Членораздельные слова я тоже разобрал: «Адель… Адель… Адель… Фрэнк!»
О любви они не говорили, словно отрешились даже от нее.
В такие моменты мама с Фрэнком явно не думали обо мне. О том, что я лежу за стеной, в своей комнате с плакатами Эйнштейна, коллекцией минералов, книгами про Нарнию, письмом с автографом экипажа «Аполлона-12», сборником «Лучшие застольные шутки» и запиской от Саманты Уитмор, до недавнего момента не замечавшей моего существования: «Ты сделал домашку по математике?»
Не задумывались они ни о жаре, ни об экономии электричества, ни о «Ред сокс», ни о персиковом пироге, ни о сборах в школу, ни о шве от операции (он совсем свежий, я сам видел), ни о рассеченной голени. Они забыли об окнах третьего этажа, о постах на дороге, о вертолетах, накануне вечером круживших над городом. Что рассчитывали увидеть федералы? Кровавые следы? Привязанных к деревьям заложников? Преступника, жарящего белок на костре?
Если не выходить из дома, никто не узнает, что Фрэнк у нас. Насчет дневного времени не уверен, а вот ночью нам бояться некого. Мы втроем словно не живем на Земле, а вращаемся вокруг нее. Нет, не втроем – наш экипаж составлен по схеме два плюс один. Двое, как астронавты «Аполлона», вместе обследуют поверхность Луны, а супернадежный номер три дежурит за пультом управления и контролирует ситуацию. Где-то далеко земляне ждут их возвращения, но время для этой троицы пока остановилось.
ГЛАВА 11
Наступило воскресное утро, а с ним вернулись проблемы. После обеда приедет папа, и, хотя встречаться с ним и его новой семьей мне хотелось не больше, чем им со мной, во «Френдлис» я собирался.
В среду начинается учебный год, мне идти в седьмой класс. Радоваться тут особенно нечему: старые беды никуда не делись, здоровяки, при виде меня бросавшие «гомик» и «пидор», наверняка еще поздоровели. А я все такой же дохляк, хоть мама и говорит, что ее «мегамайты» творят со мной чудеса.
Груди у девчонок наверняка тоже выросли, а с ними мои проблемы – как скрыть свою восторженную реакцию, когда встаю из-за стола, чтобы перейти в соседний кабинет. Каждый догадается – недаром я так судорожно прижимаю учебники к бедрам, когда с социологии тащусь на английский, с английского на естествознание, с естествознания на ланч. Никому не интересный, мой бесполезный стручок будет настойчиво требовать внимания, почти как Элисон Смоут на социологии. Руку она тянет постоянно, хотя ее никогда не вызывают: учителя в курсе, что рот ей не закроешь.
Начнется набор в баскетбольную команду, потом выбор старост, затем пробы на главные роли в осеннем мюзикле. Директор расскажет о вреде наркотиков и давлении со стороны одноклассников, учитель ЗОЖ [16]16
Уроки здорового образа жизни.
[Закрыть] будет пугать страшными последствиями ранних половых связей и продемонстрирует, как натягивать презерватив на банан, будто эта информация понадобится мне в ближайшие десять лет, если понадобится вообще.
«Представь то, что ты хочешь получить», – учил меня Фрэнк в импровизированном круге подачи. Ночами я так делал – включал воображение.
Я представлял, как Рейчел Маккэн снимает передо мной лифчик.
«Видишь, как они за лето выросли? – дразнила она. – Хочешь их потрогать?»
Представлял неизвестную девочку, которая подкрадывалась сзади, когда я отпирал ящик в раздевалке, накрывала мне глаза ладонями, разворачивала к себе и впивалась в рот французским поцелуем. Лица ее я не видел, но чувствовал, как ее грудь прижимается ко мне, а ее язычок скользит меж моих зубов.
– Генри, давай ты за руль сядешь, – предлагает мама. – Мы можем поехать на пляж!
«Мы» теперь означало нас троих: я за рулем, мама сзади, а Фрэнк на пассажирском сиденье, чтобы придать мне уверенности, как сделал бы любой отец, кроме моего.
– Ненадолго уедем из города, – предлагает Фрэнк. – На север. Обстановку сменим.
Рядом с мамой на сиденье клетка с Джо, пара книг, карты, ее любимая кассета с грустными ирландскими песнями и, конечно, наряды. Еду не возьмем: проголодаемся – притормозим у ресторана. Я захвачу комиксы, а кроссворды – нет. Похоже, кроссворды я разгадываю, только чтобы убить время, а сейчас есть дела поинтереснее. Может, перчатку и мяч бейсбольный в багажник швырну. Вот тебе и на! Папиного «поиграем в мяч» я всегда опасался, а с Фрэнком очень даже пожалуйста. С ним я не криворукий клоун.
Едем на север, в Мэн, и в дороге слушаем радио. В Олд-Орчард-Бич, городке на берегу залива, останавливаемся в ресторанчике. Я заказываю ролл с омаром, мама – жареную рыбу с картошкой.
– Ммм, это тебе не «Капитан Энди»! – восклицает мама и кладет кусочек Фрэнку в рот.
– Как ролл? – спрашивает меня Фрэнк, но с полным ртом не ответишь, и я просто ухмыляюсь.
Мы берем лимонад и мороженое в рожках. За соседним столиком девочка в сарафане, потому что сейчас лето или бабье лето; она тоже ест мороженое, но тут опускает рожок и машет мне. Она не в курсе ни как меня называют в школе, ни кем мою маму считают в Холтон-Миллсе; она даже фотку Фрэнка в газете не видела.
– Заметила у тебя «Принца Каспиана», – говорит она. – Это моя любимая книга.
Девочка целует меня, но не так, как та, неизвестная. Эта целуется неспешно, медленно, держит меня за затылок, гладит по щеке. Я нежно касаюсь ее волос, груди. У меня, конечно, встает, но стеснения нет и в помине.
– Сынок, мы с твоей мамой хотим прогуляться, ну, по пляжу, – говорит Фрэнк.
Тут я догадываюсь, в чем самый большой плюс его появления. Мамино счастье теперь не моя проблема. У меня появляется время для другого. Жить своей жизнью, например.
На плите снова горячий кофе. Третье утро подряд, я к этому почти привык. А на простыне опять влажное пятно, но сегодня оно тревожит куда меньше прежнего. Мама больше не следит за моим грязным бельем – у нее другие заботы.
К тому времени, когда я спустился на кухню, мама уже успела встать. Они с Фрэнком сидели за столом перед раскрытой газетой.
Семья каталась на лодке по озеру Уиннипесоки и перевернулась; водолазы разыскивают тело главы семьи. Пожилая женщина вместе с другими пенсионерами поехала на экскурсию по фирменным магазинам Норт-Конвея, но в автобусе получила солнечный удар и умерла. «Ред сокс» прочно держатся на втором месте в лиге, плей-офф не за горами, так что сентябрь вполне может оправдать давние надежды болельщиков…
Только мама и Фрэнк читали не эти новости. То ли уже их прочли, то ли застряли на передовице под заголовком «Полиция усиливает поиски сбежавшего заключенного».
«Вознаграждение в десять тысяч долларов обещано властями за любую информацию, которая приведет к аресту заключенного, в прошлую среду сбежавшего из тюрьмы штата в Стинчфилде. Власти полагают, что из-за праздничных дней, серьезных ран и недавно перенесенной операции преступник все еще находится в близлежащем районе и удерживает в заложниках одного или нескольких жителей. Неизвестно, вооружен ли он, но в любом случае опасен. Не пытайтесь задержать его самостоятельно. Обратитесь в полицию. В случае ареста преступника осведомителю выплачивается вознаграждение».
Я пошел в кладовку: давно пора было вычистить клетку Джо. Посадил хомяка на руку и постелил на пол клетки чистую газету. Сверху лежала страница с фотографией Фрэнка, и я взял другую, с новостями спорта.
Обычно в это время Джо бегает в колесе – по утрам он просто живчик. Сегодня, когда я заглянул в кладовую, хомяк тяжело дышал, растянувшись на полу клетки. Видно, жара и его доконала – никому шевелиться не хочется. Я постоял в кладовке, погладил шелковистую шерстку Джо, и он легонько куснул меня за палец. Из-за сетчатой двери доносились голоса Фрэнка и мамы.
– У меня есть заначка, – говорила мама. – После смерти матери я продала ее дом. Деньги на моем счету.
– Адель, они нужны тебе, – сказал Фрэнк. – Сына надо растить.
– А тебе нужно спрятаться.
– Поехали со мной.
– Это что, просьба?
– Да.
В тот день за ланчем Фрэнк объявил, что шов у него прекрасно заживает.
– Зря я не попросил доктора положить аппендикс в баночку, – усмехнулся он. – Страсть как хочется увидеть уродца, благодаря которому все это случилось. Я сбежал. Вас встретил.
«Вас» наверняка означало маму, хотя за столом сидели мы оба.
Фрэнк не говорил нам ни сколько отсидел, ни сколько ему оставалось. Можно было прочесть обо всем в газете, но это казалось не совсем тактичным, так же как и расспрашивать, за что он оказался в тюрьме.
Мама с Фрэнком на кухне мыли посуду – прежде этим занимался я, а теперь моя помощь не требовалась. Я лежал на диване в гостиной, щелкал пультом телевизора и подслушивал.
– Адель, здорово просыпаться там, где просыпаюсь сейчас – в маминой кровати с мамой под боком, – но я не чувствую свободы, пока не могу пройтись по улице в обнимку с тобой, – говорил Фрэнк. – Большего я от жизни не прошу.
– Новая Шотландия, остров Принца Эдуарда, – там тебя никто не потревожит, – сказала мама.
– Кур можно развести, разбить садик. Океан там теплый от Гольфстрима…
– Мой бывший муж не позволит увезти туда Генри, – отозвалась мама.
– Понимаешь, чем это чревато? – спросил Фрэнк.
Так они уезжают вдвоем, а меня бросают! Я-то воображал, что мы команда, как во дворе, когда в бейсбол играли. Нет, в команде двое, а я третий лишний – такой вывод напрашивался сам собой.
В ближайшее время – не сегодня, потому что банки закрыты, и не завтра – по той же причине они с Фрэнком отправятся в банк. Два года мама там не показывалась, но на сей раз пересилит себя – скажет кассиру, хочу, мол, деньги снять. Минут через десять – быстрее купюры не пересчитаешь – она выйдет к машине с мешком денег и бросит его на пол машины.
– Давай пошлем этот город подальше! – скажет Фрэнк маме.
Очень давно я слышал эту фразу в каком-то вестерне.
– Я буду по нему скучать, – чуть слышно отзовется мама.
«По нему» – значит по мне. Мама расплачется, но Фрэнк станет ее утешать, и она быстро успокоится.
– У тебя родится еще один ребенок. Как и у твоего бывшего. Мы вырастим нашего малыша вместе, – пообещает ей Фрэнк. – За сына не беспокойся. У него есть отец, сводная сестра, мачеха и тот ее мальчик. Они отлично поладят. Папаша научит его играть в бейсбол.
Вопреки своему желанию, я снова и снова представлял эту сцену. Фрэнк ласково перебирает мамины волосы и твердит, что мне она больше не нужна. Мама кладет голову ему на плечо, она ему верит.
– Генри уже не ребенок, – говорит Фрэнк маме. – Спит и видит, как бы залезть девчонке под юбку. Ему не до мамы. Сомневаешься – взгляни на его простыню. У тринадцатилетнего мальчишки одно на уме…
Бедра Рейчел Маккэн. Трусики Шэрон Сандерленд. Титьки танцовщицы из Вегаса…
– Адель, иногда и о себе надо думать, – скажет Фрэнк.
Муж на день маме больше не требуется. Фрэнк станет ей настоящим мужем.
На кухню я ворвался ракетой, только мама с Фрэнком едва заметили: они спрятались в собственном мирке, где хватает места лишь двоим – ей и ему. Когда я открыл холодильник, чтобы достать молоко для корнфлекса – в кои веки свежее по настоянию Фрэнка, – они уже говорили о другом. Фрэнк заметил, что рядом с душем у нас вода натекла под линолеум. Начал гнить пол, поэтому ему хотелось решить проблему сегодня же – снять кафель и заменить гнилую половицу.
– Пусть гниет, – махнула рукой мама. – Может, нам это уже и не важно.
– Нет, – покачал головой Фрэнк, – лучше побеспокоиться. Я не люблю оставлять после себя бардак.
Вот оно – доказательство! Они уезжают. А что будет со мной?
ГЛАВА 12
За завтраком Фрэнк рассказал, как рос у бабушки с дедушкой в западном Массачусетсе, где они держали «ферму самообслуживания», – за небольшую плату к ним приезжали собирать чернику. В более поздние годы они начали зарабатывать выращиванием и продажей елок к Рождеству. А еще к осени на ферме вызревали тыквы. С семи лет Фрэнк ездил на тракторе, пахал землю, кормил кур, ухаживал за деревьями. Настоящие елки не такие, как на картинке, их подрезать надо.
Там же бабушка с дедушкой держали лавку, где продавали свой урожай, варенье и пироги. Фрэнку больше нравилось выгребать куриное дерьмо – пардон за грубость! – чем торговать с лотка, и после смерти деда бабуля наняла в помощницы местную девушку.
Мэнди была на год старше Фрэнка, но уже видела жизнь с изнанки. Ее мать сбежала с мужчиной, а отца своего Мэнди не знала. К тому времени она уже бросила школу, поселилась у старшей сестры и бралась за любое дело – прибираться в доме, помогать на ферме, как, например, у Чемберсов.
Тем летом Фрэнк окончил школу, и молодые люди стали встречаться, если это можно так назвать. Они катались на машине, слушали радио, обнимались.
– Я был девственником, – сказал Фрэнк моей маме.
Как обычно, они вели свой собственный разговор, меня не касавшийся. Я словно и не сидел с ними за столом.
Осенью Фрэнка отправили на два года во Вьетнам. Ту пору лучше не вспоминать. После войны он рассчитывал поступить в колледж на льготных условиях. Когда же вернулся, то хотел лишь одного – чтобы его все оставили в покое. Кошмары посещали нечасто, но и спокойно спать Фрэнк больше не мог.
За два года Мэнди отправила три письма. Первое вскоре после его отъезда: она, мол, думает о нем каждую минуту и молится о его возвращении. Раньше Фрэнк не видел Мэнди за молитвой, но, возможно, ей нравилась любовь на расстоянии.
Следующие полтора года вестей от нее не было, а потом вдруг пришло длиннющее письмо на линованной бумаге, написанное тем же округлым почерком с наклоном влево и рожицами вместо точек.
Писала Мэнди о соседях. Молодой парень, их общий знакомый, полез в сеновязалку и остался без руки. Другой на полном ходу влетел в мини-вэн, в котором ехала семья из трех человек. Все погибли. Мэнди прислала Фрэнку вырезки из газет с некрологами друзей его бабушки. Кто-то умер своей смертью, а вот пожилой молочник загнал свой фургон в гараж, запер дверь и отравился угарным газом. Записки он не оставил.
Непонятно, зачем Мэнди сообщила эти новости? Показать, что во Вьетнаме не так плохо? Что жути везде хватает? Что жизнь коротка и нельзя терять время?
Через два дня после второго письма, а Фрэнк даже не успел написать ответ на него, пришло третье, которое внушило ему, в ту пору двадцатилетнему, что нет человеку спасения от горя и смерти. Судьбу не изменишь, единственный вариант – уподобиться мистеру Кирби, который заперся в гараже и повернул ключ зажигания. Если Фрэнк когда и верил, что «дома все наладится», эта пора прошла.
Мэнди клялась, что считает дни до его возвращения. Она, мол, календарь смастерила и повесила в доме сестры. Ей встречать его с распущенными волосами или сделать высокую прическу?
Фрэнк не помнил, когда попросил Мэнди стать его девушкой или когда начал так ее воспринимать. А он вообще просил? Сейчас казалось, что да. Получилось все будто само собой, как сами собой плесневеют черничные кустики, а куры сами возвращаются в курятник по вечерам. Почему бы и нет, при отсутствии других планов и лучших вариантов?
Мэнди встретила его прямо на базе Форт-Дивенс. Она поправилась, но, к радости Фрэнка, не расплылась, а покруглела. За годы службы он несколько раз был с вьетнамками, а во время увольнительной в Германии – с немкой, но после второго письма Мэнди решил ждать возвращения домой. Решил ждать ее.
Бабушка выделила ему комнату в задней части дома, поставила плиту и маленький холодильник. У Фрэнка даже своя ванная будет – условия как в отдельной квартирке со всеми удобствами. В бабушкин дом и отвезла его Мэнди. Как постарела бабуля! В гостиной работал телевизор: показывали телешоу «Заключим сделку». Гости студии так кричали, что Фрэнку захотелось заткнуть уши.
– Бабуля, давай выключим, – попросил он.
Только это не помогло. В поле работала косилка, бабулина стиральная машина отжимала белье, в амбаре работники слушали репортаж с бейсбольного матча. Страшный гул… Вдруг его больше никто не слышит?
– Фрэнки, я тебе ланч приготовила, – сказала бабуля. – Небось проголодался?
– Бабуля, дай мне передохнуть. Вымоюсь, немного полежу…
Фрэнк не лукавил, но когда они с Мэнди оказались в его новой комнате, она повисла на нем, как женщины из студии на ведущем Монти Холле, заперла дверь и опустила жалюзи на окнах.
– Наконец-то мы вдвоем, наконец-то! – бормотала она.
Фрэнк хотел сказать, что устал и, вероятно, будет в более подходящем настроении завтра или еще позднее, но Мэнди уже расстегивала ему китель. Вот она опустилась на колени и расшнуровала ему ботинки, потом занялась собой – расстегнула блузку и бюстгальтер. Крючок на бюстгальтере оказался спереди – грудь буквально вывалилась из него, круглее, чем помнил Фрэнк, с большими темными сосками.
– Изголодался, малыш? – ворковала она. – Или желтыми девчонками перебивался? Небось, забыл вкус настоящей американской шахны? [17]17
Жаргонное название женского полового органа.
[Закрыть]
Фрэнк опасался, что у него вообще не встанет, но все получилось. Мэнди об этом позаботилась.
– Расслабься и получай удовольствие, – велела она. – Я сама все сделаю.
Удовольствие не продолжалось и пяти минут. Потом Мэнди соскочила с него и поправила макияж.
– Прыщик, ой как не вовремя! – посетовала она.
Выяснилось, что Мэнди приехала к нему с вещами – взяла белье, дезодорант, термобигуди, шампунь, гель для укладки и даже маникюрный набор. Вечером, когда они снова остались вдвоем, Мэнди спросила, не хочет ли Фрэнк повторить. Он отказался: от перелета, мол, еще не оправился. Мэнди не настаивала.
– Милый, я должна тебя предупредить, – прокурлыкала она. – Сегодня ты от нетерпения даже о презике не вспомнил. Надеюсь, день нынче неблагоприятный. Моя сестра с первого разочка залетела. Хотя получилось просто чудесно – теперь у них с Джеем малышка Джейнелль.
Через пару недель Мэнди объявила, что у нее задержка, а еще спустя несколько дней – что тест положительный. «Похоже, ты скоро станешь папой!» – воскликнула она. «Репетировала, – сразу почувствовал Фрэнк. – Небось в машине по пути из города проговаривала». Мэнди уже купила «материнский» топик с надписью: «Ребенок на борту».
– Наверное, ты так долго копил мужскую силу, что твои спермы в три раза активнее обычных, – сказала Мэнди. Она так и выразилась – «спермы».
Детские вещи появились внезапно, словно призы из студии «Заключим сделку», которые заранее приготовила красавица Кэрол Мэррилл, – автоматические качели, манеж, детское кресло, пеленальный столик, новые топы для беременных, брюки на эластичном поясе, крем от растяжек, которым Мэнди просила Фрэнка мазать ей живот, чтобы «стать ближе к малышу».
По каталогу «Монтгомери уорд» Мэнди заказала кроватку, коляску и детский мобиль, что вешается над кроваткой. Она выбрала несколько имен для девочки, а мальчика они, конечно же, назовут Фрэнком. Вскоре в доме бабушки Фрэнка оказались почти все ее пожитки: одежда едва поместилась в шкаф, а на стене появился постер с Райаном О’Нилом – самым красивым после Фрэнка мужчиной на свете. Мэнди намекала, что неплохо бы им расшириться, ведь бабушка Фрэнка уже стара, к чему ей столько места? Комнату для рукоделия можно запросто приспособить под детскую. Еще нужно купить телевизор побольше.
Осенило Фрэнка слишком поздно. К тому времени они успели пожениться, а Мэнди была на седьмом месяце беременности. Малыша ждали ко Дню святого Валентина, но он родился в декабре. Фрэнк стоял у зеркала ванной и брился, глядя на стройные ряды туалетных принадлежностей у раковины и на полке. Сколько всего нужно женщине – такой, как Мэнди, разумеется, а не как его бабушка, – чтобы просто выйти из дома. Свое богатство Мэнди привезла в самый первый день, когда встретила его на военном аэродроме, – косметику, кремы и спреи, плойку для ресниц, отбеливающий крем для кожи над верхней губой, воск для ног, ежедневки, гигиенический дезодорант.
Но кое-чего у Мэнди не было. Фрэнк узнал об этом, когда ее старшая сестра приехала с ночевкой.
– Ой, гости незваные! – воскликнула она, встав с кровати. – Мэнди, прокладка найдется?
Среди несметных богатств супруги Фрэнка не оказалось ни прокладки, ни тампона. Словно Мэнди знала, что они еще долго не понадобятся.
Историю своего брака Фрэнк рассказывал маме за завтраком. Я тоже был на кухне и отгадывал кроссворд из нового сборника. Когда Фрэнк упомянул американскую шахну, мама взглянула на меня, словно вдруг вспомнила, что у нее есть сын. Только я с головой ушел в кроссворд, грыз карандаш и делал вид, что ничего не слышу.
Мама, вероятно, мне поверила. Либо решила, что я ничего не понял. А может, и понял, только мне плевать. Верным был последний вариант. Задолго до встречи с Фрэнком в «Прайсмарте» она делилась со мной таким, о чем другие матери при детях умалчивают. Я знал о ПМС, о том, что телефонная компания вновь грозит отключением, о том, что однажды маму хотели изнасиловать. Дело было в Бостоне, еще до встречи с отцом. Мама служила официанткой в ресторане и уже собиралась домой. Спас ее повар, который появился в самый нужный момент. Правда, потом он решил, что за мамой должок…
В общем, к таким историям я привык, а история Фрэнка отличалась лишь тем, что рассказывал ее мужчина. Поэтому про американскую шахну я услышал впервые.
– Извиняюсь за выражение, – сказал тогда Фрэнк, но, по-моему, обращался не столько ко мне, сколько к маме.
Пока Мэнди рожала, Фрэнк с бабушкой дожидались в приемном покое: в то время так было принято.
– Мне обидно за тебя, Фрэнки, – сказала бабушка. – После войны ты и оглянуться не успел. Я так хотела, чтобы ты выучился в колледже, понял, чего хочешь…
– Не переживай, бабуля, – успокоил ее Фрэнк.
Едва разменяв третий десяток, он женился на девушке, которая вечерами смотрела телевизор и обсуждала сериал «Все мои дети» с сестрой по телефону. После секс-атаки на вернувшегося из Вьетнама Фрэнка Мэнди потеряла интерес к постельным утехам. «Может, родит – и желание снова появится?» – надеялся он. С недавних пор Мэнди заговорила о том, что неплохо бы его бабушке подарить им часть фермы. Они бы трейлер поставили, либо продали бы небольшой участок и купили жилой автофургон. Зачем прозябать здесь, среди елок? Мэнди совершенно не улыбалось тратить жизнь на мужчину, от которого вечно пахнет смолой.
– Не понимаешь, что сейчас только искусственные елки покупают? – сердилась она. – Платишь один раз, и никакой мороки с иголками, от которых, кстати, пылесосы ломаются.
Мэнди рожала, а Фрэнк с бабушкой сидели в приемном покое. Вдруг его осенило, что после возвращения из Вьетнама наедине с бабулей он остался впервые: то суетился с Мэнди, то со свадьбой, то с вещами для малыша.
– Ты толком и не рассказал, как было там, – начала бабушка, имея в виду вьетнамские джунгли, где воевал взвод Фрэнка. – Я знаю лишь то, что говорили в новостях и печатали в журнале «Лайф».
– Примерно так и было, – отозвался он. – На войне как на войне.
